— Очень предусмотрительно с его стороны, — сказал Алексей. — Что ж, тогда вы сами пригласите ко мне хранителя императорских чернил.Стражник удалился и вскоре вернулся с чиновником в ярко-бордовой мантии, похожим на расфуфыренного петуха. Разумеется, сам он не обременял себя ношением чернильницы или перьев, а лишь прищелкнул два раза пальцами, и двое его подручных, бухнувшись на колени перед троном, предложили императору серебряные подносы с этими священными предметами— Много ли времени тебе понадобится, чтобы развеселить его? — спросил Алексей.— Мой господин, исполнив долг перед вашим величеством, я мог бы провести там в случае надобности хоть всю ночь.Он взял лист бумаги, нацарапал на нем распоряжение и поставил печать.— Держи, — сказал он, протягивая его мне. — Ты будешь вознагражден за это, я обещаю.Поклонившись, я спрятал документ за пазуху.Далее последовало обычное дневное представление, но, к счастью, император отпустил меня вскоре после обеда. Мне нужно было проникнуть в темницу до смены вечернего караула. Не стоило рисковать, предоставляя сообщникам Станислава возможность задержать меня.Аглая встретила меня на выходе из дворца. Я передал ей острый жонглерский реквизит, который у меня могли отобрать тюремщики. Мы обсудили план наших действий.— В твоем замысле есть один существенный изъян, — сказала она, подводя меня к входу на половину императрицы.— Какой же?— Симон, скорее всего, будет вооружен. А ты — нет. Он здоровее и сильнее тебя и уже убил наших товарищей, также прошедших обучение в гильдии. Почему ты думаешь, что сможешь победить его?— Потому что я знаю, что он появится там. А самое главное, потому что я мастерски умею выживать.Она обняла меня за шею.— Дай бог, чтобы ты оказался прав, — сказала она.— Увидимся утром, герцогиня.С этими словами я коснулся ее лба легким поцелуем.— Чересчур легковесное прощание, — сказала она, пригибая мою голову к своим губам.
Анемасскую башню пристроили к крепостной стене Влахерны. Своим названием она была обязана имени давно забытого узника. Ходило множество легенд о том, кем именно был этот бедолага, но мне больше всего нравилась история о том, что так звали построившего эту башню архитектора и, увы, первого же ее обитателя.По соседству располагались казармы императорской гвардии. Бань здесь не предусмотрели, однако ближайшая калитка выходила на берег Золотого Рога, часть которого была отдана в полное распоряжение гвардейцев.Вход в тюрьму находился прямо у подножия башни. Когда я подошел к ней, оттуда как раз выходила группа знатных дам — либо жен заключенных, либо просто добросердечных прихожанок, выполнивших благотворительную миссию; одни плакали, другие несли опустевшие корзины, но все прижимали к лицам носовые платочки. В караульном помещении стоял тошнотворный запах, хотя стражники, видимо, уже не ощущали его. Проходя в двери, я успел заметить, как водная завеса отрезала нас от всего остального мира: наконец началась буря, предсказанная еще утром моей ногой.Я показал охранникам выданный мне императором пропуск. Они направили меня в какую-то каморку, где начальник дневной смены внимательно изучил его.— Понятно, его величество на редкость заботлив, — сказал он. — Упрись руками в стену и расставь ноги.Я подчинился, и он прощупал меня сверху донизу, проверяя наличие оружия.— Какой всеобъемлющий досмотр, — заметил я. — Продолжайте, такой массаж пойдет мне только на пользу.— Служба есть служба, — сказал он. — Что там у тебя в сумке?— Развлекательные приспособления.Я раскрыл сумку. Вывалив ее содержимое на стол, он все досконально проверил. Я уже оставил ножи и мечи, но дубинки все-таки вызвали у него замешательство.— Этим можно убить человека, — сказал он, подняв одну из них и стукнув по стене.— Это не входит в мои намерения, — сказал я.— Тем не менее, пусть они останутся здесь, — сказал он. — А остальное можешь забирать. Я прикажу одному из моих людей проводить тебя вниз.