— А, — протянул он. — Тебе ведь приходится с ними встречаться.
Да, от банкиров не скроешься.
Я вспомнил Жан-Клода, раскачивающегося под балконом на воротничке своей куртки.
— Значит, ты скрываешься от Артура?
От неожиданности Тибо опрокинул стакан.
— Кто такой Артур?
— Тот, кто заставил тебя потерять голову от страха.
Тибо понурился и промолчал.
— Что проку скрываться?
Тибо рассмеялся. Никогда прежде мне не доводилось слышать от него такого нарочитого смеха. Он поразил меня.
— Да чтоб остаться в живых до тех пор, пока появятся деньги.
— А, деньги! Да, ты знаешь, какие неприятности произошли с твоей новой яхтой?
— Неприятности? Какие же?
— Кингстон отвалился, — сообщил я. — Оттого, что кто-то сломал его, а потом склеил и поставил на место. Тебе ничего об этом не известно?
— Ничего не понимаю.
Я подробно объяснил ему, что случилось.
— Вот мне и полезли в голову всякие мысли о вероломстве. К примеру, что это ты сломал кингстон, чтобы получить страховку.
Тибо откинулся на спинку стула, глотнул коньяку и закрыл глаза.
— Я скрываюсь, а мои старые друзья неожиданно приходят к мысли, что из-за денег я способен пустить яхту на дно, не пощадив их жизней.
Воцарилась тишина. Фитиль лампы тихонько потрескивал, разбрызгивая масло.
— Что ж, поделом мне, — продолжил он. — Только это неправда.
— Так в чем же правда?
Тибо вновь открыл глаза.
— Ты не захочешь этого знать, — сказал он. — Я предсказываю тебе это.
— Тибо, и это ты мне говоришь?! — вновь рассердился я: он увиливал от прямого разговора. И, что еще хуже, Тибо нарушал святой закон дружбы. Я протянул ему документ, предназначенный для страховой компании.
— Подпиши.
Тибо прочитал.
— Нет.
— Почему «нет»?
— Потому что, если ты предъявишь исковое заявление страховому агенту, он поймет, что ты повидал меня, и начнет задавать вопросы, причем вовсе не по-хорошему.
— Значит, Артур — страховой агент?
— Верно.
— Артур Креспи.
Тибо пристально посмотрел на меня.
— Откуда ты знаешь?
— Так в чем проблема с этим Креспи?
— Он подонок.
— А Бьянка?
— Бьянка — хороший друг. Одна из нас. Но она — по собственной инициативе.
— Что ты имеешь в виду?
— Я давно знаю Бьянку. Она хочет казаться взбалмошной, но на самом деле ее поступки мотивированны, хотя я все еще не знаю чем.
Тибо взял со стола блокнот, шариковой ручкой что-то написал в нем и передал Кристофу, который тоже что-то торопливо там нацарапал.
— Вот, — сказал Тибо. — Возьми это вместо страховки, пока все не наладится.
Я взглянул на листок. Там говорилось, что Тибо Леду передает Майклу Сэвиджу все права на владение яхтой «Аркансьель». Документ был подписан, датирован и засвидетельствован.
— Так что, если у тебя большие затруднения, можешь продать яхту, сполна получить долг, а то, что останется, передашь мне.
Я не знал, что сказать: это был шикарный жест.
— Ты обращался в полицию? — наконец выдавил я.
Тибо улыбнулся. Это было подобие его прежней улыбки, но с примесью грусти.
— Я бы с удовольствием обратился в полицию, — сказал он. — Только слишком поздно.
— Ты о чем?
Но Тибо уже не слушал меня.
— Тихо! — прошептал он.
Было слышно, как море плещется о берег. Где-то вдалеке свистнул травник. А совсем близко, словно кот, тихо урчал автомобильный двигатель.
Тибо вскочил, движения его были быстры. Лампа погасла. Порыв соленого бриза ударил в эллинг.
— Господин Тибо! — прошептал Кристоф.
Ответа не последовало.
Перед дверью лачуги под галькой заскрипели шаги. Шли двое. Я сунул подписанный Тибо документ в карман, подошел к двери и распахнул ее. На фоне неба неясно вырисовывались два темных силуэта. В вечернем воздухе плыл аромат лосьона «После бритья». Один из незнакомцев включил карманный электрический фонарик. Луч его сверкнул мне в лицо.
— Се n'est pas lui, — произнес голос. Что означало: «Это не он».
Неожиданно я ощутил такую же тревогу за Тибо, какую испытывал, наверное, он сам.
— Где он? — спросил кто-то. Голос звучал спокойно, жестко.
— Что?! — по-английски переспросил я.
— Это тот самый, из ресторана, — пояснил голос своему напарнику. — Что вы здесь делаете?
