Чего только не делала, чтоб направить его на путь истинный. Да, видно, черного кобеля не отмоешь добела!Дука терпеливо внимал этой беспорядочной, но идущей от сердца речи, а когда женщина умолкла, словно у нее вдруг кончился завод, и улыбнулась усталой улыбкой, от которой морщинистое лицо сразу помолодело, то ему было известно не больше, чем вначале.– Значит, он жил у вас по определению суда? – задал он первый ворос.– Ну да, куда же его еще определишь? – проворчала она. – Утром ему следовало сидеть дома, днем работать рассыльным в колбасной – знаете колбасную на площади? Лучшая в Милане. А вечером он в школу должен был ходить. Все по определению. Но, извините, конечно, кому они нужны ваши определения? Курам на смех!Как официальное лицо в системе правосудия, Дука не мог согласиться с этой точкой зрения. Закон необходимо уважать, иначе он и становится посмешищем, как утверждает эта хрупкая, сидящая перед ним женщина, синьора Фалуджи-Новарка.– Иной раз вдруг поведет себя прилично, – с горечью продолжала она. – Работает на совесть, помогает мне по хозяйству, ходит в школу каждый вечер. Господи, думаю, неужто и вправду исправляется, внушаю ему, что надо все время себя так вести, тогда, глядишь, и человеком станет. Какое там! Напрасные труды.– Почему?– Да потому что после все начиналось сызнова. Исчезнет на неделю – ни дома, ни в школе его нет. Ну, я – в полицию звонить, мол, так и так, они же сами обязали меня обо всем им докладывать, а полицейский мне по телефону: хорошо, синьора, учтем – и весь разговор. Их ведь тоже понять надо: в городе грабеж, убийства, а тут какой-то сорванец от тетки сбежал, велика важность... Все же кого-нибудь да пришлют: ну что, синьора, не объявился? Или инспекторша пожалует...– Альберта Романи?– Она самая, инспекторша по нашему району. Тоже спрашивает, не вернулся ли племянник, я говорю, нет, а она мне: только в полицию не заявляйте, не то его опять в колонию отправят. Хорошая женщина, добрая, но этих паршивцев жалеть – себе дороже. Один раз даже учительница приходила из вечерней школы.– Синьорина Крешензаги? – спросил Дука.– Ну да, синьорина Матильда.– Та, что умерла? – допытывался Дука.Глаза пожилой черноволосой женщины вспыхнули гневом.– Да, та самая, которую головорезы эти на куски разорвали! – жестко уточнила она.Дука полностью разделял ее гнев, только воздерживался от сильных выражений.– И что вам сказала синьорина Крешензаги?– Что она могла мне сказать? Что мой племянничек уж две недели в школу не ходит и она, дескать, пришла узнать, не захворал ли он часом. Такая добросовестная, такая душевная, чистый ангел, обо всех учениках пеклась, точно о родных, и вот как поплатилась за это, бедняжка!Дука нутром почувствовал: сейчас с уст словоохотливой вдовы сорвется истина.– А вы что ей ответили?– Правду, – без промедления отозвалась женщина. – Что я сама его две недели не видела. Она спросила, не знаю ли я, где он может быть, а я говорю: где ж ему быть, как не у матери своей да у отчима?– Иными словами, ваш племянник навещал свою мать, Марию Доменичи, вашу сестру? – уточнил Дука.– Ну да, сестру мою и ейного мужа.– А зачем он их навещал?– Зачем такую мать навещают? Уж ясно, не для хороших дел!Это верно, с матерью-проституткой да отчимом-сводником и торговцем наркотиками Этторе Доменичи вряд ли ходил в зоопарк, в музеи и в картинные галереи, подумал Дука.– Вы не знаете, ваш племянник не бывал в Швейцарии?– Откуда мне знать?– Да я просто так спросил.– Раз вернулся с пачками сигарет и говорит, мол, в Швейцарии купил.– Но вы ведь понимаете, что у вашего племянника не только нет паспорта, но он вдобавок находится под надзором, так что, если он и был в Швейцарии, то мог попасть туда только незаконно?– Да с таким отчимом и с такой матерью какой закон! Они ведь на все способны!Дука был готов расцеловать эту маленькую импульсивную ворчунью.– Даже наркотики перевозить? – спросил он.– Говорят вам – на все! Мне-то он, ясное дело, про это не докладывал.– Но вы все равно что-то знали, а не знали, так чувствовали. Почему не сообщили в полицию? Вы знаете, что ваш подопечный ездит в Швейцарию и что обделывает там преступные делишки, и молчите?