— Вниз? — удивился я, забирая лютню и оставшиеся вещи. — Я думал, что тюрьма расположена в башне.— Башня охраняет стены, — сказал он. — А тюрьма находится под ней.Выслушав его приказ, один из стражников снял факел со стенной консоли.— Следуй за мной, шут, — сказал он.За очередной дверью оказалась ведущая вниз лестница. Когда мы спустились по ней, стражник дернул закрепленное в полу железное кольцо и открыл массивную деревянную дверцу люка, под которым также находилась лестница с уходящими во мрак на глубину шести футов ступенями.— Он сидит там, в нижней камере, — сказал стражник.— Спасибо.Он остался возле люка, а я начал осторожно спускаться по ступеням.— Может быть, отдашь мне факел? — обернувшись, спросил я.— Он мне и самому нужен, — усмехнулся стражник.— Но там же внизу темно. Как же я буду давать представление?— Это не мои трудности, — сказал он. — Приятной тебе ночки.Едва я спустился на глубину собственного роста, дверца люка надо мной захлопнулась, уничтожив последние зримые очертания этого мира. Наверху с лязгом задвинулись засовы, и в голове моей вдруг пронеслась ужасная мысль о предательстве, о том, что меня обманом завлекли и бросили в эту подземную ловушку. К счастью, справа от меня оказались грубые деревянные перила, и я, крепко ухватившись за них, нащупывал в темноте очередные ступеньки. Я уже начал подумывать, что эта лестница ведет прямиком к Гадесу и что скоро навстречу мне выйдет сам Орфей, возвращающийся из подземного царства, когда перила вдруг закончились вместе со ступеньками.Вытянув вперед руки, я осторожно продвигался вперед. Не успел я сделать и пяти шагов, как чей-то голос крикнул:— Стой!— Привет, что случилось? — сказал я.— Будь любезен, сделай пару шагов вправо, — сказал тот же голос. — А то еще перевернешь ведро с помоями.— Отвратительная перспектива, — высказался другой голос справа от меня. — Послушай-ка, стой, где стоишь, а я уберу его подальше.— Буду сердечно благодарен, — сказал я.Раздался звон цепей, и кто-то быстрой шаркающей походкой направился в мою сторону.— Все в порядке, — успокоил всех шаркун. — Я поставил ведро у себя под боком, если кому-то потребуется.— Простите, — сказал я. — Но я ни черта не вижу.Со всех сторон донесся печальный смех.— Присоединяйся к обществу кротов, — сказал кто-то. — К братству безглазых. Не переживай, ты скоро привыкнешь.— Ну что, бедолага, — произнес низкий бас, — тебя долго мучили?— Благодарю за ваше участие, но я не слепой, — ответил я.— Правда? Тогда ты попал не в ту темницу. Тебя действительно стоит пожалеть.По камере эхом разнеслись хриплые смешки.— Нет, я попал именно туда, куда мне надо, — сказал я. — То есть если среди вас есть император.Ответом мне было молчание.— Кто ты такой? — спросил все тот же звучный бас.— Я Фесте, шут, — представился я. — Меня послали развлечь императора Исаака.— Двигай сюда, — сказал тот же голос.— А вы — император?— Я говорю от его имени, — сказал он.— Но как же мне узнать, здесь ли он сам? — спросил я. — Я должен развеселить его, иначе провалю все задание.— Ты вовсе не шут, — проворчал раздраженный голос, явно принадлежавший человеку более почтенного возраста. — Ты убийца.— Простите?— Ты слышал меня, — продолжил он. — Ты думаешь, я не понимаю, зачем меня перевели сюда? Мой брат собирается тайно прикончить меня.— Тише, мой повелитель, — предупредил басовитый. — Не выдавайте вашего местонахождения.— Мой господин Исаак, — сказал я. — Я пришел сюда по приказу императора Алексея…— Это я — император! — крикнул он. — А он — узурпатор!— Простите меня, миропомазанный император, — сказал я. — Я всего лишь шут. Меня послали скрасить ваше заключение. Если это хоть как-то облегчит вашу душу, я могу остаться там, где стою, на безопасном расстоянии.Возникла пауза.— Ты и правда шут? — наконец спросил Исаак.— Клянусь царем Давидом, — ответил я. — Клянусь и главным шутом, нашим Спасителем. Могу еще поклясться свиным рылом, гнилыми овощами, летящими с балконов, треснувшей лютней и пустым бочонком.