Пусть люди хотя бы день почувствуют, что мы на отдыхе. Согласен?
– Согласен.
Командование фронта, предвидя наступление, недели две тому назад вывело дивизию во фронтовой резерв на доукомплектование поближе к Московско-Минской автомагистрали и расположило в живописной местности у Москва-реки, в районе Холмово – Новопокрово, на обжитом фонде землянок совсем недавно ушедшей дивизии под Ржев.
Как только дивизия здесь обосновалась, сразу же в частях были развернуты клубы и солдатские чайные с музыкой.
Вот туда-то, где у большого дома в саду играл, сверкая трубами, оркестр, по загуменью двинулись на лыжах штабные во главе с командиром, комиссаром и начальником штаба.
У широкого прогона, от которого к реке шла дорога, Яков Иванович остановил колонну:
– Кто желает танцевать? Марш к оркестру! Кто хочет испытать удовольствие лыжного спуска? Ну, кто со мной? – Яков Иванович вскинул руку. К удивлению всех, первой отозвалась Майя Волгина:
– Я с вами.
– Куда ты, сумасшедшая? – схватила ее за локоть Тося.
– Хочу! – дерзко ответила Майя.
А в общем немного нашлось охотников спускаться с крутизны. Большинство остановилось у «опасной черты». Они со страхом смотрели, как по ослепительной белизне понеслись вниз лыжники, и хором ахали, когда кто-либо из них взрывал снег, падал.
– Дорогу! – восторженно кричала Майя, летя следом за Яковом Ивановичем. Ее лицо горело ярким румянцем и не столь от мороза, как от чувства восторга, что она так близка от человека, за которым, не моргнув глазом, пошла бы в полымя боя, на край света, куда угодно. И без страха вслед за ним лихо проскочила одну, другую снежные горбушки, а на третьей, не успев скосить лыжи и только вскрикнув «Берегитесь!» – со всего маху налетела на Железнова и вместе с ним кувыркнулась в пушистую постель намета.
– Ух ты! – лежа, звонко выкрикнула Майя, глядя в запорошенное снегом лицо комдива. И, вскочив, с юношеской простотой стала платочком сметать с его лица снежную пыль.
– Ну как? Еще, что ль? – Комдив показал на место старта.
– Угу, – кивнула головой Майя. – Давайте.
Но ее Яков Иванович остановил:
– Подождем всех и тогда решим.
Первым подошел Хватов.
– Молодец? – Яков Иванович покосил глазами на Майю.
– Молодец, – поддакнул Фома Сергеевич. – Надо зачислить в лыжный батальон, – пошутил он, на что Майя, взяв под козырек, бойко ответила:
– Служу Советскому Союзу!
Вечером все штабные, а вместе с ними и Яков Иванович слушали в клубе концерт труппы Московской филармонии. После, поужинав с артистами и проводив их, комдив пожелал Хватову и Доброву спокойной ночи, а сам вернулся к себе и засел за директиву, только что полученную из штаба фронта, по которой дивизия передавалась в распоряжение армии генерала Поленова, действовавшей по оси Московско-Минской автострады.
Разложил на столе приложенную к директиве разведкарту оперативной обстановки противника. И, глядя на нее, сокрушенно потирал лоб: «Где здесь сейчас Вера? Что с ней?..»
Неожиданный стук в двери прервал его раздумья. В дверях стоял Никитушкин.
– К вам, товарищ генерал, Волгина.
– Майя? – удивился Железнов.
– Срочная телеграмма, – протянула Майя листок. – Вас, товарища Хватова и товарища Бойко вызывает командарм.
– Отдали бы оперативному, а уж он сообщил бы всем, – пробегая глазами телеграмму, пробурчал Яков Иванович, что неприятно кольнуло девушку: она привыкла видеть комдива мягким, внимательным и душевным.
– Разрешите идти? – спросила Майя.
– Нет, подождите. – И Железнов написал на телеграмме: «ОД! Сейчас же доложите тт. Хватову и Бойко» и передал ее Майе. – Можете идти. Спокойной ночи.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
В начале февраля советское командование развернуло широкое наступление на ржевском, гжатском и юхновском направлениях, ставя своей задачей ликвидировать ржевско-вяземский плацдарм. На этих направлениях наступали пять армий Калининского и шесть армий Западного фронта.
Наступление было настолько стремительным, что ни Модель, ни Хейндрице не только не успевали под прикрытием арьергардов отвести основные силы, но вынуждены были ввести их в бой, дабы не допустить окружения наподобие сталинградского.
