Не дозрел ещё.
Михаил поднял голову и, подозрительно посмотрев на него, спросил:
— Ты не выспался сегодня, что ли?
— Я не могу завести себе Таньку и Сашку. Без любви не могу этого делать.
— Так влюбись. Посмотри сколько девчонок вокруг. Ведь любая не то что пойдёт, побежит за тебя замуж. Только свистни.
— Любую мне не надо. Мне нужна та, которая замужем. А она замужем за таким павлином, что мне с ним тягаться бесполезно, будь у меня хоть три звезды героя. — Олег сделал паузу и продолжал, вздохнув: — Была у меня недавно женщина. Она могла отвлечь от этой страшной напасти, которая преследует уже несколько лет. Но и эта женщина бросила меня. Между прочим, бросила уже после того, как присвоили звание. А ты говоришь: любая побежит… Оказывается, ни черта не любая.
— Это ты имеешь в виду ту женщину, которая жила по соседству в Зорино?
— А ты откуда знаешь?
— Дед рассказывал.
— Она самая.
— Но ты даёшь… стране угля. Мелкого, но много. Она же на пятнадцать лет тебя старше.
— Ну и что. С ней я забывал о Марине.
— Ага, значит твою любовь, которая замужем за павлином, зовут Марина?
Олег кивнул.
— Да, — сказал Михаил. — Не зря говорят: не та баба опасна, которая держит за…. а которая за душу. Значит, Марина держит тебя за душу, а соседка — за… Так тогда лучше уж соседка. Как более безопасная. Куда она девалась?
— Уехала куда-то. Не оставила адреса.
— И нельзя найти?
— Можно. Но надо целый год сидеть в Трускавце и ждать, когда она приедет туда лечиться. У неё больные почки. Она там лечится ежегодно.
— Да, брат, с тобой не соскучишься. Олег усмехнулся.
— Чёрт его знает, что тебе посоветовать, — сказал Михаил.
— Посоветуй быть счастливым — в таком вот положении.
— Чего тут советовать. Ясно, что без Марины полного счастья не будет. И, значит, надо за неё биться, драться изо всех сил.
— Как?
— Умом, конечно. Не кулаками же. Олег вздохнул. Почесал затылок.
— Ты вот что, — сказал Михаил. — Съезди в Иркутск и разберись со своим институтом. Время сейчас работает на тебя. И очень здорово работает. А знаешь почему? Потому что тебе не надо добиваться славы и признания. Все это у тебя уже есть с избытком. Не хватает всего лишь ерунды — поплавка. Диплома о высшем образовании. О получении поплавка сейчас и позаботься в первую очередь.
— А вдруг заставят пересдавать экзамен.
— А ты съезди, узнай обстановку.
Тут малыш, сидевший за спиной Михаила, вдруг заплакал.
— Что ж, я могу съездить, — сказал Олег, успокоившись. — Посмотрим, что скажут.
— А вот съезди-ка, съезди! — ответил Михаил, повернулся к сыну. — Ну чего пищишь? Ах, что ты наделал!
Михаил поднял сына с подмоченного чехла дивана и прошёлся с ним по комнате.
— Вот так, брат, — сказал он, обращаясь к Олегу, стоявшему в задумчивости посреди комнаты. — Пока жива-здорова твоя Марина, надежда есть. Вот если она умрёт, тогда… — Михаил развёл руками. — Понял теперь в чём смысл жизни?
— Понял.
— Ну так посиди с Сашкой, а я схожу за водой и затоплю печку. — Михаил посадил малыша в кроватку.
— Не беспокойся, я сделаю, — сказал Олег и пошёл за дровами. Оба они, занимаясь домашними делами, были в приподнятом настроений.
XIV
На другой день после ареста Вадима Марина родила девочку. Заранее у них было условлено, что если будет девочка, то назовут её Ларисой. Марина не изменила своего решения. Через несколько часов она уже привыкла к мысли, что у неё теперь есть дочурка Ларочка, и часто повторяла про себя близкое сердцу имя.
Когда день прошёл и наступил вечер, Марина подозвала дежурную сестру, которая перед уходом со смены случайно зашла в палату и спросила: не звонил ли кто относительно её. Та ответила отрицательно. Марине показалось это странным, и она уже поздно вечером спросила другую дежурную сестру о том же. И та ответила то же самое.
