Значит, должны следить. Можно попытаться обнаружить и уничто… захватить «хвост», но вдруг они именно этого дожидаются? Тем более квалификация у нас немножко не та. Не в курсах, кто из наших еще может быть в городе?
– Ты забыл, сколько времени я на свободе?
– И у меня ни с кем связи нет… Направляясь к Шмелеву, Артур знал, что бывший сослуживец вызовется помочь, и знал, что эту помощь примет. Если бы речь шла о нем одном, он бы не стал впутывать Антона, но дело касалось Светланы. Впрочем, не будь ее-и никакой бы встречи не намечалось.
– Звони своему адвокату. Хотя – стоп! Я тебе прежде объясню, куда их надо заманить. У тебя есть авторучка?
– Нет.
– У меня, наверное, тоже. – Порывшись в ящиках письменного стола, Шмелев отыскал лист бумаги и сломанный карандаш, который заточил бритвенным лезвием. – Остатки былой роскоши. Наташка, видать, позабыла. Смотри сюда. Я эти леса хорошо знаю, в детстве их вдоль и поперек исходил. Кое-что, конечно, изменилось, но главные ориентиры должны были остаться. Ничего, будет время выскочить на рекогносцировку, уточниться на месте. Самое главное – с войны здесь осталось множество оборонительных сооружений. Большая часть давно сгнила и рассыпалась, но некоторые держатся до сих пор, даже подземные ходы какие-то сохранились. Раньше, при советской-то власти, за всем этим следили, ходы заделывали, проверяли регулярно, а сейчас, естественно, всем по фиг. «Черные следопыты» тут одно время крутились, но быстро просекли, что им ловить нечего. Немцы сюда не дошли, никаких боев не было, а все оружие, которое в бункерах и дзотах было припасено, вывезли еще в пятидесятых годах, когда местную воинскую часть передислоцировали. Мне отец об этом рассказывал. Так вот, смотри сюда…
Шмелев составил очень толковую схему места предстоящей встречи, одновременно разрабатывая план действий. Поначалу Заваров слушал критически, несколько раз вставлял свои замечания, которые ничего по сути не меняли, но вскоре вынужден был согласиться, что придраться попросту не к чему. Все, что можно было спрогнозировать и предусмотреть, Шмелев учел. Когда последние детали были утрясены, он вздохнул и, еще раз пробежавшись карандашом по схеме, сказал:
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Пошли звонить?
Единственный на весь дом телефон был установлен в коридоре на тумбочке. Некогда, еще не так давно, телефонный провод был . длинным, чтобы аппарат можно было заносить в комнаты и разговаривать без посторонних ушей, но потом между жильцами начались склоки, вызванные несоразмерностью количества времени, затрачиваемого различными жильцами на звонки. В одно прекрасное утро выяснилось, что длинный провод просто исчез, а вместо него появился короткий безобразный отросток. Установить, кто из жильцов приложил к этому руку, так и не удалось.
Заваров набрал номер «трубы» адвоката, не ожидая, что удастся соединиться, и вздрогнул, когда после серии щелчков и потрескиваний вдруг прорезались сдвоенные гудки.
– Связь совсем никудышная, – посетовал стоявший рядом Шмель. – Раньше, пока шнур не обрезали, слышимость была нормальной.
Заваров жестом попросил не мешать. Будучи уверен, что разговор не состоится, он не успел к нему подготовиться, и теперь лихорадочно придумывал фразы, чтобы сходу поставить адвоката на место и заставить выполнить навязанную роль. Ничего путного в голову не приходило.
– Алло, – отозвался Трубоукладчиков, таким вальяжным голосом, что Заваров даже смешался. – Ну говорите же! Кто это?
– Как быстро ты пришел в себя.
– Что? Кто это?
– Как спалось, Вениамин Яковлевич?
– А-а, это ты! Нормально спалось, Артур Альбертович. С комфортом. А вот ты, наверное, бессоницей мучился?
– Слышь, адвокат… Ты уже понял, зачем я звоню?
– Наверное, возникло желание принести извинения за вчерашнее? Я человек, конечно, не злопамятный, но спустить подобное просто так не могу. Приезжай ко мне в офис, потолкуем. Определим штрафные санкции.
