— Ну и что? — сказал я ему. — Подозрения никогда никому не приносили вреда. Все будет о'кей, Сэйджерс.
Мы выпили еще и через некоторое время разыграли сценку дружеского прощения. Я попросил счет, оплатил его, пожелал спокойной ночи Перейре, который стоял у входа и улыбался, как будто он находился на седьмом небе.
Я сел в машину и поехал по дороге, о которой мне говорил Сэйджерс. Жара стояла невыносимая. Я как следует нажал на газ, и вскоре показалось ранчо. Я поставил машину за деревом, вышел и немного осмотрелся. В доме темно и никаких признаков жизни. Обошел кругом. Та же картина. Постучал в заднюю дверь, но никто не откликнулся.
Я повозился немного с замком, и не прошло и двух минут, как дверь открылась. Надо сказать, что я работаю с замками не хуже любого профессионального взломщика.
Войдя в дом, я включил свой фонарик. Небольшой холл довольно прилично меблированный. Из него шел коридор в большой зал, по обеим сторонам которого были двери. В конце коридора лестница на второй этаж. Я решил, что то, что я ищу, находится в спальне. Потихоньку поднялся наверх.
Наверху оказалось целых четыре спальни. В одной, по-видимому, спала служанка, вторая использовалась как кладовка, там лежало всякое барахло. По другую сторону еще две комнаты. Ни одна из них не привлекла моего внимания, но, когда я подошел к последней комнате, дверь которой оказалась запертой, я решил, что нашел то, что искал. Внимательно осмотрев замок, убедился, что его вполне можно отпереть моим ключом. Так оно и вышло. Быстро открыв дверь, я вошел, а как только вошел в комнату, то по запаху определил, что это именно та самая комната, которая мне нужна. Пахло дорогими духами — самый мой любимый запах гвоздики.
Сначала я опустил шторы на окнах, потом включил свой фонарик и осмотрелся.
Совершенно верно, это спальня женщины. На спинке кресла перекинут халат, а в углу стоит целый ряд очаровательных башмачков: лаковые на французских каблуках, шелковые туфельки из крепсатена и крепдешина, коричневые туфли для прогулок, сапожки для верховой езды, пара розовых ночных туфель, при виде которых самому закоренелому холостяку захочется срочно жениться. Туфельки, что и говорить, роскошные. Их владелица понимает толк в обуви. А если и остальная ее одежда на том же уровне, значит, дамочка что надо.
Я осмотрелся и постарался представить себе, куда женщина, умная женщина, может спрятать свои бумаги, да так, чтобы никто не догадался, где они находятся. Одно из двух: или она носит их с собой, или спрятала в таком невинном месте, где никто их искать не будет.
В углу на маленьком столике я увидел стопку книг. Я подошел к столику и начал перебирать книги, в четвертой сверху мои пальцы что-то нащупали. Это была книга стихов в кожаном переплете. Кто-то аккуратно вырезал середину на пятидесяти страницах этой книги и вложил туда конверт с письмами. Я взглянул на адрес, написанный на верхнем конверте, и улыбнулся, потому что там было написано: Грэнворт С. Эймс. Кларибель, Нью-Йорк Сити.
Кажется, я тебя застукал, Генриетта!
Я сунул письма в карман, а книгу положил на место. Закурив, запер за собой дверь и спустился вниз. Немного подождал, чтобы убедиться, что за мной никто не следит. Но все было о'кей!
Я вышел тем же путем, каким и вошел, и запер за собой входную дверь. Сев в машину, я развернул ее, чтобы ехать в Палм Спрингс. Но по дороге решил заехать на гасиенду Алтмира, посмотреть, как там обстоят дела.
Приехал я туда минут через пятнадцать. Огни везде погашены, весь дом погружен в темноту. Кругом ни звука.
Я подошел к входной двери. Заперта! Тогда я вспомнил об окнах и подошел к ним. Правда, решетки на них были заперты, но я легко справился с замком.
Из-за облаков показалась луна и осветила бар сквозь железные решетки. Тогда я осторожно влез в помещение, запер за собой окна и потихоньку пошел через зал. Но почему именно я старался делать все тихо, я и сам не знал. Мне показалось очень странным, что заведение так быстро закрылось, особенно если вспомнить, что, когда я уезжал, здесь было много народа, все веселились и никто домой не собирался.