Загадочное молчание мужа и свекрови, которые с такой заботливостью отвезли её в больницу, тревожило её. Она несколько раз просыпалась среди ночи, решалась попросить сестру, чтобы та позвонила на квартиру Пономарёвых, но тут же отказывалась от этой мысли и клялась себе, что ни за что первая этого не сделает. В ожидании и догадках прошёл весь следующий день. Она теперь больше думала о своей родной матери и жалела, что не успела предупредить её вовремя. Наконец, вечером ей сообщили, что звонила какая-то женщина и справлялась о дне выписки. Потом как-то прислали ей одеяльце с простынкой, чтобы завернуть ребёнка, и после уж, до той минуты, пока она не выписалась из больницы никто из близких не поддерживал с нею никакой связи.
Когда Марина одетая и с ребёнком на руках вышла в приёмную комнату, она увидела Екатерину Львовну, одиноко сидевшую там. Екатерина Львовна поднялась ей навстречу.
— Здравствуй, — сказала она изменившимся, тихим голосом. — Как себя чувствуешь?
— Здравствуйте. Не стоит беспокоиться, — сухо ответила Марина. Она остановилась и глядела на свекровь с каким-то неестественным, каменным выражением лица.
Екатерина Львовна, потупив взор, отвернулась и согбенная молча вышла на улицу. Марина вышла следом за ней и совершенно была удивлена, когда, окинув взглядом пустынную улицу, не обнаружила на ней великолепного лимузина, на котором её доставили сюда.
— Дай, я понесу, — сказала Екатерина Львовна.
— Ничего, я донесу сама, — ответила Марина по-прежнему сухо.
Екатерина Львовна измерила её уставшими, покрасневшими от слёз и бессонницы глазами и отвернулась. Они молча шли до самого дома.
«Какая! Хороша невестка! — думала Екатерина Львовна. — Даже ни о чём не спросит. Неужели она считает, что Вадим мог забыть про неё в такие дни, если бы был на свободе? Что будет с ним? Что будет с ребёнком?»
Екатерина Львовна тяжко-тяжко вздохнула и с досады стала ломать себе пальцы.
«Притащилась одна и даже не взглянула на свою внучку, — думала Марина, не замечая волнения свекрови. — Чем объяснить? Ни о ребёнке, ни о Вадиме ни слова. Идёт и молчит, как в рот воды набрала. Тот хлюст по такому случаю мог бы отпроситься с работы. Не звонил ни разу. Наверное, запил с горя, что дочь родилась. Он ведь сына хотел. А! Чёрт с ним. Я ни о чём никого не буду спрашивать. Плевать мне на всех на вас. Посмотрим, как он будет вести себя дальше и относиться к ребёнку. В случае чего, поставлю крест. Обойдусь и без вас», — думала она, прижимая к себе ребёнка. В эти минуты она казалась неумолимой. Набегавший ветерок, слегка трепавший волосы, выбившиеся из-под белого платка, и конец его, закинутый за плечо, как-то особенно подчёркивал решительность выражения её лица.
Когда подошли к квартире, Екатерина Львовна молча пропустила Марину впереди себя. Марина прошла в свою комнату и положила ребёнка на диван. Она приоткрыла одеяло. Дочка спала.
— Бедненькая малышка, — сказала Марина по-матерински ласково. — Забыл про нас непутёвый папа.
Она прошла в прихожую раздеться. Вернулась в ту же минуту. Села на диван рядом с ребёнком и стала разматывать одеяло и простынку.
— Спит? — спросила Екатерина Львовна, не слышно появившаяся в комнате в своём домашнем халате. Она смотрела на внучку очень грустными глазами, и вид её показался Марине настолько измученным, что она, взглянув на неё, почувствовала невольную жалость к ней. Тут только она заметила, что Екатерина Львовна сильно постарела я похудела за эти дни. «Бог мой! Она как выжатый лимон, — подумала Марина. — Что с ней?» Екатерина Львовна и Марина встретились взглядами. Несколько мгновений молча смотрели друг на дружку: свекровь все с тем же мученическим выражением, невестка — вопросительно. Екатерина Львовна сказала, вздохнув: «Вот так, Мариночка. Такие наши дела», — и, печально склонив голову набок, отвела взгляд на ребёнка. Марина почувствовала неладное.
— Где Вадим? — спросила она.
Екатерина Львовна вместо ответа разрыдалась и беспомощно опустилась на стул.
— Что с ним? — вновь спросила Марина с нескрываемой тревогой в голосе.
— Несчастье, Мариночка… несчастье у нас… большое, — ответила Екатерина Львовна, рыдая. Она вынула платочек из кармана и, вытирая глаза, прибавила, захлёбываясь горем. — Арестовали Вадима…
Марина молча смотрела на свекровь, ожидая объяснений. Екатерина Львовна кое-как объяснила, что произошло, и Марина поняла, в каком положении оказались она и её дочурка.
