Девочка присела и уставилась на Герге с удивлением, с каким котенок смотрит на чужого человека. Потом глазки ее остановились на кукле, лежавшей у нее на коленях. Вица подняла куклу и посмотрела на нее тем же удивленным взглядом.
— Вицушка! Вицушка! Пойдем, — уговаривал ее Герге, — только тихо-тихо.
Он слез с наружного края телеги и снял девочку.
Как раз возле телеги сидел асаб. Копье лежало у него на коленях, фляга — рядом, а голова покоилась на спице колеса. Асаб спал так крепко, что удери хоть все деревья из лесу, он бы не заметил, лишь бы осталась на месте телега, к колесу которой он прислонил голову.
Герге взял Вицушку за руку и потащил за собой.
— Серый… — пробормотал он. — Серого надо тоже привести домой.
Но Серый был связан с турецкой лошадкой. Герге кое-как развязал путы, но расцепить поводья ему не удавалось.
— Ах, черт! Не могу! — ворчал он, пытаясь развязать узел.
Он почесал голову, плача от досады.
Снова попытался. Даже зубы пустил в ход. Но сладить с узлом никак не мог. Наконец схватил Серого и повел.
К лошадям тоже был приставлен сторож. Но и тот уснул. Спал он сидя, привалившись спиной к кривому дереву, и громко храпел, раскрыв рот. Герге, ведя коней в поводу, чуть не наскочил на него.
Трава заглушала шаги лошадей. Двигались они словно тени. Никто не проснулся: ни пленники, лежавшие внутри ограды из телег, ни турки, лежавшие за оградой.
Герге остановил Серого возле удобного пенька и взобрался на коня.
— Садись и ты, — тихонько сказал он девочке.
Но малышке Эве не только на лошадь, но и на пенек взобраться оказалось не под силу. Герге слез и подсадил девочку сперва на пенек, а потом и на спину коня.
Так они оба и устроились на Сером: впереди Герге, позади Эва. Девочка все еще держала в руках куклу в красной юбочке. Герге даже в голову не пришло посадить Эву на гнедого, хотя там было седло с высокой лукой и сидеть на нем было бы спокойно. Но конь-то ведь принадлежал не им.
Эвица обняла Гергея за плечи. Мальчик дернул повод, и Серый направился к опушке леса, увлекая за собой и турецкую лошадку. Вскоре они выехали на дорогу. Отсюда Серый знал уже путь к дому и поплелся ленивым, сонным шагом.
Дорога была темная, едва освещенная луной. Деревья стояли по обочинам, точно черные великаны. Но Герге их не боялся — ведь это были венгерские деревья.
6
Ночью в доме Цецеи никто не спал, на покой удалились только приезжие витязи. Ребят искали дотемна. Поиски в реке решили отложить до рассвета.
Священник Балинт остался утешать безутешных супругов.
Жена Цецеи, как безумная, голосила, падала в обморок.
— Ой, жемчужинка моя ясная, радость моя, птенчик мой единственный…
Старик только мотал головой и в ответ на утешения священника горестно восклицал:
— Бога нет!
— Есть! — кричал ему в ответ священник.
— Нет! — возражал Цецеи, стуча кулаком по столу.
— Есть!
— Нет!
— Бог дал — бог и взял! А то, что взял, может и вернуть.
Из глаз хромого, однорукого старика катились слезы.
— А если дал, пусть не отнимает!
Священник покинул его только на рассвете.
Едва он вышел из дверей, как навстречу ему поднялся паломник, лежавший на циновке, которую ему расстелили на террасе.
— Ваше преподобие… — тихо сказал он.
— Что тебе, земляк?
— Дети не утонули.
— А что же с ними случилось?
— Их турки увезли.
Священник даже отшатнулся к стене.
— Откуда ты знаешь?
— Когда мы искали их на берегу речки, я увидел на кротовьей кочке след ноги — ноги турка.
— Турка?
— Да. Башмак-то был без каблука. Венгры такую обувь не носят.
— А может быть, это был след крестьянских постолов?
— На постолах шпор не бывает. Это был след турка. И еще я заметил след турецкой подковы. Вы-то, должно быть, знаете, какая турецкая подкова.
— А почему ты сразу не сказал?
— Хотел сказать, да передумал. Кто знает, куда их турки утащили! А вся деревня бросилась бы на поиски. Толк-то какой от этого? Турок много, и все вооружены.
Священник шагал взад и вперед с застывшим взглядом. Вдруг он подошел к дверям, хотел было взяться за ручку, но остановился и вернулся к паломнику.
— Что же нам делать теперь?
Паломник пожал плечами.
— Делайте то же, что и я, — молчите.
— Ужасно! Ужасно!
