.. И тут явился сборщик арендной платы Хадда. Он перелез через ограду и, раздраженно ворча, надменно подошел к канаве.— Мне пришлось тащиться сюда от самого дома! — начал он. — Почему вы не могли...Бык озорно сверкнул красным глазом, опустил рога и бросился вперед. Никого из хозяев он бы в жизни не обидел, но чужак — это же совсем другое дело! Должно быть, в его бычьей голове родилась смутная догадка, что семья не очень рада видеть этого человека.Как бы там ни было, а сборщик вместе со своим кошелем и прочим имуществом описал в воздухе красивую дугу и приземлился прямо в канаву, подняв тучу брызг. Он встал на ноги. Страшно выругался. Подковылял к берегу и попытался выкарабкаться. Но бык его уже ждал и просто столкнул обратно в канаву. Ничего смешнее Митт в жизни не видел. Сборщик никак не мог додуматься вылезти на другую сторону канавы, где быку было бы его не достать. Он упорно карабкался на пастбище, сжимая свой кошель. А бык всякий раз тыкал в него рогами — и мытарь летел в воду. Снова и снова сборщик поднимался на ноги, брел к берегу, плюхался обратно в канаву и, сидя в воде, кудахтал: «Неужели вы не можете справиться со своей скотиной?» А родители Митта ничего не могли сделать — они висели друг на дружке, обессилев от хохота. Наконец Митт, который покатывался со смеху не меньше них, зацепил пальцем кольцо в ноздрях у быка и дал несчастному мытарю выбраться на сушу. Но сборщик не испытывал к нему благодарности.— Я тебе покажу, как смеяться, мальчишка! — прорычал он.И показал. Когда он в следующий раз явился за платой, то потребовал двойную. А в ответ на протест отца Митта заявил:— Я тут ни при чем. Графу Хадду нужны деньги.Возможно, Хадд и правда поиздержался. Плату повысили по всему Флейту. По слухам, в городе были бунты, и графу требовались деньги, чтобы платить солдатам. Ведь чтобы справиться с бунтовщиками, нужна большая армия. Но только «Дальней плотине» пришлось платить аж вдвое больше прежнего. И с этим ничего было нельзя поделать. Теоретически можно было обратиться в суд и обвинить мытаря в вымогательстве. Но тот был человеком графа, а судьи всегда поддерживали слуг графа, а не простых людей (если, конечно, те не давали судье достаточно большую взятку). У родителей Митта денег на взятку не было. Даже на то, чтобы заплатить аренду, не хватило. Им пришлось продать быка.В следующий квартал они продали мула. Потом — часть мебели. И к этому времени они оказались в порочном круге: чем больше всего с фермы они продавали, тем меньше у них оставалось, чтобы заработать денег на следующую арендную плату, и тем больше им приходилось продавать. Родители Митта перестали смеяться. В ту зиму отец неделями пропадал в Холанде, пытаясь заработать денег, а мать тем временем пыталась управляться на ферме одна. Митт как мог старался ей помогать. Им приходилось отчаянно трудно. Заботы оставили свой след на хорошеньком личике Мильды — на одной щеке, на том месте, где раньше была ямочка, появилась морщинка. Митт ненавидел эту морщинку. Лица отца, каким оно было в ту зиму, он не запомнил. В памяти остались только злой голос и квадратная спина отца, бредущего по насыпи к Холанду.Похоже, работы для него в городе почти не находилось. Денег он приносил очень мало, хотя то, что он приносил, позволило им продержаться на «Дальней плотине» все следующее лето. Но Мильда в одиночку не могла справиться с хозяйством, она то и дело о чем-нибудь забывала. Митт помогал ей, как мог, однако они постоянно несли убытки.И все же несколько раз Митту удавалось отдохнуть, полежать на берегу канавы, любуясь трепещущими на ветру листьями. В такие минуты он с тоской вспоминал о своей прекрасной стране, чем труднее становились времена, тем больше ему хотелось оказаться там, в чудесном краю. Митт мечтал отправиться на его поиски, но он был уже не маленький и понимал, что должен остаться и помогать маме.