Господь — он в общем — то гордец, смотрит на нас как на букашек, за что я с ним и была постоянно в неладах — терпеть не могу высокомерия. Но одного у него не отнимешь — не врет никогда. А в Библии сказано, что если покаяться да еще именем Христа попросить о чем—то — простится все что угодно.
Посмотрим, каковы небеса.
Посмотрим, каков Господь.
Я отчетливо чувствовала, что жизни во мне осталось немного.
«Господи, все в воле твоей, и раз я умираю так не вовремя, то позаботься о матери — я уже не могу. И благослови Сашку, пошли ему здоровья и удачи»
Тут мысли спутались, и глаза почему-то налились слезами.
«Пусть он меня за кольцо простит», — тоскливо попросила я.
Сашка…
Что-то он там делает? Читает книжку, или в гостях, или спит? Спит — с кем?
И тут дикий крик пронзил тишину леса. Я в изумлении уставилась на Оксану — она, стоя в ванночке, тряслась, словно через нее пропустили ток. Ветер бешенным вращающимся коконом обнял ее, все плотнее и плотнее сжимаясь около нее.
— Что это с тобой? — ошеломленно воскликнул Серега и кинулся к ней.
— Не … подходи, — прохрипела Оксана, похоже что из последних сил.
Серега остановился, а она тяжело упала на колени, взметнув со дна лоханки кровавые брызги, ее выгибало, корчило под немыслимыми углами, словно она была без костей. Крик ее в какой — то момент прервался, через мелькающие в бешеной свистопляске снежинки я видела, как она широко разевает рот, пытаясь вздохнуть, однако ветер сгустился и стал вязким и плотным, не давая ей сделать вдох.
И тут маленькая, но весомая молния пронизала Оксанин кокон наискосок, вошла тяжелым тупым наконечником под левую грудь и зазмеилась за ее спиной.
Дернувшись, Оксана бесформенной массой осела в лоханку, теперь и вовсе напоминая перекисшее тесто, которое у нерадивой хозяйки тяжело переваливается через верх кастрюльки и устремляет свои потоки вниз, на радость тараканам.
Все это заняло буквально секунды.
Пока я в шоке соображала, что это было, на поляне все стихло.
Последняя молния лениво ударила в Оксанин беззащитный живот. Она не пошевелилась.
Последний ветерок вздыбил струйку поземки, уносясь за круг.
Я встала, кое-как собрала конечности и зажала раны на руке.
С исчезновением фриза пришла боль, и я чуть не завыла.
— Магдалиночка? — непонимающе сказал Серега.
— Все восторги потом, — проворчала я. — Оторви от ее юбки полосу, надо руку перевязать, а то еще доброго и правда сдохну.
Серега суетливо забегал, пряча глаза, тщательно перебинтовал мне руку и затих, встав у костра.
— Господи, ну чего ты стоишь, как на параде? — поморщилась я. — Пошли убираться отсюда!
— А она? — показал он глазами на Оксану.
— Что она? — не поняла я.
— Ну, может милицию или скорую надо вызвать.
— Какая скорая? — закричала я. Нервы у меня вообще ни к черту стали. — Ты что, не видишь, что я могу двигаться? Не чувствуешь, что ты расколдован? Мертва она, вот ее чары и спали!!!
— Точно мертва?
— Сходи, пульс пощупай, — зло предложила я. За последний час у меня здорово испортился характер. Да и то — понятно, что он был зомбирован, но мне сложно было забыть, как он помогал Оксане меня убивать. Интересно, что он сейчас об этом думает — он ведь все помнит!
Серега смешался, уставился себе под ноги и ничего на это не ответил. Я же, опомнившись, подошла к Оксане, с трудом преодолевая брезгливость вытянула из-под ее тела руку и сняла кольцо Клеопатры. Оксана, Оксана, сильный ты Мастер, слов нет, да вот только что — то пошло не так. А с духами не шутят.
Кольцо я сунула в карман куртки, повернулась к Сереге и спросила:
— Вы на чьей машине сюда приехали?
— На ее, — кивнул он на лоханку с Оксаной, избегая смотреть на труп.
— Тогда пошли к моей машине, домой поедем.
И уверенно шагнула на тропинку, ведущую в темный лес. Странно — но на этот раз мне не было страшно. Вот ну нисколько. После того что я пережила на поляне мне плевать было на всех неупокоенных этого леса. Позади мерно топал Серега.
— Магдалин, — позвал он.
— Что тебе?
— Поговорить хочу. Я же хотел тебе все рассказать, помнишь, когда у тебя полный дом ухажеров собрался, а ты…
— В машине поговорим, — отрезала я.