– Какой ты стал борзый!
– Сомневаюсь, что дальнейший разговор в таком ключе доставит мне… э-э-э… удовольствие.
– Перетопчешься.
– Разве?
– Послушай, адвокатишка, если с моей девушкой что-то случится, ты лично за это ответишь. А сейчас свяжи меня с Санитаром.
– С кем? Артур, я не имею никакого отношения к медицине…
– Ты все прекрасно понял. Как ему позвонить?
– Понятия не имею. – Трубоукладчиков насладился паузой, а потом сказал более мягким голосом: – Желания клиентов для меня, закон. Поскольку договор об оказании юридической помощи мы до сих пор не расторгли, то я постараюсь помочь. Гарантировать ничего не могу, особенно в свете вчерашних событий. Не хотите хотя бы извиниться?
– Сказал бы я, чего хочу!
– Умерьте свои амбиции, молодой человек. Вчера у вас получилось застигнуть меня врасплох, но могу твердо уверить, что такого больше… э-э-э… не повторится. Слишком многие люди слишком часто пытались меня унизить, так что я хорошо учусь на ошибках, Артур Альбертович. А вот вам, похоже, нравится наступать на старые грабли. Я попытаюсь навести для вас кое-какие справки. Куда мне можно перезвонить?
Машинально Артур опустил взгляд на аппарат, вокруг диска которого красным маркером был записан номер, и чуть его не назвал, но вовремя спохватился, перекинул трубку из одной руки в другую и произнес:
– Я сам тебя найду через пятнадцать минут.
– Это несерьезно. Чтобы хоть как-то уладить вашу проблему, мне потребуется гораздо больше времени, так что не надо надоедать, названивая каждые четверть часа. Удачи желать не стану… Хотя мне бы хотелось, чтобы вы увиделись со своей девушкой.
Трубоукладчиков дал отбой, Заваров положил трубку и потер взмокшую шею.
– Что он сказал? – Весь разговор Шмелев простоял рядом, но не разобрал ни одного слова; подорвавшись на самодельном чеченском ВУ, он не только лишился ноги, но и почти оглох на правое ухо.
– Сказал, что постарается. Ему нужно несколько часов…
– Специально тянут время, – понимающе кивнул Шмель. – Хотят измотать ожиданием. И не оставили, видимо, надежды отыскать тебя своими силами.
– Если те менты узнали твой адрес… – Не договорив, Артур многозначительно взглянул на сослуживца, и тот ухмыльнулся:
– Как бы я этого хотел! Здесь есть, чем их встретить. Что, пошли осмотрим арсенал?
Не успели они дойти до конца коридора, как навстречу им из кухни вынырнул белобрысый худощавый паренек лет двадцати от роду, в грязном свитере и «трениках» с отвисшими коленями.
– Добрый день, Антон Иваныч, – подобострастно приветствовал он, прижавшись к стенке.
Шмелев не ответил, только сказал Заварову, когда они прошли мимо парня:
– Наркоман местный. Наркоман и ворюга. Ненавижу таких…
Парень услышал эти слова и посмотрел в спины уходящих мужчин с таким выражением, что, обернись они, многое стало бы ясно.
Но они не обернулись. Вышли на улицу и пошли к гаражу, чтобы подобрать необходимое снаряжение для встречи с бандитами.
Часы показывали 11.13.
15. Акулов и Волгин.
Четверг, 19 октября
Рабочий день давно закончился, время приближалось к семи часам вечера. Они сидели в своем кабинете, вернувшись от Катышева, который провел небольшую «летучку» по итогам розыска Заварова. Начальник был недоволен:
– Мы так много знаем, что осталась мелочь: установить, где именно он отсиживается. Он и его подруга.
– Скорее всего, она действительно в руках бандитов.
– Что-то мешает мне в это поверить. Наверное, простой здравый смысл. – Катышев придавил кулаком ворох телетайпных распечаток, загромождающих его письменный стол: – Ориентировки на Заварова, на машину Шмелева, на Свету… Господа, вы не забыли, что писать бумажки должен следователь, а наша работа заключается несколько в другом?
