— попросила я.
— Не так, как ты! — продолжал бушевать Лиланд. — Ты вообще ничего не понимаешь. У меня были выдающиеся таланты. Когда я был маленьким, мне говорили, что я мог бы стать великим музыкантом, но я никогда не учился музыке, потому что в моей музыкальной школе не было музыкальных инструментов. Если я чем-то занимаюсь, то должен быть первым в этом деле. Я не могу посвятить себя рисованию до тех пор, пока не буду полностью уверен в том, что стану первым художником в мире.
История с музыкальной школой окончательно меня заинтриговала. Насколько я поняла из его рассказа на первой встрече, Лиланд вырос в небольшом английском провинциальном городке, а вовсе не в сельве Африки. Что же это за английская музыкальная школа без инструментов? Уже понимая, что у парня здорово едет крыша, я все-таки не удержалась от последнего идиотского вопроса:
— Ты не мог бы сказать, кто сейчас первый художник в мире?
На миг мне показалось, что Лиланд ударит меня.
— Ты не имеешь права так поступать со мной! — заорал он. — Это группа Творческой поддержки! Вместо того чтобы поддерживать меня, ты растоптала мой творческий порыв! Ты вообще уничтожила во мне всякое желание творить! Я больше ничего не хочу. Вот что ты наделала! Ты убила мою креативность!
Тут в дело вступила Джейн и, успокоив взбешенного негра, объяснила, что я не имею права никого критиковать, потому что группа существует для того, чтобы поддерживать друг друга. Если Лиланд хочет быть первым художником в мире, мы должны одобрять и поощрять это его желание, а вовсе не предлагать ему совмещать бизнес и рисование, как какому-нибудь примитивному любителю.
Реакция негра оказалась для меня настолько неожиданной, что я решила некоторое время наблюдать и помалкивать, не нарываясь на неприятности. Я ведь и вправду хотела поддержать Лиланда, посоветовав ему совмещать искусство и бизнес из самых лучших побуждений, и вот что получилось. А вдруг в группе есть еще несколько психопатов? Возьмут и устроят мне “темную” ни за что ни про что.
По мере того, как я слушала выступления заблокированных творческих личностей, мое восхищение родом человеческим росло. Даже если бы я ломала голову целый месяц, мне ни за что не удалось бы изобрести столь восхитительные и оригинальные характеры.
Молодая художница Кейси, наполовину полька, наполовину англичанка, заявила, что решила посвятить свою жизнь искусству, потому что все моральные ценности ее семьи, да и сами ее родители — это польская колбаса.
Тут уже не выдержал Шенон, американский писатель, и, решив, что он чего-то недопонял, уточнил вопрос насчет моральных ценностей, родителей и колбасы. С молодым задором Кейси пояснила, что называет все, что исходит от ее “предков”, польской колбасой, потому что сами они убоги и примитивны, как лежалая вареная колбаса, и не ищут высшего смысла в жизни. Родители то и дело требуют от нее, чтобы она хорошо себя вела, сначала училась, потом работала, вышла замуж, родила детей, словом, стала бы похожа на них, таких вульгарных, убогих и бездуховных.
Группа одобрительно похлопала закончившей свою речь Кейси.
Шенон поплакался, что он посещал много литературных курсов и школ, но все, что он пишет, кажется ему полным дерьмом, поэтому он почти не творит, лишь небольшие зарисовки характеров.
Джейн утешила Шенона тем, что на самом деле все, что выходит из-под его пера, уникально, неповторимо и гениально, поскольку творчество — это дар божий, и на самом деле пишет не он, это бог творит через него.
— Разве можно называть дерьмом то, что создано богом? — риторически вопросила Уирри.
Согласившись, что это было бы кощунством, мы похлопали Шенону.
Сообщив о том, что у него была необычайно интересная и необыкновенная жизнь (с такого вступления обычно начинало большинство членов группы), непубликующийся испанский писатель Хорхе, впервые пришедший на занятия, поведал нам о себе. Как выяснилось, он настолько одержим мечтой стать великим писателем, что ежедневно проводит за компьютером по пять часов в день, оттачивая свое писательское мастерство до того, как оно станет совершенным.