От открытой позади меня двери донесся тихий скрип весла в уключине. Незнакомцы шумно дышали и не услышали его.
— Что? — вновь по-английски спросил я. — Да кто вы, черт побери, такие?!
— Не зарывайся, — сказал голос. Кто-то сильно толкнул меня в плечо. Споткнувшись, я отлетел от дверного проема.
Вдали, за стенкой набережной, запускали подвесной лодочный мотор.
Сильный луч фонарика метнулся от моего лица во тьму и выхватил из мрака лодку. Это была плоскодонная шаланда, предназначенная для сбора устриц. Она покачивалась на черной глади моря ярдах в двадцати от берега. Над ее мотором склонился Тибо.
Человек с фонариком вдруг засуетился, раздались ругательства. Мотор лодки завелся. Нос ее задрался кверху, взметнув за шаландой гребень пены — Тибо прибавлял скорость. Лодка удалялась, оставляя за собой гигантское перевернутое "V" кильватера, в направлении далекой черной многоножки — моста острова Ре.
Теперь незнакомцы стояли спокойно; их темные застывшие силуэты вырисовывались на фоне красного костра Ла-Рошели. В свете фонарного луча было видно, что один из них держал в руке что-то длинное. «Трость, — подумал я. — Но зачем она?»
В следующее мгновение случайный отблеск света на металле да мне понять, что это отнюдь не трость.
Незнакомец держал в руках ружье.
Глава 13
У меня подкосились колени.
— La chasse, — сказал он. Судя по голосу, его обладатель улыбался.
Луч фонарика вновь ослепил меня, а ружейный ствол уперся в грудь. Ружье оказалось двустволкой, стволы которой располагались один под другим. «Для стендовой стрельбы», — отметил я.
Ствол дернулся и с силой пырнул меня в солнечное сплетение. Я рухнул на камни, лицом в устричные раковины, силясь сообразить, как дышать и как убежать. Дыхание постепенно восстанавливалось. Нет, бежать по гальке неудобно, особенно если у вас перехвачено дыхание, а люди с двустволками и фонариками жаждут с вами побеседовать.
— Куда он отправился?
Легкий бриз, напоенный запахами соли, ила и лосьона «После бритья», тихо вздыхал в траве береговой полосы. Я страшно перепугался.
— Может быть, он не говорит по-французски? — промурлыкал спокойный голос. — Он ведь англичанин.
«Ирландец», — мысленно поправил я.
— Говорит, — уверил другой.
Мне припомнились слова Тибо: «Он начнет задавать вопросы, причем вовсе не по-хорошему».
— Отлично, — сказал первый. — Не будем тратить времени даром. — Куда он отправился?
Я молчал, сосредоточившись на поглощении воздуха: кубический сантиметр за один вдох. Что-то холодное мягко коснулось моей щеки: сдвоенные кольца металла.
— Это дробовик, — пояснил второй. — Раз ты любишь молчать, я могу оказать тебе услугу. Спущу курок и твои зубы повылетают на берег вместе с челюстью. Ты не умрешь, ты истечешь кровью. Ты никогда не поцелуешь женщину и всю оставшуюся жизнь будешь питаться через соломинку. Хочешь этого? Считаю до трех. Раз...
Меня вырвало в грязную воду, но ружье не сдвинулось с моего лица.
— Я не знаю, куда он отправился.
— Два... — продолжал считать незнакомец.
Холодный металл, казалось, напрягся, как если бы курок уже поддался нажиму.
— Я пришел повидаться с Тибо. Он задолжал мне деньги. Откуда мне знать, куда он направился.
Первый незнакомец что-то сказал второму, я не расслышал, что именно. Но человек с двустволкой произнес:
— Merde!
Ружье отодвинулось от моего лица. Сердце стучало в груди, как паровой молот.
— Поднимайся, — сказал первый своим спокойным голосом. — Так ты говоришь, он задолжал тебе. За что?
Я привстал на корточки.
— Я построил Тибо яхту, за которую он так и не расплатился.
Воцарилась тишина. Лишь небольшие волны плескались о грязный берег.
— Твое имя?
Я подумал: с какой стати я должен представляться? А затем: почему бы и не представиться?
— Майкл Сэвидж, а ваше?
Страх отодвинулся от меня одновременно с ружейным стволом. Теперь меня охватила злость.
Незнакомец с двустволкой зарычал как-то по-собачьи, но другой поднял руку. Я ощутил запах его лосьона «После бритья»: пахло не то цветами, не то ракетным топливом.
— Это не важно, — мягко промурлыкала все еще плохо различаемая фигура. — Хорошо.
Раздался мягкий металлический щелчок. Мои спина и руки покрылись испариной. Тот, что с ружьем, доставал из него гильзы.