— Сейчас по всем дорогам бродят турки. Куда они повернули? На восток, на запад? Все это окончилось бы только стычкой, и наши люди погибли бы.
— Уж лучше б и дети погибли! — сказал священник, горестно покачав головой.
— Бог знает куда их успели завезти, когда мы пустились на розыски.
Удрученный священник долго стоял на террасе. Уже и небо заалело на востоке, занималась заря.
— Люди! Люди! Приехали!
Священник прислушался. Что это?
Он сразу признал голос ночного сторожа и услышал топот его ног.
— Приехали? Кто приехал?
Топот приближался. Забарабанили в ворота.
— Впустите! Откройте! Ребята приехали!
Священник кинулся в дом.
— Петер, бог есть! Вставай, потому что бог есть!
Мальчик и девочка ждали у ворот. Сонные и бледные, сидели они на сером коне.
7
Вся деревня собралась во дворе. Некоторые женщины накинули на себя только юбки; мужчины сбежались на крик, не успев надеть шапки. Герге передавали из рук в руки, Вицушку совсем зацеловали.
— А откуда взялся этот красивый турецкий конь?
— Это я привел его, — ответил Герге, вздернув плечами.
— С нынешнего дня Герге — мой сын! — торжественно произнес Цецеи, положив руку на голову мальчика.
Мать Герге, босая, в одной нижней юбке, упала в ноги Цецеи.
Добо удивленными глазами смотрел на крестьянского парнишку, который увел от турок коня.
— Отец, — обратился он к Цецеи, — отдайте мальчика мне. Я увезу его к нам, в Верхнюю Венгрию, и воспитаю из него витязя. — Он поднял на руки Герге. — Сынок, хочешь стать витязем?
— Хочу! — Мальчик улыбнулся, глаза его засверкали.
— Конь у тебя уже есть, от турок мы еще и саблю раздобудем.
— А разве эта лошадь моя?
Солдаты Добо гоняли коня по двору и расхваливали его на все лады.
— Конечно, твоя! Ты же с бою взял ее.
— Твоя! — подтвердил и Цецеи. — Седло и уздечка тоже твои.
— Тогда и деньги наши! — похвалился мальчик.
— Какие деньги?
— А которые в седле.
С коня сняли красивое седло с высокой лукой, обтянутой бархатом. Потрясли его — звенит. Нашли тайничок в луке, и оттуда посыпался золотой дождь.
— Ах, собаки его ешь! — с удивлением восклицал Цецеи. — Где уж мне теперь брать тебя в сыновья, лучше ты меня возьми в отцы… Мамаша, собирай деньги! — крикнул он матери мальчика.
От падающих на землю монет у крестьян даже в глазах помутилось. Бедняжке казалось, что ей снится сон.
— Это мое? — спросила она, запинаясь и глядя то на Цецеи, то на Добо, то на священника. — Это мое?
— Твое! — кивнул священник. — Господь дал твоему сыну.
Женщина хотела схватиться за фартук, да его не оказалось на ней. Кто-то дал ей свою шапку, и крестьянка дрожащими руками принялась собирать в нее золото.
Сын посмотрел на мать и вдруг сказал:
— Вы, матушка, хорошенько спрячьте, а то завтра они придут.
— Кто придет?
— Турки.
— Турки?
Мальчик кивнул в ответ.
— Я слышал, как турок сказал палачу.
— Палачу?
— Да цыганскому палачу.
— Сказал, что они придут сюда?
— Да. И отберут сокровища нашего барина. — И он указал на Цецеи.
— Мои сокровища? — Цецеи даже опешил.
Ребенок заморгал глазами.
— Еще они говорили про кованые сундуки — сказали, что их шесть штук.
— Тут дело не шуточное! — молвил Добо. — Пойдемте в дом.
Он взял парнишку за руку и повел с собой.
Мальчика расспрашивали, старались узнать все, что удержалось в его ребячьей головке.
— Говоришь, у него шрам на лице? И он смуглый? А какой шрам?
— Красная борозда от губ до самого уха.
Добо вскочил со стула.
— Морэ!
— Кому же быть другому! Мерзавец хочет удрать, потому и наводит на меня турка.
— А разве он знает сюда дорогу?
— Лет шесть назад нагрянул как-то сюда. Все у меня переворошили, унесли пятьдесят четыре форинта, золотой крестик моей жены и семь коров угнали.
Добо сердито зашагал по комнате.
— Отец, сколько у вас людей годятся к бою?
— Человек сорок, если всех принять в расчет.
— Мало. Отсюда до какого города ближе всего? До Печа? Да, но ведь там правит Янош Серечен, а он приверженец короля Яноша и наш враг.
— Бежать надо, бежать! — сказал Цецеи, замотав головой. — Бежать в лес, куда глаза глядят.