Но как упорно ни сопротивлялись войска их армий, они не могли сдержать натиск советских дивизий.
Дивизия Железнова действовала на заходящем фланге гжатской группировки.
Главный удар на Гжатск наносила гвардейская дивизия генерала Стученко.
– Везет же Андрею Трофимовичу, – аж крякнул Добров, обижаясь на свою судьбу. – Как его было прижал Георгий Константинович Жуков, назначая с кавалерийской на пехотную дивизию. Грозил, что в случае провала не даст даже и эскадрон! А тут, накось, генерала дал, гвардейской командует, да еще не где-нибудь, как мы на заходящем фланге, а на главном направлении.
– Полноте, Иван Кузьмич, я Андрея Трофимовича еще до войны знал. Он тогда командовал кавалерийской дивизией. Прекрасный командир. Знающий. Да и люди его любили.
– Нет, Яков Иванович, тут уж чья-то рука действует… – глубоко вздохнул Иван Кузьмич и наконец выдавил из себя то, что давно его мучило: – Вот взять меня. У меня руки там нет, – двинул он головой в сторону штаба фронта, – и взлета нет. А ведь когда он был комвзвода, я тогда эскадроном командовал.
Яков Иванович чуть было не выпалил: «Для нас, военных, война самая лучшая проверка, где все наносное слетает и человек зримо раскрывается либо своим талантом и воинской красотой, либо посредственностью». Но так как это касалось самого Доброва, а утром бой, бой тяжелый и суровый, он ограничился короткой фразой:
– Все это, Иван Кузьмич, напраслина. Давайте-ка еще раз подумаем, не проглядели ли чего-нибудь, – Железнов подвинул карту своего решения. – Будем действовать, как говорил Суворов, по принципу – быстрота и натиск! Главная задача, Иван Кузьмич, не упустить врага, – сказал и сам насторожился. – Вот что. Ты смотри решение, а я позвоню на передний край разведчикам, спрошу, как ведет себя супостат.
На вопрос комдива разведчики ответили:
– Нормально. Как всегда. Пускают ракеты. Больше всего у Сорокино. Там чего-то шумно.
* * *
Часов в десять вечера на участке полка майора Кожуры через бруствер переднего края перевалились первоначально саперы, а за ними поползла за языком и разведгруппа во главе со старшиной Груздевым.
Теперь Яков Иванович неустанно находился на НП и вслушивался в каждый хлопок. А когда вспыхивала вражеская ракета, бросался к наблюдательной цели и всматривался в сторону действия разведчиков.
Но они в своем белом одеянии настолько сливались со снежным покровом, что даже в стереотрубу такому опытному фронтовику, как Железнов, казалось, что впереди никого нет. Он было навел трубу по низу проволоки противника, стремясь разглядеть саперов, за которых переживал не меньше чем за разведчиков, но тут его окликнул связист:
– Товарищ генерал, на проводе командующий.
Яков Иванович досадливо нахмурился, так как командарм, начиная со вчерашнего дня, который раз уже звонит, чтобы не прозевали врага. И сейчас говорил с раздражением:
– Чего вы ждете, противник уйдет, тогда будете бить по пустому месту…
Помня недавнюю трагедию соседней дивизии, наступавшей на Лукьянцево, Яков Иванович чуть было не брякнул на грозный голос командарма: «Противник пока сидит прочно, и на его пулеметы напрасно людей бросать не буду!», но учтя, что командующий только три дня, как принял армию, ответил сдержанно:
– Противник, товарищ командующий, на месте. Что касается меня, то я неослабно веду наблюдение и разведку. Передовые отряды и артиллерия наготове. И как только противник шелохнется к отходу, сразу ударим.
– Ну смотрите, Железнов, прозеваете – пеняйте на себя! – на этом командующий закончил разговор, оставив в душе Железнова неприятный осадок.
«Нехорошо. Будто в душу плюнул, – размышлял про себя Яков Иванович. – И зачем обидные слова, да еще перед боем? Ведь ты же занимаешь большой пост, должен понимать…» В его представлении командующий должен обладать не только прекрасными военными качествами, он должен быть человеком, и человеком с большой буквы! Чутким, внимательным и к людям бережливым. Ведь это ж война! А на войне надо беречь и людей, и их нервы, и душу!..
Зуммер телефона отвлек его от этих размышлений.
– Наши заняли Ржев, а Ватутин – Льгов и Дмитриев-Льговский, – радостно звучал голос Хватова.
