Пережил как музыкант второе рождение. Пользовался большим успехом. Был по-человечески счастлив. Умер в 1981 году от разрыва сердца. Похоронен недалеко от Амстердама.Его первая, советская, жена говорила знакомым в Москве:– Будь он поумнее, все могло бы кончиться иначе. Лежал бы на Новодевичьем. Все бы ему завидовали.Хачатурян приехал на Кубу. Встретился с Хемингуэем. Надо было как-то объясняться. Хачатурян что-то сказал по-английски. Хемингуэй спросил:– Вы говорите по-английски?Хачатурян ответил:– Немного.– Как и все мы, – сказал Хемингуэй.Через некоторое время жена Хемингуэя спросила:– Как вам далось английское произношение?Хачатурян ответил:– У меня приличный слух…Роман Якобсон был косой. Прикрывая рукой левый глаз, он кричал знакомым:– В правый смотрите! Про левый забудьте! Правый у меня главный! А левый – это так, дань формализму…Хорошо валять дурака, основав предварительно целую филологическую школу!..Якобсон был веселым человеком. Однако не слишком добрым. Об этом говорит история с Набоковым.Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены ученого совета были – за. Один Якобсон был – против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим.Наконец коллеги сказали:– Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель.– Ну и что? – удивился Якобсон. – Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!В Анн-Арборе состоялся форум русской культуры. Организовал его незадолго до смерти издатель Карл Проффер. Ему удалось залучить на этот форум Михаила Барышникова.Русскую культуру вместе с Барышниковым представляли шесть человек. Бродский – поэзию. Соколов и Алешковский – прозу. Мирецкий – живопись. Я, как это ни обидно, – журналистику.Зал на две тысячи человек был переполнен. Зрители разглядывали Барышникова. Каждое его слово вызывало гром аплодисментов. Остальные помалкивали. Даже Бродский оказался в тени.Вдруг я услышал как Алешковский прошептал Соколову:– Да чего же вырос, старик, интерес к русской прозе на Западе!Соколов удовлетворенно кивал:– Действительно, старик. Действительно…Высоцкий рассказывал:"Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит как на икону:«Дайте, пожалуйста автограф». А я злой, как черт. Иди ты, говорю…Недавно был в Монреале. Жил в отеле «Хилтон». И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: «Вы мой любимый артист…» И так далее… А тот мне в ответ: «Гет лост…» И я сразу вспомнил того парнишку…"Заканчивая эту историю, Высоцкий говорил:– Все-таки Бог есть!Аксенов ехал по Нью-Йорку в такси. С ним был литературный агент. Американец задает разные вопросы. В частности:– Отчего большинство русских писателей-эмигрантов живет в Нью-Йорке?Как раз в этот момент чуть не произошла авария. Шофер кричит в сердцах по-русски: «Мать твою!..»Вася говорит агенту: «Понял?»Рубин вспоминал:– Сидим как-то в редакции, беседуем. Заговорили о евреях. А Воробьев как закричит: «Евреи, евреи… Сколько этот антисемитизм может продолжаться?! Я, между прочим, жил в Казахстане. Так казахи еще в сто раз хуже!..»Нью-Йорк.Захожу в русскую книжную лавку Мартьянова. Спрашиваю книги Довлатова и Уфлянда – взглянуть. Глуховатый хозяин с ласковой улыбкой выносит роман Алданова и тыняновского «Кюхлю».Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие.В Лондон отправилась делегация киноработников. Среди них был документалист Усыпкин. На второй день он исчез. Коллеги стали его разыскивать. Обратились в полицию. Им сказали:– Русский господин требует политического убежища.Коллеги захотели встретиться с беглецом. Он сидел между двумя констеблями.– Володя, – сказали коллеги, – что ты наделал?! Ведь у тебя семья, работа, договоры.– Я выбрал свободу, – заявил Усыпкин.Коллеги сказали:– Завтра мы отправляемся в Стратфорд. Если надумаешь, приходи в девять утра к отелю.– Навряд ли, – произнес Усыпкин, – я выбрал свободу.Однако на следующий день Усыпкин явился. Молча сел в автобус.Ладно, думают коллеги, сейчас мы тоже помолчим. Ну а уж дома мы тебе покажем.