— Он и правда говорит, как шут, — сказал кто-то.— Что же, если ты шут, то покажи нам свои трюки.— Прошу прощения, мой господин?— Докажи твою шутовскую удаль. Жонглируй.— Жонглировать в темноте для зрителей, лишенных зрения? Ну, почтенная публика, это будет скорее напоминать метафору, чем представление.Послышался легкий смех.— При моем дворе шуты умели жонглировать с завязанными глазами.— И я умею, — ответил я. — Однако если глаза завязаны у публики, то какой смысл в жонглировании?— Но мы не глухие, — сказал он. — Будь добр, начинай.Я нащупал в сумке три яблока и начал ими жонглировать. Народ вокруг меня вроде бы оживился и подался вперед. Такого странного представления у меня еще не бывало. В каком-то смысле все основывалось на чистом доверии. Я подбрасывал яблоки в воздух, доверяя собственной способности и понимая, что мне это удалось, только когда оно попадало в другую руку.— Чем это ты там жонглируешь? — спросил низкий бас.— По-моему, яблоками, — ответил я и, схватив одно из них зубами, с хрустом откусил от него кусочек, не переставая жонглировать двумя другими. — Точно, яблоками, — добавил я, громко чавкая. — Хочешь попробовать?— Я сто лет не ел яблок, — сказал он. — Брось-ка одно сюда.Я бросил одно яблоко в ту сторону, откуда доносился голос. Спустя мгновение я услышал, что оно попало в цель.— А есть еще одно для императора? — спросил он.Я бросил ему второе и услышал, что его тоже поймали.— А ты очень ловок, приятель, — заметил я.— Он стал моим телохранителем, — сказал Исаак. — Спасибо за яблоки.— Вы можете приказать ему попробовать, чтобы проверить, не отравлено ли оно, — сказал я.— Я уже попробовал, — ответил басовитый телохранитель.— Остальные, между прочим, тоже не отказались бы! — крикнул кто-то.— О боже, надеюсь, я принес их достаточно много.Я начал раскидывать яблоки в темноту, откуда раздавались требовательные голоса. Для удовлетворения запросов моей публики понадобилось много яблок, и из всех припасов, которые я взял для подкрепления в ночи собственных сил, осталось то единственное, что я успел надкусить в начале номера.На какое-то время все умолкли, с хрустом поедая фрукты.— Скажи-ка, шут, что сейчас на улице: день или ночь? — спросил Исаак.— Вечереет, мой повелитель. Как я понял, вас привезли сегодня утром?— Да, вместе с моим другом, обладателем этого замогильного голоса, — сказал он. — Интересное местечко эта башня. Помнится, впервые попав во Влахернский дворец, я заходил в нее. Вряд ли я еще раз заглянул бы сюда по собственной воле, хотя внес свою лепту, обеспечив ее некоторым количеством узников. К счастью, никого из них уже не осталось в этой камере.— Верно, господин, — отозвался кто-то. — Здесь вы среди друзей.— Быть может, шут, ты приобщишься к философской дискуссии, которую мы вели до твоего прихода, — сказал Исаак. — Мы обсуждали аллегорию пещерного бытия Платона. Ты знаком с ним?— Давненько я не перечитывал Платона, мой господин. Не могли бы вы освежить мои воспоминания?— Суть в том, что учитель его, Сократ, изначально брал в рассмотрение некую пещеру с закованными в цепи узниками, которые могли видеть перед собой лишь одну стену. Весь их мир заключался в этой пещере. А все их знания о внешнем мире ограничивались вереницей теней на этой стене, которые отбрасывали предметы и люди, проходившие за их спинами по освещенной дальними факелами дороге. Для этих узников тени стали реальностью.— Да, мой господин, теперь я вспомнил. И о чем же вы спорили?— Являемся ли мы, слепцы, не видящие света белого в этом подземелье, но обладающие воспоминаниями о мире, более счастливыми, чем не ведающие о нем узники Сократа и Платона. Как по-твоему, шут?— На мой взгляд, господин, знание всегда лучше невежества.— Однако те узники не знали, что внешний мир может быть лучше. А мы знаем. И с этим знанием приходит отчаяние. А неведение приносит благословенное облегчение. И я прихожу к выводу, что мы находимся в менее выигрышной ситуации.— Тогда дураком становитесь вы, мой господин, а не я.— Каковы же твои аргументы?— Вспомним доброго старого Екклесиаста, мой господин: «Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме…» Екклесиаст, 1, 12