– Прекрасно! – Железнов смотрел на десятикилометровку. – В такой ситуации фон Клюге тоже должен дрогнуть.
– Я тоже так понимаю, – отозвался Хватов. – Сейчас печатаю сообщение Совинформбюро и рассылаю в части. Заканчиваю так: «Воины! Враг дрогнул. Вперед на разгром врага!»
– Замечательно, – одобрил комдив. – Действуй. – Не успел положить трубку, как позвонил майор Кожура и сообщил, что вернулись разведчики и притащили языка. Яков Иванович распорядился – разведчиков и языка – на машины и в штаб дивизии!
Подъехал он к блиндажу Бойко, когда к нему вводили пленного. Жаль было смотреть на этого дрожащего всем телом замерзшего солдата, в серой на «рыбьем меху» шинелишке, повязанной по воротнику женским шерстяным платком и скованного в движении большущими соломенными ботами на ногах.
– Разденьте пленного, – приказал Бойко Груздеву, – и ногами к печке! – А затем кивнул ординарцу, разинувшему рот на столь диковинного вояку: – Принеси-ка ему поесть чего-нибудь горяченького.
– А вы, – Железнов обратился к старшине Груздеву, – сейчас же здесь у землянки постройте свою группу. Я буду речь держать! – И улыбнулся.
Не прошло и минуты, как Груздев доложил, что разведчики построены.
– Дорогие боевые товарищи! Большое вам спасибо и за боевую службу и за языка. А сейчас отдыхайте. Каждому по чарке, – отдал он распоряжение капитану Слепневу, – и завтра каждого представить к награде.
Теплое отношение разволновало немецкого солдата, и все же это его не тронуло; сославшись, что он солдат и принял присягу на верность Фатерлянду, то военной тайны раскрыть не может. И лишь умелый подход опытного разведчика дивизии капитана Слепнева, прекрасно владевшего немецким языком и знавшего привычки и обычаи познанских немцев, заставил солдата в конце концов разговориться. Самое важное заключалось в том, что у солдат передовой отняли все обременяющее и за час до рассвета их полк снимается и уходит, оставляя на переднем крае лишь одну роту.
Расставшись с пленным, Железнов позвонил в армию. Командующий еще не спал, и Яков Иванович доложил, что разведчики достали языка, данные о противнике, полученные от пленного, и то, что решил с рассветом перейти в наступление.
– Я полагаю, что прорыв произведем успешно и с малыми потерями.
– Не хвались, едучи на рать, а хвались, пришедши с рати, – предупредил командарм. – Как используете аэросанный батальон?
– В преследовании. Я ожидаю встретить сопротивление на Гжати и еще более сильное на втором рубеже, на Сеже.
– Утверждаю. Желаю успеха! А пленного сейчас же отправьте к нам.
Теперь комдив, подобно режиссеру за пультом, был весь внутренне собранный и ожидал момента, чтобы произнести одно только слово: «Гром!», по которому мгновенно мощным «аккордом» ударит артиллерия, и под ее прикрытием двинутся на штурм врага танки и пехота. И вот так часов в пять ночи из полков сообщили: в траншеях переднего края противника шум.
– Разрешите скомандовать огонь? – спросил полковник Куликов.
Короткий, но мощный артиллерийский налет вскоре потушил и без того редкий вражеский огонь. Тут же с НП комдива по проводам понеслось в полки магическое слово: «Гром! Гром! Гром!»
Загрохотала артиллерия, взревели моторами танки, и через какие-то минуты за танками поднялись и ринулись вперед лыжные отряды полков.
А комдив уже готовил для наращивания удара эшелоны полков, держа про запас – для преследования – третий эшелон – аэросанный батальон, мощный отряд лыжников и артиллерию их сопровождения, приспособленную к движению по целине на полозьях.
Все шло по плану, разработанному генералом Железновым. Противник оторваться не успел. И генерал фон Мерцель часть главных сил посадил на промежуточный рубеж для прикрытия отходящих войск на Сежу. Но железновцы сбили и это прикрытие и, наседая ему на хвост, стремительно двинулись к Гжати. Фон Мерцелю ничего не оставалось делать, как выбросить на этот рубеж весь свой резерв.
Подобную ситуацию Железнов предвидел и в ходе наступления, уже находясь на новом НП, подтянул свои силы и ударил по рубежу на Гжати.