— Так ведь вся деревня не побежит! Неужто мы кинем деревню на произвол судьбы из-за стаи каких-то турок? Чтоб им пусто было! Когда надо защищаться от турок, то все мы — венгры, чьими бы сторонниками ни были.
Он вышел во двор и гаркнул:
— По коням! — И, уже вскочив в седло, договорил: — Отец, еду к Серечену. А вы тут поработайте до нашего возвращения. Полейте хорошенько все крыши. Пусть крестьяне сгонят сюда свой скот и сами соберутся у вас во дворе. Натаскайте к воротам камни и бочки, устройте заграждения. Женщины тоже пусть вооружаются косами, кирками, вилами. Я вернусь через два часа.
Добо кинул взгляд на светлеющее небо и умчался вместе со своими витязями.
8
Небольшая усадьба Цецеи была обнесена каменной стеной в человеческий рост, но стена, увы, сильно обветшала.
Еще до обеда вся деревня перебралась во двор барской усадьбы. Между узлами и грудами домашнего скарба сновали козы и свиньи, ковыляли утки, бегали куры и гоготали гуси. Возле сарая кто-то точил сабли, ножи и косы. Священник привязал себе к поясу широкую ржавую саблю, посреди двора выхватил ее из ножен, помахал ею и, довольный, сунул обратно в ножны.
Перед кухней несколько женщин варили еду в горшках и котлах.
На чердаке у Цецеи валялось штук шесть изгрызенных мышами луков со стрелами. Он роздал их старикам, которые сражались вместе с ним в войсках Дожи.
Добо вернулся к полудню. Он привел с собой только тридцать солдат-наемников, но и их крестьяне встретили с ликованием.
Добо обошел двор. Кое-где приказал поставить помосты, приступки и навалить камней. Одну половину ворот велел заложить. Затем призвал к себе весь вооруженный народ — пятьдесят один человек — и распределил их по разным участкам стены. Сам же вместе с десятью лучшими стрелками занял место возле ворот на помостах, составленных из бочек.
К обеим околицам деревни Добо отрядил двух трубачей. Они должны были возвестить о приближении неприятеля.
Ждать до вечера не пришлось.
В три часа дня у восточной околицы деревни раздался звук трубы, и несколько минут спустя послышался топот скакавших к усадьбе трубачей.
Цецеи оглянулся.
— Все на месте?
Недоставало только матери Герге. Бедная женщина пришла в смятение от доставшегося ей обилия золота и теперь где-то прятала, закапывала его. Оставить у Цецеи свое сокровище она не решалась — боялась, что турок отберет. Быть может, она ушла даже в лес, чтобы там схоронить свое богатство.
— Закрывай ворота! — распорядился Добо. — Притащите еще мешков, камней и бревен. Оставьте только такую щель, чтоб всадник мог проскочить.
Трубачи вернулись.
— Идут! — закричал один еще издали.
— А много их? — спросил Добо.
— Мы видели только передних.
— Тогда скачи обратно, — гаркнул Добо, — и посмотри, сколько их. Удрать успеешь, когда погонятся за тобой.
Печский наемник покраснел и, повернув коня, понесся обратно.
Добо обернулся к наемникам, которых привез из Печа, и сказал:
— Так вот вы какие солдаты!
— Нет, — ответил один из них, устыдившись, — этот малый только на днях к нам пристал. Он был прежде портным и пороха еще не нюхал.
Несколько минут спустя портной прискакал снова. Позади него в облаках пыли мчались человек пятнадцать акынджи в красных шапках.
Теперь уж за ним и вправду гнались.
— Впустите его! — приказал Добо и подал знак своим стрелкам: — Огонь!
Десять стрелков прицелились. Затрещали выстрелы. Один турок свалился с коня и упал в канаву. Остальные шарахнулись, повернули коней и понеслись обратно на рысях.
Портной проскочил в открытые ворота.
— Так сколько же их? — спросил с улыбкой Добо.
— Тысяча, — ответил портной, запыхавшись, — а может, и больше.
Добо махнул рукой.
— Если их не больше сотни, мы еще нынче попляшем.
— Да я же сказал, ваша милость, что тысяча.
— Я понял тебя, — ответил Добо. — Раз ты увидел тысячу, стало быть, их сотня, а может, и того меньше.
На краю деревни взвились клубы дыма. Акынджи уже поджигали дома.
Добо покачал головой.
— Так вы что же, не полили крыши?
— Это сено и солома горят, — отмахнулся Цецеи и ударил кончиком сабли по верхушке ворот.
На дорогу выскочил закованный в панцирь кривой янычар. За поясом у него торчали кинжалы и пистолеты. Рядом с ним скакал венгр, которого Герге прозвал цыганским палачом. Позади них — отряд акынджи, а по обеим сторонам улицы бежали несколько пеших асабов, с горящими факелами в руках.
