— Ну, что у вас тут опять случилось? — спросил Пафнутьев, пройдя вслед за Фердолевским в кабинет. Здесь тоже были признаки разрушения — ввалившаяся внутрь дверь, сорванные шторы, рухнувшая люстра из хрусталя — видимо, немало потратил банкир денег, чтобы создать в своем гнезде обстановку уюта, благонадежности.— Сами видите, — Фердолевский развел руки в стороны и окинул взглядом следы разрушения. — Громят нашего брата банкира. Видимо, таким образом добиваются социальной справедливости. — Фердолевский попытался уколоть Пафнутьева как представителя официальной власти.— Вы что, в самом деле думаете, что взрыв устроили старушки, которых вы ограбили?— Мы ограбили?!— Константин Константинович, — медленно произнес Пафнутьев, и пока выговаривал длинное, слишком длинное имя-отчество Фердолевского, тот успокоился и немного остыл. — Не будем о старушках, не будем о грабежах... Поговорим о взрыве. Когда это случилось?— Ну... Теперь уже больше часа назад.— Кто пострадал?— Я. Больше никто. Взрыв произошел, когда все уже покинули помещение. Секретарша уходит в пять, в других отделах могут задержаться... Где-то в половине шестого и бабахнуло.— Значит, убытки только материальные?— А репутация?! Павел Николаевич, а репутация? Теперь все будут знать, что это банк, который иногда взрывается! Представляете?— Думаю, основных клиентов не лишитесь.— Почему вы так решили?— Потому что ваши основные клиенты больше всего ценят доверительность отношений, ну и прочие мелкие подробности, о которых мы с вами знаем, но говорить не будем.— Нет, отчего же! — в запальчивости воскликнул Фердолевский, но тут же смолк, поняв, что в самом деле не стоит обострять эту тему.— А потому, Константин Константинович, — Пафнутьев произносил это имя старательно, выговаривая каждый слог, — что ваши отношения с основными клиентами носят криминальный характер. И только общая неразбериха в стране позволяет вам не только существовать, но и процветать.— Это вы называете процветанием?! — Фердолевский опять развел руки в стороны.— Как вы думаете, кто это сделал? — спросил Пафнутьев.— Понятия не имею! — Фердолевский взял со стола газету, скомкал ее и вытер со стола пыль. Комок был жестким, по столу скользил с неприятным скрипом, и Пафнутьев весь содрогнулся от этого звука. Фердолевский сел за громадный черный стол, выбросил вперед руку, чтобы показался манжет рубашки, и подпер пальцем щеку, изобразив скорбь и растерянность.— На прошлой неделе у вас была назначена встреча с Вовчиком, — Пафнутьев сознательно назвал того воровской кличкой, сразу давая понять банкиру, что знает о его связях. — Вы на встречу не явились. Пока Вовчик вас ожидал, его обстреляли... Один человек убит, второй тяжело ранен. Вы не допускаете, что он нанес ответный удар?— Ну что ж, — Фердолевский сел попроще, палец со щеки убрал, отъехал на кресле от стола, закинул ногу на ногу. — Ну что ж, давайте поговорим об этом... Видите ли-. Тогда произошла накладка... Я опоздал на встречу. Есть уважительная причина... Когда все это случилось у Леонарда, я тут же связался с Вовчиком по телефону и все объяснил, заверил в полнейшем моем расположении.— Он поверил?— Вовчик никому не верит, — вздохнул Фердолевский.— Хотите, чтобы мы занялись взрывом всерьез?Фердолевский внимательно посмотрел на Пафнутьева большими своими навыкате глазами, отвернулся к окну, потом, сложив руки на столе, навис над ними большим тяжелым телом и замолк. Наконец поднял голову.— Если я отвечу утвердительно... Это ведь потребует от меня активного участия в расследовании? Показания, заявления, протоколы, прочее... Верно?— Конечно.— А если отвечу отрицательно...— Тогда мы не сможем рассчитывать на ваши чистосердечные показания и вынуждены будем считать происшедшее несчастным случаем.Фердолевский не успел ничего ответить — в дверном проеме появилась фигура Худолея. Он медленно приблизился к столу, сел на подвернувшийся стул и уставился на Пафнутьева, ожидая позволения заговорить.— Слушаю тебя внимательно.— Значит, так... Рвануло в приемной... По счастливой случайности в помещении никого не было. Поэтому нанесен лишь некоторый материальный ущерб...