Затем Хорхе прочитал свой рассказ под названием “Гриф”, написанный, естественно, по-испански.
Смысл этого гениального произведения сводился примерно к следующему.
Жила одна девушка, которая обожала мягкие игрушки, и с нею жил мужчина, который мягкие игрушки не любил.
Девушка, страдавшая от недостатка ласки, нуждалась в уютных теплых мягких игрушках и покупала все новых и новых плюшевых мишек, собачек, обезьян. А мужчина при виде их злобно скрежетал зубами.
Наконец девушка купила мехового грифа, и мужчина, как и следовало ожидать, с первого взгляда люто возненавидел сделанную из искусственного меха птичку.
Ему стало казаться, что гриф наблюдает за ним, хохоча и издеваясь над ним в душе. Взгляд мехового грифа полностью парализовывал волю мужчины и заставлял его дрожать.
Страсть девушки к мягким игрушкам и ужас мужчины перед грифом, на случай, если читатель вдруг чего-то недопонял, растянулись еще на несколько страниц. В конце концов мужчина познакомился на улице с другой девушкой, переспал с ней и влюбился в нее, потому что она была независимой, не нуждалась в ласке, и у нее дома не было ни одной мягкой игрушки.
Мужчина не мог уйти к своей новой возлюбленной, поскольку взгляд мехового грифа парализовал его волю и не позволял сказать первой девушке ужасную правду.
В конце концов он собрался с духом и, на манер испанского Раскольникова, спросил сам себя: “Тварь я дрожащая или право имею?” После чего он решительно подошел к грифу и оторвал ему голову.
В разорванной шее грифа он увидел… миниатюрный микрофон.
Я восторженно похлопала, выразив необходимое восхищение талантами автора, представляя тем временем, как, по идее, должен воспринимать этот рассказ более или менее нормальный читатель.
Девушка с бзиком. Мужчина с бзиком. Ни одного имени. Ни одного диалога. Да и кому и, главное, зачем потребовалось запихивать в мехового грифа микрофон? Чтобы выяснить, что девушка страдает от недостатка ласки, а мужчина не любит мягкие игрушки? Совершенно непонятно. Вероятно, в этом и должен был заключаться особый смысл.
Нет, все-таки я не творческая личность. Не понять мне высокой литературы, мучительных исканий и высоких душевных порывов. Если так и дальше пойдет, меня можно будет смело занести в категорию польской колбасы.
Тем временем кайф продолжался.
Висенте, другой не публикующийся испанский писатель, как выяснилось, мечтал написать книгу о том, как гиперсексуальность губит Европу.
Поэт-филиппинец прочитал стихи о дьяволе, живущем в лоне женщины и откусывающем ядовитыми зубами кусочки от духовной сущности мужчины.
Американец Шенон, румянясь от волнения, зачитал набросок характера, затратив три страницы на изложение того, как хищная сексуальная блондинка, закинув ногу на ногу, сидела на высокой табуретке и курила, изящно изогнув руку.
Художница, утверждавшая, что ее родители — это польская колбаса, развернув лист ватмана, продемонстрировала группе нарисованную цветными карандашами картину. Картина называлась “Страшный Суд колбасной фабрики” и, как объяснила Кейси, являлась глубоко символичной.
На ватмане в багрово-красных тонах был изображен взрыв бомбы в колбасном цеху. Из разорванных и искореженных колбас, ветчин и сосисок в панике выскакивали мелкие, уродливые человечки, тут же проваливающиеся в пропасть ада, а на фоне этого кошмара ангелы с мускулами культуристов возносили ввысь прикрытую чем-то вроде белой кисеи девицу с пышной обнаженной грудью и обагренными кровью руками. В руках она держала динамитную шашку, спички и бикфордов шнур.
Короче говоря, смысл группы Творческой поддержки заключался в следующем: что бы ни говорил и ни демонстрировал любой ее член, остальные должны с энтузиазмом поддерживать его громкими овациями, утверждая, что его творчество поистине гениально и, продолжая и дальше в таком же духе, он неизменно добьется выдающихся успехов.