Так же, как вы были царем, мой господин. И он же проповедует: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» Екклесиаст, 1, 18
.— Значит, он согласен со мной.— Нет, мой господин, ибо он приходит к иному выводу, говоря: «И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостию такое же, как преимущество света перед тьмою» Екклесиаст, 2, 13-14
. И понятно, мой господин, что вы не можете даже начать сравнивать себя с обитателями пещеры Сократа, ибо вы мудры и ваша мудрость освещает сие низкое узилище так, что никакие тени не смогут ввести вас в заблуждение. Этот проповедник, говорят, был мудрейшим из обитавших на земле мудрецов, и вправе ли такой дурак, как я, даже пытаться спорить с ним?— Да ты и сам уже отчасти проповедник, не так ли, шут? — с усмешкой заметил Исаак.— Я всего лишь блуждаю в поисках знаний, как все настоящие шуты.— Тогда, я надеюсь, ты вышел на верный путь.— Благодарю, мой господин.— Тебе позволили принести с собой какой-то инструмент?— У меня есть лютня, мой господин. Сыграть?— Это могло бы порадовать нас.Для этого мне, разумеется, не нужен был свет. Я начал тихую мелодию, рассчитывая пропеть всю ночь. Но моя песня побудила Исаака возобновить разговор.— Я обязан жизнью одному шуту, — сказал он.— Неужели, мой господин? Как же мог столь низкий человек, как я, уберечь такую высокую персону, как вы?— Это случилось во времена царствования Андроника. Ты не был тогда в Константинополе?— Her, мой господин, но мне рассказывали о тех временах.— Самые худшие истории являются самыми достоверными, однако они и близко не описывают жестокости и порочности того изверга. Полагаясь на предсказания самых разных оракулов, он уничтожал всех своих возможных наследников. Однажды предсказание указало на меня, и он послал арестовать меня своего излюбленного палача, носившего неуместное по своей святости греческое прозвище Агиохристофорит. Мой дом тогда находился в юго-западном конце города, подальше от Влахернского дворца. Забыв об опасностях, я преспокойно спал в своей постели, когда меня разбудил странный голос: «Проснись, Ангел, ибо близок роковой час твоей судьбы! Подними меч и сражайся за твой город. Если ты восстанешь, твой город пойдет за тобой».— Потрясающе, — сказал я.— И как только я обнажил меч, этот палач ворвался ко мне во двор со своими подручными. Не успев даже облачиться в доспехи, я вскочил на лошадь и помчался на него, крича во всю мощь моих легких. Мне удалось захватить его врасплох и разрубить пополам. А потом я выехал на Месу и поскакал по ней к храму Святой Софии, по дороге признаваясь в содеянном и призывая всех следовать за мной. Взойдя на кафедру, я покаялся в моем преступлении и даже не успел осознать, как началось восстание.Он вздохнул.— Я думал, что меня разбудил небесный глас, — сказал он, — что божественное вдохновение призвало меня стать императором. И, став императором, я подумал, что и сам приобщился к небожителям. Но как-то раз, когда с тех пор прошло уже несколько лет, я слушал выступление одного из моих шутов. Его звали Чаливур. Ты не знал его?— Знал, мой господин. Очень остроумный шут.— Да-да, все верно. И с очень необычным голосом. И вдруг я узнал тот самый голос, что предупредил меня о приближении палача. Я стал благодарить Чаливура, но он делал вид, что совершенно не понимает, о чем я говорю. Однако мне удалось уличить его во лжи. И в конце концов он позволил мне наградить его. Я предоставил в его полное распоряжение императорские винные погреба.— Весьма щедрое вознаграждение, — заметил я.— Как оказалось позже, щедрость не всегда идет во благо, — сказал Исаак. — За год он успел спиться и умереть.— Счастливая смерть для дурака, — сказал я. — Я и сам, наверное, предпочел бы такую кончину.