– В течение дня мы отработали почти все связи разыскиваемого…
– Значит, проделали это недостаточно грамотно. Что еще можно сказать? Он ведь не у посторонних отсиживается и не в гостинице…
– Со знакомыми Светланы тоже встречались.
Катышев махнул рукой, давая понять, что не нуждается в разъяснениях и отговорках, а ждет положительного результата, которого пока не видно даже в отдаленной перспективе. Конструктивных идей у шефа не было. Он и сам это знал, а потому, еще несколько минут пораспекав подчиненных за нерадивость и отсутствие оперативной смекалки, махнул рукой:
– Сами все прекрасно понимаете. Дергайте меня сразу, как только появятся новости.
Когда пришли в кабинет, Волгин первым делом позвонил в барак на Заповедной, спросил своего негласного помощника.
– А он куда-то ушел, – не задумываясь, ответила женщина, которой Волгин не знал, и можно было только гадать, видела она это своими глазами или, поленившись идти звать соседа, просто придумала. – Наверное, теперь уже вечером будет. Перезвоните, не стесняйтесь. У нас тут долго не спят.
– А сейчас – еще не вечер? – усмехнулся Акулов, слышавший весь разговор. – На Заповедной другое измерение времени?
– Оно там просто остановилось. Ты не обратил на это внимание, когда мы приезжали утром?
Спустя десять минут, когда Сергей набрал тот же номер, к телефону никто не подошел.
Выпили кофе, перекурили. Говорить не хотелось. По делу обсудили все, что возможно, а посторонние темы не интересовали.
Подал голос пейджер Акулова. Андрей прочитал сообщение, вздохнул и потянулся к телефону. Нажимая кнопки, пояснил для напарника:
– Маша…
Волгин поднялся из-за стола, размял ноги. Пройдя через кабинет по диагонали, встал у окна, выходящего во внутренний двор управления. Помещение было слишком мало для того, чтобы можно было где-нибудь пристроиться, не мешая личному разговору.
– Алло, это я… Не знаю. Может, скоро и соберусь. Ты же сама понимаешь…
И фразы Андрея, и интонации, с которыми он их произносил, были знакомы до боли. В течение десяти лет, когда Волгин был женат и работал в милиции, он сам частенько говорил то же самое. Правда, его гражданская супруга была человеком сугубо штатским и, когда миновали первые месяцы совместной жизни, напрочь отказывалась понимать необходимость каждодневного «зависания» на работе после того, как смена закончилась. Ни рассказы Сергея, ни кинофильмы с книгами не помогали. «Ты уходишь на свою дурацкую службу в понедельник утром, а возвращаешься поздно вечером в пятницу, пьяный и вымотанный. В субботу отсыпаешься и смотришь телевизор, а с самого утра воскресенья начинаешь готовиться к новой неделе. Я понимаю, такое можно терпеть месяц, когда у вас действительно случилось что-то важное. Но постоянно?..» Теперь казалось странным, что их семейный союз просуществовал довольно долго и развалился не в самые трудные годы, а в тот период, когда все, казалось бы, наладилось. Сергей уволился из органов, нашел спокойную высокооплачиваемую работу. Появился достаток, они наконец смогли совместно проводить время не меньше, чем все нормальные семьи. Волгин, которому перевалило за тридцать, стал задумываться о ребенке. И именно тогда все рассыпалось. Татьяна подалась в бизнес, где за короткий срок сумела добиться впечатляющих успехов. Сергей, махнув на заработки и спокойствие, вернулся к прежней работе, осенью девяносто шестого восстановившись в милиции. Ни он, ни она так и не нашли себе новой пары. Стало ли им лучше поодиночке? Скорее всего, нет. Но сделать первым шаг назад никто не решался. Иногда они перезванивались, реже – встречались на нейтральной территории. Расставаясь после таких встреч, оба чувствовали себя тоскливо. Широко улыбались, желали друг другу всяческих благ и шли из ресторана к разным машинам с таким видом, как будто каждого из них дома ожидала семья.
Акулов положил трубку и почесал затылок.
– Надо бежать? – безошибочно угадал Волгин, возвращаясь к столу.
– Понимаешь, у Машкиного брата сегодня юбилей. Если честно, я и забыл, что мы обещали приехать. Все нормальные люди на выходных отмечают или в крайнем случае в пятницу, а он сегодня надумал.