После этого мы молча дошли до кривой сосны, сели в бээмвушку и я посмотрела на часы. Нормально — третий час ночи. Добрые люди спят уже давно, а я…
А я завела машину, с горем пополам развернулась и поехала в город.
— Рассказывай, — велела я тогда Сереге.
— Что рассказывать? — тоскливо спросил он, отвернувшись.
— Не зли меня, Серега, — посоветовала я. — Для начала — как ты вообще тут оказался.
— А я откуда знаю! — тонко, по-заячьи вскрикнул он.
— Сережа, я сейчас нервная, — зло сказала я. — На временную потерю памяти можешь не ссылаться — я отлично знаю, что ты все помнишь.
— Она заколдовала меня!
— Но память не отняла! — рявкнула я.
— Если бы я не был заколдован, я бы никогда такого не сделал!
Злая как сто чертей я повернулась к нему и раздельно прошипела:
— Как ты тут оказался??? Ты русский язык вообще понимаешь??? Я тебя не спрашиваю, почему ты на полянке ей помогал!!!
Серега сжался в размерах, с испугом глядя на меня, нависшую над ним.
— Она позвонила, попросила приехать дров наколоть, — пискнул он. — Я приехал, она меня чаем напоила, и я как не я стал.
— А с чего это ты у нее дровосеком-то служишь? — поразилась я.
Серега вздохнул, сжался еще посильнее и начал каяться.
С Оксаной он познакомился когда я связалась с Димочкой. Бедный парень прекрасно видел, что я с Ворона глаз не свожу, а на него — ноль эмоций. И однажды он плюнул и пошел по ведьмам — привораживать. А что? То что это работает, он убедился, общаясь со мной, а на то что он своим обаянием на меня подействует — надежды у него уже не было. Я не видела Серегу в упор.
— Сережа, — прервала я его, — а ты забыл что ты в то время был женат на моей лучшей подруге, а?
— Магдалиночка, я не виноват, что я сначала женился на ней, а потом ты в город вернулась и пришла к нам в гости.
— Конечно не виноват, — устало сказала я. — Продолжай.
Решив меня привораживать, Серега попал к Оксане. Она единственная из нас брала всех без разбора, не спрашивая никаких рекомендаций. Мы обычно предпочитали работать на сильных мира сего — да, они нечасто попадали к нам, однако каждый сеанс давал пару месяцев безбедной жизни. Оксана же работала как конвейер, не позволяя себе лениться. Давала объявление в газете, и делала все без разбора по доступным расценкам. Так что Серега просто теоретически миновать ее не мог, только что на какую-нибудь дикую ведьму б напал, хотя я лично про таких давно не слыхала.
Оксана потом признавалась Сереге, что онемела, увидев его на пороге у себя. Уж очень он был похож на ее давнюю любовь, жениха, которого насмерть сбил пьяный водитель за неделю до свадьбы. Его тоже звали Сережей. А Оксане тогда было всего двадцать лет.
Потому Оксана приняла Серегу как родного, глаз с него не сводила, напоила-накормила и выслушала. А Серега, дурачок, подумал — какая добрая тетенька, да и выложил ей все.
К тому времени она уже успела украсть у меня драгоценнейшую Книгу — Библию Ведьмы, а я ей за это — переломать руки. В общем, мы были врагами. Не знаю, о чем думала Оксана, когда Серега ей все выложил. Наверняка она ему погадала и увидела, что у него ко мне любовь — а не влюбленность, и приворожить его к себе у ней не выйдет. Наверняка понимала, что Сереге двадцать шесть, а ей — тридцать семь, какая может быть любовь?
Но сердце женское — оно глупое, когда касается любви. И Оксана принялась плести сети.
Серега стал забегать к ней и просто так, поболтать и попить чая, а Оксана этому была только рада. Думаю, она пыталась ему в еде давать приворот, любая бы на ее месте так сделала. Однако ничего у нее, конечно же, не вышло. И тогда она решила устранить предмет его любви-то есть меня. Серега к тому моменту переехал и стал моим соседом, и она дала ему пучок стальных игл и велела воткнуть их мне над дверью, якобы чтобы приворожить. Серега так и сделал, не зная что садит мне этим скоротечный рак.
Шло время, я так и не приворожилась, зато поехала лечиться в Швейцарию, бросив Серегу на произвол судьбы. Оксана же объяснила парню, что раз ничего не вышло с колдовством, значит уж совсем я его ни во что не ставлю.
Серега забросил краски, кисти и запил. Напившись, он ехал к Оксане — она всегда была ему рада, выслушивала его пьяный бред и гладила по головке.
Да уж, это она умеет, тут я его понимала. Сама припомнила, как она мне еще несколько часов назад мамой родной казалась.