— Но с каким же разочарованием я осознал, что мое божественное вдохновение исходило из уст обычного земного шута! А через несколько лет меня сверг мой любимый братец. Ну да ладно, покончим с рассуждениями о небожителях.— Он обошелся с вами очень жестоко, — сказал один из узников.— Нет, он поступил так, как я мог бы поступить на его месте, — сказал Исаак. — На самом деле он проявил великодушие, поручив ослепить меня лучшим лекарям, чтобы они сохранили мне жизнь. Андроник самолично взялся бы за эту операцию и попросту убил бы меня.Он умолк, задумавшись о своей судьбе. Я тихо перебирал струны и вскоре услышал, что кое-кто из моих слушателей начал похрапывать.Потом зазвенели цепи одного из узников.— Кто-то идет, — поднявшись на ноги, тихо сказал он.Я перестал играть и насторожился. Мой слух не уловил ни малейшего шороха, но в данном случае следовало довериться ушам слепых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Анемасскую башню пристроили к крепостной стене Влахерны. Своим названием она была обязана имени давно забытого узника. Ходило множество легенд о том, кем именно был этот бедолага, но мне больше всего нравилась история о том, что так звали построившего эту башню архитектора и, увы, первого же ее обитателя.По соседству располагались казармы императорской гвардии. Бань здесь не предусмотрели, однако ближайшая калитка выходила на берег Золотого Рога, часть которого была отдана в полное распоряжение гвардейцев.Вход в тюрьму находился прямо у подножия башни. Когда я подошел к ней, оттуда как раз выходила группа знатных дам — либо жен заключенных, либо просто добросердечных прихожанок, выполнивших благотворительную миссию; одни плакали, другие несли опустевшие корзины, но все прижимали к лицам носовые платочки. В караульном помещении стоял тошнотворный запах, хотя стражники, видимо, уже не ощущали его. Проходя в двери, я успел заметить, как водная завеса отрезала нас от всего остального мира: наконец началась буря, предсказанная еще утром моей ногой.Я показал охранникам выданный мне императором пропуск. Они направили меня в какую-то каморку, где начальник дневной смены внимательно изучил его.— Понятно, его величество на редкость заботлив, — сказал он. — Упрись руками в стену и расставь ноги.Я подчинился, и он прощупал меня сверху донизу, проверяя наличие оружия.— Какой всеобъемлющий досмотр, — заметил я. — Продолжайте, такой массаж пойдет мне только на пользу.— Служба есть служба, — сказал он. — Что там у тебя в сумке?— Развлекательные приспособления.Я раскрыл сумку. Вывалив ее содержимое на стол, он все досконально проверил. Я уже оставил ножи и мечи, но дубинки все-таки вызвали у него замешательство.— Этим можно убить человека, — сказал он, подняв одну из них и стукнув по стене.— Это не входит в мои намерения, — сказал я.— Тем не менее, пусть они останутся здесь, — сказал он. — А остальное можешь забирать. Я прикажу одному из моих людей проводить тебя вниз.— Вниз? — удивился я, забирая лютню и оставшиеся вещи. — Я думал, что тюрьма расположена в башне.— Башня охраняет стены, — сказал он. — А тюрьма находится под ней.Выслушав его приказ, один из стражников снял факел со стенной консоли.— Следуй за мной, шут, — сказал он.За очередной дверью оказалась ведущая вниз лестница. Когда мы спустились по ней, стражник дернул закрепленное в полу железное кольцо и открыл массивную деревянную дверцу люка, под которым также находилась лестница с уходящими во мрак на глубину шести футов ступенями.— Он сидит там, в нижней камере, — сказал стражник.— Спасибо.Он остался возле люка, а я начал осторожно спускаться по ступеням.— Может быть, отдашь мне факел? — обернувшись, спросил я.— Он мне и самому нужен, — усмехнулся стражник.— Но там же внизу темно. Как же я буду давать представление?— Это не мои трудности, — сказал он. — Приятной тебе ночки.