– Нет, – ответила Пэтти, – слишком долго возиться. Просто закрой, пожалуйста, ставни, мы зажжем свечи, и этого хватит. Войдите, – отозвалась она на стук.
В дверном проеме появились Джорджи Меррилс, Люсиль Картер и Близняшка Бартлет.
– Я слышала, что у двух «Пэ» сегодня угощают чаем? – поинтересовалась Близняшка.
– Да, проходите. Я приготовлю его сама, – отвечала Пэтти, – а вы увидите, насколько я более внимательная хозяйка, чем Присцилла. Вот, Близняшка, – добавила она, – возьми чайник и набери в него воды; а ты, Люсиль, сходи, пожалуйста, к первокурсницам в конце коридора и займи у них немного спирта: наша бутылка пуста. Я бы и сама это сделала, просто за последнее время я столько наодалживала, а тебя они не знают, понимаешь? И… ах, Джорджи, ты сама любезность, сбегай-ка вниз в магазин, купи немного сахару. По-моему, я видела какие-то деньги в серебряной чернильнице на письменном столе Присциллы.
– У нас есть сахар, – возразила Присцилла. – Я купила вчера целый фунт.
– Нет, ягненочек, у нас его больше нет. Я дала его взаймы Бонни Коннот вчера вечером. Поищи лучше ложечки, – прибавила она. – Кажется, я их видела на верхней полке книжного шкафа, за Киплингом.
– А что же, позволь узнать, будешь делать ты ? – поинтересовалась Присцилла.
– Я? – молвила Пэтти. – О, я буду сидеть в кресле и руководить.
Десять минут спустя, когда компания устроилась в комнате на подушках и вечеринка стала набирать обороты, обнаружилось, что нет лимонов.
– Ты в этом уверена? – требовательно спросила Пэтти.
– Ни одного, – отвечала Присцилла, заглядывая в глиняную кружку, где хранились лимоны.
Джорджи сказала: – Я отказываюсь снова идти в магазин.
– Нет необходимости, – любезно сказала Пэтти, – мы прекрасно без них обойдемся. – (Сама она не ела лимоны.) – Чаепитие совершается не ради чая, но ради сопровождающей его беседы, и не следует сердиться из-за случайностей. Видите, юные леди, – продолжала она говорить тоном учителя, читающего лекцию, – хотя я только что пролила спирт на сахар, я словно не заметила этого и продолжаю поддерживать плавное течение разговора, дабы отвлечь моих гостей. Хладнокровие следует культивировать прежде всего. – Пэтти вяло откинулась на спинку кресла. – Завтра День учредителя, – продолжала она словоохотливо. – Интересно, сколько…
– Кстати, – перебила Близняшка. – Девчонки, не нужно оставлять танцев для моего брата: сегодня утром я получила от него письмо, в котором он пишет, что не сможет приехать.
– Он ведь ничего не сломал, а? – спросила Пэтти сочувственно.
– Сломал?
– А-а… руку, или ногу, или шею. Несчастные случаи – столь частое явление в День учредителя.
– Нет, его вызвали из города по важному делу.
– По важному делу! – Засмеялась Пэтти. – Ну и ну! Он что, не мог придумать что-нибудь новенькое?
– Я и сама считаю, что это просто отговорка, – признала Близняшка. – Он, видимо, думает, что он будет здесь единственным мужчиной и что, будучи одиноким и беспомощным, ему придется танцевать со всеми шестьюстами девушками.
Пэтти грустно покачала головой. – Они все одинаковы. День учредителя не был бы Днем учредителя, если бы половина гостей в последнюю минуту не придумывала серьезную болезнь, важное дело или конец отношений. Единственно надежным способом будет пригласить троих мужчин и составить одну программу.
– Мне просто не верится, что завтра День учредителя, – сказала Присцилла. – Казалось бы, не прошло и недели, как мы распаковали свои дорожные сундуки после каникул, но не успеем мы опомниться, как снова начнем укладывать их на рождественские каникулы.
– Да, и не успеем мы опомниться, как будем снова их разбирать, за три недели до экзаменов, – сказала пессимистка Джорджи.
– О, коли на то пошло, – парировала оптимистка Пэтти, – не успеем мы опомниться, как уже поднимемся с одного конца на сцену за своими дипломами и спустимся с другого ее конца преуспевающими выпускницами колледжа.
– А потом, – вздохнула Джорджи, – прежде чем у нас будет время подумать о своей карьере, мы станем старушками, которые будут говорить внукам стоять ровно и не забывать надевать галоши.
– И прежде чем кто-либо из нас выпьет чаю, – произнесла Присцилла, – мы окажемся в могиле, если вы не перестанете болтать и не посмотрите за чайником.