Противник не сдавался. И чтобы удержать за собой позиции на Гжати и прикрыть отход главных сил корпуса, генерал Мерцель бросил в контратаку все, чем располагал. Железнов этого только и ждал. Он полками Карпова и Кожуры сильно ударил по флангам немецкой дивизии, обошел ее главную группировку и заставил ее отступить.
Как только противник дрогнул и стал отходить, Железнов сразу же бросил наперерез отходящим частям и на их преследование аэросанный батальон и третьи эшелоны лыжников фланговых полков. Аэробронесани огнем и треском своих моторов навели на гитлеровцев ужас и страх. Не понимая, что за диковина их преследует, они бежали без оглядки, бросая по снегу изнемогших и раненых.
Когда лыжные отряды подошли к линии укрепленных пунктов Артюки – Стукалово, то и командованию дивизии и командирам полков казалось, что усталые лыжники около них залягут и не двинутся с места. Но тут совершилось неожиданное, что нередко бывает в бою, когда уставшему солдату кажется, что еще один шаг, еще один удар – задача дня будет решена, а там и долгожданная передышка.
Лыжники напрягли последние силы, увеличили скорость, с ходу ворвались и полностью овладели и Артюхами, и Стукаловым, а также и промежуточными между ними огневыми точками.
Видя усталость наступающих, Яков Иванович на этом рубеже приостановил наступление и отдал приказ закрепиться, накормить людей и дать отдых, а к утру подтянуться и готовиться к штурму Сежи.
Не успел он положить трубку, как зазвонил другой телефон: на проводе был командарм.
– В чем дело? Почему остановились? – В трубке слышалось возмущение. Якову Ивановичу не понравился этот гневный тон, и он, еле сдерживая себя, ответил:
– Докладываю: во-первых, люди очень устали, и я приказал дать им отдых, во-вторых, имею точные сведения, что противник подтянул корпусной резерв и им занял рубеж Сежи. Завтра с рассветом поведу наступление. А сейчас работают усиленные разведывательные группы и минеры.
Слышно было в трубке, как удрученно вздохнул командующий:
– Пусть будет так. Согласен… Но надо было все это предусмотреть заранее и наращивать удар не в промежутке, а на Гжати и с нее ночью стремительно двигаться к Сежи. Я уверен, вы этот рубеж взяли бы с ходу. На будущее это учтите. Все!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Ночью до воинов, в первую очередь до передовой, была доведена радостная весть, что гвардейская дивизия генерала Стученки после второго штурма взяла Гжатск.
Услышав это, вечно неунывающий Сеня хлопнул по плечу дремавшего прямо на снегу усатого Никифора Петровича и бурно выразил свой восторг:
– А мы чем хуже?!
Тот спросонья вскочил, вскинул автомат и громко скомандовал:
– Хенде хох! Нихт вон дер штелле!
И только хохот ребят удержал его от выстрела.
– Чего ржете?.. Вот уложил бы, и смеху конец. Разве можно на передовой так со спящим поступать? Во сне-то черт знает что снится. Вот меня фриц схватил, а я ему как выложу!.. Да потом на ихнем как гаркну – «Хенде хох!», и он капут. Ну, а ты чего тут орешь? – Никифор Петрович зыкнул на Семена.
– Вон гвардейцы генерала Стученки Гжатск взяли.
– Да ну?! – прогудел усатый. – А мы чего в овраге сидим? А? Что там у нас впереди? – и уперся взором в Айтаркина. Тот ответил:
– Говорят, Сежа.
– Сежа? – Галуза дернул ус. – Даешь Сежу!
И это крылатое «Даешь Сежу!» полетело вправо и влево, в тыл, по всем полкам дивизии. Дошло оно и до комдива и еще больше усилило в нем уверенность в успехе предстоящего утром боя.
Если ночью большая часть дивизии отдыхала, то ее комдив, комиссар и начальник штаба не спали, принимая решение и организовывая предстоящее наступление.
Утром, как только засерел рассвет, на передний край врага навалилась артиллерия. Потом приподнялись шапки лыжников «для атаки», и тут же загудели аэросани. Они носились на своих бешеных скоростях по буеракам, оврагам и низинам Артюхово – Стукалово и обратно, наводя своим ревом животный страх на противника.
А в это время под грохот артиллерии и вой аэросаней полк Карпова вслед за танками, прикрываясь лесами, рощами и балками, на лыжах обошел северный фланг позиции по Сежи, внезапно вышел на Тесово – Бурцевский большак, с ходу захватил мосты у Тесова и Ивановского и ударом в направлении Савенки перерезал противнику последний путь отхода на новый рубеж по реке Касни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Согласен.
