А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Странно, но в этих словах прокурор не уловил наигрыша. Неужели он и в самом деле искренне верит в то, что говорит, думал Азларханов. Послушать, так более рачительного отца-благодетеля и нет в крае. Шубарин продолжал:
— Обидно только вот за что: ведь ничего в жизни я не разрушил, не развалил, не загубил, не довёл до ручки — я только создавал и множил, создавал добро в прямом смысле.
А ведь куда ни глянь — тьма иных примеров. Можно поимённо назвать всех, кто загубил тот или иной колхоз, совхоз, завод, фабрику, комбинат, институт, газету, отрасль, наконец, загубил землю, убивает озера и реки, сводит леса, выпускает телевизоры, от которых горят дома и гостиницы, — так им все как с гуся вода. Никого из них не постигла суровая кара, хотя, если разобраться, ущерб от всех нас, артельщиков, вместе взятых, в стране едва ли сравнится с тем уроном, что нанесли они.
Вы можете мне не верить, дело ваше, но скажу честно: истинную радость я получил не от денег, а реализуя свой талант инженера и предпринимателя, и этим я обязан теневой экономике. — Он помолчал, точно раздумывал о чем-то, и все же решился — может быть, ему надо было выговориться перед кем-то, а бывший прокурор представлялся идеальным слушателем. — Я был бы неискренен, если бы не сказал об удовлетворении ещё одного, не самого достойного для человека чувства… как бы это понятнее объяснить?.. Я щедро кормлю своё чувство презрения, держа в зависимости от моих подачек многих здешних деятелей. Если Икрам любит, когда перед ним выламываются танцовщицы, выпрашивая у него купюру покрупнее, то я получаю удовольствие от «танцев» продажных руководителей, стремящихся выцыганить у меня то же самое, что и полуголые танцовщицы.
Это — моя месть за то, что не дали мне возможности состояться как инженеру в легальном, что ли, мире. Ведь в большинстве своём это как раз те люди, что заправляют кадрами и экономикой. Ни одному из них, кроме первого, конечно — тот мужик крутой, настоящий хан, — я не дал взятки или пая, не унижая. Например, мне доставляет удовольствие приглашать за мздой одновременно человека, ведающего правопорядком, контролем, и какого-нибудь крупного чиновника. Оба догадываются, за чем пришёл каждый из них, но ведут такие высокопарные беседы — скажем, о предстоящем идеологическом пленуме… Бывает, у одного в это время конверт уже в кармане, а купюры как раз «попались» мелочью, вроде десяток или четвертных. И вот сидит он с оттопыренным, распухшим карманом и, не моргнув глазом, рассуждает о партийной честности, морали, нравственности.
Если когда-нибудь мне предъявят обвинение в организации теневой экономики в крае, я, пожалуй, буду настаивать, чтоб признали моё авторство в создании такого постоянно действующего «театра марионеток», моего особо любимого детища, где я был и остался полновластным и бессменным режиссёром, почище Станиславского. В этом театре я видел такой моральный стриптиз, что определение «циничный» здесь звучит просто ласково. Если что и должно караться сурово, так это подобное идеологическое перерожденчество, потому что в руках таких политических хамелеонов судьба не только экономики края, но и людей…
— Да вы просто Мейерхольд экономики, — постарался попасть в тон Амирхан Даутович, но Шубарин шутки не поддержал — он был весь во власти одолевавших его мыслей; не исключено, что он выплёскивал их в первый раз.
Азларханов ещё раз отметил, что Японец не только не боится, но и не стесняется его — это говорило о многом, и прокурор поёжился. Явно не такой был человек Артур Александрович, чтобы дать уйти каким-то сведениям о себе.
Не мог не отметить бывший прокурор, что страсть, захлестнувшая хозяина номера, несколько иначе высветила сдержанного, уравновешенного, владеющего собой Артура Александровича. Он успел увидеть жёсткое, волевое лицо бескомпромиссного человека с холодным рассудком и вполне определённым взглядом на жизнь, внушающего, однако, другим, что якобы компромисс — главный принцип его действий, а сам он — неудавшийся главный инженер, всего лишь. Амирхану Даутовичу вдруг вспомнился ночной посланник Бекходжаевых: что-то в них было общее. Прокурор не хотел сейчас отвлекаться от разговора, чтобы додумать мысль, доискаться, в чем это сходство, но одно напрашивалось само собой: Шубарин был такой же, если не более страшный человек, как и тот ночной гость.