— Останови у ларька, сигарет надо купить, курить хочу — невмочь, — прервавшись, сказал Серега.
Мы как раз проезжали по Колосовке, мимо железной будочки под одиноким желтым фонарем.
— Да там вроде закрыто, — с сомнением сказала я.
— Спят просто, я растолкаю, — уверенно сказал Серега.
Я пожала плечами, притормозила, а Серега вылез из машины и стремглав юркнул в узенькую улочку — только пятки сверкнули. Я второй раз пожала плечами и поехала дальше.
Хочет морозиться ночью — его дело. Наверно ему просто стыдно передо мной за то, что произошло на поляне. Хотя на самом деле я на него зла не таила — под Петлей рабства собственного ребенка удавишь, и глазом не моргнешь. Жаль что рассказ он свой на полдороге бросил. Хотя основное я и так поняла еще на поляне — Оксана любила Серегу. А он любил меня.
Дома я обработала раны, напилась таблеток и позвонила Вишневскому.
— Але, — раздался сонный девичий голосок.
— Алё, — вздохнула я. — Сашка дома?
— Ага, разбудить?
— Да нет, не стоит, — грустно улыбнулась я.
Вот и все.
А что я хотела? Вишневский парень красивый, с руками оторвут…
На глаза попался численник, я оторвала листик и посмотрела, что готовит мне следующий день.
Суббота, четырнадцатое, луна в Козероге.
По дороге в спальню я размышляла — не удавиться ль мне сразу, что б не мучаться?
Поспать мне не дали. Только — только я провалилась в сон, как под ухом нудно запиликал телефон. Я попыталась нахлобучить на ухо подушку, однако гадкий телефон заткнулся на секунду и зазвонил снова. На четвертом раунде я не выдержала.
— Алло! — рявкнула я. Убила б гада!
— Алло! — рявкнул мне из трубки Зырян — еще грознее. — Марья, ты?
— Я.
— Чего до тебя не дозвониться?
— Дела у меня, — вздохнула я, села на кровати и настроилась на неприятный разговор.
— Рассказывай, что нарыла! — приказал он.
— Нарыла то, что девушку зовут Ларисой Вороновой, одиннадцать лет назад она училась в Екатеринграде, потом в Заславске, а больше ее никто не видел.
— Не понял. Ты что, ее еще не нашла? — в голосе Зыряна проскочили нехорошие нотки.
— Делаю что могу, — сухо ответила я. — Я не следователь и не частный детектив.
— Мать-то дорога? — снова завел он.
— Зырян, — усмехнулась я. — Она мне столько лет кровь пила, что я даже не знаю, что тебе и сказать…
— То есть ты отказываешься искать деньги и девку?
— Да нет, не отказываюсь конечно, — вздохнула я. — Мать ведь все-таки, какая б не была.
Зырян помолчал, потом сказал:
— Помощь надо?
Я тоже помолчала, подумала и согласилась:
— Нужна. За Колосовкой в лесу труп бабы одной в лоханке лежит, убрать бы…
Подобное Зыряну можно было поручить без проблем. В таком деле — он всегда поможет, это по понятиям, и никогда не сдаст ментам.
— В какой лоханке? — не понял меня Зырян.
— Ну ванночка детская, пластмассовая, — пояснила я.
— Ну-ка, Марья, давай подробно, что за бабу ты в лесу завалила!
— Да не заваливала я никого, — возмутилась я. — Она сама меня чуть не завалила, боюсь только что как бы следы там мои не остались, ментам потом ничего не докажешь.
— Самооборона? — понимающе хмыкнул он. — Дорогу расскажи подробнее.
— Дорога простая — проезжаешь насквозь Колосовку, за околицей там одна дорога в лес, вот по ней и едешь несколько километров до развилки у кривой сосны. Там оставляешь машину, и справа будет тропинка вглубь леса. По ней километра три — и выйдешь на круглую поляну посередине там костер разложен, а сбоку ванночка с голой бабой.
— С голой? — переспросил он.
— С голой, — подтвердила я.
— Я с тебя фигею, — сказал он и я впервые уловила в его голосе нотки растерянности.
— Зырян, так ты как, почистишь? — снова задала я вопрос.
— Конечно, — вздохнул он. — Сейчас ребят пошлю.
— Тогда я пойду спать, ладно?
— Ладно, — нехотя сказал он. — Ты уж, Марья, не тяни с делом-то, твоя мать мне уж поперек горла стоит.
— Ты ее сам к себе забрал, терпи, — пожала я плечами, отключилась и пошла досыпать.
Утром я проснулась от тянущей боли в ногах.