– Тебя это чем-то смущает? Лучше летом у костра, чем зимой на солнце. Двигай и ни о чем не переживай. Мне, один черт, спешить некуда, так что я здесь просижу до упора. Будет что-то срочное – найду.
– В следующий раз я отдежурю.
– Перестань! Слушай, а где Денис сейчас отирается? После того, как он из нашего РУВД уволился, я его и не видел.
– Частный детектив в одной солидной конторе. Он, кстати, про тебя как-то спрашивал.
– Привет ему передавай. Акулов быстро собрался, пожал Волгину руку, спросил: «А точно все нормально?» – и вышел.
Сергей включил телевизор и пересел от стола в глубокое кресло из мягкой кожи. Кресло он покупал себе домой, но оно настолько не вписалось в остальной интерьер, что буквально через несколько часов было перевезено в служебный кабинет, где стояло до сих пор, и как нельзя лучше использовалось для отдохновения в часы ночных дежурств и расслабления в минуты напряженных раздумий.
Волгин одобрял выбор напарника. Как и старший брат Денис, Маша Ермакова несколько лет отдала Северному РУВД, работая на ниве следствия. Неудачно вышла замуж, попала в скандал по обвинению во взяточничестве – ни то, ни другое событие не испортило ее репутации и не повлияло на отношение к девушке Волгина. Уволившись из управления, Маша работала адвокатом, и опять-таки ничего плохого Сергей сказать не мог, хотя и относился к представителям этой профессии не лучшим образом. Понимал важность и необходимость работы защитника по уголовным делам, не зарекался от того, что когда-нибудь, быть может, и самому придется воспользоваться их услугами, но ничего с собой поделать не мог. Пятнадцать лет назад, когда он только устроился в ментовку, такого не было. Диспозиция казалась проста: есть оперативники, которые должны ловить и сажать, и есть адвокаты, которые должны спасать и защищать. Все, в принципе, делают одно общее дело по защите социальной справедливости. Со временем, под влиянием адвокатов «районного уровня», с которыми доводилось иметь дело на работе, a также под воздействием их более удачливых коллег, мелькающих на телеэкранах в связи с арестом той или иной важной шишки или «наездом» госструктур на влиятельную частную фирму, отношение к представителям одной из древнейших профессий сместилось из нейтрально-доброжелательного в негативное, с оттенком брезгливости. Касалось оно, конечно, не всех. Волгин с уважением относился к честным профессионалам, избравшим профессию по призванию или в силу стечения каких-то жизненных обстоятельств, и довольно терпеливо сносил циников, которые не скрывали своей главной цели – ободрать клиента как липку, но при этом руководствовались правилом: «Порядочный человек – этот тот, кто при небольшой выгоде крупную подлость не сделает» и не строили из себя оскорбленную невинность, не вопили о провокациях и не взывали к общественности, когда их удавалось переиграть или же уличить в неблаговидных поступках. Больше всего в таких ситуациях Волгин ненавидел апелляции к прошлому, популистские тезисы о происках спецслужб и органов МВД и лозунги типа «Не допустим повторения 37-го года!». Если уж касаться последнего, то, по его мнению, первую половину девяностых годов можно было назвать «репрессиями на оборот». Шестьдесят лет назад свирепствовал НКВД, теперь – бандитско-адвокатский картель. В обоих случаях страдали обычные, ни в чем не повинные люди.
…Маша Ермакова Волгину нравилась, он был искренне рад за напарника. Немного смущало, что их роман развернулся настолько стремительно. Совсем немного времени прошло с момента выхода Андрея на свободу, а со стороны их отношения выглядят так, будто осталось лишь дождаться лета, чтобы справить свадьбу не под Новый год, а в теплое время.
Блок новостей на канале «Первое кабельное телевидение» сменился рекламой. Двое здоровенных «дедов» в расхристанной армейской форме выволокли на крыльцо казармы упирающегося новобранца и, дав ему пинка, отправили в солдатскую чайную. «Когда мы собираемся все вместе, у нас не возникает вопроса, что мы будем делать. У нас возникает только один вопрос – кто идет за „Свинским“? Конечно, самый молодой! Пиво „Свинское“ – пиво в бутылке».