— Он на это только и был способен, — сказала она, поднявшись с дивана. В сильном возбуждении пройдясь по комнате, добавила: — Пошлый развратник.
Екатерина Львовна, озлобившись, вскочила со стула.
— Ну, знаешь? — вскричала она. — Он твой муж!
— Муж! — с горькой иронией подхватила Марина. — О чём только думал этот муж…
— Он не умышленно это сделал. Дикая случайность. Он не виноват.
— Конечно! Виноват всегда кто угодно, только не он!
— Он порядочнее тебя! — громко сказала Екатерина Львовна, ткнув на Марину пальцем и, резко повернувшись, хотела выйти.
— Порядочные люди не сидят по тюрьмам, а воспитывают своих детей! — бросила ей вслед Марина.
Вдруг дверь в комнату открылась и вошёл Георгий Антонович. Лицо его было сурово. Шляпа сдвинута назад, пальто распахнуто.
— Что вы подняли базар? — сказал он грубо и бросил взгляд на диван, на котором лежал ребёнок, кряхтя и перебирая кривыми ножками.
Марина вспомнила, что Надо кормить дочь и взяла её себе на руки.
— Что произошло? — спросил Георгий Антонович, обращаясь к жене.
— Я не знала, что она такая людоедка, — ответила Екатерина Львовна, впившись ненавидящими глазами в невестку, севшую с ребёнком на дивам спиной к ним и вынимавшую грудь из лифчика.
— Перестань, — сказал Георгий Антонович. — Не можешь разговаривать по-человечески, выйди.
— Что с нею говорить! За такие слова её следовало бы вышвырнуть отсюда вон. Жаль ребёнка.
— Я сама уйду, — ответила Марина, не меняя пренебрежительной к хозяевам позы. — Завтра же уеду в Красноярск. — Она повернулась к ним лицом: — Во всяком случае с вами жить не собираюсь.
— Успокойтесь, — сказал Георгий Антонович. — Не справляйте панихиду раньше времени. — Повернувшись к выходу, кивнул жене. Она поплелась за ним в прихожую.
— Что это значит? — спросила Екатерина Львовна, когда он снимал пальто и шляпу.
Георгий Антонович снова позвал её кивком головы в свою комнату. Там он, усевшись в кресло и усадив её напротив себя, прежде сделал упрёк, что она напрасно поссорилась с Мариной, которая теперь может испортить дело. Дело же состояло в следующем. Сослуживцы Георгия Антоновича по тресту узнали, что стряслось в семье Пономарёвых, и однажды несколько человек, для которых управляющий был особенно уважаемым человеком, пришли к нему в кабинет и заявили о своём желании помочь вызволить Вадима из неволи или на худой конец смягчить ему наказание. Георгию Антоновичу был неприятен этот разговор, и он попросил оставить его в покое. Они, однако же, не ушли и стали убеждать его, что Вадим не злоумышленник, а жертва случая, и следовательно, можно добиваться взятия его на поруки. На первый взгляд затея бесперспективная. Даже дикая. Ну а если поглубже разобраться. Вникнуть в суть. Можно чего-нибудь и добиться. Логика у сострадальцев проста: дворника всё равно не воскресишь. Так зачем же ещё и коверкать жизнь молодому человеку? Ведь он же действительно не злоумышленник. И не имеет ничего общего с преступным миром. Он жертва идиотского случая. Зачем его губить? Зачем губить чудесную молодую семью? Сострадальцы, руководствуясь гуманной логикой, твёрдо решили поднять на это дело весь коллектив треста и коллектив конструкторского бюро завода, где работал Вадим. Заявили, что если потребуется, дойдут до Верховного Совета. Дань уважения, отданная Георгию Антоновичу в столь трудное для него время, тронула его очень, но он тем не менее стал категорически отказываться от этой затеи и просил всех не беспокоиться, хотя сам в душе был не против испробовать этот шаг. Люди понимали его и, уходя из кабинета, сказали, что их долг помочь ему, и они это сделают. И дело завернулось не на шутку. Уже на другой день кто-то из трестовских был у следователя и узнал от него, что Вадим во всём признался и глубоко раскаивается в содеянном. Это было на пользу. Кто-то пошёл на место работы Вадима и там упросил председателя профкома провести собрание. Собрание тоже руководствовалось гуманной логикой и просило выдать Вадима на поруки. Целый коллектив, руководимый отцом Вадима, поддерживал эту просьбу, сочинив на имя прокурора бумагу, в которой усиленно были выделены места, касающиеся трезвого поведения, образованности, интеллигентности, честности, порядочности всего семейства Пономарёвых, уважения и авторитета отца, а также того, что Вадим недавно лишь сам стал отцом и тяжело переживает оторванность свою от семьи. Под бумагой поставили свои имена многие работники треста. С выпиской протокола собрания и этой бумагой несколько человек, близких Георгию Антоновичу товарищей по работе, ходили к прокурору, который дал санкцию на арест Вадима. Тот сказал что не отменит своего решения и делегация, возмутившись, пошла жаловаться на бюрократа редактору областной газеты. Редактор внимательно выслушал всех, попросил написать коллективное письмо в редакцию и пообещал подключить журналиста. Обо всём этом и рассказал Георгий Антонович жене, ещё раз упрекнув её в том, что она напрасно поссорилась с Мариной, так как журналист может нагрянуть с беседой к ним. А от позиции его в этом вопросе очень многое может зависеть.