Командование фронта, предвидя наступление, недели две тому назад вывело дивизию во фронтовой резерв на доукомплектование поближе к Московско-Минской автомагистрали и расположило в живописной местности у Москва-реки, в районе Холмово – Новопокрово, на обжитом фонде землянок совсем недавно ушедшей дивизии под Ржев.
Как только дивизия здесь обосновалась, сразу же в частях были развернуты клубы и солдатские чайные с музыкой.
Вот туда-то, где у большого дома в саду играл, сверкая трубами, оркестр, по загуменью двинулись на лыжах штабные во главе с командиром, комиссаром и начальником штаба.
У широкого прогона, от которого к реке шла дорога, Яков Иванович остановил колонну:
– Кто желает танцевать? Марш к оркестру! Кто хочет испытать удовольствие лыжного спуска? Ну, кто со мной? – Яков Иванович вскинул руку. К удивлению всех, первой отозвалась Майя Волгина:
– Я с вами.
– Куда ты, сумасшедшая? – схватила ее за локоть Тося.
– Хочу! – дерзко ответила Майя.
А в общем немного нашлось охотников спускаться с крутизны. Большинство остановилось у «опасной черты». Они со страхом смотрели, как по ослепительной белизне понеслись вниз лыжники, и хором ахали, когда кто-либо из них взрывал снег, падал.
– Дорогу! – восторженно кричала Майя, летя следом за Яковом Ивановичем. Ее лицо горело ярким румянцем и не столь от мороза, как от чувства восторга, что она так близка от человека, за которым, не моргнув глазом, пошла бы в полымя боя, на край света, куда угодно. И без страха вслед за ним лихо проскочила одну, другую снежные горбушки, а на третьей, не успев скосить лыжи и только вскрикнув «Берегитесь!» – со всего маху налетела на Железнова и вместе с ним кувыркнулась в пушистую постель намета.
– Ух ты! – лежа, звонко выкрикнула Майя, глядя в запорошенное снегом лицо комдива. И, вскочив, с юношеской простотой стала платочком сметать с его лица снежную пыль.
– Ну как? Еще, что ль? – Комдив показал на место старта.
– Угу, – кивнула головой Майя. – Давайте.
Но ее Яков Иванович остановил:
– Подождем всех и тогда решим.
Первым подошел Хватов.
– Молодец? – Яков Иванович покосил глазами на Майю.
– Молодец, – поддакнул Фома Сергеевич. – Надо зачислить в лыжный батальон, – пошутил он, на что Майя, взяв под козырек, бойко ответила:
– Служу Советскому Союзу!
Вечером все штабные, а вместе с ними и Яков Иванович слушали в клубе концерт труппы Московской филармонии. После, поужинав с артистами и проводив их, комдив пожелал Хватову и Доброву спокойной ночи, а сам вернулся к себе и засел за директиву, только что полученную из штаба фронта, по которой дивизия передавалась в распоряжение армии генерала Поленова, действовавшей по оси Московско-Минской автострады.
Разложил на столе приложенную к директиве разведкарту оперативной обстановки противника. И, глядя на нее, сокрушенно потирал лоб: «Где здесь сейчас Вера? Что с ней?..»
Неожиданный стук в двери прервал его раздумья. В дверях стоял Никитушкин.
– К вам, товарищ генерал, Волгина.
– Майя? – удивился Железнов.
– Срочная телеграмма, – протянула Майя листок. – Вас, товарища Хватова и товарища Бойко вызывает командарм.
– Отдали бы оперативному, а уж он сообщил бы всем, – пробегая глазами телеграмму, пробурчал Яков Иванович, что неприятно кольнуло девушку: она привыкла видеть комдива мягким, внимательным и душевным.
– Разрешите идти? – спросила Майя.
– Нет, подождите. – И Железнов написал на телеграмме: «ОД! Сейчас же доложите тт. Хватову и Бойко» и передал ее Майе. – Можете идти. Спокойной ночи.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
В начале февраля советское командование развернуло широкое наступление на ржевском, гжатском и юхновском направлениях, ставя своей задачей ликвидировать ржевско-вяземский плацдарм. На этих направлениях наступали пять армий Калининского и шесть армий Западного фронта.
Наступление было настолько стремительным, что ни Модель, ни Хейндрице не только не успевали под прикрытием арьергардов отвести основные силы, но вынуждены были ввести их в бой, дабы не допустить окружения наподобие сталинградского.