Едва я спустился на глубину собственного роста, дверца люка надо мной захлопнулась, уничтожив последние зримые очертания этого мира. Наверху с лязгом задвинулись засовы, и в голове моей вдруг пронеслась ужасная мысль о предательстве, о том, что меня обманом завлекли и бросили в эту подземную ловушку. К счастью, справа от меня оказались грубые деревянные перила, и я, крепко ухватившись за них, нащупывал в темноте очередные ступеньки. Я уже начал подумывать, что эта лестница ведет прямиком к Гадесу и что скоро навстречу мне выйдет сам Орфей, возвращающийся из подземного царства, когда перила вдруг закончились вместе со ступеньками.Вытянув вперед руки, я осторожно продвигался вперед. Не успел я сделать и пяти шагов, как чей-то голос крикнул:— Стой!— Привет, что случилось? — сказал я.— Будь любезен, сделай пару шагов вправо, — сказал тот же голос. — А то еще перевернешь ведро с помоями.— Отвратительная перспектива, — высказался другой голос справа от меня. — Послушай-ка, стой, где стоишь, а я уберу его подальше.— Буду сердечно благодарен, — сказал я.Раздался звон цепей, и кто-то быстрой шаркающей походкой направился в мою сторону.— Все в порядке, — успокоил всех шаркун. — Я поставил ведро у себя под боком, если кому-то потребуется.— Простите, — сказал я. — Но я ни черта не вижу.Со всех сторон донесся печальный смех.— Присоединяйся к обществу кротов, — сказал кто-то. — К братству безглазых. Не переживай, ты скоро привыкнешь.— Ну что, бедолага, — произнес низкий бас, — тебя долго мучили?— Благодарю за ваше участие, но я не слепой, — ответил я.— Правда? Тогда ты попал не в ту темницу. Тебя действительно стоит пожалеть.По камере эхом разнеслись хриплые смешки.— Нет, я попал именно туда, куда мне надо, — сказал я. — То есть если среди вас есть император.Ответом мне было молчание.— Кто ты такой? — спросил все тот же звучный бас.— Я Фесте, шут, — представился я. — Меня послали развлечь императора Исаака.— Двигай сюда, — сказал тот же голос.— А вы — император?— Я говорю от его имени, — сказал он.— Но как же мне узнать, здесь ли он сам? — спросил я. — Я должен развеселить его, иначе провалю все задание.— Ты вовсе не шут, — проворчал раздраженный голос, явно принадлежавший человеку более почтенного возраста. — Ты убийца.— Простите?— Ты слышал меня, — продолжил он. — Ты думаешь, я не понимаю, зачем меня перевели сюда? Мой брат собирается тайно прикончить меня.— Тише, мой повелитель, — предупредил басовитый. — Не выдавайте вашего местонахождения.— Мой господин Исаак, — сказал я. — Я пришел сюда по приказу императора Алексея…— Это я — император! — крикнул он. — А он — узурпатор!— Простите меня, миропомазанный император, — сказал я. — Я всего лишь шут. Меня послали скрасить ваше заключение. Если это хоть как-то облегчит вашу душу, я могу остаться там, где стою, на безопасном расстоянии.Возникла пауза.— Ты и правда шут? — наконец спросил Исаак.— Клянусь царем Давидом, — ответил я. — Клянусь и главным шутом, нашим Спасителем. Могу еще поклясться свиным рылом, гнилыми овощами, летящими с балконов, треснувшей лютней и пустым бочонком.— Он и правда говорит, как шут, — сказал кто-то.— Что же, если ты шут, то покажи нам свои трюки.— Прошу прощения, мой господин?— Докажи твою шутовскую удаль. Жонглируй.— Жонглировать в темноте для зрителей, лишенных зрения? Ну, почтенная публика, это будет скорее напоминать метафору, чем представление.Послышался легкий смех.— При моем дворе шуты умели жонглировать с завязанными глазами.— И я умею, — ответил я. — Однако если глаза завязаны у публики, то какой смысл в жонглировании?— Но мы не глухие, — сказал он. — Будь добр, начинай.Я нащупал в сумке три яблока и начал ими жонглировать. Народ вокруг меня вроде бы оживился и подался вперед. Такого странного представления у меня еще не бывало. В каком-то смысле все основывалось на чистом доверии. Я подбрасывал яблоки в воздух, доверяя собственной способности и понимая, что мне это удалось, только когда оно попадало в другую руку.— Чем это ты там жонглируешь? — спросил низкий бас.