— Нашли время ругаться, — сказал с упрёком Георгий Антонович. — Надо помириться с нею и ко всему её подготовить.
Екатерина Львовна, слушая, всё время молчала и тут не стала оправдываться, а только безнадёжно махнула рукой. Она спросила мужа, как скоро будет отправлено письмо в редакцию. Георгий Антонович ответил, что его заместитель по хозяйственной части, организовавший всю эту заваруху, сказал ему, что сегодня будто бы это письмо было передано лично им в руки редактору.
— А будет польза от этого? — спросила Екатерина Львовна.
— Трудно сказать, — отвечал Георгий Антонович озабоченно. — Если не помогут, то боюсь, как бы не было хуже.
— Так отказаться надо! — воскликнула Екатерина Львовна, вдруг испугавшись.
— Я разговаривал с прокурором области, — сказал Георгий Антонович. — Среди форм защиты есть такая выгодно привлечь к делу общественное мнение. Это последний шанс. Иначе — суд.
Екатерина Львовна ахнула, и закусив губу, страдальчески прикрыла глаза и закачала головой.
XV
Олег все откладывал и откладывал поездку в Иркутск. Боялся, что в институте сразу могут устроить собеседование и копнуть багаж знаний. А багаж слабоват. За год много подзабыл. И решил сначала как следует подковаться, а потом уже ехать. Ему хотелось подковаться не только в вопросах математики и физики, но и в вопросах политики, литературы и искусства, знать что нового в науке и технике. Он просматривал все, какие приходили в местную библиотеку журналы и газеты. Художественную литературу читал ежедневно, но перед сном. Раз в неделю, в воскресенье позволял себе кино и партию в шахматы с Михаилом.
В первомайские праздники Олег не терял даром время. Он, как китаец, не признавал праздников. Первого мая с утра сел за учебники и занимался до обеда. После обеда сел играть в шахматы с Михаилом и между прочим спросил, к кому в Новопашинской школе можно обратиться за консультацией по математике. Партнёр переглянулся с молодой хозяйкой, которая села подле них с рукоделием (недовязанным свитером), и стал гадать:
— Математичка, — сказал он, — однако всё та же — Анна Степановна, у которой прошлого лета пожар случился?
Валентина сомнительно покачала головой и сказала, что Анны Степановны и след простыл, в школе теперь работает какая-то другая, молодая математичка.
— Постой, — сказала вдруг она. — А я видела сегодня одного человека. Он может помочь.
— Кто такой?
— Добровольский.
— Чего он тут? — сказал Михаил, поднимаясь из-за стола. Он рысцой подошёл к радиоприёмнику, стоявшему в углу комнаты, и убавил громкость (в это время транслировалась демонстрация из Москвы).
— На праздник приехал. Первый раз, что ли? — сказала Валентина.
— А где ты его видела? — спросил Михаил, усаживаясь на своё место.
— Когда из магазина шла. У клуба с врачихой стоял.
— Ну, тогда он. Свидания у него с врачихой всегда у клуба.
— Да он, он! — уверенно сказала Валентина. — Я что не знаю его? Кто тут с такой гривой ходит ещё: — хоть и далеко он был, а я узнала его по волосам и по…
— Добро, — прервал Михаил и повернулся лицом к Олегу. — Вот что, братуха, тут есть у нас один чучмек, за врачихой ухаживает…
— Пошёл городить, — недовольно проговорила Валентина.
— А что я сказал такого? — удивился Михаил, оборачиваясь к ней. — Что, не правду говорю? Как приедет всё время под окнами больницы лазит…
Валентина ткнула мужа в бок кулаком и строго на него посмотрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Михаил поднял голову и, подозрительно посмотрев на него, спросил:
— Ты не выспался сегодня, что ли?