Удивление Волгина, не видевшего прежде этого ролика, оборвал телефонный звонок.
– Да.
– Серега, ты? Это Тарасов, из больницы. Димка Кузенков ненадолго пришел в себя, и я успел с ним поговорить. В них стрелял не Заваров, а кто-то незнакомый. Он хотел войти в квартиру. Наши, не разглядев, попытались его задержать, но он открыл огонь без разговоров, сразу, как только они приблизились.
– Понятно.-Волгин не был удивлен, что-то похожее они с Андреем и предполагали. – Что говорят врачи?
– Боятся сглазить. Операция прошла достаточно успешно, лекарств пока хватает.
– Ты до утра там останешься?
– Да. Катышев обещал после развода смену прислать. Я ему только что позвонил, рассказал новости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Ты забыл, сколько времени я на свободе?
– И у меня ни с кем связи нет… Направляясь к Шмелеву, Артур знал, что бывший сослуживец вызовется помочь, и знал, что эту помощь примет. Если бы речь шла о нем одном, он бы не стал впутывать Антона, но дело касалось Светланы. Впрочем, не будь ее-и никакой бы встречи не намечалось.
– Звони своему адвокату. Хотя – стоп! Я тебе прежде объясню, куда их надо заманить. У тебя есть авторучка?
– Нет.
– У меня, наверное, тоже. – Порывшись в ящиках письменного стола, Шмелев отыскал лист бумаги и сломанный карандаш, который заточил бритвенным лезвием. – Остатки былой роскоши. Наташка, видать, позабыла. Смотри сюда. Я эти леса хорошо знаю, в детстве их вдоль и поперек исходил. Кое-что, конечно, изменилось, но главные ориентиры должны были остаться. Ничего, будет время выскочить на рекогносцировку, уточниться на месте. Самое главное – с войны здесь осталось множество оборонительных сооружений. Большая часть давно сгнила и рассыпалась, но некоторые держатся до сих пор, даже подземные ходы какие-то сохранились. Раньше, при советской-то власти, за всем этим следили, ходы заделывали, проверяли регулярно, а сейчас, естественно, всем по фиг. «Черные следопыты» тут одно время крутились, но быстро просекли, что им ловить нечего. Немцы сюда не дошли, никаких боев не было, а все оружие, которое в бункерах и дзотах было припасено, вывезли еще в пятидесятых годах, когда местную воинскую часть передислоцировали. Мне отец об этом рассказывал. Так вот, смотри сюда…
Шмелев составил очень толковую схему места предстоящей встречи, одновременно разрабатывая план действий. Поначалу Заваров слушал критически, несколько раз вставлял свои замечания, которые ничего по сути не меняли, но вскоре вынужден был согласиться, что придраться попросту не к чему. Все, что можно было спрогнозировать и предусмотреть, Шмелев учел. Когда последние детали были утрясены, он вздохнул и, еще раз пробежавшись карандашом по схеме, сказал:
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Пошли звонить?
Единственный на весь дом телефон был установлен в коридоре на тумбочке. Некогда, еще не так давно, телефонный провод был . длинным, чтобы аппарат можно было заносить в комнаты и разговаривать без посторонних ушей, но потом между жильцами начались склоки, вызванные несоразмерностью количества времени, затрачиваемого различными жильцами на звонки. В одно прекрасное утро выяснилось, что длинный провод просто исчез, а вместо него появился короткий безобразный отросток. Установить, кто из жильцов приложил к этому руку, так и не удалось.
Заваров набрал номер «трубы» адвоката, не ожидая, что удастся соединиться, и вздрогнул, когда после серии щелчков и потрескиваний вдруг прорезались сдвоенные гудки.
– Связь совсем никудышная, – посетовал стоявший рядом Шмель. – Раньше, пока шнур не обрезали, слышимость была нормальной.
Заваров жестом попросил не мешать. Будучи уверен, что разговор не состоится, он не успел к нему подготовиться, и теперь лихорадочно придумывал фразы, чтобы сходу поставить адвоката на место и заставить выполнить навязанную роль. Ничего путного в голову не приходило.
– Алло, – отозвался Трубоукладчиков, таким вальяжным голосом, что Заваров даже смешался. – Ну говорите же! Кто это?