Но как упорно ни сопротивлялись войска их армий, они не могли сдержать натиск советских дивизий.
Дивизия Железнова действовала на заходящем фланге гжатской группировки.
Главный удар на Гжатск наносила гвардейская дивизия генерала Стученко.
– Везет же Андрею Трофимовичу, – аж крякнул Добров, обижаясь на свою судьбу. – Как его было прижал Георгий Константинович Жуков, назначая с кавалерийской на пехотную дивизию. Грозил, что в случае провала не даст даже и эскадрон! А тут, накось, генерала дал, гвардейской командует, да еще не где-нибудь, как мы на заходящем фланге, а на главном направлении.
– Полноте, Иван Кузьмич, я Андрея Трофимовича еще до войны знал. Он тогда командовал кавалерийской дивизией. Прекрасный командир. Знающий. Да и люди его любили.
– Нет, Яков Иванович, тут уж чья-то рука действует… – глубоко вздохнул Иван Кузьмич и наконец выдавил из себя то, что давно его мучило: – Вот взять меня. У меня руки там нет, – двинул он головой в сторону штаба фронта, – и взлета нет. А ведь когда он был комвзвода, я тогда эскадроном командовал.
Яков Иванович чуть было не выпалил: «Для нас, военных, война самая лучшая проверка, где все наносное слетает и человек зримо раскрывается либо своим талантом и воинской красотой, либо посредственностью». Но так как это касалось самого Доброва, а утром бой, бой тяжелый и суровый, он ограничился короткой фразой:
– Все это, Иван Кузьмич, напраслина. Давайте-ка еще раз подумаем, не проглядели ли чего-нибудь, – Железнов подвинул карту своего решения. – Будем действовать, как говорил Суворов, по принципу – быстрота и натиск! Главная задача, Иван Кузьмич, не упустить врага, – сказал и сам насторожился. – Вот что. Ты смотри решение, а я позвоню на передний край разведчикам, спрошу, как ведет себя супостат.
На вопрос комдива разведчики ответили:
– Нормально. Как всегда. Пускают ракеты. Больше всего у Сорокино. Там чего-то шумно.
* * *
Часов в десять вечера на участке полка майора Кожуры через бруствер переднего края перевалились первоначально саперы, а за ними поползла за языком и разведгруппа во главе со старшиной Груздевым.
Теперь Яков Иванович неустанно находился на НП и вслушивался в каждый хлопок. А когда вспыхивала вражеская ракета, бросался к наблюдательной цели и всматривался в сторону действия разведчиков.
Но они в своем белом одеянии настолько сливались со снежным покровом, что даже в стереотрубу такому опытному фронтовику, как Железнов, казалось, что впереди никого нет. Он было навел трубу по низу проволоки противника, стремясь разглядеть саперов, за которых переживал не меньше чем за разведчиков, но тут его окликнул связист:
– Товарищ генерал, на проводе командующий.
Яков Иванович досадливо нахмурился, так как командарм, начиная со вчерашнего дня, который раз уже звонит, чтобы не прозевали врага. И сейчас говорил с раздражением:
– Чего вы ждете, противник уйдет, тогда будете бить по пустому месту…
Помня недавнюю трагедию соседней дивизии, наступавшей на Лукьянцево, Яков Иванович чуть было не брякнул на грозный голос командарма: «Противник пока сидит прочно, и на его пулеметы напрасно людей бросать не буду!», но учтя, что командующий только три дня, как принял армию, ответил сдержанно:
– Противник, товарищ командующий, на месте. Что касается меня, то я неослабно веду наблюдение и разведку. Передовые отряды и артиллерия наготове. И как только противник шелохнется к отходу, сразу ударим.
– Ну смотрите, Железнов, прозеваете – пеняйте на себя! – на этом командующий закончил разговор, оставив в душе Железнова неприятный осадок.
«Нехорошо. Будто в душу плюнул, – размышлял про себя Яков Иванович. – И зачем обидные слова, да еще перед боем? Ведь ты же занимаешь большой пост, должен понимать…» В его представлении командующий должен обладать не только прекрасными военными качествами, он должен быть человеком, и человеком с большой буквы! Чутким, внимательным и к людям бережливым. Ведь это ж война! А на войне надо беречь и людей, и их нервы, и душу!..
Зуммер телефона отвлек его от этих размышлений.
– Наши заняли Ржев, а Ватутин – Льгов и Дмитриев-Льговский, – радостно звучал голос Хватова.