— Я не могу завести себе Таньку и Сашку. Без любви не могу этого делать.
— Так влюбись. Посмотри сколько девчонок вокруг. Ведь любая не то что пойдёт, побежит за тебя замуж. Только свистни.
— Любую мне не надо. Мне нужна та, которая замужем. А она замужем за таким павлином, что мне с ним тягаться бесполезно, будь у меня хоть три звезды героя. — Олег сделал паузу и продолжал, вздохнув: — Была у меня недавно женщина. Она могла отвлечь от этой страшной напасти, которая преследует уже несколько лет. Но и эта женщина бросила меня. Между прочим, бросила уже после того, как присвоили звание. А ты говоришь: любая побежит… Оказывается, ни черта не любая.
— Это ты имеешь в виду ту женщину, которая жила по соседству в Зорино?
— А ты откуда знаешь?
— Дед рассказывал.
— Она самая.
— Но ты даёшь… стране угля. Мелкого, но много. Она же на пятнадцать лет тебя старше.
— Ну и что. С ней я забывал о Марине.
— Ага, значит твою любовь, которая замужем за павлином, зовут Марина?
Олег кивнул.
— Да, — сказал Михаил. — Не зря говорят: не та баба опасна, которая держит за…. а которая за душу. Значит, Марина держит тебя за душу, а соседка — за… Так тогда лучше уж соседка. Как более безопасная. Куда она девалась?
— Уехала куда-то. Не оставила адреса.
— И нельзя найти?
— Можно. Но надо целый год сидеть в Трускавце и ждать, когда она приедет туда лечиться. У неё больные почки. Она там лечится ежегодно.
— Да, брат, с тобой не соскучишься. Олег усмехнулся.
— Чёрт его знает, что тебе посоветовать, — сказал Михаил.
— Посоветуй быть счастливым — в таком вот положении.
— Чего тут советовать. Ясно, что без Марины полного счастья не будет. И, значит, надо за неё биться, драться изо всех сил.
— Как?
— Умом, конечно. Не кулаками же. Олег вздохнул. Почесал затылок.
— Ты вот что, — сказал Михаил. — Съезди в Иркутск и разберись со своим институтом. Время сейчас работает на тебя. И очень здорово работает. А знаешь почему? Потому что тебе не надо добиваться славы и признания. Все это у тебя уже есть с избытком. Не хватает всего лишь ерунды — поплавка. Диплома о высшем образовании. О получении поплавка сейчас и позаботься в первую очередь.
— А вдруг заставят пересдавать экзамен.
— А ты съезди, узнай обстановку.
Тут малыш, сидевший за спиной Михаила, вдруг заплакал.
— Что ж, я могу съездить, — сказал Олег, успокоившись. — Посмотрим, что скажут.
— А вот съезди-ка, съезди! — ответил Михаил, повернулся к сыну. — Ну чего пищишь? Ах, что ты наделал!
Михаил поднял сына с подмоченного чехла дивана и прошёлся с ним по комнате.
— Вот так, брат, — сказал он, обращаясь к Олегу, стоявшему в задумчивости посреди комнаты. — Пока жива-здорова твоя Марина, надежда есть. Вот если она умрёт, тогда… — Михаил развёл руками. — Понял теперь в чём смысл жизни?
— Понял.
— Ну так посиди с Сашкой, а я схожу за водой и затоплю печку. — Михаил посадил малыша в кроватку.
— Не беспокойся, я сделаю, — сказал Олег и пошёл за дровами. Оба они, занимаясь домашними делами, были в приподнятом настроений.
XIV
На другой день после ареста Вадима Марина родила девочку. Заранее у них было условлено, что если будет девочка, то назовут её Ларисой. Марина не изменила своего решения. Через несколько часов она уже привыкла к мысли, что у неё теперь есть дочурка Ларочка, и часто повторяла про себя близкое сердцу имя.
Когда день прошёл и наступил вечер, Марина подозвала дежурную сестру, которая перед уходом со смены случайно зашла в палату и спросила: не звонил ли кто относительно её. Та ответила отрицательно. Марине показалось это странным, и она уже поздно вечером спросила другую дежурную сестру о том же. И та ответила то же самое.