По мере того, как маразм крeпчал, а ладони начали болеть от одобрительных аплодисментов, я чувствовала, что тихо чумею. В голове назойливо крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза:
"Хорошо быть линкором. Башню снесло, четыре осталось…”
Теперь блокированные члены группы рассуждали о том, как важно быть первыми и достичь в своем творчестве совершенства.
— Ирина, а что вы можете сказать по этому поводу? — неожиданно оторвал меня от мыслей о безбашенном линкоре голос Джейн.
Я с удивлением посмотрела на мадам Творческий Блок. Интересно, с чего вдруг ей понадобилось мое мнение?
— Что именно я должна сказать? — на всякий случай уточнила я.
— Вы можете что-нибудь сказать группе? Я вздохнула и немного подумала. Сказать-то я могу, только толку от этого все равно не будет.
— По-моему, вы слишком напрягаетесь, рассуждая о творчестве и совершенстве, — заметила я. — Творчество само по себе — довольно приятная штука, но только в том случае, если вы занимаетесь им для собственного удовольствия, не зацикливаясь на мысли, что окружающие должны быть без ума от ваших шедевров, и не смешивайте понятие творчества и получение от этого денег.
Если у человека нет таланта, он может избавляться от творческих блоков хоть до посинения — толку от этого не будет.
Талантливые люди страдают от творческих блоков в первую очередь из-за навязчивого стремления к признанию, первенству и совершенству — они тратят слишком много сил на борьбу с неуверенностью в себе и боязнью провала.
Относитесь к творчеству, как к обыкновенному хобби. Если ваши произведения понравятся и другим, если вы сможете зарабатывать на них деньги — это будет прекрасно, а если нет — не стоит особо расстраиваться — вы ведь работали для собственного удовольствия.
В писательском деле совершенство в принципе недостижимо. Совершенным может быть искусство стрелка, без промаха бьющего в цель. Оценка искусства писателя всегда исключительно субъективна. “Сто лет одиночества” Маркеса отвергли несколько издательств, а один из издателей даже сказал, что книга вообще никуда не годится. Все эти издатели были профессионалами в своем деле.
Нет совершенных книг. Есть хорошие книги, которые нравятся определенным группам людей. Просто старайтесь писать так хорошо, как можете, и получать от этого удовольствие. Если же для того, чтобы писать, вам приходится преодолевать себя, бороться с творческими блоками и испытывать всевозможные душевные терзания, стоит ли заниматься самоистязанием? Не лучше ли выбрать какой-либо другой род деятельности?..
Уирри бросила на меня мрачный взгляд. Поскольку я еще не успела прочитать нашу “Библию” под названием “Ты выдержишь столько удовольствия?”, то даже не догадывалась, что произнесенная мною речь была самой отвратительнейшей ересью, за которую меня следовало бы как минимум сжечь на костре.
Следующим, заключительным этапом стали торжественные обязательства членов группы.
Мадам Творческий Блок пообещала к следующей встрече написать и зачитать главу из свой автобиографии.
Шенон, после мучительных раздумий, сказал, что, пожалуй, завершит описание характера курящей сексуальной блондинки.
Негр Лиланд пообещал испечь торт, являющийся уникальным произведением искусства.
Другие художники и писатели тоже что-то пообещали.
— Ирина, а что вы пообещаете группе? — снова обратилась ко мне Джейн.
— Ничего, — сказала я. — Поскольку я писательством зарабатываю деньги, мне для того, чтобы писать, нет необходимости что-то кому-то обещать. В любом случае мне придется накатать пятьдесят страниц.
— Но вы нам ничего не прочитаете? — продолжала наседать на меня Уирри.
— Если хотите, могу прочитать какой-нибудь отрывок. У меня есть английские и испанские переводы.
— Я ничего от вас не хочу, — отчеканила Джейн. — Если у вас нет творческих блоков, то зачем вы вообще ходите в эту группу?
— А почему бы и нет? Я практикуюсь в английском языке, мне приятно общаться с другими писателями, я готова целиком и полностью поддерживать остальных членов группы, а то, что я сама не нуждаюсь в поддержке, вряд ли имеет особое значение.
Мадам Творческий Блок скрипнула зубами, но ничего не сказала.