– Прекрасно! – Железнов смотрел на десятикилометровку. – В такой ситуации фон Клюге тоже должен дрогнуть.
– Я тоже так понимаю, – отозвался Хватов. – Сейчас печатаю сообщение Совинформбюро и рассылаю в части. Заканчиваю так: «Воины! Враг дрогнул. Вперед на разгром врага!»
– Замечательно, – одобрил комдив. – Действуй. – Не успел положить трубку, как позвонил майор Кожура и сообщил, что вернулись разведчики и притащили языка. Яков Иванович распорядился – разведчиков и языка – на машины и в штаб дивизии!
Подъехал он к блиндажу Бойко, когда к нему вводили пленного. Жаль было смотреть на этого дрожащего всем телом замерзшего солдата, в серой на «рыбьем меху» шинелишке, повязанной по воротнику женским шерстяным платком и скованного в движении большущими соломенными ботами на ногах.
– Разденьте пленного, – приказал Бойко Груздеву, – и ногами к печке! – А затем кивнул ординарцу, разинувшему рот на столь диковинного вояку: – Принеси-ка ему поесть чего-нибудь горяченького.
– А вы, – Железнов обратился к старшине Груздеву, – сейчас же здесь у землянки постройте свою группу. Я буду речь держать! – И улыбнулся.
Не прошло и минуты, как Груздев доложил, что разведчики построены.
– Дорогие боевые товарищи! Большое вам спасибо и за боевую службу и за языка. А сейчас отдыхайте. Каждому по чарке, – отдал он распоряжение капитану Слепневу, – и завтра каждого представить к награде.
Теплое отношение разволновало немецкого солдата, и все же это его не тронуло; сославшись, что он солдат и принял присягу на верность Фатерлянду, то военной тайны раскрыть не может. И лишь умелый подход опытного разведчика дивизии капитана Слепнева, прекрасно владевшего немецким языком и знавшего привычки и обычаи познанских немцев, заставил солдата в конце концов разговориться. Самое важное заключалось в том, что у солдат передовой отняли все обременяющее и за час до рассвета их полк снимается и уходит, оставляя на переднем крае лишь одну роту.
Расставшись с пленным, Железнов позвонил в армию. Командующий еще не спал, и Яков Иванович доложил, что разведчики достали языка, данные о противнике, полученные от пленного, и то, что решил с рассветом перейти в наступление.
– Я полагаю, что прорыв произведем успешно и с малыми потерями.
– Не хвались, едучи на рать, а хвались, пришедши с рати, – предупредил командарм. – Как используете аэросанный батальон?
– В преследовании. Я ожидаю встретить сопротивление на Гжати и еще более сильное на втором рубеже, на Сеже.
– Утверждаю. Желаю успеха! А пленного сейчас же отправьте к нам.
Теперь комдив, подобно режиссеру за пультом, был весь внутренне собранный и ожидал момента, чтобы произнести одно только слово: «Гром!», по которому мгновенно мощным «аккордом» ударит артиллерия, и под ее прикрытием двинутся на штурм врага танки и пехота. И вот так часов в пять ночи из полков сообщили: в траншеях переднего края противника шум.
– Разрешите скомандовать огонь? – спросил полковник Куликов.
Короткий, но мощный артиллерийский налет вскоре потушил и без того редкий вражеский огонь. Тут же с НП комдива по проводам понеслось в полки магическое слово: «Гром! Гром! Гром!»
Загрохотала артиллерия, взревели моторами танки, и через какие-то минуты за танками поднялись и ринулись вперед лыжные отряды полков.
А комдив уже готовил для наращивания удара эшелоны полков, держа про запас – для преследования – третий эшелон – аэросанный батальон, мощный отряд лыжников и артиллерию их сопровождения, приспособленную к движению по целине на полозьях.
Все шло по плану, разработанному генералом Железновым. Противник оторваться не успел. И генерал фон Мерцель часть главных сил посадил на промежуточный рубеж для прикрытия отходящих войск на Сежу. Но железновцы сбили и это прикрытие и, наседая ему на хвост, стремительно двинулись к Гжати. Фон Мерцелю ничего не оставалось делать, как выбросить на этот рубеж весь свой резерв.
Подобную ситуацию Железнов предвидел и в ходе наступления, уже находясь на новом НП, подтянул свои силы и ударил по рубежу на Гжати.