Долго они гуляли по Стратфорду. Затем вдруг обнаружили, что Усыпкин снова исчез. Обратились в полицию. В полиции им сказали:– Русский господин требует политического убежища.Встретились с беглецом. Усыпкин сидел между двумя констеблями.– Что же ты делаешь, Володя?! – закричали коллеги.– Я подумал и выбрал свободу, – ответил Усыпкин.Лет двадцать пять назад я спас утопающего. Причем героизм мне так несвойственен, что я даже запомнил его фамилию – Сеппен. Эстонец Пауль Сеппен.Произошло это на Черном море. Мы тогда жили в университетском спортлагере. Если не ошибаюсь, чуть западнее Судака.И вот мы купались. И этот Сеппен начал тонуть. И я его вытащил на берег.Тренер подошел ко мне и говорит:– Я о тебе, Довлатов, скажу на вечерней поверке.Я, помню, обрадовался. Мне тогда нравилась девушка по имени Люда, гимнастка. И не было повода с ней заговорить. А без повода я в те годы заговаривать с женщинами не умел.И вдруг такая удача.Стоим мы на вечерней поверке – человек шестьсот. То есть весь лагерь. Тренер говорит:– Довлатов, шаг вперед!Я выхожу. Все на меня смотрят. Люда в том числе.Тренер говорит:– Вот. Обратите внимание. Взгляните на этого человека. Плавает как утюг, а товарища спас!«Пока мама жива, я должна научиться готовить…»Критик П. довольно маленького роста. Он спросил, когда мы познакомились, а это было тридцать лет назад:– Ты, наверное, в баскетбол играешь?– А ты, – говорю, – наверное, в кегли?Александр Глезер:– Господа: как вам не стыдно?! Я борюсь с тоталитаризмом, а вы мне про долги напоминаете!В Союзе появилась рок-группа «Динозавры». А нашу «Свободу» продолжают глушить. (Запись сделана до 89-го года). Есть идея – глушить нас с помощью все тех же «Динозавров». Как говорится, волки сыты и овцы целы.Что будет, если на радио «Либерти» придут советские войска?Я думаю, все останется на своих местах. Где они возьмут такое количество новых халтурщиков? Сколько на это потребуется времени и денег?Наш сын Коля в детстве очень любил играть бабушкиной челюстью.Челюсть была изготовлена американским врачом не по мерке. Мать ее забраковала. Пошла к отечественному дантисту Сене. Тот изготовил ей новую челюсть. А старую мать подарила внуку. Она стала Колиной любимой игрушкой.Иногда я просыпался ночью от ужасной боли. Оказывалось, наш сынок забыл любимую игрушку в моей кровати.Мы купили дом в горах, недалеко от Янгсвилла. То есть в довольно глухой американской провинции. Кругом холмы, луга, озера.. Зайцы и олени дорогу перебегают. В общем, глушь.Еду я как-то с женой в машине. Она вдруг говорит:– Как странно! Ни одного чистильщика сапог!Моя жена Лена – крупный специалист по унынию.Арьев:«…Ночь, Техас, пустыня внемлет Богу…»Оден говорил:– Белые стихи? Это как играть в теннис без сетки.Как-то беседовал Оден с Яновским, врачом и писателем. Яновский сказал:– Я увольняюсь из клиники. После легализации абортов мне там нечего делать. Я убежденный противник абортов. Я не могу работать в клинике, где совершаются убийства.Оден виновато произнес:– I could.(Я бы мог).К нам зашел музыковед Аркадий Штейн. У моей жены сидели две приятельницы. Штейну захотелось быть любезным.– Леночка, – сказал он, – ты чудно выглядишь. Тем более – на фоне остальных.Парамонов говорил о музыковеде Штейне:– Вот, смотри. Гениальность, казалось бы, такая яркая вещь, а распознается не сразу. Убожество же из человека так и прет.Алексей Лосев приехал в Дартмут. Стал преподавать в университете. Местные русские захотели встретиться с ним. Уговорили его прочесть им лекцию. Однако кто-то из новых знакомых предупредил Лосева:– Тут есть один антисемит из первой эмиграции. Человек он невоздержанный и грубоватый. Старайтесь не давать ему повода для хамства. Не сосредоточивайтесь целиком на еврейской теме.Началась лекция. Лосев говорил об Америке. О свободе. О своих американских впечатлениях. Про евреев – ни звука. В конце он сказал:– Мы с женой купили дом. Сначала в этом доме было как-то неуютно. И вдруг не территории стал появляться зайчик. Он вспрыгивал на крыльцо. Бегал под окнами. Брал оставленную для него морковку…Вдруг из последнего ряда донесся звонкий от сарказма голос:– Что же было потом с этим зайчиком? Небось подстрелили и съели?!