Я прошел мимо эстрады для оркестра, остановился около бара и увидел, что на лестнице в лучах лунного света что-то сверкнуло. Это был серебряный шнурок от ворота шелковой рубашки Сэйджерса. На шнурке болтался кусок рубашки: очевидно, кто-то с силой сдернул его с шеи моего друга.
Я погасил фонарик и прислушался. Кругом тишина. Тогда я ощупью стал пробираться к бару. По-моему, там должна быть дверь наверх. Так и есть. Я нащупал ее, отпер своим ключом и вошел в кладовку. Это была комната, примерно в 15 квадратных метров, вся заставленная ящиками с вином и виски. В углу стояли два огромных холодильника. Повсюду валялись пустые бутылки.
Я заглянул в первый холодильник. Он был забит всякими мешочками и кульками. Во втором я нашел… Сэйджерса! Его тело с несколькими дырками от пуль было завернуто в мешковину. Вероятно, он от кого-то убегал, потому что два раза ему выстрелили по ногам и в третий раз с близкого расстояния в живот. Я видел следы пороха на его рубашке. И кто-то сорвал с него серебряный шнурок, оторвав при этом кусок рубахи.
Я запер холодильник и оставил все, как было. Потом вышел из кладовки, запер дверь и выпил большой стакан виски. Сел в машину и поехал в Палм Спрингс.
Жаркая ночь!
Но только не для Сэйджерса. Ему уже больше никогда не будет жарко….
Глава 2
ДЕЛО О ФАЛЬШИВЫХ ОБЛИГАЦИЯХ
Итак, я раздобыл эти письма. Когда я был на расстоянии примерно десяти миль от Палм Спрингса, я остановился, закурил сигарету и начал размышлять. Мне кажется, сейчас не стоит поднимать шум из-за убийства Сэйджерса, потому что это может вызвать определенные затруднения в расследовании дела о фальшивомонетчиках.
Вероятно, Сэйджерса они похоронят где-нибудь… еще до рассвета.
А чисто они проделали это с ним. Он, вероятно, сказал им то, что я ему велел, — что завтра уезжает в Арипсе за получением наследства. Значит, завтра он все равно должен был отсюда исчезнуть. А кого может заинтересовать, куда именно исчез платный танцор, в конце концов какая разница — одним больше, одним меньше. Значит, кто-то догадался, что он был не просто танцор. И, пожалуй, мне надо будет перекинуться парой слов со здешним начальником полиции, рассказать ему о том, что убили Сэйджерса, и попросить его не заниматься этим делом до тех пор, пока я не закончу свой флирт с фальшивомонетчиками.
Проезжая по одной из главных улиц города, я остановился около уличного фонаря, достал из кармана письма и прочитал их. Там было три письма. Отличный почерк! Буквы ровные, красивые, между словами соответствующие интервалы. Письма, написанные таким почерком, приятно и почитать.
Первое письмо послано из отеля в Хартфорде, штат Коннектикут, и датировано 3 января. В нем говорилось:

«Дорогой Грэнворт!
Я знаю, что ты всегда считал меня дурой, и я особенно не возражала против этого, но все-таки ты не можешь отказать мне в том, что я обладаю хотя бы сообразительностью. То, что ты так упорно уклоняешься от разговора со мной в последние два месяца, окончательно подтвердило мои подозрения. Почему бы тебе не принять твердое и ясное решение? Или ты предпочитаешь, чтобы тебя считали счастливым супругом, у которого нет нужды развлекаться на стороне? А в это время ты продолжаешь любовную связь с этой женщиной?
Когда ты раньше отрицал, что у тебя есть любовница, я верила тебе, но теперь, в свете событий последних двух дней, когда я получила письмо от человека, которому, по его положению, известно все, совершенно очевидно, что ты просто дурачишь меня, так же как и других людей. Как тебе известно, я человек довольно мирный, но с меня хватит! Прими твердое решение, как тебе жить дальше, и в ближайшее время сообщи мне.
За ответом я приеду в Нью-Йорк лично.
Генриетта».
Второе письмо из того же отеля, спустя пять дней, от 8 января:
«Грэнворт, я получила твое письмо и не верю ни единому слову. Ты паршивый лгун! Я получу-таки, наконец, удовлетворение тем или иным путем. А если ты не сделаешь то, о чем я тебя прошу, то я причиню тебе кучу неприятностей.
Учти это и решай быстро.
Генриетта».
В третьем письме, написанном через четыре дня, то есть 12 января, было всего несколько строчек. Оно было послано из Нью-Иорка, и в нем говорилось:

«Грэнворт, нам надо увидеться сегодня же вечером. Ты вынуж-даешь меня на крайние меры!