– Он кипит, – сказала Пэтти.
– Да, – подтвердила Присцилла, – он кипит уже десять минут.
– Горячий, – заметила Пэтти.
– Думаю, так и есть, – согласилась Присцилла.
– Вопрос в том, как его снять и не обжечься.
– Сегодня ты главная: решай проблемы самостоятельно.
– Легко, – и Пэтти подцепила чайник одним концом клюшки для гольфа. – Юные леди, – сказала она, покачивая чайником, – ничто так не учит находить выход из любой сложной ситуации, как учеба в колледже. Если, шагнув в большой, большой мир…
«Где, ну, где степенные старушки-старшекурсницы?»
Произнесла нараспев Близняшка.
«Где, ну, где они?»
Остальные подхватили, и Пэтти терпеливо подождала.
«Этика Кэрнсли отправила их,
Этика Кэрнсли отправила их,
Этика Кэрнсли отправила их
В большой, большой ми-и-и-р.»
– Если вы покончили с восхвалениями, юные леди, я продолжу лекцию. Когда, говорю я, вы окажетесь в большом, большом мире и в один прекрасный день будете устраивать «файв-о-клок» для одного из молодых людей, имеющих обыкновение посещать такие мероприятия, который заскочил к вам с послеобеденным визитом… вы следите за моей мыслью, юные леди, или я слишком быстро говорю? Если, в то время как вы увлечены разговором, чайник станет слишком горячим, не кладите палец в рот с криком «Ай!» и не просите кокетливо молодого человека: «Сними его ты », как сделала бы это молодая женщина, у которой не имеется ваших преимуществ. Наоборот, отреагируйте на экстренную ситуацию, спокойно заметив: «Этот чайник перегрелся; могу я потревожить вас просьбой сходить в прихожую и принести зонтик?», а когда он вернется, грациозно и проворно подцепите им чайник, как это проделала я на ваших глазах, юные леди, и молодой…
– Пэтти, осторожно! – вскричала Присцилла.
– Ай-я-яй! – Это протяжно взвыла Джорджи.
Пэтти поспешно поставила чайник на пол. – Прости, пожалуйста, Джорджи. Больно?
– Ни капельки. Очень даже приятно, когда тебя обливают кипятком.
Близняшка Бартлет втянула носом воздух. – Пахнет паленым ковриком.
Пэтти застонала: – Я сдаюсь, Прис, сдаюсь. Послушай, руководи ты. Больше я на это не претендую.
– Хотелось бы мне посмотреть, – заметила Близняшка, – как Пэтти развлекает молодого человека.
– Это не такое уж беспрецедентное событие, – произнесла Пэтти с некоторой теплотой в голосе. – Ты сможешь понаблюдать за мной завтра вечером, если это доставит тебе такое удовольствие.
– Завтра вечером? Ты собираешься пригласить на студенческий бал мужчину?
– Таково мое намерение, – отвечала Пэтти.
– И ты не оставила мне хоть один танец! – послышался обиженный хор голосов.
– Я никому не оставила танец, – промолвила Пэтти с достоинством.
– Ты хочешь сказать, что все двадцать танцев ты будешь танцевать с ним сама?
– О нет, думаю, что мне удастся потанцевать с ним не больше десяти… Просто я пока не сделала его визитку, – прибавила она.
– Почему?
– Я никогда их не делаю.
– В таком случае, он бывал здесь раньше?
– Нет, в этом-то все дело.
– В чем?
– Ну, – соизволила объяснить Пэтти, – начиная с первого курса, я приглашала его на каждую вечеринку.
– И он отказывал?
– Нет, он принимал приглашение, но ни разу не приходил.
– Почему же?
– Он боялся.
– Боялся? Девушек?
– Да, частично, – сказала Пэтти, – но в основном преподавателей.
– Преподаватели ничего плохого ему не сделают.
– Естественно; но он не мог этого понять. Видите ли, в молодости он испугался.
– Испугался? А отчего?
– Ну, – сказала Пэтти, – произошло это следующим образом. Случилось это, когда я училась в средней школе. В то время он учился в Андовере, а жил на юге, и однажды, проезжая через Вашингтон, он остановился, чтобы навестить меня. Так получилось, что за два дня до этого наш дворецкий сбежал, прихватив с собой все ножи и вилки, все деньги, какие он только мог найти, золотые часы Нэнси Ли, две шляпные булавки, мою серебряную щетку для волос, бутылку бренди и пирог, – перечислила она, уделяя добросовестное внимание деталям, – и миссис Трент – директриса – дала рекламное объявление о найме нового дворецкого.