Неожиданно проявившаяся в речи хозяина номера страсть могла, пожалуй, вылиться и в ещё большую откровенность; хотя Амирхан Даутович очень устал и болело сердце, но он не хотел заканчивать беседу.
— Так все же какой из талантов вы считаете важнейшим в своём деле: талант инженера или предпринимателя?
Увлёкшись разговором, они забыли про кипящий самовар, что, кажется, было кстати для Артура Александровича. Извинившись, он стал вновь заваривать чай, словно выгадывал несколько минут для ответа…
— Как это ни парадоксально, но теперь, когда предприятия набрали темп и мощь, когда нет недостатка в средствах, менее всего наше благополучие зависит от инженерного таланта и предпринимательской хватки.
Азларханов удивлённо приподнял бровь, на что Шубарин откровенно усмехнулся.
— Да, да, не удивляйтесь… На сегодня самый главный талант состоит в том, чтобы защитить, уберечь достигнутое, обеспечить безопасное производство, а главное — реализацию.
— От кого же? — поинтересовался бывший прокурор.
И опять хозяин номера не удержался от усмешки, но было в ней уже что-то жестокое и злое.
— Прежде всего от многих «актёров» моего уникального театра, а ещё больше от тех, кому там не досталось роли, — театр-то у меня все-таки камерный и народным по составу вряд ли когда станет.
— Скорее всего никогда, — не сдержался Азларханов и тут же пожалел об этом.
Шубарин едко прищурился:
— Вы полагаете?.. Ну пусть даже так… Но вы не можете себе представить, как разбух сейчас бюрократический аппарат: я вынужден кормить всех — от пожарного инспектора до санитарного врача, хотя и не произвожу продуктов питания. А ведь им есть куда приложить свои усилия и кроме моих предприятий, ну, скажем, открыть в городе хоть одну по-настоящему приличную столовую, где можно, не боясь, пообедать, или, простите, хоть один общественный туалет, не унижающий человеческого достоинства гражданина великой страны. Впрочем, я, кажется, слишком многого хочу… В общем, помочь мне не может никто, а вот помешать, запретить — сотни людей и организаций, и за всем этим стоит одно: дай! Но если корову доить десять раз в день, даже самая породистая и двужильная может протянуть ноги, не так ли?
Не менее важной для меня становится проблема все нарастающего роста преступности и наркомании. Наверное, вы, как прокурор, не могли не почувствовать, что с ростом числа миллионеров в нашем крае — хлопковых, золотодобывающих, каракулевых, тех, кто контролирует производство и сбыт наркотиков, миллионеров из органов, из хозяйственной и партийной элиты, из теневой экономики и прочих и прочих нуворишей — сюда потянулись организованные преступники со всей страны, и приезжают они сюда с самыми серьёзными намерениями. И моя задача оберегать не только себя, но и людей, работающих со мною, обеспечить им и их семьям покой.
И если, прежде чем выстроить свой айсберг, я когда-то изучил право и экономику, то в последние годы ради своего существования я вынужден был изучать и преступность. И смею думать, что располагаю гораздо большей информацией, а в данном регионе и силой, чем прокурор нашей республики и даже министр внутренних дел. Например, в прошлом году люди Ашота обезвредили банду из Ростова, прибывшую по мою душу или по душу Икрама Махмудовича. Я встречался с ними, когда мои ребята задержали их, — мрачные типы, кроме силы, они ничего не понимают. Не проходит и месяца, чтобы не появлялись все новые люди, пытающиеся шантажировать меня, моих сотрудников или членов их семей — с этим мы тоже боремся, и, могу вас заверить, весьма эффективно.
— Выходит, вы почти дон Корлеоне, Крёстный отец? — спросил Амирхан Даутович, постаравшись скрыть усмешку.
— Выходит, что так, прокурор. Вы быстро освоились с моей видеотекой,
— засмеялся Артур Александрович. — Теперь я уж и сам не понимаю, какой талант в жизни действительно более важен, хотя меня и не радует, что прокурор Хаитов побаивается меня, — ведь он далеко не трус. Я бы не хотел такой зловещей популярности.
Разговор делался все более напряжённым, и Амирхан Даутович подумал, что пора бы остановиться: дальнейшее любопытство могло привести к непредсказуемому результату. И так он получил массу информации, которую ещё необходимо переварить.