Она действительно долго молчала – не только тогда, но и теперь. Потом очень тихо, едва сдерживая гнев, произнесла:– Вот и учительница меня все корила.– Матильда Крешензаги?– Так я ж и говорю – учительница. Как можно, синьора, вы должны заявить! А я ей: мне начхать! – Она будто выплюнула это слово. – Мой племянник – сукин сын, был им и останется, и пускай меня посадят, я знать ничего не хочу.– И что вам ответила синьорина Крешензаги?Вдова улыбнулась.– Бедняжка, ангельская душа, как же она осерчала! Дети, говорит, не виноваты, их надо воспитывать и наказывать, когда они того заслуживают. Вот почему, говорит, надо в полицию заявить, чтоб он больше не возвращался к матери и к отчиму. А ко мне только два дня, как инспекторша заходила: не надо, говорит, заявлять, в колонии, мол, он только озлобится. Вот и пойми, кого слушать! Я, помнится, с собой не совладала, напустилась на учительницу, а потом каялась – она-то хотела как лучше! Оставьте, говорю, меня в покое, я палец о палец не ударю, все одно горбатого могила исправит, а ежели вам неймется, так сами и заявляйте, мне, говорю, недосуг валандаться ни с ним, ни с вами! Она оторопела, сердешная, – уж больно я раскипятилась, – а после набралась смелости и сказала, что коли так, она сама в полицию пойдет. И пошла.Дука Ламберти застыл как изваяние на жестком кресле. Когда приближаешься к истине, боишься шелохнуться, чтобы ее не спугнуть. А эта женщина, сама того не ведая, открывала перед ним истину.– И что было дальше?– Вы полицейский и лучше меня знаете, что может быть дальше. Учительница пошла в полицию и заявила, что мой племянник уже две недели не ходит в школу, она, дескать, опасается, что мать и отчим вовлекают его в темные дела. Я ж говорю, душевная была, переживала за Этторино, хотела защитить от матери и от этого уголовника отчима, а чего там защищать, когда и защищать нечего! Ну, словом, через четыре дня всех их посадили: и племянника, и сестру, и мужа ейного. Меня и то чуть не заграбастали, что вовремя не заявила. Вот до чего дожила! Все их дела с наркотиками наружу вышли, запутанная история, я теперь уж и не припомню толком. Вроде бы это зелье из Швейцарии сюда переправляли. Муж сестры будто подвозил Этторино и какого-то дружка его к границе, а они переходили: пацаны все же не так в глаза бросаются, и там в Швейцарии шли они будто в бар при гостинице, и две официантки снабжали их этой дрянью, а после они тем же путем возвращались в Италию и все отдавали мужу сестриному. Он их уж и к наркотикам приучил, то-то я гляжу, иной раз Этторино словно бы не в себе, а мне и невдомек, что он наркотики принимает. – Странное выражение: «наркотики принимает» – так сказать может только человек, очень-очень далекий от этого мира.Больше Дуке Ламберти ничего не надо было знать, но он тем не менее дослушал женщину до конца, пока все слова у нее не вышли. Как только она замолчала, тут же поблагодарил ее и простился. Спустя десять минут он уже сидел вместе с Ливией в квестуре, в кабинете Карруа, перед его письменным столом. 3 Было шесть часов вечера, но еще не стемнело, несмотря на холод и туман; весна уже настойчиво рвалась наружу, бродила в воздухе, точно в воздушном шарике, который вот-вот лопнет.– Теперь мы знаем, из-за чего убили учительницу Матильду Крешензаги. – С Карруа Дука старался, по возможности, говорить тишайшим голосом. – Это была месть. Матильда Крешензаги, учительница вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи, несколько дней не видит на уроках одного из своих учеников, семнадцатилетнего Этторе Доменичи, и беспокоится за него, как за всех других из своего класса. Она решает узнать, почему он не посещает школу. И для этого отправляется к тетке, опекунше парня, и тетка ей рассказывает то, о чем учительница не может молчать. Она чувствует себя обязанной заявить в полицию. В результате этого заявления подросток Этторе Доменичи попадает в исправительную колонию, а мать и ее муж Оресте Доменичи в тюрьму за контрабанду и сбыт наркотиков, да еще с отягчающим обстоятельством привлечением несовершеннолетнего к преступной деятельности. Несколько месяцев спустя мать Этторе Доменичи выходит на свободу, тогда как ее муж, Оресте Доменичи по прозвищу Франконе, умирает за решеткой в январе нынешнего года.