Загадочное молчание мужа и свекрови, которые с такой заботливостью отвезли её в больницу, тревожило её. Она несколько раз просыпалась среди ночи, решалась попросить сестру, чтобы та позвонила на квартиру Пономарёвых, но тут же отказывалась от этой мысли и клялась себе, что ни за что первая этого не сделает. В ожидании и догадках прошёл весь следующий день. Она теперь больше думала о своей родной матери и жалела, что не успела предупредить её вовремя. Наконец, вечером ей сообщили, что звонила какая-то женщина и справлялась о дне выписки. Потом как-то прислали ей одеяльце с простынкой, чтобы завернуть ребёнка, и после уж, до той минуты, пока она не выписалась из больницы никто из близких не поддерживал с нею никакой связи.
Когда Марина одетая и с ребёнком на руках вышла в приёмную комнату, она увидела Екатерину Львовну, одиноко сидевшую там. Екатерина Львовна поднялась ей навстречу.
— Здравствуй, — сказала она изменившимся, тихим голосом. — Как себя чувствуешь?
— Здравствуйте. Не стоит беспокоиться, — сухо ответила Марина. Она остановилась и глядела на свекровь с каким-то неестественным, каменным выражением лица.
Екатерина Львовна, потупив взор, отвернулась и согбенная молча вышла на улицу. Марина вышла следом за ней и совершенно была удивлена, когда, окинув взглядом пустынную улицу, не обнаружила на ней великолепного лимузина, на котором её доставили сюда.
— Дай, я понесу, — сказала Екатерина Львовна.
— Ничего, я донесу сама, — ответила Марина по-прежнему сухо.
Екатерина Львовна измерила её уставшими, покрасневшими от слёз и бессонницы глазами и отвернулась. Они молча шли до самого дома.
«Какая! Хороша невестка! — думала Екатерина Львовна. — Даже ни о чём не спросит. Неужели она считает, что Вадим мог забыть про неё в такие дни, если бы был на свободе? Что будет с ним? Что будет с ребёнком?»
Екатерина Львовна тяжко-тяжко вздохнула и с досады стала ломать себе пальцы.
«Притащилась одна и даже не взглянула на свою внучку, — думала Марина, не замечая волнения свекрови. — Чем объяснить? Ни о ребёнке, ни о Вадиме ни слова. Идёт и молчит, как в рот воды набрала. Тот хлюст по такому случаю мог бы отпроситься с работы. Не звонил ни разу. Наверное, запил с горя, что дочь родилась. Он ведь сына хотел. А! Чёрт с ним. Я ни о чём никого не буду спрашивать. Плевать мне на всех на вас. Посмотрим, как он будет вести себя дальше и относиться к ребёнку. В случае чего, поставлю крест. Обойдусь и без вас», — думала она, прижимая к себе ребёнка. В эти минуты она казалась неумолимой. Набегавший ветерок, слегка трепавший волосы, выбившиеся из-под белого платка, и конец его, закинутый за плечо, как-то особенно подчёркивал решительность выражения её лица.
Когда подошли к квартире, Екатерина Львовна молча пропустила Марину впереди себя. Марина прошла в свою комнату и положила ребёнка на диван. Она приоткрыла одеяло. Дочка спала.
— Бедненькая малышка, — сказала Марина по-матерински ласково. — Забыл про нас непутёвый папа.
Она прошла в прихожую раздеться. Вернулась в ту же минуту. Села на диван рядом с ребёнком и стала разматывать одеяло и простынку.
— Спит? — спросила Екатерина Львовна, не слышно появившаяся в комнате в своём домашнем халате. Она смотрела на внучку очень грустными глазами, и вид её показался Марине настолько измученным, что она, взглянув на неё, почувствовала невольную жалость к ней. Тут только она заметила, что Екатерина Львовна сильно постарела я похудела за эти дни. «Бог мой! Она как выжатый лимон, — подумала Марина. — Что с ней?» Екатерина Львовна и Марина встретились взглядами. Несколько мгновений молча смотрели друг на дружку: свекровь все с тем же мученическим выражением, невестка — вопросительно. Екатерина Львовна сказала, вздохнув: «Вот так, Мариночка. Такие наши дела», — и, печально склонив голову набок, отвела взгляд на ребёнка. Марина почувствовала неладное.
— Где Вадим? — спросила она.
Екатерина Львовна вместо ответа разрыдалась и беспомощно опустилась на стул.
— Что с ним? — вновь спросила Марина с нескрываемой тревогой в голосе.
— Несчастье, Мариночка… несчастье у нас… большое, — ответила Екатерина Львовна, рыдая. Она вынула платочек из кармана и, вытирая глаза, прибавила, захлёбываясь горем. — Арестовали Вадима…
Марина молча смотрела на свекровь, ожидая объяснений. Екатерина Львовна кое-как объяснила, что произошло, и Марина поняла, в каком положении оказались она и её дочурка.