— Ха! — воскликнул Фердолевский. — Скажите пожалуйста! Некоторый материальный ущерб! Да мне ремонт обойдется в сотню миллионов! Чтобы ответить ему должным образом, мне не нужны основания. Они у меня всегда есть, — жестковато произнес Фердолевский.— Я пойду? — спросил Худолей.— Да, — ответил Пафнутьев. — Завтра увидимся. Нам будет о чем поговорить?— Найдется, — кивнул Худолей и боком, перекошенный своей сумкой с аппаратурой, вышел в пустой дверной проем, опасливо обойдя остатки люстры.— Хороший работник? — спросил Фердолевский с улыбкой, кивнув в сторону ушедшего Худолея.— Я бы хотел поговорить с вашей секретаршей, — сказал Пафнутьев. Не позволит он Фердолевскому обсуждать деловые качества и внешность Худолея, своего надежного помощника, а в недавнем прошлом и собутыльника.— Она здесь, — Фердолевский попытался кого-то высмотреть в приемной, но, не увидев секретарши, громко крикнул:— Наташа!В дверях возникла молодая девушка в распахнутой дубленке.— Зайди.Девушка подошла, села к приставному столику, предварительно постелив на него газету, вопросительно посмотрела на банкира.— Это следователь, — сказал Фердолевский. — Он занимается сегодняшним происшествием. У него к тебе вопросы. Его зовут Павел Николаевич. А ее зовут Наташа, — сказал Фердолевский, повернувшись к Пафнутьеву.— Хорошее имя, — сказал Пафнутьев. — Мне нравится. Я одно время встречался с Наташей, она тоже была в дубленке... Очень хорошее имя.— Спасибо, — девушка покраснела, бросив взгляд на Фердолевского.— Скажите мне, Наташа, — Пафнутьев помолчал, подбирая слова. — Вы ведете запись всех посетителей?— Обычно веду, но сегодня...— Что сегодня?— Их почти не было. Константина Константиновича все спрашивали по телефону... А когда узнавали, что он отсутствует, то и не приезжали.— Так, — Пафнутьев, собравшийся было переписать всех, кто побывал в приемной, спрятал блокнот. — Так никто и не появился за весь день?— Никто. — Наташа силилась вспомнить, моргала тяжелыми ресницами, беспомощно смотрела на банкира, словно умоляла помочь.— Но почта была?— Да... Была.— Почтальон, курьер или заведующий отделом переписки. Как там у вас это называется, не знаю... Кто-то ведь принес почту?— Курьер принес...— Так, хорошо.— Он и сейчас здесь, — Наташа поднялась было, чтобы позвать курьера, но Пафнутьев ее остановил.— Подождите... Кто еще был?— Уборщица... Потом заглядывали ребята из охраны...— Зачем?— Ну... Они заглядывают иногда...— Кто именно? — резко спросил Фердолевский. — Кто пристает к тебе в рабочее время?— Да ладно, — Наташа опустила голову. — Он больше не будет.— Так, — Пафнутьев снова выводил разговор на нужное ему направление. — Кто еще?— Вроде все... Да, милиционер приходил...— Какой милиционер?— Не знаю... Он Константина Константиновича ждал...— Как это ждал? — спросил Пафнутьев. — Как он мог ждать, если шефа не было? Вы сказали ему, что шефа нет и не будет?— Сказала, — кивнула Наташа растерянно. — Но он говорит, что, мол, подождет немного, вдруг подойдет...— И подождал?— Да, в приемной с полчаса побыл, наверно... Хотя нет, меньше. Минут пятнадцать.— Вы ждали кого-то из милиции? — спросил Пафнутьев, повернувшись к Фердолевскому.— Нет, сегодня не ждал... Но иногда заглядывают.— Зачем?— Подпитываются, — усмехнулся Фердолевский. — Жить хотят.— О чем говорили? — спросил Пафнутьев у Наташи.— Ни о чем, — улыбнулась девушка. — О чем говорят в таких случаях... Как зовут, давно ли работаю, не обижает ли начальство... Сколько зарабатываю, спросил.— А ты? — резковато подал голос Фердолевский.— Сказала, что это коммерческая тайна. Сказала, что по зарплате секретаря можно многое узнать о банке...— Так и ответила?— Да...— Молодец! — воскликнул Фердолевский.— Этот милиционер, — Пафнутьев снова выпрямил разговор. — Он хотел видеть начальство, поговорить, что-то передать?— У него какой-то пакет был в руках.— Он оставил его?— Нет, унес с собой. Сказал, что должен был лично передать в руки.— Уж если вы с ним так мило беседовали все пятнадцать минут, скажите, Наташа, как он выглядел? — спросил Пафнутьев.— Ну, как... Нормально. Молодой парень, улыбался, зубы на месте... Форма сидит хорошо, — девушка улыбнулась.— И никаких отличительных признаков? Кольцо на пальце, бородавка на носу, шрам на щеке, в ухе серьга? Ну? Хоть что-нибудь отличало его от всех остальных милиционеров страны?