Снова наступил день уплаты аренды, а денег не оказалось совсем. Напрасно Мильда умоляла сборщика подождать хоть пару дней. Назавтра он явился с приставом и тремя солдатами графа, и Митта с Мильдой выгнали из «Дальней плотины». Накануне своего восьмого дня рождения Митт помог матери сложить их скудные пожитки в тачку и отвезти их в Холанд, где их ждал отец. 2 Митт всегда страшно не любил вспоминать ту первую зиму в Холанде. Отец снимал комнату в большом доме на берегу. Митт и Мильда стали жить там же. Дом, наверное, построил какой-то богач. На облупившемся зеленоватом фасаде сохранялись остатки красивой росписи: гирлянды цветов, герои легенд, снопы пшеницы и груды фруктов. Но от старости краски так поблекли, что зачастую было не разобрать, что там нарисовано. Да и вообще, Митт редко видел дом снаружи. Внутри были большие комнаты, поделенные на множество тесных каморок. Там царили бедность, шум и жуткая грязь. От ведер, которые выставляли на черную лестницу, воняло. Во всех щелях кишели клопы. По ночам они вылезали и больно кусались. Из-за всего этого Митт почти не мог спать. Он лежал без сна и слушал перебранки родителей. Прежде между ними такого не было.Митт не мог понять, из-за чего эти ссоры. Казалось, отец был совсем не рад, что они поселились с ним в Холанде. «Повисли на моей шее!» — вот как он об этом сказал.Он хотел, чтобы они вернулись обратно на «Дальнюю плотину». Когда Мильда закричала в ответ, что платить за землю нечем, он обозвал ее лентяйкой.— Почему я должна стирать руки до костей, чтобы ты мог тут бездельничать? — завопила на него Мильда.Но после недели семейных свар она нашла работу в мастерской, где делали красивые вышитые занавески. С тех пор мать проводила там за шитьем целые дни, с утра до ночи.После этого Митту стало еще труднее взять в толк, почему родители ссорятся. Мама все время твердила отцу: «Ты со своими вольными холандцами! Вольные холандцы, как же! Здесь вообще никакой воли нет!» Митт понятия не имел, что это значит.Город не понравился Митту. Его раздражали шум и многолюдье. Его ежедневная обязанность заключалась в том, чтобы отнести ведро к берегу и вылить в воду гавани. Как сказала Мильда, единственное преимущество их жилья — не надо было далеко ходить, чтобы избавиться от помоев. Митту отвратителен был запах сального берега, где рыбья чешуя блестела на камнях, словно блестки на грязном платье. Тесная гавань его пугала. Там стояли высокие корабли со множеством мачт и развевающимися вымпелами, торговые корабли, корабли графского флота. Погрузка и выгрузка почти никогда не прекращались. По гавани сновали небольшие переполненные баркасы, гребные шлюпки, катера, прогулочные лодки и не меньше сотни рыбацких шаланд. Митт всегда радовался, когда рыбацкий флот уходил на ловлю, потому что тогда переполненная гавань казалась чуть более просторной.Когда Митт с ведром возвращался домой, он оставался один, потому что Мильда уходила на работу. Заняться ему было нечем, если не считать того, что приходилось держаться подальше от других детей. Сверстников он не выносил. Это были городские дети, хитрые, шустрые и умелые. Они смеялись над ним за то, что он не разбирается в городских обычаях. Выставляли его дураком, а потом убегали, хохоча.Обычно Митт прятался от них в темных закоулках и уголках дома или берега. Но однажды он почувствовал, что с него хватит, и вместо этого убежал вверх по склону, прочь от гавани, в более зажиточную часть города. Там, к его удивлению, улицы оказались чище, и чем выше он поднимался, тем шире и красивее они становились. Воздух на холме был почти по-настоящему свежим, в нем ощущались запахи моря и осенние ароматы Флейта. Еще больше Митту понравилось то, что почти все дома были расписаны, и притом яркими, сочными красками, не то что их бедняцкое жилище. Наконец-то он смог рассмотреть картинки на стенах. Он медленно брел, глазея на деревья и плоды, красные спирали и синие цветы, пока не оказался перед особенно красивым высоким домом. Его стены были расписаны не только самыми разными красками, но и золотом. На одной башенке какая-то чопорная дама в зеленом платье протягивала кисть ярко-фиолетового винограда чопорному мужчине на второй башенке, чьи волосы, похоже, были из чистого золота. Митта очаровали эти двое. Чем-то они напомнили ему резные фигуры на носу больших кораблей. И — может быть, из-за того, что воздух пах свежестью, — он снова стал мечтать о своем чудесном крае.