После окончания занятий она сообщила, что проводит трехдневные курсы по интуитивному Фэн-Шую и, попросив нас порекомендовать ее семинар своим знакомым, раздала нам рекламные листовки. Затем она удалилась, а мы просидели еще около часа, общаясь между собой. Без введенных Джейн правил и дисциплины общаться было намного приятнее, да и люди, переключившись на далекие от творчества темы, стали выглядеть гораздо более нормальными.
Я подумала, что схожу в группу еще пару-тройку раз. В ней оказалось гораздо более скучно, чем я предполагала. Маразм, несомненно, занятен, но в относительно небольших дозах. В то же время мне было любопытно послушать, что наплетет в своих мемуарах Джейн, и понаблюдать за тем, как она, медленно, но верно, начнет наставлять нас на Истинный Путь. Еще мне хотелось побольше разузнать про нервного негра Лиланда и его культуру. Это могло стать отличным материалом для книги.
* * *
Вернувшись домой, я заварила себе жасминовый чай и, усевшись в кресло, принялась с интересом изучать полученную от Уирри копию книги “Ты выдержишь столько удовольствия?”.
Книга, посвященная тому, как стать творческой личностью и добиться достижения своих целей, была написана с юмором, приятным и доступным языком, в типичном для Америки ярма-рочно-рекламном стиле.
В ней было несколько достаточно здравых мыслей и рекомендаций, и с учетом того, что нормальный читатель, пролистав ее, на следующий день благополучно позабыл бы большую часть прочитанного, книгу можно было счесть занятной и относительно безобидной.
Неприятности были гарантированы только тому, кто, всерьез восприняв рекомендации Сэлли Барнер-Фальт, начал бы с маниакальной настойчивостью воплощать в жизнь ее советы.
Основной тезис Сэлли заключался в том, что человек, желающий чего-то добиться, должен при помощи упражнений из ее книги довести себя до состояния параноидальной одержимости идеей, которую он собирается воплотить в жизнь.
Ему следовало, согласно излюбленному выражению американцев, “зажечь огонь у себя в животе” и, отбросив все, не имеющее отношения к делу, фанатично преследовать поставленную перед собой цель до тех пор, пока она не воплотится в жизнь, вне зависимости от того, что это за цель — стать знаменитым писателем, заработать миллион долларов или сделаться владельцем собственной гостиницы.
Если близкие не одобряют ваши действия, следует прекратить с ними общение, если друзья или любимый человек относятся к вашей затее без энтузиазма, необходимо оградить себя от их негативного расхолаживающего влияния. Словом, “если твоя левая рука искушает тебя, отруби себе левую руку”.
Любая критика со стороны должна рассматриваться как злостная атака на самое святое и сокровенное, а критикующий человек автоматически становится врагом. Более того, критику следует расценивать как богохульство, поскольку не кто иной, как бог вкладывает идеи в наши головы, и опять-таки именно бог является автором любых создаваемых нами произведений.
В заключение Сэлли сообщила, что на самом деле вовсе не она создала эту замечательную книгу, поскольку бог водил ее рукой, и призвала, чтобы по всему миру творческие люди начали создавать группы Творческой поддержки (в книге они назывались группы Удовольствия).
Практическая польза от групп была очевидна: за соответствующий ежемесячный взнос можно было получить в Интернете доступ к сайту Барнер-Фальт, где помещались дополнительные советы на тему о том, как стать творческими, богатыми и счастливыми.
Предложенная в книге схема в точности соответствовала принципам действия секты: человека заставляли поверить в то, во что он хотел поверить, затем в нем формировалась маниакальная одержимость идеей одновременно с усилением ощущения уязвимости. Чувствуя себя уязвимым, он отдалялся от семьи и друзей, воспринимая любую критику как вражескую атаку. По мере лишения социальных контактов, последователь Барнер-Фальт все сильнее психологически зависел от книги “Ты выдержишь столько удовольствия?” или от группы Творческой поддержки.