Когда «Новый американец» окончательно превратился в еврейскую газету, там было запрещено упоминать свинину. Причем даже в материалах на сельскохозяйственные и экономические темы. Рекомендовалось заменять ее фаршированной щукой.Меттер говорил презираемой им сотруднице:– Я тебя выгоню и даже не получу удовольствия.Дело происходило в газете «Новый американец». Рубин и Меттер страшно враждовали. Рубин обвинял Меттера в профнепригодности. (Не без основания). Я пытался быть миротворцем. Я внушал Рубину:– Женя! Необходим компромисс. То есть система взаимных уступок ради общего дела.Рубин отвечал:– Я знаю, что такое компромисс. Мой компромисс таков. Меттер приползает на коленях из Джерси-Сити. Моет в редакции полы. Выносит мусор. Бегает за кофе. Тогда я его, может быть, и прощу.Меттер называл Орлова:«Толпа из одного человека».У Бори Меттера в доме – полный комплект электронного оборудования. Явно не хватает электрического стула.Орлова я, как говорится, раскусил. В Меттере же – разочаровался. Это совершенно разные вещи.В «Капитанской дочке» не без сочувствия изображен Пугачев. Все равно, как если бы сейчас положительно обрисовали Берию. Это и есть – «милость к падшим».Дело было лет пятнадцать назад. Судили некоего Лернера. Того самого Лернера, который в 69 году был знаменитым активистом расправы над Бродским. Судили его за что-то позорное. Кажется, за подделку орденских документов.И вот объявлен приговор – четыре года.И тогда произошло следующее. В зале присутствовал искусствовед Герасимов. Это был человек, пишущий стихи лишь в минуты абсолютной душевной гармонии. То есть очень редко. Услышав приговор, он встал. Сосредоточился. Затем отчетливо и громко выкрикнул:"Бродский в Мичигане,Лернер в Магадане!"Двадцать пять лет назад вышел сборник Галчинского. Четыре стихотворения в нем перевел Иосиф Бродский.Раздобыл я эту книжку. Встретил Бродского. Попросил его сделать автограф.Иосиф вынул ручку и задумался. Потом он без напряжения сочинил экспромт:"Двести восемь польских строчекДарит Сержу переводчик".Я был польщен. На моих глазах было создано короткое изящное стихотворение.Захожу вечером к Найману. Показываю книжечку и надпись. Найман достает свой экземпляр. На первой странице читаю:"Двести восемь польских строчекДарит Толе переводчик".У Евгения Рейна, в свою очередь, был экземпляр с надписью:"Двести восемь польских строчекДарит Жене переводчик".Все равно он гений.Помню, Иосиф Бродский высказывался следующим образом:– Ирония есть нисходящая метафора.Я удивился:– Что значит нисходящая метафора?– Объясняю, – сказал Иосиф, – вот послушайте. «Ее глаза как бирюза» – это восходящая метафора. А «ее глаза как тормоза» – это нисходящая метафора.Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся.Лежит Иосиф – бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты.И вот я произнес что-то совсем неуместное:– Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.Вот я и сказал:– Евтушенко выступил против колхозов…Бродский еле слышно ответил:– Если он против, я – за.Разница между Кушнером и Бродским есть разница между печалью и тоской, страхом и ужасом. Печаль и страх – реакция на время. Тоска и ужас – реакция на вечность. Печаль и страх обращены вниз. Тоска и ужас – к небу.Иосиф Бродский говорил мне:– Вкус бывает только у портных.Конечно, Бродским восхищаются на Западе. Конечно, Евтушенко вызывает недовольство, а Бродский – зависть и любовь. Однако недовольство Евтушенко гораздо значительнее по размерам, чем восхищение Бродским. Может, дело в том, что негативные эмоции принципиально сильнее?..Когда горбачевская оттепель приобрела довольно-таки явные формы, Бродский сказал:– Знаете, в чем тут опасность? Опасность в том, что Рейн может передумать жениться на итальянке.Бродский говорил, что любит метафизику и сплетни. И добавлял:«Что в принципе одно и то же».Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил:– Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!Шмаков говорил о Бродском:– Мало того, что он гений. Он еще и весьма способный человек.– Способный? Например, к чему?– Да ко всему. К языкам, к автовождению, к спорту.Иосиф Бродский любил повторять:– Жизнь коротка и печальна. Ты заметил чем она вообще кончается?Бродский обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой:– Зайдите в свою библиотеку на радио «Либерти». Сделайте копии оглавлений всех номеров журнала «Юность» за последние десять лет. Пришлите мне. Я это дело посмотрю и выберу, что там есть хорошего. И вы опять мне сделаете копии.Я вошел в библиотеку. Взял сто двадцать (120!) номеров журнала «Юность». Скопировал все оглавления. Отослал все это Бродскому первым классом.Жду. Проходит неделя. Вторая. Звоню ему:– Бандероль мою получили?– Ах да, получил.– Ну и что же там интересного?– Ничего.Иосиф Бродский (на книге стихов, подаренной Михаилу Барышникову):Пусть я – аид, а он – всего лишь – гой,И профиль у него совсем другой,И все же я не сделаю рукойТого, что может сделать он ногой!"О Бродском:«Он не первый. Он, к сожалению, единственный».У Бродского есть дружеский шарж на меня. По-моему чудный рисунок.Я показал его своему американцу. Он сказал:– У тебя нос другой.– Значит надо, говорю, сделать пластическую операцию.Помню, раздобыл я книгу Бродского 64 года. Уплатил как за библиографическую редкость приличные деньги. Долларов, если не ошибаюсь, пятьдесят. Сообщил об этом Иосифу. Слышу:– А у меня такого сборника нет.Я говорю:– Хотите, подарю вам?Иосиф удивился:– Что же я с ним буду делать? Читать?!Бродский:– Долго я не верил, что по-английски можно сказать глупость.Бродский о книге Ефремова:– Как он решился перейти со второго абзаца на третий?!Бахчаняна упрекали в формализме. Бахчанян оправдывался:– А что если я на содержании у художественной формы?!Реклама фирмы «Мейсис». Предложение Бахчаняна:«Светит Мейсис, светит ясный!..»Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:– Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?На что художник Бахчанян заметил:– Пушкин жил, и ничего.Бахчанян:«Гласность вопиющего в пустыне».Как-то раз я сказал Бахчаняну:– У меня есть повесть «Компромисс». Хочу написать продолжение. Только заглавие все еще не придумал.Бахчанян подсказал:– «Компромиссис».Бахчанян предложил название для юмористического раздела в газете:«Архипелаг Гуд Лак!»Шел разговор о голливудских стандартах. Вагрич Бахчанян успокаивал Игоря Гениса:– Да что ты нервничаешь?! У тебя хороший женский рост.Бахчанян пришел на радио «Свобода». Тогда еще работали глушилки. Бахчанян предложил:– Все это можно делать заранее. Сразу же записывать на пленку текст и рев. Представляете какая экономия народных денег!Бахчанян говорил, узнав, что я на диете:– Довлатов худеет, не щадя живота своего.Бахчанян говорил мне:– Ты – еврей армянского разлива.Была такая нашумевшая история. Эмигрант купил пятиэтажный дом. Дал объявление, что сдаются квартиры. Желающих не оказалось. В результате хозяин застраховал этот дом и поджег.Бахчанян по этому случаю выразился:«Когда дом не сдается, его уничтожают!»Владимир Яковлев – один из самых талантливых московских художников. Бахчанян утверждает, что самый талантливый. Кстати, до определенного времени Бахчанян считал Яковлева абсолютно здоровым. Однажды Бахчанян сказал ему:– Давайте я запишу номер вашего телефона:– Записывайте. Один, два, три…– Дальше.– Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять…И Яковлев сосчитал до пятидесяти.– Достаточно, – прервал его Бахчанян, – созвонимся.Как-то раз я спросил Бахчаняна:– Ты армянин?– Армянин.– На сто процентов?– Даже на сто пятьдесят.– Как это?– Мачеха у нас была армянка…Вайль и Генис ехали сабвеем. Проезжали опасный, чудовищный Гарлем. Оба были сильно выпившие. На полу стояла бутылка виски. Генис курил.Вайль огляделся и говорит:– Сашка, обрати внимание! Мы здесь страшнее всех!Козловский – это непризнанный Генис.Генис написал передачу для радио «Либерти».
1 2 3 4 5