— Усы, — сказала Наташа. — У него такие... Хорошие усы, большие. Не то что у некоторых... Шнурочком... Пышные такие усы, красивые. Сейчас таких почти никто и не носит.— Чем кончилась ваша беседа?— Ничем. Он посмотрел на часы, заторопился, попрощался и вышел.— Вспомните, Наташа... Вы хоть на минуту выходили из приемной? В коридор, в кабинет, может быть, еще куда-нибудь по своим надобностям?— Выходила? — Наташа задумалась. — Вроде нет... А, вспомнила... Закипел чайник, я чай поставила... И он закипел... Я взяла заварной чайник и вышла, чтобы выбросить старую заварку... Туалет у нас почти напротив... Я вытряхнула заварку, ополоснула чайник и вернулась. На это ушло... Ну, минута, ну, две... Не больше.— И после этого милиционер ушел?— Да... Я предложила ему чаю, но он отказался. Спросил, надолго ли я еще задержусь, не проводить ли... Я отказалась, и он ушел.— После него кто-нибудь был?— Рабочий день заканчивался. Нет, больше никто не появлялся. Звонки были, спрашивали Константина Константиновича...— По телефону вы всем отвечали, что его сегодня нет и не будет? — спросил Пафнутьев.— Да.— И много было таких звонков?— Да, наверное, не меньше десятка.— Все, у меня больше вопросов нет, — сказал Пафнутьев, поднимаясь. — Вас пригласит наш следователь. Дубовик его фамилия... Пожалуйста, вы ему все и повторите. Если еще кого-нибудь вспомните, конечно, расскажите и о нем... Вы знаете людей Вовчика? — спросил Пафнутьев у Фердолевского. — У него нет в штате усатого?— Выясню, — хмуро сказал банкир. — Обязательно выясню.— Желаю удачи, — и Пафнутьев направился искать Шаланду.— И я вам желаю удачи, — сказал ему вслед Фердолевский.— Зайдите к нам завтра, — обернулся Пафнутьев. — Поделимся, находками, обсудим поиски.— Зайду. * * * Пафнутьев ходил по собственной квартире сосредоточенно и угрюмо, ходил не раздеваясь, не снимая обуви. Еще проходя по двору, он заметил что-то неладное, в чем было нарушение обычного порядка. Сначала он не придал этому значения, просто отметил про себя, что его окна почему-то темные, свет не горел ни на кухне, ни в комнате. Это было тем более странно, что всего час назад он звонил домой и Вика была на месте, была, как всегда, весела и занозиста. Но когда, позвонив в дверь, он не услышал в ответ ни звука, когда он позвонил снова и никто не открыл ему, Пафнутьев насторожился. Он осторожно вставил ключ в замок, повернул его, ключ повернулся только один раз. Значит, дверь не закрывали, ее просто захлопнули. Вика так не поступает — она обязательно закрывает дверь на все повороты всех ключей. И правильно делает. Хотя иногда это раздражало Пафнутьева — когда ему приходилось открывать дверь, используя все ключи.Объяснить эти маленькие несуразности можно было только одним — Вика прикорнула где-нибудь и заснула. Но Пафнутьев тут же отбросил эту версию — он разговаривал с Викой час назад. Ни о каком сне, усталости не было и речи. Она могла в темноте смотреть телевизор, но не могла не услышать его звонков.Пафнутьев тяжело вздохнул — он был почти уверен, что его ждут неприятности. Когда он вошел в квартиру и включил свет, отпали последние сомнения, угасли последние надежды. В квартире явно побывали чужие... Причем следы оставлены сознательно, чтобы у него не было никаких сомнений, чтобы все стало ясно с первого взгляда. Посредине кухни валялась разбитая тарелка, в комнате лежал опрокинутый стул, в прихожей одежда сброшена на пол. И характер, и размер погрома Пафнутьев определил сразу. Ущерба почти не было, но беспорядок был очевидный, не заметить его нельзя. Во всем чувствовалась нарочитость, кто-то спешно пытался создать видимость разгрома. Причем, как заметил Пафнутьев, действительного разгрома не было. Ваза, которую подарил Халандовский на свадьбу, стояла на полу, целая, хотя столкнуть ее с полки не составляло труда. Нет, ее сняли с полки и поставили на пол. Из одежды в прихожей, насколько Пафнутьев смог оценить, тоже ничего не пропало.Зато пропало главное — в доме не было Вики. Еще раз обойдя все комнаты, заглянув во все кладовки, окинув взглядом кухню, туалет, ванную, Пафнутьев принял единственно правильное решение — он включил свет во всех комнатах, давая знать незваным гостям, что он уже дома, все понял и готов разговаривать.