В кабинете было очень жарко. Карруа протянул Ливии пачку сигарет, но она помотала головой. Дука тоже отказался. Тогда он сам закурил.– По-твоему, Маризелла Доменичи расправилась с учительницей за то, что она заложила их с мужем. Но как она это сделала? – Карруа тоже говорил тихо, но чувствовалось, что в нем медленно закипает ярость. Он ненавидел людей, которые создают проблемы там, где без них можно обойтись. А Дука как раз был из таких.– Спровоцировала ребят на убийство их учительницы, – глухо ответил Дука, чувствуя сарказм в голосе шефа.– А чем ты докажешь, что она их спровоцировала? – спросил Карруа с насмешливым сочувствием. (Вечно он насмехается!) – Одного-то поди спровоцируй, а уж одиннадцать...Дука сидел с опущенной головой, скрестив руки на коленях: сбоку от него маячили ноги Ливии, красивые ноги, он и раньше это замечал, а сейчас они ему даже больше понравились. Однако это не помешало его ярости тоже прорваться в голосе, хоть он и оставался тихим:– Мать Этторе Доменичи затаила злобу на учительницу, поскольку та донесла на нее и мужа, и в результате муж умер в тюрьме. А этот человек, Франконе, он был для нее всем: женился усыновил ее незаконного ребенка, правда, гонял ее на панель, но так или иначе у них была семья, кроме того, Франконе промышлял наркотиками и неплохо на этом зарабатывал. Когда же он умер, Маризелла осталась совсем одна, без опоры, в ее-то возрасте и без денег, которые прежде текли к ним рекой. В этом своем одиночестве перед лицом неминуемой нищеты Маризелла Доменичи не могла не думать о мести учительнице, ставшей причиной ее краха. Проститутки очень мстительны.– А ты-то откуда знаешь? – с издевкой осведомился Карруа.Если не отрываясь смотреть на ноги Ливии, то все-таки худо-бедно удается держать себя в руках.– Я полгода стажировался в клинике венерических болезней. Осматривал в день десятки проституток. Так ты себе не представляешь, что они готовы были сделать с теми, кто их заразил: только попадись, мол, такой-то и такой-то, они его на куски разорвут. И это были не шутки, я знаю.– Хорошо, хорошо! – Карруа наконец-то повысил голос. – Ты все обо всем знаешь, даже о нравах проституток, у тебя на все есть статистические данные, но если мы возьмем эту женщину, какое предъявим ей обвинение? Что она сказала одиннадцати ученикам вечерней школы: «Пойдите, ребятки, убейте свою учительницу?» А доказательства? Опять же твои догадки? Да, я тоже верю, что так оно и было: Доменичи хотела отомстить учительнице к спровоцировала ребят на убийство. Но суду наплевать на то, что мы с тобой думаем: ему нужны доказательства, а доказательств нет, есть только наши подозрения, выводы, умозаключения – вся эта дребедень, которая суду задаром не нужна!Дука поднял голову, сам себе удивляясь: и откуда у него столько ангельского терпения?– Когда я за что-то берусь, то привык доводить дело до конца. Прошу тебя, дай мне и это дело довести до конца!Карруа молча поднялся и начал по диагонали мерять шагами свой кабинет. Его растрогало это «прошу тебя»: Дука редко о чем-нибудь просил. Несколько раз пройдя взад-вперед, он остановился за спиной у Ливии.– Что ты под этим подразумеваешь? – проговорил он с неожиданной мягкостью.– Спасибо, – поблагодарил его Дука за мягкость. – Я найду эту женщину и заставлю ее заговорить.– Да не заговорит она! Проститутки не колются. Я в клинике венерических болезней не стажировался, но знаю: проститутку нипочем не расколешь!Дука и на этот раз не потерял терпения.– Ну что ты бесишься? Дай мне попробовать, и я доведу дело до конца.Карруа положил руку на плечо Ливии.– Как по-вашему, он прав?– Не знаю, – тут же отозвалась она. – Но я бы пошла ему навстречу.Карруа чуть посильнее сдавил ее плечо.– Разумеется, я пойду ему навстречу, – задумчиво, даже с какой-то тоской произнес он. Затем подошел к своему креслу и в упор поглядел на обоих. – Я всегда иду ему навстречу. Ты помнишь, чтоб я хоть раз не пошел тебе навстречу? – Он сверлил взглядом Дуку, изо всех сил пытаясь скрыть свои отеческие чувства. – Но учти, ты должен найти не только женщину, но и парня, которого забрал из колонии, чтобы испробовать на нем свои новые методы дознания. Где он теперь, этот парень? У нее дома, на площади Дузе? Он пришел к ней в час дня, теперь уже шесть вечера, а он оттуда еще не выходил. Найди мне парня, только посмей сказать, что ты его упустил, слышишь, найди его – это самое важное, если не найдешь, я тебе не прощу! 