— Ласло Морэ! — крикнул Добо и даже топнул ногой. — Позор отчизны нашей! Исчадие ада!
Ошеломленный янычар взглянул на скакавшего рядом с ним человека.
— Не верь ему, — воскликнул Морэ, побледнев, — он обманывает тебя!
Янычар остановил коня, поджидая ехавших позади.
— Тебя я тоже знаю, Юмурджак! — крикнул опять Добо. — Так вот она, турецкая честь! Грабишь тех, с кем вчера еще вместе сражался? Разбойник! Такой же отпетый негодяй, как и твой сообщник!
Янычар взглянул на Добо, но ничего не ответил.
— Иди, иди сюда, — кричал Добо, — раз уж ты заделался шутом у Ласло Морэ! Принимай приветствие от меня!
Он прицелился — хлопнул выстрел.
Юмурджак покачнулся на коне и свалился в дорожную пыль.
Тут пошли палить и остальные ружья. Турки ответили на «приветствие» пистолетными выстрелами.
Морэ как будто хотел поддержать падающего янычара, но только выхватил у него кинжал из-за пояса. Мгновение спустя он плашмя ударил кинжалом своего жеребца. Жеребец взвился на дабы и понесся. А Морэ изо всех сил погонял его.
— Эй, держи, золото удирает! — крикнул Добо туркам.
Турки опешили на миг, потом с яростными воплями помчались вслед за Морэ, а Добо считал скакавших мимо дома всадников:
— …десять… двадцать… сорок… пятьдесят…
Он подождал с минуту, затем соскочил с помоста:
— Ребята, по коням! Их и шестидесяти не наберется!
Солдаты вскочили на коней, а Добо, уже выезжая из ворот, крикнул Цецеи:
— Если турок в панцире жив, заприте его! А поджигателей пусть прикончат крестьяне!
Проскочив в ворота, они умчались.
В деревне уже местах в пяти змейкой поднимался дым. Крестьяне, размахивая косами и топорами, кинулись из ворот.
Цецеи и священник вместе с двумя крепостными поспешно вышли на дорогу. Юмурджак уже сидел на земле, хотя не совсем еще пришел в себя. Пуля, которую послал Добо, вдавила его панцирь как раз над самым сердцем.
— Перевяжите его, — приказал Цецеи, — и отведите во двор.
Турок молча протянул руку.
— В шахматы играть умеешь? — гаркнул на него Цецеи.
Янычар утвердительно кивнул головой, но ответил:
— Нет.
Когда ему перевязали руку, из канавы поднял голову другой турок.
— Ты этого перевязывай, — сказал один из парней, — а я покамест убью вон того.
— Стой! — проговорил Цецеи.
Он заковылял к окровавленному янычару и, приставив саблю к его груди, спросил:
— В шахматы играть умеешь?
— Помираю, — ответил турок, совсем теряя силы.
— Шах?
— Шах, гардэ, мат? — спросил турок со стоном.
— Да, да, Мохамед тебя забодай. Несите его во двор, это мой невольник!
9
Добо с солдатами вернулся только к заходу солнца. Они привезли с собой уйму плащей, кольчуг, всякого оружия и даже пленника — Ласло Морэ.
— А этого волка посадите в хорошую яму! — сказал Добо, соскочив с коня.
Цецеи чуть не запрыгал от радости.
— Как же вы его поймали?
— Сами акынджи выловили его для нас. У них хватило ума не дать ему молоденькой лошадки. Так что они догнали его легко и только начали связывать, как и мы подоспели и разделались с акынджи.
— Всех зарубили?
— Всех, кого удалось.
— Живей тащите лучшую телку! — весело крикнул Цецеи слугам. — И прямо на вертел. Но сперва подайте вина. Выкатывайте из погреба ту бочку, что стоит у самой стены.
— Нет, погодите еще, — сказал Добо, провожая глазами Морэ, которого вели в чулан. — А где же Герге?
— Зачем он тебе? Вон играет на террасе с моей дочкой. Говорят, что убили его мать.
— Убили?
— Да. Кто-то из мерзавцев поджигателей напал на нее и заколол. Ребенок еще не знает.
— А золото?
— Бедняга лежит в углу своей хаты, уткнувшись лицом в пол. Там, верно, и закопала она свое золото.
Добо досадливо кашлянул, затем обернулся к мальчику:
— Герге! Герге Борнемисса! Пойди сюда, маленький витязь. Садись-ка скорей на свою лошадку, сынок.
— Куда вы еще поедете?
— За теми невольниками, о которых рассказывал мальчик.
— Так испейте хоть глоток! Скорей вина! — крикнул Цецеи слугам. — Турок твой жив, он в чулане.
— Юмурджак?