Генриетта».
Я положил письма обратно в карман и закурил сигарету. Эти письма доказывают, что не всегда бывает так, как предполагают люди. До сих пор все были уверены, что в день смерти Грэнворта Эймса Генриетта Эймс была в Хартворде, а последнее, третье письмо определенно доказывает, что в этот день она назначила ему свидание в Нью-Йорке и что она собиралась идти на все.
Легко понять, почему Генриетта так старалась заполучить обратно свои письма, но надо было быть абсолютной дурой, чтобы хранить их. Почему она их не сожгла? Во всяком случае, по мере необходимости я смогу использовать эти письма как средство заставить ее говорить, потому что я начинаю думать, что Генриетта отнюдь не такая уж невинная дамочка, за которую она себя выдает.
Откровенно говоря, я уже составил о ней определенное мнение.
Я достал записную книжку и нашел адрес начальника местного полицейского управления. Этот парень по фамилии Меттс живет как раз недалеко от того места, где я сейчас остановился. Конечно, вряд ли он будет особенно доволен, когда я вытащу его из постели в такое время ночи, но мне уже неоднократно приходилось убеж— даться, что полицейские редко бывают довольны чем бы то ни было.
Я подъехал к дому, оставив машину на другой стороне улицы, подошел к двери и нажал на кнопку ночного звонка.
Минут через пять дверь открыл он сам.
— Вы Меттс? — спросил я.
Он ответил утвердительно и спросил, что мне угодно. Я показал ему свою бляху.
— Мое имя Кошен, — представился я. Он улыбнулся.
— Входите, — пригласил он. — Я слышал о вас. Мне сообщили из канцелярии, что именно вам было поручено ведение этого дела. Вы ведь по делу о фальшивых облигациях?
— Точно так, — подтвердил я.
Я вошел вслед за ним в дом. Он провел меня в довольно уютную комнату на втором этаже, где усадил в огромное кресло и налил стаканчик отличного виски. Потом сел сам в ожидании, что скажу я.
На вид парень был умный. С длинным худым лицом и огромным носом. Думаю, у нас с ним не будет никаких неприятностей.
— Ну, шеф, — сказал я ему, — я не хочу тебе надоедать, хочу как можно скорее закончить дело, из-за которого приехал, и убраться отсюда. От тебя мне нужна только очень небольшая помощь. А именно вот что: когда вскрылось это дело с фальшивыми облигациями и меня назначили для ведения этого дела, я попросил нашего начальника в Лос-Анджелесе прислать сюда своего парня. Они прислали работника по фамилии Сэйджерс. Парень устроился работать на гасиенду Алтмира в качестве платного танцора.
Сегодня я побывал в их заведении и сказал, что Сэйджерс получил наследство и что ему нужно немедленно уехать. Но кто-то обо всем догадался. Когда я сегодня ночью, немного позже, вернулся в это заведение, я обнаружил в холодильнике труп Сэйджерса. Кто-то['садил в него пять пуль. Труп Сэйджерса и сейчас все еще там. Я сообщаю тебе об этом официально, потому что убийство в этом округе подлежит твоему расследованию. Но я не хочу, чтобы ты предпринимал какие-нибудь шаги в расследовании этого убийства сейчас. Я сообщу в Вашингтон, что имя Сэйджерса следует включить в список погибших на посту, и мы так и оставим на время это дело, потому что, если вы начнете поиски убийцы, вы можете вспугнуть фальшивомонетчиков. О'кей? Он кивнул.
— Мне кажется, это весьма разумное решение, — сказал он. — Я составлю официальный рапорт о смерти Сэйджерса, но ничего не буду предпринимать до твоего разрешения.
— Отлично, шеф, — сказал я. — А теперь другое. Кто сообщил в Вашингтон о том, что облигации оказались фальшивыми? Ты? Если ты, то откуда у тебя такие сведения? Тебе рассказал менеджер банка? Как все это случилось?
Он налил себе виски.
— Сейчас я тебе все расскажу. Я действительно узнал об этом от менеджера банка. Когда эта женщина, Эймс, приехала сюда, она открыла счет в банке. Заведующий банком, мой старый приятель, рассказал, что она положила на счет 2000 долларов. Когда от двух тысяч осталось всего десять долларов, она принесла в банк на пять тысяч долларов государственных облигаций и попросила занести их на ее личный счет.
Облигации были отлично отпечатаны. Он просмотрел их и не нашел ничего подозрительного, и только через час после ее ухода было установлено, что эти облигации фальшивые.