— Я замучил вас сегодня вопросами, вы уж извините. Не хотел бы больше злоупотреблять вашим гостеприимством и откровенностью… Завтра у вас — впрочем, уже сегодня — напряжённый день. Да и мне выходить на работу, потому разрешите поблагодарить за столь насыщенный и приятный вечер и откланяться…
Артур Александрович бросил взгляд на часы и удивился.
— Да, скоро светать начнёт, — сказал он со странным сожалением — ему, кажется, не хотелось расставаться с прокурором, словно он спешил выговориться, исповедаться.
«Что бы это могло значить? — мелькнула у Азларханова мысль. — Минутная слабость? Расчёт? Искреннее желание заполучить в деле надёжного союзника, для которого деньги не играют особой роли в жизни? Или он, как и я, чует грядущий ветер перемен в общественной жизни и хочет сам подпалить свой „театр“ со всех сторон? Хлопнуть напоследок дверью?» Об этом ещё предстояло поразмыслить.
— Это вы извините меня, ради Бога, что заговорил вас. Я ведь знаю, что вы живёте в определённом режиме, а я сегодня лишил вас не только прогулки, но и сна. Неделю назад, в первое наше знакомство, я заверял вас, что мы будем всячески оберегать ваше здоровье, а сам, выходит, не держу слова. Хотя я рад, что так вышло. Кажется, я никогда в жизни не был столь многословен. Как говорят женщины: наболело…
Он опять глянул на часы:
— Сейчас уже почти утро. Вы отдыхайте, затем, как обычно, обед у Адика, а после обеда я представлю вас на работе — к этому времени подготовят ваш кабинет, я распорядился там кое-что изменить…
3
Он проспал почти до обеда, и крепкий сон восстановил его силы. Принимая душ, Азларханов подумал, что, пожалуй, придётся привыкнуть и к ночной жизни, коли уж взялся выяснить истинные размеры айсберга и выявить по возможности всех актёров уникального театра Шубарина.
Зная пунктуальность Шубарина, Амирхан Даутович спустился вниз в точно назначенное время. Шубарин уже сидел за своим столиком и подливал помятому после бессонной ночи Икраму Махмудовичу «Боржоми» в тяжёлый хрустальный бокал — чувствовалось, что Файзиев появился лишь минутою раньше, наверняка зная, что застанет здесь своего компаньона. Перекинувшись с Шубариным двумя-тремя фразами, Плейбой от обеда отказался и ушёл отдыхать.
Глядя на Шубарина, никто бы не предположил, что у него за плечами бессонная ночь, а до обеда он уже провёл в трех местах планёрки, посетил два ремонтных завода и нанёс визит в горисполком.
Ритуал обеда, похоже, тоже был выработан давно и носил деловой характер: суеты не было, все чинно, размеренно, но в этой размеренности чувствовался ритм, и Адик с ног не сбивался — он хорошо владел своим ремеслом, не зря же ценил его Артур Александрович. На обед они затратили ровно столько времени, сколько и в первый раз. Амирхан Даутович обратил на это внимание — отныне он должен был свыкаться с ритмом жизни Японца.
Когда они поднялись из-за стола, прокурор увидел, что Ашот тоже в зале, и обедал он за тем же столом, где и в прошлый раз. Видно, Артур Александрович все, что мог, доводил до системы, до автоматизма, подвергал все тщательному учёту и анализу, ничто в его поступках не было случайным, и это следовало учитывать, если задумал разобраться в конструкции его системы…
— Давайте пройдёмся до службы пешком — вам ведь вчера не удалось погулять, — предложил Артур Александрович и подал знак Ашоту, уже дожидавшемуся их в машине. «Волга», медленно вырулив на дорогу, тут же уехала. — Это совсем недалеко, да и после обеда, пройтись не мешает.
Идти пришлось действительно недолго и не совсем туда, куда предполагал Амирхан Даутович.
Они подошли к внушительному зданию бывшего рудоуправления.
Поднявшись по мраморной лестнице, Ликург увидел респектабельную, золотом на граните вывеску: «Управление местной промышленности».
— Да, теперь это наше здание, — подтвердил не без гордости Шубарин, заметив удивление прокурора.