Противник не сдавался. И чтобы удержать за собой позиции на Гжати и прикрыть отход главных сил корпуса, генерал Мерцель бросил в контратаку все, чем располагал. Железнов этого только и ждал. Он полками Карпова и Кожуры сильно ударил по флангам немецкой дивизии, обошел ее главную группировку и заставил ее отступить.
Как только противник дрогнул и стал отходить, Железнов сразу же бросил наперерез отходящим частям и на их преследование аэросанный батальон и третьи эшелоны лыжников фланговых полков. Аэробронесани огнем и треском своих моторов навели на гитлеровцев ужас и страх. Не понимая, что за диковина их преследует, они бежали без оглядки, бросая по снегу изнемогших и раненых.
Когда лыжные отряды подошли к линии укрепленных пунктов Артюки – Стукалово, то и командованию дивизии и командирам полков казалось, что усталые лыжники около них залягут и не двинутся с места. Но тут совершилось неожиданное, что нередко бывает в бою, когда уставшему солдату кажется, что еще один шаг, еще один удар – задача дня будет решена, а там и долгожданная передышка.
Лыжники напрягли последние силы, увеличили скорость, с ходу ворвались и полностью овладели и Артюхами, и Стукаловым, а также и промежуточными между ними огневыми точками.
Видя усталость наступающих, Яков Иванович на этом рубеже приостановил наступление и отдал приказ закрепиться, накормить людей и дать отдых, а к утру подтянуться и готовиться к штурму Сежи.
Не успел он положить трубку, как зазвонил другой телефон: на проводе был командарм.
– В чем дело? Почему остановились? – В трубке слышалось возмущение. Якову Ивановичу не понравился этот гневный тон, и он, еле сдерживая себя, ответил:
– Докладываю: во-первых, люди очень устали, и я приказал дать им отдых, во-вторых, имею точные сведения, что противник подтянул корпусной резерв и им занял рубеж Сежи. Завтра с рассветом поведу наступление. А сейчас работают усиленные разведывательные группы и минеры.
Слышно было в трубке, как удрученно вздохнул командующий:
– Пусть будет так. Согласен… Но надо было все это предусмотреть заранее и наращивать удар не в промежутке, а на Гжати и с нее ночью стремительно двигаться к Сежи. Я уверен, вы этот рубеж взяли бы с ходу. На будущее это учтите. Все!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Ночью до воинов, в первую очередь до передовой, была доведена радостная весть, что гвардейская дивизия генерала Стученки после второго штурма взяла Гжатск.
Услышав это, вечно неунывающий Сеня хлопнул по плечу дремавшего прямо на снегу усатого Никифора Петровича и бурно выразил свой восторг:
– А мы чем хуже?!
Тот спросонья вскочил, вскинул автомат и громко скомандовал:
– Хенде хох! Нихт вон дер штелле!
И только хохот ребят удержал его от выстрела.
– Чего ржете?.. Вот уложил бы, и смеху конец. Разве можно на передовой так со спящим поступать? Во сне-то черт знает что снится. Вот меня фриц схватил, а я ему как выложу!.. Да потом на ихнем как гаркну – «Хенде хох!», и он капут. Ну, а ты чего тут орешь? – Никифор Петрович зыкнул на Семена.
– Вон гвардейцы генерала Стученки Гжатск взяли.
– Да ну?! – прогудел усатый. – А мы чего в овраге сидим? А? Что там у нас впереди? – и уперся взором в Айтаркина. Тот ответил:
– Говорят, Сежа.
– Сежа? – Галуза дернул ус. – Даешь Сежу!
И это крылатое «Даешь Сежу!» полетело вправо и влево, в тыл, по всем полкам дивизии. Дошло оно и до комдива и еще больше усилило в нем уверенность в успехе предстоящего утром боя.
Если ночью большая часть дивизии отдыхала, то ее комдив, комиссар и начальник штаба не спали, принимая решение и организовывая предстоящее наступление.
Утром, как только засерел рассвет, на передний край врага навалилась артиллерия. Потом приподнялись шапки лыжников «для атаки», и тут же загудели аэросани. Они носились на своих бешеных скоростях по буеракам, оврагам и низинам Артюхово – Стукалово и обратно, наводя своим ревом животный страх на противника.
А в это время под грохот артиллерии и вой аэросаней полк Карпова вслед за танками, прикрываясь лесами, рощами и балками, на лыжах обошел северный фланг позиции по Сежи, внезапно вышел на Тесово – Бурцевский большак, с ходу захватил мосты у Тесова и Ивановского и ударом в направлении Савенки перерезал противнику последний путь отхода на новый рубеж по реке Касни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48