– Я, было, решила, что прежний отбил у нее охоту держать дворецких, – сказала Джорджи.
– Ты могла бы так решить, – ответила Пэтти, – однако она была очень целеустремленной женщиной. В день, когда Рауль – так его зовут – приехал меня проведать, на эту должность претендовали девятнадцать человек, и миссис Трент совершенно обессилела, интервьюируя их. Поэтому она велела мисс Саре, своей дочери, уделить внимание тем, кто придет вечером. Мисс Сара была высокой, носила очки и была… была…
– Истинным поборником дисциплины, – предположила Близняшка.
– Да, – с чувством сказала Пэтти, – жутко истинным поборником дисциплины. Ну вот, когда Рауль вошел, он дал свою визитную карточку Эллен и попросил позвать меня; Эллен, однако, не поняла и позвала мисс Сару. Когда мисс Сара увидела его в вечернем костюме, она…
– Приняла его за дворецкого, – вставила Джорджи.
– Да, она приняла его за дворецкого. Посмотрев на карточку, которую он дал Эллен, она вымолвила ледяным тоном: «Что это значит?»
«Это… это мое имя», – запнулся он.
«Вижу, – сказала мисс Сара, – но где рекомендательное письмо?»
«Я не знал, что оно необходимо», – проговорил он, страшно напуганный.
«Разумеется, оно необходимо, – ответствовала мисс Сара. – Я не могу позволить Вам войти в этот дом, не имея писем из тех мест, где Вы бывали раньше».
«Я не предполагал, что у вас здесь так строго», – сказал он.
«Нам приходится быть строгими, – твердо ответила мисс Сара. – У Вас большой опыт?»
– Он не понял, что она имела в виду, но решил, что безопаснее будет сказать, что нет.
«В таком случае, естественно, Вы не подходите, – ответила она. – Сколько Вам лет?»
– Тут он так испугался, что не мог вспомнить. «Девятнадцать, – вымолвил он задыхаясь, – то есть двадцать.»
– Увидев его смятение, мисс Сара подумала, что он строит планы относительно некоторых наследниц, вверенных ее заботам. «Не понимаю, как Вы посмели сюда прийти, – сказала она сурово. – Я ни на миг не допускаю мысли, чтобы принять Вас в дом. Вы столь же молоды, сколь привлекательны». – С этими словами Рауль встал и дал деру.
– Когда Эллен на следующий день рассказала мисс Саре, что он спрашивал меня, ей стало ужасно стыдно, и она заставила меня написать ему, все объяснить, и пригласить на ужин; но дикие лошади больше так и не смогли затащить его в этот дом. С тех пор он боится останавливаться в Вашингтоне. Он всегда едет в спальном вагоне, без остановок, и говорит, что и тогда его преследуют кошмары.
– И поэтому он не приезжает в колледж?
– Да, – ответила Пэтти, – причина в этом. Я сказала ему, что у нас здесь нет дворецких, но он сказал, что у нас есть дама-преподаватель, а это так же плохо.
– Но мне показалось, ты сказала, что он придет на студенческий бал.
– На сей раз он придет.
– Ты уверена?
– Да, – сказала Пэтти угрожающе, – я уверена. Он знает, – добавила она, – что случится, если он не придет.
– А что случится? – спросила Близняшка.
– Ничего.
Близняшка покачала головой, а Джорджи поинтересовалась:
– Тогда почему ты не составляешь его программу?
– Полагаю, я могла бы это сделать. Я не сделала этого раньше, поскольку это все равно, что в некотором роде искушать Судьбу. Я не хочу быть причиной какого-нибудь действительно серьезного происшествия, которое может с ним произойти, – объяснила она несколько двусмысленно, вытаскивая карандаш и бумагу. – Какие танцы оставить за тобой, Люсиль? Джорджи, а у тебя третий танец не занят?
Пока они улаживали этот вопрос, послышался стук в дверь, оставшийся без внимания. Постучали еще раз.
– Что там? – спросила Присцилла. – Кто-то стучал? Войдите.
Дверь открылась, на пороге стояла горничная с желтым конвертом в руке. В сгустившихся сумерках она неуверенно переводила взгляд с одного лица на другое. – Мисс Пэтти Уайатт? – спросила она.
Пэтти молча протянула руку за конвертом, положила на письменный стол и посмотрела на него с беспощадной улыбкой.
– В чем дело, Пэтти? Ты не будешь его читать?
– В этом нет необходимости. Я знаю, о чем там говорится.
– Тогда прочту я, – сказала Присцилла, вскрывая конверт.
– Нога или рука? – поинтересовалась Пэтти с кротким любопытством.