И тут его взгляд упал на одиноко лежащий туфель, обычный черный туфель на высоком каблуке. Сколько он не искал — второго не было. И он понял — Вика дала ему знать, что вышла из квартиры не по своей воле. В одном туфле вышла. Другими словами, ее вывели.Не раздеваясь, Пафнутьев сел в кресло, поставил перед собой телефон и приготовился ждать. Но тут же, спохватившись, набрал номер Дубовика. Тот, к счастью, оказался на месте, к счастью поднял трубку, потому что была у Дубовика дурная привычка — когда заканчивалось рабочее время, он не поднимал трубки, сколько бы кто не звонил. А тут поднял.— Вас слушают, — несколько церемонно произнес Дубовик.— Именно это мне и требуется. Слушай внимательно...— Слушаю!— И не перебивай. На мою квартиру совершено нападение. В комнатах беспорядок, перевернутые вещи, разбросанная мебель и так далее. Нет Вики.— В каком смысле?— Мне кажется, в том смысле, что ее похитили. Наверняка будут звонить. Срочно включай все свои каналы и пусть засекают — кто звонит, откуда, зачем. Адрес, номер телефона...— А санкция прокурора?— Забудь. Понял? Забудь о всех санкциях. Потом получим. Мне будут звонить. Хочу знать откуда.— Думаешь, что они такие дураки?— Я ничего не думаю. Понял? И тебе запрещаю думать точно так же, как запретил думать себе. Только делай, только выполняй. И больше ничего. Я хочу знать, откуда будут звонить. О законах и правах человека подумаем потом, если у нас будет время. Вопросы есть?— Нет, все ясно.— Счастливый человек, — проворчал Пафнутьев и положил трубку.Он разделся, сбросил куртку на диван, рядом положил берет и опустился в кресло. Посмотрев сейчас на Пафнутьева, вряд ли кто мог предположить, в каком состоянии находится начальник следственного отдела. Его лицо, как обычно, выглядело спокойным и невозмутимым, можно было бы его назвать и сонным, поза в кресле казалась расслабленной, почти ленивой, пальцы с некоторым равнодушием барабанили по подлокотнику кресла, а голова, склоненная к одному плечу, выдавала неспешные раздумья. И даже человек, хорошо его знавший, а такого человека, в общем-то, и не было на земле, так вот, будь такой человек рядом, и он вряд ли бы догадался, что Пафнутьев находится в крайней степени гнева и нет сейчас в мире сил, которые остановили бы его, заставили бы от чего-то отказаться. Ни одна статья уголовного кодекса, ни одно соображение нравственности или совести не могло его остановить. Если говорить откровенно, в кресле сидел уже не Павел Николаевич Пафнутьев, над которым могли и посмеяться при случае, ничем не рискуя, сидело некое чудовище, готовое на самое страшное, чудовище, не знающее пощады, не знающее сомнений и колебаний.Когда раздался звонок, Пафнутьев удовлетворенно кивнул. Но ошибся — звонил Дубовик.— Все остается в силе? — спросил тот.— Ты все сделал?— Да.— Хорошо.— Что-нибудь нужно?— Найди Андрея... И пусть сидит в машине недалеко от моего дома. Он знает где...— Подключить Шаланду?— Позвони и скажи... В общем, ты знаешь, что ему сказать. Как только у меня будут новости, я сам позвоню... Пусть будет наготове.— Понял. Мне еще позвонить?— Да. Мало ли чего...— Паша, только ты того... Не очень. — Дубовик, старый следователь, мудрец и психолог, почувствовал состояние Пафнутьева и, кажется, содрогнулся. Но нашел в себе и слова, и силы предупредить Пафнутьева, чтобы он хоть немного подумал о том, что собирается совершить.— Я в порядке, — ответил Пафнутьев и положил трубку.Пафнутьев еще раз прикинул случившееся, пытаясь взглянуть на событие с одной стороны, с другой. И приходил к одному и тому же выводу — Неклясов. По наглости, неожиданности, по той безрассудности, которая здесь вылезала из каждой подробности. Нет, кроме него, вряд ли кто мог решиться на подобное. В конце концов, он начальник следственного отдела, и позволить поступать с собой вот так... Время от времени рука его, как бы сама собой, тянулась к левой подмышке и касалась разогретой рукоятки пистолета. Он даже не вынимал его, не осматривал, заранее уверенный в том, что машинка в порядке и готова к действию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22