— А бес его знает, как его зовут! Тот, в которого ты выстрелил.
— Он, он! Стало быть, не умер?
— Нет, только в обмороке был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— Вицушка! Вицушка! Пойдем, — уговаривал ее Герге, — только тихо-тихо.
Он слез с наружного края телеги и снял девочку.
Как раз возле телеги сидел асаб. Копье лежало у него на коленях, фляга — рядом, а голова покоилась на спице колеса. Асаб спал так крепко, что удери хоть все деревья из лесу, он бы не заметил, лишь бы осталась на месте телега, к колесу которой он прислонил голову.
Герге взял Вицушку за руку и потащил за собой.
— Серый… — пробормотал он. — Серого надо тоже привести домой.
Но Серый был связан с турецкой лошадкой. Герге кое-как развязал путы, но расцепить поводья ему не удавалось.
— Ах, черт! Не могу! — ворчал он, пытаясь развязать узел.
Он почесал голову, плача от досады.
Снова попытался. Даже зубы пустил в ход. Но сладить с узлом никак не мог. Наконец схватил Серого и повел.
К лошадям тоже был приставлен сторож. Но и тот уснул. Спал он сидя, привалившись спиной к кривому дереву, и громко храпел, раскрыв рот. Герге, ведя коней в поводу, чуть не наскочил на него.
Трава заглушала шаги лошадей. Двигались они словно тени. Никто не проснулся: ни пленники, лежавшие внутри ограды из телег, ни турки, лежавшие за оградой.
Герге остановил Серого возле удобного пенька и взобрался на коня.
— Садись и ты, — тихонько сказал он девочке.
Но малышке Эве не только на лошадь, но и на пенек взобраться оказалось не под силу. Герге слез и подсадил девочку сперва на пенек, а потом и на спину коня.
Так они оба и устроились на Сером: впереди Герге, позади Эва. Девочка все еще держала в руках куклу в красной юбочке. Герге даже в голову не пришло посадить Эву на гнедого, хотя там было седло с высокой лукой и сидеть на нем было бы спокойно. Но конь-то ведь принадлежал не им.
Эвица обняла Гергея за плечи. Мальчик дернул повод, и Серый направился к опушке леса, увлекая за собой и турецкую лошадку. Вскоре они выехали на дорогу. Отсюда Серый знал уже путь к дому и поплелся ленивым, сонным шагом.
Дорога была темная, едва освещенная луной. Деревья стояли по обочинам, точно черные великаны. Но Герге их не боялся — ведь это были венгерские деревья.
6
Ночью в доме Цецеи никто не спал, на покой удалились только приезжие витязи. Ребят искали дотемна. Поиски в реке решили отложить до рассвета.
Священник Балинт остался утешать безутешных супругов.
Жена Цецеи, как безумная, голосила, падала в обморок.
— Ой, жемчужинка моя ясная, радость моя, птенчик мой единственный…
Старик только мотал головой и в ответ на утешения священника горестно восклицал:
— Бога нет!
— Есть! — кричал ему в ответ священник.
— Нет! — возражал Цецеи, стуча кулаком по столу.
— Есть!
— Нет!
— Бог дал — бог и взял! А то, что взял, может и вернуть.
Из глаз хромого, однорукого старика катились слезы.
— А если дал, пусть не отнимает!
Священник покинул его только на рассвете.
Едва он вышел из дверей, как навстречу ему поднялся паломник, лежавший на циновке, которую ему расстелили на террасе.
— Ваше преподобие… — тихо сказал он.
— Что тебе, земляк?
— Дети не утонули.
— А что же с ними случилось?
— Их турки увезли.
Священник даже отшатнулся к стене.
— Откуда ты знаешь?
— Когда мы искали их на берегу речки, я увидел на кротовьей кочке след ноги — ноги турка.
— Турка?
— Да. Башмак-то был без каблука. Венгры такую обувь не носят.
— А может быть, это был след крестьянских постолов?
— На постолах шпор не бывает. Это был след турка. И еще я заметил след турецкой подковы. Вы-то, должно быть, знаете, какая турецкая подкова.
— А почему ты сразу не сказал?
— Хотел сказать, да передумал. Кто знает, куда их турки утащили! А вся деревня бросилась бы на поиски. Толк-то какой от этого? Турок много, и все вооружены.
Священник шагал взад и вперед с застывшим взглядом. Вдруг он подошел к дверям, хотел было взяться за ручку, но остановился и вернулся к паломнику.
— Что же нам делать теперь?
Паломник пожал плечами.
— Делайте то же, что и я, — молчите.
— Ужасно! Ужасно!
— Сейчас по всем дорогам бродят турки. Куда они повернули? На восток, на запад? Все это окончилось бы только стычкой, и наши люди погибли бы.