— Но ты не нравишься нам. А потому — уберешься из ресторана, понял? И покинешь Ла-Рошель.
На мгновение мне показалось, что они уходят. Но тут же темный силуэт резко повернулся на фоне горизонта и ружейный ствол блеснул, словно змея, в свете звезд. Теперь он ткнул меня мягко, но точно под ложечку. Очень больно.
— Мы бьем без промаха, — услышал я спокойный голос и затем быстрые шаги.
Гравий скрипел под их ногами. Щелкнула зажигалка, послышался звон разбитого стакана. Пелена, застилавшая мои глаза, окрасилась оранжевым цветом. Я поморгал, и она спала.
По крыше эллинга Кристофа бежало пламя. Оно струилось от водосточных труб, растекалось вниз по обшитым досками стенам и ползло обратно вверх под карнизами. В его свете я увидал самого Кристофа, застывшего, руки торчат из плеч, как у распятого. В отсвете огня бежали две фигуры. В одной из них я узнал водителя Креспи. В другой, с копной волос, отливающих в отблеске пожара красным и золотым, — человека, который распахивал перед Креспи дверь агентства «Джотто».
Кристоф закричал, пронзительно, словно чайка. Вместо того чтобы бежать в темноту за поджигателями, я кинулся к эллингу.
— Ведро! — заорал я.
Кристоф повернул ко мне свое лицо с обезумевшими глазами и перекошенным ртом. Тут он, казалось, очнулся.
Сбегав к задней двери, Кристоф вернулся с двумя резиновыми ведрами. Пламя быстро охватывало эллинг. Его просоленные деревянные стены уже пылали ярким пламенем изумрудно-зеленого оттенка. Затрещали перекрытия.
Мы кинулись с ведрами к морю, набрали воды. Первый приступ огонь встретил шипением и ревом. Языки пламени взметнулись кверху. Издали, с побережья, послышались крики. Это бежали люди с ведрами: высокие и сильные мужики, в ботинках и комбинезонах. Я тут же выстроил их в цепочку от моря до лачуги. И вода полилась на нее, пульсируя словно поврежденная артерия. Кто-то притащил шланг от резервуара для устриц. Огонь отступил и наконец сдался.
— Bien, — сказал высокий мужчина, наклонившись, чтобы прикурить сигарету. — C'est fini.
Кристоф, перевернув свое ведро вверх дном, сидел на нем.
— Как же это случилось?
Кристоф приподнял свое старческое невинное лицо и сказал:
— Сигарета.
— Ты же не куришь, — удивился высокий.
Кристоф сунул руки в карманы своей поношенной голубой куртки, встал и вошел в открытую дверь эллинга.
— Сумасшедший, — сказал высокий. Он выглядел встревоженным и, похоже, хотел что-то еще спросить.
— Шок, — объяснил я ему. Мне хотелось перехватить инициативу.
— Ему повезло, — сказал высокий.
Мы обменялись рукопожатием, и он отправился вдоль побережья вслед за другими рыбаками.
Я проводил глазами желтые кружки от их электрических фонариков, поглощаемые чернотой, и вошел в лачугу.
Кристоф зажег лампу и стоял под обуглившимися крошащимися стропилами в зловонии дыма, ощупывая полурасплавившуюся териленовую сеть.
— Кто эти парни? — спросил я.
Кристоф взглянул на меня круглыми и невинными глазами ребенка.
— Какие парни?
— Те, что подожгли твой эллинг.
Горлышко уцелевшей бутылки коньяка постукивало о край стакана, который наполнял Кристоф.
— Я никого не видел, — стоял он на своем.
— Кристоф, я же — друг Тибо. И хочу помочь ему, — взмолился я.
— Он задолжал вам. Так вы сказали тому человеку.
По крайней мере, Кристоф признал, что здесь кто-то был.
— Когда кто-то приставляет к твоему лицу ружье, поневоле согласишься даже с тем, что ты — китайский император.
Кристоф пристально взглянул на меня и сказал:
— Merde! Я был в Сопротивлении.
— Воина закончилась, Кристоф.
Он обвел глазами обугленный черный интерьер лачуги так, словно видел его впервые. И открыл рот. В его нижней челюсти торчали, словно желтые надгробные памятники у открытой могилы, два зуба. Кристоф засмеялся.
Он смеялся, пока слезы не брызнули из его глубоко запавших глаз.
— Тибо и мне должен деньги, — сказал Кристоф.
И еще раз оглядел порушенный огнем эллинг. Он так смеялся, что даже согнулся пополам.
— А он удрал!
Немного погодя Кристоф успокоился.