Митт стоял, восхищенно рассматривая дом и грезя, пока слуга торговца, которому принадлежал особняк, не вышел на улицу с палкой и не приказал ему убираться. Слуга обозвал его беспризорником и закричал, что ему нечего здесь делать. Митт испугался и кинулся наутек. На бегу он оглянулся назад, на вершину холма, и увидел графский дворец. Ни один другой дом в городе не мог сравниться с особняком Хадда, таким он был великолепным, белоснежным, огромным и так много было в картинах на его стенах золотой краски. Митту показалось, что дворец вот-вот раздавит его. Так, наверное, чувствует себя яблочное семечко под прессом, когда готовят сидр.Это был последний раз, когда Митт думал о волшебной стране. Холанд полностью выдавил из него эти воспоминания, оставив его совершенно сбитым с толку.Через неделю наступил день рождения Митта, а с ним в Холанд пришел Морской фестиваль. Никто не работал, так что повсюду народу толпилось еще больше, чем обычно. Митт смотрел на праздничную процессию, сидя на плечах добродушного мужчины по имени Канден — кажется, отцовского друга. По улице двигалась толпа: бурлящая, шумная, пестрая. Все оглушительно кричали и вопили, и на всех были ленты, плоды и цветы. Некоторые напялили нелепые шляпы. Многие несли на шестах изображения: головы коров и лошадей, на которых тоже были шляпы и ленты. Взрослые парни сновали вдоль и поперек процессии, крича и раскручивая деревянные трещотки. Вокруг было шумно, так шумно...Время от времени мимо проходила группа людей, исполнявшая традиционную мелодию на традиционных инструментах. Это были трубы, называемые скринелями и звучавшие так же пронзительно, как их название. А еще там были треугольные штуки, на которых надо было играть смычком с конским волосом. Они назывались крадлы — и тоже звучали похоже на свое название. Группы музыкантов шли так далеко друг от друга, что только по чистой случайности могли играть ту же часть мелодии, что и остальные. А потом — бум! бум! бум! — пошли люди, колотившие в барабаны, и грохот заглушил даже скринели. И в центре всего этого Митт увидел соломенное чучело, все сплошь увитое лентами вишневого цвета, которое кто-то нес на шесте.— Смотри, — сказал добродушный Канден, — вон Старина Аммет. Его несет граф Хадд.— А что он с ним будет делать? — встревожено спросил Митт, который никогда не слышал, чтобы граф Хадд сделал с кем-нибудь что-то хорошее.— Бросит в гавань, конечно. На счастье, — пояснил Канден.Митт пришел в ужас. Похоже, граф Хадд совершенно бессердечный. Он представил себе, как Старину Аммета сбрасывают в воду гавани, словно ведро с помоями, которое каждый день выливал Митт. Аммет начнет намокать, набухать водой, тонуть — и его ленты испортятся.— А разве он не выплывет? — напряженно спросил Митт.— Такое бывает не слишком часто, — ответил Канден, не догадываясь о переживаниях мальчика. — Обычно он разваливается на кусочки и тонет в гавани или сразу за ней.— Нет, неправда! — отчаянно вскрикнул Митт.Рядом с Канденом стоял еще один друг отца Митта. Его звали Дидео, и все его лицо было испещрено массой тоненьких морщин. Дидео сказал:— Он не всегда разваливается на кусочки, наш Старина Аммет. Если идет отлив, то его выносит в море целым. Так говорят. И тогда он уплывает на много миль в море. И бывает, что его вылавливают моряки. Люди верят, что тому кораблю или лодке, которая спасла Старину Аммета, будет сопутствовать удача.Митт представил себе, как Старина Аммет плывет и плывет по морю, один-одинешенек, и ему стало совсем грустно. Он попытался перевести разговор на другое:— А кто эти парни с трещотками? Канден посмотрел на процессию, где парни в красных и желтых штанах развлекались, раскручивая трещотки под носом у музыкантов.— Парнишки из дворца. Вся процессия — это люди из дворца, — сказал он Митту и снова повернулся к Дидео. — Я ни разу не видел, чтобы Старина Аммет поплыл. Он тонет почти так же быстро, как Либби Бражка.— А мне можно будет бегать с трещоткой? — в отчаянии прервал его Митт.— Нет. Ты родился никем, — ответил Дидео. — Нет, он плавает, — сказал он Кандену. — Ты недавно в Холанде и не знаешь, но один раз его подобрали в добрых десяти милях от гавани. Это был старый «Семикратный», и я слышал, что все, кто был на том корабле, потом разбогатели. Но это единственный раз, когда такое случилось, — с сожалением добавил он. — Тогда мне было примерно сколько сейчас Митту.