— Уж лучше б и дети погибли! — сказал священник, горестно покачав головой.
— Бог знает куда их успели завезти, когда мы пустились на розыски.
Удрученный священник долго стоял на террасе. Уже и небо заалело на востоке, занималась заря.
— Люди! Люди! Приехали!
Священник прислушался. Что это?
Он сразу признал голос ночного сторожа и услышал топот его ног.
— Приехали? Кто приехал?
Топот приближался. Забарабанили в ворота.
— Впустите! Откройте! Ребята приехали!
Священник кинулся в дом.
— Петер, бог есть! Вставай, потому что бог есть!
Мальчик и девочка ждали у ворот. Сонные и бледные, сидели они на сером коне.
7
Вся деревня собралась во дворе. Некоторые женщины накинули на себя только юбки; мужчины сбежались на крик, не успев надеть шапки. Герге передавали из рук в руки, Вицушку совсем зацеловали.
— А откуда взялся этот красивый турецкий конь?
— Это я привел его, — ответил Герге, вздернув плечами.
— С нынешнего дня Герге — мой сын! — торжественно произнес Цецеи, положив руку на голову мальчика.
Мать Герге, босая, в одной нижней юбке, упала в ноги Цецеи.
Добо удивленными глазами смотрел на крестьянского парнишку, который увел от турок коня.
— Отец, — обратился он к Цецеи, — отдайте мальчика мне. Я увезу его к нам, в Верхнюю Венгрию, и воспитаю из него витязя. — Он поднял на руки Герге. — Сынок, хочешь стать витязем?
— Хочу! — Мальчик улыбнулся, глаза его засверкали.
— Конь у тебя уже есть, от турок мы еще и саблю раздобудем.
— А разве эта лошадь моя?
Солдаты Добо гоняли коня по двору и расхваливали его на все лады.
— Конечно, твоя! Ты же с бою взял ее.
— Твоя! — подтвердил и Цецеи. — Седло и уздечка тоже твои.
— Тогда и деньги наши! — похвалился мальчик.
— Какие деньги?
— А которые в седле.
С коня сняли красивое седло с высокой лукой, обтянутой бархатом. Потрясли его — звенит. Нашли тайничок в луке, и оттуда посыпался золотой дождь.
— Ах, собаки его ешь! — с удивлением восклицал Цецеи. — Где уж мне теперь брать тебя в сыновья, лучше ты меня возьми в отцы… Мамаша, собирай деньги! — крикнул он матери мальчика.
От падающих на землю монет у крестьян даже в глазах помутилось. Бедняжке казалось, что ей снится сон.
— Это мое? — спросила она, запинаясь и глядя то на Цецеи, то на Добо, то на священника. — Это мое?
— Твое! — кивнул священник. — Господь дал твоему сыну.
Женщина хотела схватиться за фартук, да его не оказалось на ней. Кто-то дал ей свою шапку, и крестьянка дрожащими руками принялась собирать в нее золото.
Сын посмотрел на мать и вдруг сказал:
— Вы, матушка, хорошенько спрячьте, а то завтра они придут.
— Кто придет?
— Турки.
— Турки?
Мальчик кивнул в ответ.
— Я слышал, как турок сказал палачу.
— Палачу?
— Да цыганскому палачу.
— Сказал, что они придут сюда?
— Да. И отберут сокровища нашего барина. — И он указал на Цецеи.
— Мои сокровища? — Цецеи даже опешил.
Ребенок заморгал глазами.
— Еще они говорили про кованые сундуки — сказали, что их шесть штук.
— Тут дело не шуточное! — молвил Добо. — Пойдемте в дом.
Он взял парнишку за руку и повел с собой.
Мальчика расспрашивали, старались узнать все, что удержалось в его ребячьей головке.
— Говоришь, у него шрам на лице? И он смуглый? А какой шрам?
— Красная борозда от губ до самого уха.
Добо вскочил со стула.
— Морэ!
— Кому же быть другому! Мерзавец хочет удрать, потому и наводит на меня турка.
— А разве он знает сюда дорогу?
— Лет шесть назад нагрянул как-то сюда. Все у меня переворошили, унесли пятьдесят четыре форинта, золотой крестик моей жены и семь коров угнали.
Добо сердито зашагал по комнате.
— Отец, сколько у вас людей годятся к бою?
— Человек сорок, если всех принять в расчет.
— Мало. Отсюда до какого города ближе всего? До Печа? Да, но ведь там правит Янош Серечен, а он приверженец короля Яноша и наш враг.
— Бежать надо, бежать! — сказал Цецеи, замотав головой. — Бежать в лес, куда глаза глядят.
— Так ведь вся деревня не побежит! Неужто мы кинем деревню на произвол судьбы из-за стаи каких-то турок? Чтоб им пусто было! Когда надо защищаться от турок, то все мы — венгры, чьими бы сторонниками ни были.