— Он на это только и был способен, — сказала она, поднявшись с дивана. В сильном возбуждении пройдясь по комнате, добавила: — Пошлый развратник.
Екатерина Львовна, озлобившись, вскочила со стула.
— Ну, знаешь? — вскричала она. — Он твой муж!
— Муж! — с горькой иронией подхватила Марина. — О чём только думал этот муж…
— Он не умышленно это сделал. Дикая случайность. Он не виноват.
— Конечно! Виноват всегда кто угодно, только не он!
— Он порядочнее тебя! — громко сказала Екатерина Львовна, ткнув на Марину пальцем и, резко повернувшись, хотела выйти.
— Порядочные люди не сидят по тюрьмам, а воспитывают своих детей! — бросила ей вслед Марина.
Вдруг дверь в комнату открылась и вошёл Георгий Антонович. Лицо его было сурово. Шляпа сдвинута назад, пальто распахнуто.
— Что вы подняли базар? — сказал он грубо и бросил взгляд на диван, на котором лежал ребёнок, кряхтя и перебирая кривыми ножками.
Марина вспомнила, что Надо кормить дочь и взяла её себе на руки.
— Что произошло? — спросил Георгий Антонович, обращаясь к жене.
— Я не знала, что она такая людоедка, — ответила Екатерина Львовна, впившись ненавидящими глазами в невестку, севшую с ребёнком на дивам спиной к ним и вынимавшую грудь из лифчика.
— Перестань, — сказал Георгий Антонович. — Не можешь разговаривать по-человечески, выйди.
— Что с нею говорить! За такие слова её следовало бы вышвырнуть отсюда вон. Жаль ребёнка.
— Я сама уйду, — ответила Марина, не меняя пренебрежительной к хозяевам позы. — Завтра же уеду в Красноярск. — Она повернулась к ним лицом: — Во всяком случае с вами жить не собираюсь.
— Успокойтесь, — сказал Георгий Антонович. — Не справляйте панихиду раньше времени. — Повернувшись к выходу, кивнул жене. Она поплелась за ним в прихожую.
— Что это значит? — спросила Екатерина Львовна, когда он снимал пальто и шляпу.
Георгий Антонович снова позвал её кивком головы в свою комнату. Там он, усевшись в кресло и усадив её напротив себя, прежде сделал упрёк, что она напрасно поссорилась с Мариной, которая теперь может испортить дело. Дело же состояло в следующем. Сослуживцы Георгия Антоновича по тресту узнали, что стряслось в семье Пономарёвых, и однажды несколько человек, для которых управляющий был особенно уважаемым человеком, пришли к нему в кабинет и заявили о своём желании помочь вызволить Вадима из неволи или на худой конец смягчить ему наказание. Георгию Антоновичу был неприятен этот разговор, и он попросил оставить его в покое. Они, однако же, не ушли и стали убеждать его, что Вадим не злоумышленник, а жертва случая, и следовательно, можно добиваться взятия его на поруки. На первый взгляд затея бесперспективная. Даже дикая. Ну а если поглубже разобраться. Вникнуть в суть. Можно чего-нибудь и добиться. Логика у сострадальцев проста: дворника всё равно не воскресишь. Так зачем же ещё и коверкать жизнь молодому человеку? Ведь он же действительно не злоумышленник. И не имеет ничего общего с преступным миром. Он жертва идиотского случая. Зачем его губить? Зачем губить чудесную молодую семью? Сострадальцы, руководствуясь гуманной логикой, твёрдо решили поднять на это дело весь коллектив треста и коллектив конструкторского бюро завода, где работал Вадим. Заявили, что если потребуется, дойдут до Верховного Совета. Дань уважения, отданная Георгию Антоновичу в столь трудное для него время, тронула его очень, но он тем не менее стал категорически отказываться от этой затеи и просил всех не беспокоиться, хотя сам в душе был не против испробовать этот шаг. Люди понимали его и, уходя из кабинета, сказали, что их долг помочь ему, и они это сделают. И дело завернулось не на шутку. Уже на другой день кто-то из трестовских был у следователя и узнал от него, что Вадим во всём признался и глубоко раскаивается в содеянном. Это было на пользу. Кто-то пошёл на место работы Вадима и там упросил председателя профкома провести собрание. Собрание тоже руководствовалось гуманной логикой и просило выдать Вадима на поруки. Целый коллектив, руководимый отцом Вадима, поддерживал эту просьбу, сочинив на имя прокурора бумагу, в которой усиленно были выделены места, касающиеся трезвого поведения, образованности, интеллигентности, честности, порядочности всего семейства Пономарёвых, уважения и авторитета отца, а также того, что Вадим недавно лишь сам стал отцом и тяжело переживает оторванность свою от семьи. Под бумагой поставили свои имена многие работники треста. С выпиской протокола собрания и этой бумагой несколько человек, близких Георгию Антоновичу товарищей по работе, ходили к прокурору, который дал санкцию на арест Вадима. Тот сказал что не отменит своего решения и делегация, возмутившись, пошла жаловаться на бюрократа редактору областной газеты. Редактор внимательно выслушал всех, попросил написать коллективное письмо в редакцию и пообещал подключить журналиста. Обо всём этом и рассказал Георгий Антонович жене, ещё раз упрекнув её в том, что она напрасно поссорилась с Мариной, так как журналист может нагрянуть с беседой к ним. А от позиции его в этом вопросе очень многое может зависеть.