Он посмотрел на Митта и, с удивлением заметив, что мальчик побледнел и плачет, ткнул Кандена в бок.Канден снял Митта со своих плеч и заглянул ему в лицо.— В чем дело? Хочешь собственного Аммета?— Нет! — воскликнул Митт.Тем не менее он оказался перед лотком, на котором были выставлены дюжины крошечных соломенных Амметов. С ними пошел еще один друг отца Митта, мужчина с суровым и непроницаемым лицом. Звали его Сириоль. Он молча стоял рядом, пока Канден и Дидео нависали над Миттом, изо всех сил стараясь его утешить. Может, Митт хочет вон того Аммета? Или как насчет вот этого, с синими лентами? А когда Митт наотрез отказался иметь дело со Стариной Амметом в лентах любого цвета, Канден и Дидео попытались купить ему восковую фигурку Либби Бражки. Но хотя восковые фрукты казались настоящими и очень аппетитными, Митт не захотел и Либби. Ее ведь бросали в море, точно так же, как Беднягу Аммета. Он расплакался и оттолкнул фигурку.— Но они же приносят удачу! — сказал Канден, который никак не мог взять в толк, в чем дело.Суроволицый Сириоль взял с другого конца лотка яблоко в тянучке и сунул его во влажный кулачок Митта.— Держи, — сказал он. — Это тебе понравится, вот увидишь.И оказался совершенно прав. Митт начисто забыл о своем огорчении, сражаясь с густой тянучкой в попытках прогрызть ее до яблока.С этими отцовскими друзьями была связана какая-то тайна. Митт знал, что маме они не нравятся. Он слышал, как она ругала их каждую ночь, когда родители ссорились. Наступила зима, и с каждым днем мама все больше поносила отцовских приятелей, пока однажды — дело было накануне Нового года — Митт не услышал, как она говорит:— Все, я сдаюсь. Если за тобой явятся солдаты, я не виновата!После этих слов Мильды прошла примерно неделя, и зима была как раз на середине, когда глубокой ночью Митта что-то разбудило. На потолке мерцал красный свет. Он услышал треск и далекие крики и почувствовал запах дыма. Похоже, горел один из больших складов на берегу. Митт приподнялся на кровати, опираясь на локоть, и увидел пожар: огонь рвался в небо и отражался в темной воде гавани. Но проснулся Митт не поэтому. Его разбудило медленное шарканье за дверью. От этого звука у Митта мурашки по спине побежали. Он услышал, как Мильда пытается зажечь лампу и постанывает от спешки и досады, потому что фитиль никак не загорался. А потом лампа наконец зажглась, и Митт увидел, что отца с ними нет. Тени заметались по стенам — Мильда схватила лампу, бросилась к двери и распахнула ее.За дверью оказался Канден. Он цеплялся за косяк, чтобы не упасть. Митт его плохо видел, потому что Мильда держала лампу совсем неправильно, но он понял, что Канден или ранен, или болен — или и то, и другое. У Митта было такое чувство, будто та часть Кандена, которую заслоняют Мильда и дверной косяк, стала какая-то не такая. И его не удивило, когда Мильда издала жуткий сдавленный крик.— И-и-и! Что? Я так и знала, что ничего не выйдет!— Люди Харчада, — сказал Канден презрительно. — Они нас ждали. Доносчики. Дидео, Сириоль и Хам. Они на нас донесли.После этого Канден содрогнулся от отвращения — и соскользнул вдоль двери на пол. Мильда встала рядом с ним на колени, прижимая лампу к себе и причитая:— О боги! Что же мне делать? Что мне делать? Почему никто не поможет?После этого на всей лестнице начали тихо открываться и закрываться двери. Оттуда выходили матроны в ночных рубашках и старых пальто, с лампами и свечами. Начались тревожные перешептывания и утешения, а Мильда все стояла на коленях и стонала. Митт пришел в такой ужас, что не шевелился. Ему не хотелось смотреть на Кандена или на мать, и поэтому он лежал и смотрел в потолок. Суетящиеся дамы решили, что он спит, и спустя какое-то время он, наверное, и правда заснул. Утром Кандена не оказалось. Но ночью он был у двери, это точно. На полу осталось пятно. И отца Митта тоже до сих пор не было.Митт знал, что и папа, и Канден мертвы. Никто ему этого не говорил, но Митт все равно знал. Не знал он лишь того, хочет ли, чтобы ему рассказали, как это случилось. Мильда некоторое время не ходила на работу.
1 2 3 4 5