Он вышел во двор и гаркнул:
— По коням! — И, уже вскочив в седло, договорил: — Отец, еду к Серечену. А вы тут поработайте до нашего возвращения. Полейте хорошенько все крыши. Пусть крестьяне сгонят сюда свой скот и сами соберутся у вас во дворе. Натаскайте к воротам камни и бочки, устройте заграждения. Женщины тоже пусть вооружаются косами, кирками, вилами. Я вернусь через два часа.
Добо кинул взгляд на светлеющее небо и умчался вместе со своими витязями.
8
Небольшая усадьба Цецеи была обнесена каменной стеной в человеческий рост, но стена, увы, сильно обветшала.
Еще до обеда вся деревня перебралась во двор барской усадьбы. Между узлами и грудами домашнего скарба сновали козы и свиньи, ковыляли утки, бегали куры и гоготали гуси. Возле сарая кто-то точил сабли, ножи и косы. Священник привязал себе к поясу широкую ржавую саблю, посреди двора выхватил ее из ножен, помахал ею и, довольный, сунул обратно в ножны.
Перед кухней несколько женщин варили еду в горшках и котлах.
На чердаке у Цецеи валялось штук шесть изгрызенных мышами луков со стрелами. Он роздал их старикам, которые сражались вместе с ним в войсках Дожи.
Добо вернулся к полудню. Он привел с собой только тридцать солдат-наемников, но и их крестьяне встретили с ликованием.
Добо обошел двор. Кое-где приказал поставить помосты, приступки и навалить камней. Одну половину ворот велел заложить. Затем призвал к себе весь вооруженный народ — пятьдесят один человек — и распределил их по разным участкам стены. Сам же вместе с десятью лучшими стрелками занял место возле ворот на помостах, составленных из бочек.
К обеим околицам деревни Добо отрядил двух трубачей. Они должны были возвестить о приближении неприятеля.
Ждать до вечера не пришлось.
В три часа дня у восточной околицы деревни раздался звук трубы, и несколько минут спустя послышался топот скакавших к усадьбе трубачей.
Цецеи оглянулся.
— Все на месте?
Недоставало только матери Герге. Бедная женщина пришла в смятение от доставшегося ей обилия золота и теперь где-то прятала, закапывала его. Оставить у Цецеи свое сокровище она не решалась — боялась, что турок отберет. Быть может, она ушла даже в лес, чтобы там схоронить свое богатство.
— Закрывай ворота! — распорядился Добо. — Притащите еще мешков, камней и бревен. Оставьте только такую щель, чтоб всадник мог проскочить.
Трубачи вернулись.
— Идут! — закричал один еще издали.
— А много их? — спросил Добо.
— Мы видели только передних.
— Тогда скачи обратно, — гаркнул Добо, — и посмотри, сколько их. Удрать успеешь, когда погонятся за тобой.
Печский наемник покраснел и, повернув коня, понесся обратно.
Добо обернулся к наемникам, которых привез из Печа, и сказал:
— Так вот вы какие солдаты!
— Нет, — ответил один из них, устыдившись, — этот малый только на днях к нам пристал. Он был прежде портным и пороха еще не нюхал.
Несколько минут спустя портной прискакал снова. Позади него в облаках пыли мчались человек пятнадцать акынджи в красных шапках.
Теперь уж за ним и вправду гнались.
— Впустите его! — приказал Добо и подал знак своим стрелкам: — Огонь!
Десять стрелков прицелились. Затрещали выстрелы. Один турок свалился с коня и упал в канаву. Остальные шарахнулись, повернули коней и понеслись обратно на рысях.
Портной проскочил в открытые ворота.
— Так сколько же их? — спросил с улыбкой Добо.
— Тысяча, — ответил портной, запыхавшись, — а может, и больше.
Добо махнул рукой.
— Если их не больше сотни, мы еще нынче попляшем.
— Да я же сказал, ваша милость, что тысяча.
— Я понял тебя, — ответил Добо. — Раз ты увидел тысячу, стало быть, их сотня, а может, и того меньше.
На краю деревни взвились клубы дыма. Акынджи уже поджигали дома.
Добо покачал головой.
— Так вы что же, не полили крыши?
— Это сено и солома горят, — отмахнулся Цецеи и ударил кончиком сабли по верхушке ворот.
На дорогу выскочил закованный в панцирь кривой янычар. За поясом у него торчали кинжалы и пистолеты. Рядом с ним скакал венгр, которого Герге прозвал цыганским палачом. Позади них — отряд акынджи, а по обеим сторонам улицы бежали несколько пеших асабов, с горящими факелами в руках.
— Ласло Морэ! — крикнул Добо и даже топнул ногой. — Позор отчизны нашей! Исчадие ада!