Чем глубже человек увязал, тем больше денег из него можно было выкачать по Интернету за “мудрые советы, которые на самом деле исходят от бога”. К счастью, в ловушку книги и общения по Интернету всерьез могли попасться лишь единицы. Для создания надежной психологической зависимости была необходима постоянная идеологически-эмоциональная “подпитка” одобрением и профилактическим промыванием мозгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Не так, как ты! — продолжал бушевать Лиланд. — Ты вообще ничего не понимаешь. У меня были выдающиеся таланты. Когда я был маленьким, мне говорили, что я мог бы стать великим музыкантом, но я никогда не учился музыке, потому что в моей музыкальной школе не было музыкальных инструментов. Если я чем-то занимаюсь, то должен быть первым в этом деле. Я не могу посвятить себя рисованию до тех пор, пока не буду полностью уверен в том, что стану первым художником в мире.
История с музыкальной школой окончательно меня заинтриговала. Насколько я поняла из его рассказа на первой встрече, Лиланд вырос в небольшом английском провинциальном городке, а вовсе не в сельве Африки. Что же это за английская музыкальная школа без инструментов? Уже понимая, что у парня здорово едет крыша, я все-таки не удержалась от последнего идиотского вопроса:
— Ты не мог бы сказать, кто сейчас первый художник в мире?
На миг мне показалось, что Лиланд ударит меня.
— Ты не имеешь права так поступать со мной! — заорал он. — Это группа Творческой поддержки! Вместо того чтобы поддерживать меня, ты растоптала мой творческий порыв! Ты вообще уничтожила во мне всякое желание творить! Я больше ничего не хочу. Вот что ты наделала! Ты убила мою креативность!
Тут в дело вступила Джейн и, успокоив взбешенного негра, объяснила, что я не имею права никого критиковать, потому что группа существует для того, чтобы поддерживать друг друга. Если Лиланд хочет быть первым художником в мире, мы должны одобрять и поощрять это его желание, а вовсе не предлагать ему совмещать бизнес и рисование, как какому-нибудь примитивному любителю.
Реакция негра оказалась для меня настолько неожиданной, что я решила некоторое время наблюдать и помалкивать, не нарываясь на неприятности. Я ведь и вправду хотела поддержать Лиланда, посоветовав ему совмещать искусство и бизнес из самых лучших побуждений, и вот что получилось. А вдруг в группе есть еще несколько психопатов? Возьмут и устроят мне “темную” ни за что ни про что.
По мере того, как я слушала выступления заблокированных творческих личностей, мое восхищение родом человеческим росло. Даже если бы я ломала голову целый месяц, мне ни за что не удалось бы изобрести столь восхитительные и оригинальные характеры.
Молодая художница Кейси, наполовину полька, наполовину англичанка, заявила, что решила посвятить свою жизнь искусству, потому что все моральные ценности ее семьи, да и сами ее родители — это польская колбаса.
Тут уже не выдержал Шенон, американский писатель, и, решив, что он чего-то недопонял, уточнил вопрос насчет моральных ценностей, родителей и колбасы. С молодым задором Кейси пояснила, что называет все, что исходит от ее “предков”, польской колбасой, потому что сами они убоги и примитивны, как лежалая вареная колбаса, и не ищут высшего смысла в жизни. Родители то и дело требуют от нее, чтобы она хорошо себя вела, сначала училась, потом работала, вышла замуж, родила детей, словом, стала бы похожа на них, таких вульгарных, убогих и бездуховных.
Группа одобрительно похлопала закончившей свою речь Кейси.
Шенон поплакался, что он посещал много литературных курсов и школ, но все, что он пишет, кажется ему полным дерьмом, поэтому он почти не творит, лишь небольшие зарисовки характеров.
Джейн утешила Шенона тем, что на самом деле все, что выходит из-под его пера, уникально, неповторимо и гениально, поскольку творчество — это дар божий, и на самом деле пишет не он, это бог творит через него.
— Разве можно называть дерьмом то, что создано богом? — риторически вопросила Уирри.
Согласившись, что это было бы кощунством, мы похлопали Шенону.
Сообщив о том, что у него была необычайно интересная и необыкновенная жизнь (с такого вступления обычно начинало большинство членов группы), непубликующийся испанский писатель Хорхе, впервые пришедший на занятия, поведал нам о себе. Как выяснилось, он настолько одержим мечтой стать великим писателем, что ежедневно проводит за компьютером по пять часов в день, оттачивая свое писательское мастерство до того, как оно станет совершенным.