4 Парень, то есть Каролино, должен быть в доме на площади Элеоноры Дузе, в мансарде Маризеллы Доменичи.– Быстрей, – торопил Дука сидящую за рулем Ливию.Но к семи часам на улицах было такое столпотворение, что короткий отрезок пути с улицы Фатебенефрателли до площади Дузе вместо пяти минут занял двадцать.Маскаранти стоял на площади со своим напарником. Каролино не выходил. Стемнело, зажглись фонари, вокруг них клубился туман. Словоохотливая консьержка, всегда готовая поболтать с ближним, сообщила Дуке, что высокий подросток, одетый в серое, с орлиным носом не выходил, зато вышла синьора Доменичи.– Ее рыжую лису нельзя не заметить.Час ушел на то, чтоб разыскать слесаря, взломать дверь мансарды и войти. Дука, Маскаранти и Ливия обшарили все, хотя и шарить-то было особо негде: квартирка маленькая, полно окурков, ящики, забитые снотворными, транквилизаторами, стимуляторами, – все препараты продаются в аптеках. Разумеется, ничего противозаконного.Дука открыл дверь на веранду. Подошел к парапету и посмотрел на соседнюю мансарду сквозь два декоративных керамических столбика. Вот, значит, как. Каролино вошел в квартиру Маризеллы Доменичи. Вошел, но не вышел. А в квартире никого нет. Стало быть, он вышел другим путем. Единственный путь – через все связанные между собой веранды.Около восьми Дука узнал от старухи, занимавшей вместе с пятью котами соседнюю мансарду, что парень в сером костюме прошел через ее веранду, хотя она пыталась остановить его криками «Держите вора!» Это мог быть только Каролино. Дука повторил его маршрут и очутился на улице Боргетто.Ситуация прояснилась, думал он, сидя в машине рядом с Ливией. Каролино пошел к Маризелле Доменичи. Маризелла догадалась, что он привел хвоста, и велела ему выбираться на улицу Боргетто по верандам. Сама же спокойно вышла через подъезд на площадь Дузе, поскольку следствие в лице Маскаранти еще не знало ее как Маризеллу Доменичи, числящуюся среди подозреваемых лиц. А дальше что? Куда направился Каролино? Куда поехала Маризелла? Встретились они или разбежались в разные стороны?Трудно сказать. Ясно одно: он упустил Каролино. Парня, за которого нес ответственность, ради которого подставил под удар троих: свое начальство в лице Карруа, директора Беккарии и прокурора, подписавшего ордер на выдачу Каролино из исправительной колонии. Парень исчез, и неизвестно, где его искать.– Может, в кино пойдем? – предложил Дука.В баре под портиками Корсо, неподалеку от кинотеатра, они съели по бутерброду, затем посмотрели полицейскую картину: там двое молодых ребят истребили целую семью, нашли в доме всего несколько долларов, попались в руки полиции, несколько лет провели в тюрьме и по приговору суда были повешены.– Нет, – сказал Дука Ливии, выйдя из кино, – я не желаю дискутировать о смертной казни! – Видно было, что ее волнует эта тема.Ливия надменно вскинула голову. Они молча вышли из-под портиков и двинулись по проспекту Витторио к площади Сан-Карло, где оставили машину. Когда она в конце концов собралась ему ответить, голос ее прозвучал тоже надменно:– Я и не думала с тобой дискутировать. Я только сказала, что не понимаю, как можно в такой цивилизованной стране, как Соединенные Штаты, сохранять такое варварство, как смертная казнь!Но ему было наплевать и на Соединенные Штаты, и на варварство. Он дал две тысячи человеку на стоянке машин и уселся на переднее сиденье.– Домой не поедем, – заявил он, имея в виду дом-дом, а не дом-квестуру, и Ливия, как всегда, поняла его по интонации. – Давай прокатимся, поезжай куда хочешь, только не оставляй меня одного.Она вздохнула.– А почему бы тебе не поехать домой поспать?– Сама знаешь почему. Из-за Каролино.Они улыбнулись друг другу, но улыбка у обоих вышла горькая. Ливия повела машину в сторону площади Сан-Бабила, свернула на проспект Порта-Венеция.– Не переживай, ты его скоро найдешь.– Конечно! – усмехнулся Дука. – Скажи еще сакраментальную фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19