Ошеломленный янычар взглянул на скакавшего рядом с ним человека.
— Не верь ему, — воскликнул Морэ, побледнев, — он обманывает тебя!
Янычар остановил коня, поджидая ехавших позади.
— Тебя я тоже знаю, Юмурджак! — крикнул опять Добо. — Так вот она, турецкая честь! Грабишь тех, с кем вчера еще вместе сражался? Разбойник! Такой же отпетый негодяй, как и твой сообщник!
Янычар взглянул на Добо, но ничего не ответил.
— Иди, иди сюда, — кричал Добо, — раз уж ты заделался шутом у Ласло Морэ! Принимай приветствие от меня!
Он прицелился — хлопнул выстрел.
Юмурджак покачнулся на коне и свалился в дорожную пыль.
Тут пошли палить и остальные ружья. Турки ответили на «приветствие» пистолетными выстрелами.
Морэ как будто хотел поддержать падающего янычара, но только выхватил у него кинжал из-за пояса. Мгновение спустя он плашмя ударил кинжалом своего жеребца. Жеребец взвился на дабы и понесся. А Морэ изо всех сил погонял его.
— Эй, держи, золото удирает! — крикнул Добо туркам.
Турки опешили на миг, потом с яростными воплями помчались вслед за Морэ, а Добо считал скакавших мимо дома всадников:
— …десять… двадцать… сорок… пятьдесят…
Он подождал с минуту, затем соскочил с помоста:
— Ребята, по коням! Их и шестидесяти не наберется!
Солдаты вскочили на коней, а Добо, уже выезжая из ворот, крикнул Цецеи:
— Если турок в панцире жив, заприте его! А поджигателей пусть прикончат крестьяне!
Проскочив в ворота, они умчались.
В деревне уже местах в пяти змейкой поднимался дым. Крестьяне, размахивая косами и топорами, кинулись из ворот.
Цецеи и священник вместе с двумя крепостными поспешно вышли на дорогу. Юмурджак уже сидел на земле, хотя не совсем еще пришел в себя. Пуля, которую послал Добо, вдавила его панцирь как раз над самым сердцем.
— Перевяжите его, — приказал Цецеи, — и отведите во двор.
Турок молча протянул руку.
— В шахматы играть умеешь? — гаркнул на него Цецеи.
Янычар утвердительно кивнул головой, но ответил:
— Нет.
Когда ему перевязали руку, из канавы поднял голову другой турок.
— Ты этого перевязывай, — сказал один из парней, — а я покамест убью вон того.
— Стой! — проговорил Цецеи.
Он заковылял к окровавленному янычару и, приставив саблю к его груди, спросил:
— В шахматы играть умеешь?
— Помираю, — ответил турок, совсем теряя силы.
— Шах?
— Шах, гардэ, мат? — спросил турок со стоном.
— Да, да, Мохамед тебя забодай. Несите его во двор, это мой невольник!
9
Добо с солдатами вернулся только к заходу солнца. Они привезли с собой уйму плащей, кольчуг, всякого оружия и даже пленника — Ласло Морэ.
— А этого волка посадите в хорошую яму! — сказал Добо, соскочив с коня.
Цецеи чуть не запрыгал от радости.
— Как же вы его поймали?
— Сами акынджи выловили его для нас. У них хватило ума не дать ему молоденькой лошадки. Так что они догнали его легко и только начали связывать, как и мы подоспели и разделались с акынджи.
— Всех зарубили?
— Всех, кого удалось.
— Живей тащите лучшую телку! — весело крикнул Цецеи слугам. — И прямо на вертел. Но сперва подайте вина. Выкатывайте из погреба ту бочку, что стоит у самой стены.
— Нет, погодите еще, — сказал Добо, провожая глазами Морэ, которого вели в чулан. — А где же Герге?
— Зачем он тебе? Вон играет на террасе с моей дочкой. Говорят, что убили его мать.
— Убили?
— Да. Кто-то из мерзавцев поджигателей напал на нее и заколол. Ребенок еще не знает.
— А золото?
— Бедняга лежит в углу своей хаты, уткнувшись лицом в пол. Там, верно, и закопала она свое золото.
Добо досадливо кашлянул, затем обернулся к мальчику:
— Герге! Герге Борнемисса! Пойди сюда, маленький витязь. Садись-ка скорей на свою лошадку, сынок.
— Куда вы еще поедете?
— За теми невольниками, о которых рассказывал мальчик.
— Так испейте хоть глоток! Скорей вина! — крикнул Цецеи слугам. — Турок твой жив, он в чулане.
— Юмурджак?
— А бес его знает, как его зовут! Тот, в которого ты выстрелил.
— Он, он! Стало быть, не умер?
— Нет, только в обмороке был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9