— По-моему, яблоками, — ответил я и, схватив одно из них зубами, с хрустом откусил от него кусочек, не переставая жонглировать двумя другими. — Точно, яблоками, — добавил я, громко чавкая. — Хочешь попробовать?— Я сто лет не ел яблок, — сказал он. — Брось-ка одно сюда.Я бросил одно яблоко в ту сторону, откуда доносился голос. Спустя мгновение я услышал, что оно попало в цель.— А есть еще одно для императора? — спросил он.Я бросил ему второе и услышал, что его тоже поймали.— А ты очень ловок, приятель, — заметил я.— Он стал моим телохранителем, — сказал Исаак. — Спасибо за яблоки.— Вы можете приказать ему попробовать, чтобы проверить, не отравлено ли оно, — сказал я.— Я уже попробовал, — ответил басовитый телохранитель.— Остальные, между прочим, тоже не отказались бы! — крикнул кто-то.— О боже, надеюсь, я принес их достаточно много.Я начал раскидывать яблоки в темноту, откуда раздавались требовательные голоса. Для удовлетворения запросов моей публики понадобилось много яблок, и из всех припасов, которые я взял для подкрепления в ночи собственных сил, осталось то единственное, что я успел надкусить в начале номера.На какое-то время все умолкли, с хрустом поедая фрукты.— Скажи-ка, шут, что сейчас на улице: день или ночь? — спросил Исаак.— Вечереет, мой повелитель. Как я понял, вас привезли сегодня утром?— Да, вместе с моим другом, обладателем этого замогильного голоса, — сказал он. — Интересное местечко эта башня. Помнится, впервые попав во Влахернский дворец, я заходил в нее. Вряд ли я еще раз заглянул бы сюда по собственной воле, хотя внес свою лепту, обеспечив ее некоторым количеством узников. К счастью, никого из них уже не осталось в этой камере.— Верно, господин, — отозвался кто-то. — Здесь вы среди друзей.— Быть может, шут, ты приобщишься к философской дискуссии, которую мы вели до твоего прихода, — сказал Исаак. — Мы обсуждали аллегорию пещерного бытия Платона. Ты знаком с ним?— Давненько я не перечитывал Платона, мой господин. Не могли бы вы освежить мои воспоминания?— Суть в том, что учитель его, Сократ, изначально брал в рассмотрение некую пещеру с закованными в цепи узниками, которые могли видеть перед собой лишь одну стену. Весь их мир заключался в этой пещере. А все их знания о внешнем мире ограничивались вереницей теней на этой стене, которые отбрасывали предметы и люди, проходившие за их спинами по освещенной дальними факелами дороге. Для этих узников тени стали реальностью.— Да, мой господин, теперь я вспомнил. И о чем же вы спорили?— Являемся ли мы, слепцы, не видящие света белого в этом подземелье, но обладающие воспоминаниями о мире, более счастливыми, чем не ведающие о нем узники Сократа и Платона. Как по-твоему, шут?— На мой взгляд, господин, знание всегда лучше невежества.— Однако те узники не знали, что внешний мир может быть лучше. А мы знаем. И с этим знанием приходит отчаяние. А неведение приносит благословенное облегчение. И я прихожу к выводу, что мы находимся в менее выигрышной ситуации.— Тогда дураком становитесь вы, мой господин, а не я.— Каковы же твои аргументы?— Вспомним доброго старого Екклесиаста, мой господин: «Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме…» Екклесиаст, 1, 12
Так же, как вы были царем, мой господин. И он же проповедует: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» Екклесиаст, 1, 18
.— Значит, он согласен со мной.— Нет, мой господин, ибо он приходит к иному выводу, говоря: «И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостию такое же, как преимущество света перед тьмою» Екклесиаст, 2, 13-14