– Как быстро ты пришел в себя.
– Что? Кто это?
– Как спалось, Вениамин Яковлевич?
– А-а, это ты! Нормально спалось, Артур Альбертович. С комфортом. А вот ты, наверное, бессоницей мучился?
– Слышь, адвокат… Ты уже понял, зачем я звоню?
– Наверное, возникло желание принести извинения за вчерашнее? Я человек, конечно, не злопамятный, но спустить подобное просто так не могу. Приезжай ко мне в офис, потолкуем. Определим штрафные санкции.
– Какой ты стал борзый!
– Сомневаюсь, что дальнейший разговор в таком ключе доставит мне… э-э-э… удовольствие.
– Перетопчешься.
– Разве?
– Послушай, адвокатишка, если с моей девушкой что-то случится, ты лично за это ответишь. А сейчас свяжи меня с Санитаром.
– С кем? Артур, я не имею никакого отношения к медицине…
– Ты все прекрасно понял. Как ему позвонить?
– Понятия не имею. – Трубоукладчиков насладился паузой, а потом сказал более мягким голосом: – Желания клиентов для меня, закон. Поскольку договор об оказании юридической помощи мы до сих пор не расторгли, то я постараюсь помочь. Гарантировать ничего не могу, особенно в свете вчерашних событий. Не хотите хотя бы извиниться?
– Сказал бы я, чего хочу!
– Умерьте свои амбиции, молодой человек. Вчера у вас получилось застигнуть меня врасплох, но могу твердо уверить, что такого больше… э-э-э… не повторится. Слишком многие люди слишком часто пытались меня унизить, так что я хорошо учусь на ошибках, Артур Альбертович. А вот вам, похоже, нравится наступать на старые грабли. Я попытаюсь навести для вас кое-какие справки. Куда мне можно перезвонить?
Машинально Артур опустил взгляд на аппарат, вокруг диска которого красным маркером был записан номер, и чуть его не назвал, но вовремя спохватился, перекинул трубку из одной руки в другую и произнес:
– Я сам тебя найду через пятнадцать минут.
– Это несерьезно. Чтобы хоть как-то уладить вашу проблему, мне потребуется гораздо больше времени, так что не надо надоедать, названивая каждые четверть часа. Удачи желать не стану… Хотя мне бы хотелось, чтобы вы увиделись со своей девушкой.
Трубоукладчиков дал отбой, Заваров положил трубку и потер взмокшую шею.
– Что он сказал? – Весь разговор Шмелев простоял рядом, но не разобрал ни одного слова; подорвавшись на самодельном чеченском ВУ, он не только лишился ноги, но и почти оглох на правое ухо.
– Сказал, что постарается. Ему нужно несколько часов…
– Специально тянут время, – понимающе кивнул Шмель. – Хотят измотать ожиданием. И не оставили, видимо, надежды отыскать тебя своими силами.
– Если те менты узнали твой адрес… – Не договорив, Артур многозначительно взглянул на сослуживца, и тот ухмыльнулся:
– Как бы я этого хотел! Здесь есть, чем их встретить. Что, пошли осмотрим арсенал?
Не успели они дойти до конца коридора, как навстречу им из кухни вынырнул белобрысый худощавый паренек лет двадцати от роду, в грязном свитере и «трениках» с отвисшими коленями.
– Добрый день, Антон Иваныч, – подобострастно приветствовал он, прижавшись к стенке.
Шмелев не ответил, только сказал Заварову, когда они прошли мимо парня:
– Наркоман местный. Наркоман и ворюга. Ненавижу таких…
Парень услышал эти слова и посмотрел в спины уходящих мужчин с таким выражением, что, обернись они, многое стало бы ясно.
Но они не обернулись. Вышли на улицу и пошли к гаражу, чтобы подобрать необходимое снаряжение для встречи с бандитами.
Часы показывали 11.13.
15. Акулов и Волгин.
Четверг, 19 октября
Рабочий день давно закончился, время приближалось к семи часам вечера. Они сидели в своем кабинете, вернувшись от Катышева, который провел небольшую «летучку» по итогам розыска Заварова. Начальник был недоволен:
– Мы так много знаем, что осталась мелочь: установить, где именно он отсиживается. Он и его подруга.