Затем Хорхе прочитал свой рассказ под названием “Гриф”, написанный, естественно, по-испански.
Смысл этого гениального произведения сводился примерно к следующему.
Жила одна девушка, которая обожала мягкие игрушки, и с нею жил мужчина, который мягкие игрушки не любил.
Девушка, страдавшая от недостатка ласки, нуждалась в уютных теплых мягких игрушках и покупала все новых и новых плюшевых мишек, собачек, обезьян. А мужчина при виде их злобно скрежетал зубами.
Наконец девушка купила мехового грифа, и мужчина, как и следовало ожидать, с первого взгляда люто возненавидел сделанную из искусственного меха птичку.
Ему стало казаться, что гриф наблюдает за ним, хохоча и издеваясь над ним в душе. Взгляд мехового грифа полностью парализовывал волю мужчины и заставлял его дрожать.
Страсть девушки к мягким игрушкам и ужас мужчины перед грифом, на случай, если читатель вдруг чего-то недопонял, растянулись еще на несколько страниц. В конце концов мужчина познакомился на улице с другой девушкой, переспал с ней и влюбился в нее, потому что она была независимой, не нуждалась в ласке, и у нее дома не было ни одной мягкой игрушки.
Мужчина не мог уйти к своей новой возлюбленной, поскольку взгляд мехового грифа парализовал его волю и не позволял сказать первой девушке ужасную правду.
В конце концов он собрался с духом и, на манер испанского Раскольникова, спросил сам себя: “Тварь я дрожащая или право имею?” После чего он решительно подошел к грифу и оторвал ему голову.
В разорванной шее грифа он увидел… миниатюрный микрофон.
Я восторженно похлопала, выразив необходимое восхищение талантами автора, представляя тем временем, как, по идее, должен воспринимать этот рассказ более или менее нормальный читатель.
Девушка с бзиком. Мужчина с бзиком. Ни одного имени. Ни одного диалога. Да и кому и, главное, зачем потребовалось запихивать в мехового грифа микрофон? Чтобы выяснить, что девушка страдает от недостатка ласки, а мужчина не любит мягкие игрушки? Совершенно непонятно. Вероятно, в этом и должен был заключаться особый смысл.
Нет, все-таки я не творческая личность. Не понять мне высокой литературы, мучительных исканий и высоких душевных порывов. Если так и дальше пойдет, меня можно будет смело занести в категорию польской колбасы.
Тем временем кайф продолжался.
Висенте, другой не публикующийся испанский писатель, как выяснилось, мечтал написать книгу о том, как гиперсексуальность губит Европу.
Поэт-филиппинец прочитал стихи о дьяволе, живущем в лоне женщины и откусывающем ядовитыми зубами кусочки от духовной сущности мужчины.
Американец Шенон, румянясь от волнения, зачитал набросок характера, затратив три страницы на изложение того, как хищная сексуальная блондинка, закинув ногу на ногу, сидела на высокой табуретке и курила, изящно изогнув руку.
Художница, утверждавшая, что ее родители — это польская колбаса, развернув лист ватмана, продемонстрировала группе нарисованную цветными карандашами картину. Картина называлась “Страшный Суд колбасной фабрики” и, как объяснила Кейси, являлась глубоко символичной.
На ватмане в багрово-красных тонах был изображен взрыв бомбы в колбасном цеху. Из разорванных и искореженных колбас, ветчин и сосисок в панике выскакивали мелкие, уродливые человечки, тут же проваливающиеся в пропасть ада, а на фоне этого кошмара ангелы с мускулами культуристов возносили ввысь прикрытую чем-то вроде белой кисеи девицу с пышной обнаженной грудью и обагренными кровью руками. В руках она держала динамитную шашку, спички и бикфордов шнур.
Короче говоря, смысл группы Творческой поддержки заключался в следующем: что бы ни говорил и ни демонстрировал любой ее член, остальные должны с энтузиазмом поддерживать его громкими овациями, утверждая, что его творчество поистине гениально и, продолжая и дальше в таком же духе, он неизменно добьется выдающихся успехов.