В просторной приёмной на втором этаже слева и справа располагались кабинеты бывших руководителей рудоуправления. На одной массивной дубовой двери, что слева, столяр прилаживал ярко начищенную бронзовую табличку: «Азларханов А.Д.». На противоположной двери на такой же табличке значилось: «Шубарин А.А.». Туда и пригласил своего юриста Артур Александрович.
«Помещение не по рангу. И тут наш „хозяин“ пожинает, что не сеял», — успел подумать Азларханов, переступив порог роскошного кабинета.
У Артура Александровича, видимо, день был расписан по минутам: он не дал возможности ни толком разглядеть кабинет, ни порассуждать о нем, тут же распорядился по селектору:
— Татьяна Сергеевна, будьте добры, пригласите ко мне тех, кому я назначил на четырнадцать двадцать. — Обращаясь к прокурору, пояснил: — Сейчас я представлю вас нашим главным специалистам, они помогут вам войти в курс дела. Есть несколько неотложных исков по штрафным санкциям к поставщикам, есть материалы, которые, на мой взгляд, стоит передать в Госарбитраж; но таких дел мало, и у вас будет время спокойно ознакомиться и со структурой, и с отчётной документацией. Если вам будет не ясно, эти товарищи помогут разобраться.
Распахнулась высокая дверь с тамбуром, вошли двое. Первым Артур Александрович представил Александра Николаевича Кима, а вторым — Христоса Яновича Георгади. У каждого в руках было по три-четыре увесистые папки.
И главный бухгалтер, и главный экономист управления оказались людьми преклонного возраста, чего Амирхан Даутович никак не ожидал. Не исключено, что старый кореец застал ещё времена нэпа, по крайней мере, имел о них не книжное понятие, в этом можно было не сомневаться.
Георгади, судя по выговору, принадлежал к тем грекам, что приехали к нам в страну в конце сороковых. Этот тоже, видимо, знал рыночную экономику отнюдь не по учебникам, да и «Капитал» Маркса, наверное, трактовал несколько иначе, чем предполагал автор.
И прокурор лишний раз убедился, что айсберг Шубарина, безусловно, создан умом и потопить его будет непросто. В таком составе мозговой трест, конечно, представлял силу, изощрённую силу, — таких голыми руками не возьмёшь.
Вся церемония представления прокурора высшему совету управления заняла не больше десяти минут. Оставив папки с документами для ознакомления новому юристу, старики удалились, пообещав Амирхану Даутовичу всяческое содействие в работе.
— У вас, я вижу, интернациональный коллектив, — не преминул заметить Амирхан Даутович, надеясь, что хозяин кабинета несколько шире представит своих главных специалистов.
Но Шубарин, видимо, в рабочее время редко пускался в пространные разговоры, потому и ответил коротко:
— Видите ли, у меня несколько иной принцип подбора кадров, чем, положим, в обкоме. Я не раздаю должности ни по номенклатуре, ни по связям, тем более для меня не важен пятый пункт в анкете, то есть национальная принадлежность, я подбираю людей по деловым качествам — иных критериев у меня нет. И пусть моему бухгалтеру уже восемьдесят, я не променяю его и на двух сорокалетних и мирюсь с тем, что он работает два-три часа, да и то не каждый день.
Наверное, заметив, что юрист удивлён краткостью церемонии представления, счёл нужным добавить:
— Не удивляйтесь, что они ничего у вас не спрашивали. Они знакомы с вашим досье, как и я, и я не один решал, пригласить вас на эту должность или нет. Они знают, чем вы будете заниматься и чего мы от вас хотим. А теперь я покажу ваш кабинет, и приступайте… с Богом…
Артур Александрович поднялся из-за стола, чтобы помочь Амирхану Даутовичу перенести оставленные для него папки.
Столяра в приёмной уже не было. Послеобеденное солнце било в окно, надраенная табличка с именем сияла отражением. Привинчено было основательно, на четыре медных шурупа. Надолго ли? — мелькнуло у прокурора. С Шубариным шутки плохи!
А тот широко распахнул дверь:
— Добро пожаловать, — и пропустил Амирхана Даутовича в кабинет первым.
Кабинет по размерам, по убранству походил на тот, из которого они только что вышли, но там чувствовался стиль самого хозяина — он был строг, официален, а этот как бы ещё не имел лица.
Амирхан Даутович положил папки на двухтумбовый стол, крытый зелёным сукном, и огляделся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34