Заведующий позвонил миссис Эймс и сказал, что ее облигации фальшивые. Она как будто была несколько удивлена этим, но, по его словам, не проявила к делу особого интереса. Она просто сказала «о'кей» и повесила трубку. На следующий день он написал ей письмо, в котором говорилось, что он будет рад, если она заглянет в банк.
Она пришла. Тогда заведующий сказал, что дело гораздо серьезнее, чем она предполагает. Он должен сообщить куда следует о фальшивых облигациях; самое лучшее, что она может сделать, — это сообщить ему, откуда у нее эти бумаги. Она сказала, что получила их от своего мужа, всего на сумму 200 000 долларов, и что он купил их для нее в Нью-Йорке на свои кровные денежки.
Когда заведующий попросил более точно указать, где он их купил, она сказала, что в банке, на что заведующий заметил, что этому трудно поверить, так как банк не может продавать фальшивые облигации. Но она за— явила, что это все, что ей известно, и встала, собираясь уходить. Тогда заведующий спросил ее, где находится ее муж, так как придется задать и ему несколько вопросов.
Она повернулась к нему и, слегка улыбнувшись, сказала, что довольно трудно задать ее мужу какие-бы то ни было вопросы, так как он покончил жизнь самоубийством в Нью-Йорке 12 января этого года. Заведующего несколько смутили эти слова, но он все же предупредил ее, чтобы она была очень осторожной, так как распространение фальшивых облигаций — преступление в федеральном масштабе, и лучше будет, если она принесет ему все остальные облигации, чтобы он убедился, не фальшивые ли они.
Через некоторое время она принесла ему и остальные бумаги на сумму 195 000 долларов в купюрах по 5, 10, 20 и 50 тысяч долларов с обычными процентными купонами на них.
Крат — заведующий банком — уже предупредил меня, и, когда она ушла, я пришел к нему, просмотрел все облигации и убедился, что все они фальшивые, но сделаны так чисто, что не сразу и разберешься.
Вот и все. В этот же день я сообщил обо воем в Вашингтон, и тебя назначили для расследования. Что ты теперь собираешься делать? Как ты думаешь, знала ли она о том, что облигации фальшивые, и действительно ли она получила их от своего мужа перед тем, как тот покончил с собой?
— Не знаю, шеф, — откровенно признался я. — Дело сложное!
— И весьма интересное, не так ли?
— Это так, — согласился я. — И какое еще интересное! Вот как я его себе представляю…
Этот парень, Грэнворт Эймс, и Генриетта были женаты в течение примерно шести лет. Он игрок. Играл на бирже. Иногда загребал кучу денег, а бывало, когда им было нечем заплатить за квартиру. Но все же они вели обеспеченный образ жизни: жили в Кларибеле в Нью-Йорке, швыряли деньгами направо и налево. Считалось, что это была счастливая супружеская пара. Их квартира выглядела как довольно уютное гнездышко. О'кей. В конце прошлого года Грэнворт Эймс провел крупную игру и в результате этой операции получил прибыль в четверть миллиона. Теперь парень стал при деньгах.
Очевидно, после долгих размышлений он пришел к заключению, что хватит ему этих взлетов и падений на бирже, нужно наконец стать благоразумным и некоторую часть прибыли придержать. 50 000 долларов он положил в банк на чековую книжку, а на остальные 200 000 купил государственные облигации. Принес в контору, положил в конверт, запечатал, вызвал по телефону своего адвоката и сказал, что этот пакет должен быть передан его жене, Генриетте Эймс. Он думал, что, если передаст деньги ей, они будут в большей сохранности. Она дама бережливая и не позволит ему слишком быстро растрясти их.
Адвокат, наверное, был удивлен такому заявлению Грэнворта, но в конце концов порадовался, что у Грэнворта проснулся здравый смысл. Поэтому он оформил все на имя Генриетты Эймс, и облигации, кстати, были самые настоящие, а не липовые.
О'кей. Грэнворт находился на вершине счастья: у него красавица жена — говорят, что Генриетта Эймс действительно роскошная беби, — на чековой книжке у него 50 000 долларов. Он никому ничего не должен, и вообще все в полном порядке.
Создается впечатление, что Грэнворт действительно образумился Он даже решил купить себе страховку. Грэнворт к этому времени уже был застрахован во «Второй Национальной Корпорации», но решил увеличить сумму страховки до ежегодного взноса в 30 000 долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22