По мере того, как маразм крeпчал, а ладони начали болеть от одобрительных аплодисментов, я чувствовала, что тихо чумею. В голове назойливо крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза:
"Хорошо быть линкором. Башню снесло, четыре осталось…”
Теперь блокированные члены группы рассуждали о том, как важно быть первыми и достичь в своем творчестве совершенства.
— Ирина, а что вы можете сказать по этому поводу? — неожиданно оторвал меня от мыслей о безбашенном линкоре голос Джейн.
Я с удивлением посмотрела на мадам Творческий Блок. Интересно, с чего вдруг ей понадобилось мое мнение?
— Что именно я должна сказать? — на всякий случай уточнила я.
— Вы можете что-нибудь сказать группе? Я вздохнула и немного подумала. Сказать-то я могу, только толку от этого все равно не будет.
— По-моему, вы слишком напрягаетесь, рассуждая о творчестве и совершенстве, — заметила я. — Творчество само по себе — довольно приятная штука, но только в том случае, если вы занимаетесь им для собственного удовольствия, не зацикливаясь на мысли, что окружающие должны быть без ума от ваших шедевров, и не смешивайте понятие творчества и получение от этого денег.
Если у человека нет таланта, он может избавляться от творческих блоков хоть до посинения — толку от этого не будет.
Талантливые люди страдают от творческих блоков в первую очередь из-за навязчивого стремления к признанию, первенству и совершенству — они тратят слишком много сил на борьбу с неуверенностью в себе и боязнью провала.
Относитесь к творчеству, как к обыкновенному хобби. Если ваши произведения понравятся и другим, если вы сможете зарабатывать на них деньги — это будет прекрасно, а если нет — не стоит особо расстраиваться — вы ведь работали для собственного удовольствия.
В писательском деле совершенство в принципе недостижимо. Совершенным может быть искусство стрелка, без промаха бьющего в цель. Оценка искусства писателя всегда исключительно субъективна. “Сто лет одиночества” Маркеса отвергли несколько издательств, а один из издателей даже сказал, что книга вообще никуда не годится. Все эти издатели были профессионалами в своем деле.
Нет совершенных книг. Есть хорошие книги, которые нравятся определенным группам людей. Просто старайтесь писать так хорошо, как можете, и получать от этого удовольствие. Если же для того, чтобы писать, вам приходится преодолевать себя, бороться с творческими блоками и испытывать всевозможные душевные терзания, стоит ли заниматься самоистязанием? Не лучше ли выбрать какой-либо другой род деятельности?..
Уирри бросила на меня мрачный взгляд. Поскольку я еще не успела прочитать нашу “Библию” под названием “Ты выдержишь столько удовольствия?”, то даже не догадывалась, что произнесенная мною речь была самой отвратительнейшей ересью, за которую меня следовало бы как минимум сжечь на костре.
Следующим, заключительным этапом стали торжественные обязательства членов группы.
Мадам Творческий Блок пообещала к следующей встрече написать и зачитать главу из свой автобиографии.
Шенон, после мучительных раздумий, сказал, что, пожалуй, завершит описание характера курящей сексуальной блондинки.
Негр Лиланд пообещал испечь торт, являющийся уникальным произведением искусства.
Другие художники и писатели тоже что-то пообещали.
— Ирина, а что вы пообещаете группе? — снова обратилась ко мне Джейн.
— Ничего, — сказала я. — Поскольку я писательством зарабатываю деньги, мне для того, чтобы писать, нет необходимости что-то кому-то обещать. В любом случае мне придется накатать пятьдесят страниц.
— Но вы нам ничего не прочитаете? — продолжала наседать на меня Уирри.
— Если хотите, могу прочитать какой-нибудь отрывок. У меня есть английские и испанские переводы.
— Я ничего от вас не хочу, — отчеканила Джейн. — Если у вас нет творческих блоков, то зачем вы вообще ходите в эту группу?
— А почему бы и нет? Я практикуюсь в английском языке, мне приятно общаться с другими писателями, я готова целиком и полностью поддерживать остальных членов группы, а то, что я сама не нуждаюсь в поддержке, вряд ли имеет особое значение.
Мадам Творческий Блок скрипнула зубами, но ничего не сказала.