«Начинается», — с неудовольствием подумала я, соскочила с кровати и побежала в кухню, пока боль не стала невыносимой. В холодильнике я схватила баночку с Оксаниным отваром, нацедила себе стаканчик и выпила. Посидела немного на диванчике, отдышалась и снова залезла в холодильник на инспекцию. Баночек у меня осталось всего ничего — две штуки. То есть сегодня надо бегом нестись сдаваться к онкологам — жить хочу, мочи нет!
Еще немного подумав, я скрепя сердце набрала телефон Лоры — Святоши. Терпеть эту бабу не могу! Ходит вся в черном, бесформенном — ворона вороной, вечно поучает, в хозяйственной сумке, которую Лора носит вместо дамской сумочки — всегда лежит кипа православных брошюрок, которыми она подкрепляет свои нравоучения. Однако она, только она запросто отчитывает любой рак. Господь действительно к ней прислушивается.
— Алло! — послышался в трубке тонкий девичий голосок.
Непосвященный наверняка бы подумал, что это дочь или родственница Лоры, да только я — то знаю — это сама Лора, которой Господь без меры отсыпал такого богатства — нежного девичьего голоска, в службу секса по телефону ее бы вне конкурса взяли! И это при том, что Святоше пятьдесят девять лет.
— Привет, Лора, это Марья.
— Все же позвонила? — хмыкнула она. — Я тебя раньше ждала.
— Зачем? — не поняла я.
— На лечение, глупая!
Мда. У Лоры я категорически не хотела лечиться. Тянула до последнего, да только сколько веревочке не виться… Знаю я методы Лоры — первым делом потребует все имущество на монастырь пожертвовать, потом на голодовку дней на сорок — пятьдесят посадит, и что б каждый день по сотне псалмов спела, и точка! Причем лечить она будет именно в монастыре, так что после сеанса больной отправится не в уют собственного дома, а в келью с соломенным тюфяком вместо перинки. Впрочем, о чем я говорю? Какая келья? В монастыре порядки строгие, там пахать надо от зари до зари, и пофиг что у тебя рак в последней стадии — марш дрова колоть!
— А ты что, уже в курсе? — мрачно спросила я, впечатлившись от таких мыслей.
— Тебя же Аннушка лечила по осени, забыла? — спросила она.
— Так может я вылечилась уже.
— А ты вылечилась?
— Нет, — призналась я.
— Так приезжай, чего тянешь-то!
— На голодовку посадишь? — тяжко вздохнув спросила я.
— Пост — это первейшее дело! — затянула она старые песни о главном. — Наш господь в пустыне сорок дней постился и молился…
«То — то ему глюки в виде Сатаны и привиделись», — мрачно подумала я.
— Рак — это грязь в теле, которую надо просто вычистить, — продолжила наставления Святоша, — а какое же телесное очищение без духовного? Так что ты приезжай ко мне, я тебя посмотрю да и решим как тебя отчитывать будем. Через сколько будешь?
— Ближе к вечеру, — пожала я плечами.
— Сейчас, — твердо сказала она. — И так вон сколько времени упущено.
— Ладно, — пробормотала я.
Вообще-то я хотела снять деньги, отвезти кольцо и денежную компенсацию Сашке, а потом уж к Лоре. Ну да ладно, со старой ведьмой лучше не спорить.
Я умылась, оделась и поехала на Дюдьково, деревню в двадцати километрах от города, где в простой деревенчатой избенке жила Святоша.
Дома у нее было еще хуже, чем я думала. Никаких перегородок в избушке не было, одна большая комната поражала аскетизмом, если не нищетой. Из мебели стоял выщербленный стол, три колченогих стула, а в углу стоял продавленный диван без ножек, явно найденный на свалке. С протянутых веревок свешивались пучки сушеных трав, маленькие оконца давали немного света, и из полутемных углов на меня строго смотрели лики святых. Лора все заработанное отдавала на церковь.
Святоша поздоровалась, пристально на меня посмотрела и вдруг нахмурилась.
— Ну-ка, сядь! — велела она мне.
Я села, древний стул жалобно скрипнул и зашатался, а Святоша прикрыла глаза, прошептала молитву и еще раз пристально осмотрела меня.
— Ничего не понимаю, — бормотнула она.
— Лора, что случилось? — забеспокоилась я.
Она не слова не говоря встряхнула кистями рук и стала медленно водить или вдоль моего тела. От макушке — и к ногам. И снова от ног в макушке. Пальцы ног и рук мгновенно озябли.
По мере ее манипуляций на лице ее начало проступать возмущение пополам с брезгливостью.
— Лора? — подняла я бровь.
— Иди отсюда, и чтоб духу твоего тут не было, наркоманка проклятая, — прошипела она мне в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28