— Когда Тибо был ребенком, — начал он, — то обычно приходил сюда, чтобы помочь собирать устрицы. Однажды я построил ему лодку. Настоящую яхту: из дерева, с красным парусом. Он был мне почти как сын. Да, в самом деле, Тибо должен мне, хоть и маленькие суммы: не такие, как сыновний долг. О вас он всегда хорошо отзывался. И доверял вам.
В его улыбке вновь появилась напряженность. Преданный Кристоф и мой старый друг Тибо!
— Что изменило его?
— Что-то в последние четыре недели. Поначалу Тибо просто был озабочен. Затем возникли проблемы с банками. А потом он сказал: «Все кончено. Спрячь меня».
— Позавчера?
— Позавчера. Мне приходилось видеть людей, расстраивающихся из-за денег, и людей, боящихся за свою жизнь, ну, вы понимаете, во время войны. Тибо опасается за свою жизнь.
— Но кто его так напугал?
Кристоф пожал плечами.
— Люди с юга. Я не в курсе.
Отпивая коньяк уже прямо из горлышка, Кристоф выглядел старым, одиноким и растерянным, ведь эти неизвестные ему люди пытались убить человека, приходившегося ему почти что сыном.
— Не волнуйтесь так. Каков старина Тибо, а?
Кристоф ухмыльнулся.
— Угу, — сказал он. — Старина Тибо.
Мы сидели, улыбаясь друг другу. Кристоф все наливал и наливал коньяк.
Но улыбки наши были искусственными, как ресницы слепой Анни.
Наконец Кристоф поднялся и засунул бутылку в карман своей синей спецовки. Он отвез меня на фургончике обратно в ресторан. Пришлось воспользоваться ключом, чтобы войти внутрь. Кухонные часы, висящие в дальней части бара среди фотографий Тибо, показывали час двадцать. Мой желудок бурно протестовал, а голова трещала от коньяка. Я доковылял до кровати и будто провалился куда-то.
Коньяк не лучшее обезболивающее средство. Я пробудился с ощущением, что еще слишком рано. Серый утренний свет просачивался через окно и растекался по потолку. Внизу, на набережной, кто-то закидывал ящики из-под рыбы в грузовик. Часы показывали половину шестого. Не было никакой возможности вновь заснуть. Возникло предчувствие тяжелого дня.
Я соскочил с кровати, смешал немного растворимого кофе с водой и добрался сквозь джунгли женской косметики до раковины, чтобы сполоснуть лицо.
Кто-то колотил в дверь ресторана. С трудом держась за перила, я спустился вниз. Это оказался Джонзак, полицейский; на нем был желтовато-коричневый плащ, потемневший от мелкого дождика, под глазами синели мешки.
— Надеюсь, я не слишком рано: возвращаюсь домой с ночного дежурства.
— Да нет. Входите.
Мы поднялись в квартиру, и я угостил его кофе.
— Так я насчет вашего приятеля Жан-Клода.
— Да?
— Я счел, что следует предупредить вас: он сбежал из госпиталя. Мы разыскиваем его. Полагаю, он покинул город. Но я подумал, что, поскольку дело касается вашей дочери...
— Благодарю вас.
— Конечно, Жан-Клод Дюпон — не настоящее его имя.
— Да?
— Он — Лукас Бараго. Уроженец юга. Отбыл пять тюремных сроков. Кража, вооруженное нападение, продажа наркотиков. Все это в прошлом, правда. Похоже, он нашел постоянную работу. У кого именно — нам неизвестно.
Я и бровью не повел. Хотя знал у кого. Но поставить в известность полицию — вряд ли означало помочь Тибо в его затруднениях.
Джонзак нервно прокашлялся.
— Я читал в газетах, что завтра вы с Тибо примете участие в гонке «Бель-Иль».
— Верно, — подтвердил я.
Джонзак улыбнулся и тронул ладонью щетину каштановых волос.
— Позвольте пожелать вам успеха.
Он уже снял с себя полномочия полицейского. И говорил, как моряк на уик-энде, убежденный, что общается со знаменитостью.
— Вы счастливчик, что стали профессиональным яхтсменом, — позавидовал Джонзак. — Такая свобода, такое невинное удовольствие!
Я улыбнулся с деревянным выражением лица.
— Это точно.
Джонзак ушел.
Я приготовил еще чашку кофе. Затем порылся в кармане в поисках документа, который накануне вручил мне Тибо. Там стояла его подпись. И подпись Кристофа. Все было в полном ажуре.
Я положил документ в конверт, адресовав его моему страховому брокеру в Англии, приложив письмо с просьбой застраховать яхту. Ровно в девять я отнес конверт на почту и отправил его заказным в Англию.
Так тому и следовало быть. Сплавать гонку, вернуться домой и продать яхту.
Но кто-то сломал кингстон и пытался утопить меня, к тому же я обеспечил работой Джастина Пибоди.
Да и мой старый друг Тибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34