– Ни то, ни другое, – ответила Присцилла, – это ключица.
– О, – проворчала Пэтти.
– Ну, что там? – настойчиво спросила любопытная Джорджи. – Прочти вслух.
«Нью-Хейвен, 29 ноября.
Играя в футбол, сломал ключицу. Честное слово. Ужасно жаль. В другой раз повезет больше.
Рауль.»
– Другого раза, – заметила Пэтти, – не будет .
III. Впечатлительный мистер Тодхантер
– Почту уже приносили? – Присцилла окликнула девушку в противоположном конце коридора.
– Не думаю. В нашу комнату еще не заглядывали.
– А вот и почтальон! – Присцилла налетела на девицу, разносившую почту. – Есть что-нибудь для 399-ой?
– Вы возьмете и почту мисс Уайатт?
– Да, я возьму все. Как много! Это все нам? – И Присцилла пошла по коридору, размахивая висящей на веревочке тетрадкой и вскрывая на ходу конверты. В этот момент к ней присоединилась Джорджи Меррилс, которая точно так же держала тетрадку за веревочку и размахивала ею.
– Привет, Прис, идешь на английский? Помочь тебе нести твою почту?
– Спасибо, – сказала Присцилла, – можешь оставить себе большую ее часть. Итак, это, – прибавила она, вытаскивая голубой конверт, – реклама кольдкрема, без которого не может обойтись ни одна дама; а это, – извлекая желтый конверт, – реклама говяжьего экстракта, без которого не может обойтись ни один работник умственного труда; этот, – вытаскивая белый конверт, – хуже всех, поскольку выглядит, как официальное письмо, но на деле ничто иное как послание, адресованное «Уважаемой сударыне» и гласящее, что мой портной переехал с Двадцать второй на Сорок третью Улицу и надеется, что я по-прежнему буду оказывать ему содействие своим покровительством.
– А тут, – продолжала она, переходя к корреспонденции своей соседки, – кольдкремовое и говяжье-экстрактное письмо для Пэтти и одно из Йеля; видимо, это Рауль объясняет, почему он не смог приехать на студенческий бал. Хотя толку от этого мало. Ни один смертный мужчина не заставит ее поверить, что он сломал ключицу не преднамеренно. И я не знаю, от кого это, – продолжала Присцилла, рассматривая последнее письмо. – На нем значится «Отель А…, Нью-Йорк». Никогда о таком не слышала, а ты? И почерк мне тоже не знаком.
Джорджи засмеялась. – Ты ведешь учет всех корреспондентов Пэтти?
– О, на сегодняшний день я знаю большинство из них. Обычно самых интересных она цитирует вслух, а тем, кто не интересен, она не отвечает, так что они перестают писать. Скорее, сейчас прозвенит звонок. – И они протиснулись в толпу девушек, поднимавшихся по лестнице в класс.
Звонок прозвенел как раз, когда они вошли в класс, и Присцилла молча уронила письма в подол Пэтти, проходя мимо нее. Пэтти читала поэзию и не подняла головы. Со времени первого звонка она проглотила порядка десяти страниц из Шелли и, не будучи уверена, что именно будут спрашивать на уроке, столь же прожорливо поглощала теперь Вордсворта. Метод Пэтти относительно поэзии романтизма заключался в том, чтобы в первой части занятия быть весьма энергичной, поймать взгляд преподавателя в начале часа, с блеском ответить урок и провести оставшееся время в кротких раздумьях.
Сегодня, однако, необычная груда корреспонденции отвлекала ее разум от его прямого долга. Ей не удалось встретиться взглядом с преподавателем, и опрос продолжался без ее участия. Сидя позади нее, Присцилла наблюдала, как она, скептически нахмурившись, читала письмо из Йеля и состроила гримасу при виде голубого и желтого писем; но прежде чем она дошла до «Отеля А…», Присцилла вновь обратила свое внимание на урок. Подходила ее очередь, и, волнуясь, она стала формулировать мнение об отличительных признаках изображения бессмертия в творчестве Вордсворта.
Внезапно класс вздрогнул оттого, что Пэтти громко хихикнула. Она тут же сделала непроницаемое лицо, которое приняло выражение праздной невинности, но слишком поздно. Она встретилась-таки глазами с преподавательницей.
– Мисс Уайатт, каковы, на Ваш взгляд, наиболее серьезные ограничивающие обстоятельства нашего писателя?
Мисс Уайатт моргнула раз, другой. Этот вопрос, вырванный из контекста, ни о чем ей не говорил. Однако часть ее философии заключалась в том, чтобы никогда не сдаваться окончательно; она всегда выкарабкивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14