— Нашли время ругаться, — сказал с упрёком Георгий Антонович. — Надо помириться с нею и ко всему её подготовить.
Екатерина Львовна, слушая, всё время молчала и тут не стала оправдываться, а только безнадёжно махнула рукой. Она спросила мужа, как скоро будет отправлено письмо в редакцию. Георгий Антонович ответил, что его заместитель по хозяйственной части, организовавший всю эту заваруху, сказал ему, что сегодня будто бы это письмо было передано лично им в руки редактору.
— А будет польза от этого? — спросила Екатерина Львовна.
— Трудно сказать, — отвечал Георгий Антонович озабоченно. — Если не помогут, то боюсь, как бы не было хуже.
— Так отказаться надо! — воскликнула Екатерина Львовна, вдруг испугавшись.
— Я разговаривал с прокурором области, — сказал Георгий Антонович. — Среди форм защиты есть такая выгодно привлечь к делу общественное мнение. Это последний шанс. Иначе — суд.
Екатерина Львовна ахнула, и закусив губу, страдальчески прикрыла глаза и закачала головой.
XV
Олег все откладывал и откладывал поездку в Иркутск. Боялся, что в институте сразу могут устроить собеседование и копнуть багаж знаний. А багаж слабоват. За год много подзабыл. И решил сначала как следует подковаться, а потом уже ехать. Ему хотелось подковаться не только в вопросах математики и физики, но и в вопросах политики, литературы и искусства, знать что нового в науке и технике. Он просматривал все, какие приходили в местную библиотеку журналы и газеты. Художественную литературу читал ежедневно, но перед сном. Раз в неделю, в воскресенье позволял себе кино и партию в шахматы с Михаилом.
В первомайские праздники Олег не терял даром время. Он, как китаец, не признавал праздников. Первого мая с утра сел за учебники и занимался до обеда. После обеда сел играть в шахматы с Михаилом и между прочим спросил, к кому в Новопашинской школе можно обратиться за консультацией по математике. Партнёр переглянулся с молодой хозяйкой, которая села подле них с рукоделием (недовязанным свитером), и стал гадать:
— Математичка, — сказал он, — однако всё та же — Анна Степановна, у которой прошлого лета пожар случился?
Валентина сомнительно покачала головой и сказала, что Анны Степановны и след простыл, в школе теперь работает какая-то другая, молодая математичка.
— Постой, — сказала вдруг она. — А я видела сегодня одного человека. Он может помочь.
— Кто такой?
— Добровольский.
— Чего он тут? — сказал Михаил, поднимаясь из-за стола. Он рысцой подошёл к радиоприёмнику, стоявшему в углу комнаты, и убавил громкость (в это время транслировалась демонстрация из Москвы).
— На праздник приехал. Первый раз, что ли? — сказала Валентина.
— А где ты его видела? — спросил Михаил, усаживаясь на своё место.
— Когда из магазина шла. У клуба с врачихой стоял.
— Ну, тогда он. Свидания у него с врачихой всегда у клуба.
— Да он, он! — уверенно сказала Валентина. — Я что не знаю его? Кто тут с такой гривой ходит ещё: — хоть и далеко он был, а я узнала его по волосам и по…
— Добро, — прервал Михаил и повернулся лицом к Олегу. — Вот что, братуха, тут есть у нас один чучмек, за врачихой ухаживает…
— Пошёл городить, — недовольно проговорила Валентина.
— А что я сказал такого? — удивился Михаил, оборачиваясь к ней. — Что, не правду говорю? Как приедет всё время под окнами больницы лазит…
Валентина ткнула мужа в бок кулаком и строго на него посмотрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49