. И понятно, мой господин, что вы не можете даже начать сравнивать себя с обитателями пещеры Сократа, ибо вы мудры и ваша мудрость освещает сие низкое узилище так, что никакие тени не смогут ввести вас в заблуждение. Этот проповедник, говорят, был мудрейшим из обитавших на земле мудрецов, и вправе ли такой дурак, как я, даже пытаться спорить с ним?— Да ты и сам уже отчасти проповедник, не так ли, шут? — с усмешкой заметил Исаак.— Я всего лишь блуждаю в поисках знаний, как все настоящие шуты.— Тогда, я надеюсь, ты вышел на верный путь.— Благодарю, мой господин.— Тебе позволили принести с собой какой-то инструмент?— У меня есть лютня, мой господин. Сыграть?— Это могло бы порадовать нас.Для этого мне, разумеется, не нужен был свет. Я начал тихую мелодию, рассчитывая пропеть всю ночь. Но моя песня побудила Исаака возобновить разговор.— Я обязан жизнью одному шуту, — сказал он.— Неужели, мой господин? Как же мог столь низкий человек, как я, уберечь такую высокую персону, как вы?— Это случилось во времена царствования Андроника. Ты не был тогда в Константинополе?— Her, мой господин, но мне рассказывали о тех временах.— Самые худшие истории являются самыми достоверными, однако они и близко не описывают жестокости и порочности того изверга. Полагаясь на предсказания самых разных оракулов, он уничтожал всех своих возможных наследников. Однажды предсказание указало на меня, и он послал арестовать меня своего излюбленного палача, носившего неуместное по своей святости греческое прозвище Агиохристофорит. Мой дом тогда находился в юго-западном конце города, подальше от Влахернского дворца. Забыв об опасностях, я преспокойно спал в своей постели, когда меня разбудил странный голос: «Проснись, Ангел, ибо близок роковой час твоей судьбы! Подними меч и сражайся за твой город. Если ты восстанешь, твой город пойдет за тобой».— Потрясающе, — сказал я.— И как только я обнажил меч, этот палач ворвался ко мне во двор со своими подручными. Не успев даже облачиться в доспехи, я вскочил на лошадь и помчался на него, крича во всю мощь моих легких. Мне удалось захватить его врасплох и разрубить пополам. А потом я выехал на Месу и поскакал по ней к храму Святой Софии, по дороге признаваясь в содеянном и призывая всех следовать за мной. Взойдя на кафедру, я покаялся в моем преступлении и даже не успел осознать, как началось восстание.Он вздохнул.— Я думал, что меня разбудил небесный глас, — сказал он, — что божественное вдохновение призвало меня стать императором. И, став императором, я подумал, что и сам приобщился к небожителям. Но как-то раз, когда с тех пор прошло уже несколько лет, я слушал выступление одного из моих шутов. Его звали Чаливур. Ты не знал его?— Знал, мой господин. Очень остроумный шут.— Да-да, все верно. И с очень необычным голосом. И вдруг я узнал тот самый голос, что предупредил меня о приближении палача. Я стал благодарить Чаливура, но он делал вид, что совершенно не понимает, о чем я говорю. Однако мне удалось уличить его во лжи. И в конце концов он позволил мне наградить его. Я предоставил в его полное распоряжение императорские винные погреба.— Весьма щедрое вознаграждение, — заметил я.— Как оказалось позже, щедрость не всегда идет во благо, — сказал Исаак. — За год он успел спиться и умереть.— Счастливая смерть для дурака, — сказал я. — Я и сам, наверное, предпочел бы такую кончину.— Но с каким же разочарованием я осознал, что мое божественное вдохновение исходило из уст обычного земного шута! А через несколько лет меня сверг мой любимый братец. Ну да ладно, покончим с рассуждениями о небожителях.— Он обошелся с вами очень жестоко, — сказал один из узников.— Нет, он поступил так, как я мог бы поступить на его месте, — сказал Исаак. — На самом деле он проявил великодушие, поручив ослепить меня лучшим лекарям, чтобы они сохранили мне жизнь. Андроник самолично взялся бы за эту операцию и попросту убил бы меня.Он умолк, задумавшись о своей судьбе. Я тихо перебирал струны и вскоре услышал, что кое-кто из моих слушателей начал похрапывать.Потом зазвенели цепи одного из узников.— Кто-то идет, — поднявшись на ноги, тихо сказал он.Я перестал играть и насторожился. Мой слух не уловил ни малейшего шороха, но в данном случае следовало довериться ушам слепых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29