После окончания занятий она сообщила, что проводит трехдневные курсы по интуитивному Фэн-Шую и, попросив нас порекомендовать ее семинар своим знакомым, раздала нам рекламные листовки. Затем она удалилась, а мы просидели еще около часа, общаясь между собой. Без введенных Джейн правил и дисциплины общаться было намного приятнее, да и люди, переключившись на далекие от творчества темы, стали выглядеть гораздо более нормальными.
Я подумала, что схожу в группу еще пару-тройку раз. В ней оказалось гораздо более скучно, чем я предполагала. Маразм, несомненно, занятен, но в относительно небольших дозах. В то же время мне было любопытно послушать, что наплетет в своих мемуарах Джейн, и понаблюдать за тем, как она, медленно, но верно, начнет наставлять нас на Истинный Путь. Еще мне хотелось побольше разузнать про нервного негра Лиланда и его культуру. Это могло стать отличным материалом для книги.
* * *
Вернувшись домой, я заварила себе жасминовый чай и, усевшись в кресло, принялась с интересом изучать полученную от Уирри копию книги “Ты выдержишь столько удовольствия?”.
Книга, посвященная тому, как стать творческой личностью и добиться достижения своих целей, была написана с юмором, приятным и доступным языком, в типичном для Америки ярма-рочно-рекламном стиле.
В ней было несколько достаточно здравых мыслей и рекомендаций, и с учетом того, что нормальный читатель, пролистав ее, на следующий день благополучно позабыл бы большую часть прочитанного, книгу можно было счесть занятной и относительно безобидной.
Неприятности были гарантированы только тому, кто, всерьез восприняв рекомендации Сэлли Барнер-Фальт, начал бы с маниакальной настойчивостью воплощать в жизнь ее советы.
Основной тезис Сэлли заключался в том, что человек, желающий чего-то добиться, должен при помощи упражнений из ее книги довести себя до состояния параноидальной одержимости идеей, которую он собирается воплотить в жизнь.
Ему следовало, согласно излюбленному выражению американцев, “зажечь огонь у себя в животе” и, отбросив все, не имеющее отношения к делу, фанатично преследовать поставленную перед собой цель до тех пор, пока она не воплотится в жизнь, вне зависимости от того, что это за цель — стать знаменитым писателем, заработать миллион долларов или сделаться владельцем собственной гостиницы.
Если близкие не одобряют ваши действия, следует прекратить с ними общение, если друзья или любимый человек относятся к вашей затее без энтузиазма, необходимо оградить себя от их негативного расхолаживающего влияния. Словом, “если твоя левая рука искушает тебя, отруби себе левую руку”.
Любая критика со стороны должна рассматриваться как злостная атака на самое святое и сокровенное, а критикующий человек автоматически становится врагом. Более того, критику следует расценивать как богохульство, поскольку не кто иной, как бог вкладывает идеи в наши головы, и опять-таки именно бог является автором любых создаваемых нами произведений.
В заключение Сэлли сообщила, что на самом деле вовсе не она создала эту замечательную книгу, поскольку бог водил ее рукой, и призвала, чтобы по всему миру творческие люди начали создавать группы Творческой поддержки (в книге они назывались группы Удовольствия).
Практическая польза от групп была очевидна: за соответствующий ежемесячный взнос можно было получить в Интернете доступ к сайту Барнер-Фальт, где помещались дополнительные советы на тему о том, как стать творческими, богатыми и счастливыми.
Предложенная в книге схема в точности соответствовала принципам действия секты: человека заставляли поверить в то, во что он хотел поверить, затем в нем формировалась маниакальная одержимость идеей одновременно с усилением ощущения уязвимости. Чувствуя себя уязвимым, он отдалялся от семьи и друзей, воспринимая любую критику как вражескую атаку. По мере лишения социальных контактов, последователь Барнер-Фальт все сильнее психологически зависел от книги “Ты выдержишь столько удовольствия?” или от группы Творческой поддержки.
Чем глубже человек увязал, тем больше денег из него можно было выкачать по Интернету за “мудрые советы, которые на самом деле исходят от бога”. К счастью, в ловушку книги и общения по Интернету всерьез могли попасться лишь единицы. Для создания надежной психологической зависимости была необходима постоянная идеологически-эмоциональная “подпитка” одобрением и профилактическим промыванием мозгов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30