– Скорее всего, она действительно в руках бандитов.
– Что-то мешает мне в это поверить. Наверное, простой здравый смысл. – Катышев придавил кулаком ворох телетайпных распечаток, загромождающих его письменный стол: – Ориентировки на Заварова, на машину Шмелева, на Свету… Господа, вы не забыли, что писать бумажки должен следователь, а наша работа заключается несколько в другом?
– В течение дня мы отработали почти все связи разыскиваемого…
– Значит, проделали это недостаточно грамотно. Что еще можно сказать? Он ведь не у посторонних отсиживается и не в гостинице…
– Со знакомыми Светланы тоже встречались.
Катышев махнул рукой, давая понять, что не нуждается в разъяснениях и отговорках, а ждет положительного результата, которого пока не видно даже в отдаленной перспективе. Конструктивных идей у шефа не было. Он и сам это знал, а потому, еще несколько минут пораспекав подчиненных за нерадивость и отсутствие оперативной смекалки, махнул рукой:
– Сами все прекрасно понимаете. Дергайте меня сразу, как только появятся новости.
Когда пришли в кабинет, Волгин первым делом позвонил в барак на Заповедной, спросил своего негласного помощника.
– А он куда-то ушел, – не задумываясь, ответила женщина, которой Волгин не знал, и можно было только гадать, видела она это своими глазами или, поленившись идти звать соседа, просто придумала. – Наверное, теперь уже вечером будет. Перезвоните, не стесняйтесь. У нас тут долго не спят.
– А сейчас – еще не вечер? – усмехнулся Акулов, слышавший весь разговор. – На Заповедной другое измерение времени?
– Оно там просто остановилось. Ты не обратил на это внимание, когда мы приезжали утром?
Спустя десять минут, когда Сергей набрал тот же номер, к телефону никто не подошел.
Выпили кофе, перекурили. Говорить не хотелось. По делу обсудили все, что возможно, а посторонние темы не интересовали.
Подал голос пейджер Акулова. Андрей прочитал сообщение, вздохнул и потянулся к телефону. Нажимая кнопки, пояснил для напарника:
– Маша…
Волгин поднялся из-за стола, размял ноги. Пройдя через кабинет по диагонали, встал у окна, выходящего во внутренний двор управления. Помещение было слишком мало для того, чтобы можно было где-нибудь пристроиться, не мешая личному разговору.
– Алло, это я… Не знаю. Может, скоро и соберусь. Ты же сама понимаешь…
И фразы Андрея, и интонации, с которыми он их произносил, были знакомы до боли. В течение десяти лет, когда Волгин был женат и работал в милиции, он сам частенько говорил то же самое. Правда, его гражданская супруга была человеком сугубо штатским и, когда миновали первые месяцы совместной жизни, напрочь отказывалась понимать необходимость каждодневного «зависания» на работе после того, как смена закончилась. Ни рассказы Сергея, ни кинофильмы с книгами не помогали. «Ты уходишь на свою дурацкую службу в понедельник утром, а возвращаешься поздно вечером в пятницу, пьяный и вымотанный. В субботу отсыпаешься и смотришь телевизор, а с самого утра воскресенья начинаешь готовиться к новой неделе. Я понимаю, такое можно терпеть месяц, когда у вас действительно случилось что-то важное. Но постоянно?..» Теперь казалось странным, что их семейный союз просуществовал довольно долго и развалился не в самые трудные годы, а в тот период, когда все, казалось бы, наладилось. Сергей уволился из органов, нашел спокойную высокооплачиваемую работу. Появился достаток, они наконец смогли совместно проводить время не меньше, чем все нормальные семьи. Волгин, которому перевалило за тридцать, стал задумываться о ребенке. И именно тогда все рассыпалось. Татьяна подалась в бизнес, где за короткий срок сумела добиться впечатляющих успехов. Сергей, махнув на заработки и спокойствие, вернулся к прежней работе, осенью девяносто шестого восстановившись в милиции. Ни он, ни она так и не нашли себе новой пары. Стало ли им лучше поодиночке? Скорее всего, нет. Но сделать первым шаг назад никто не решался. Иногда они перезванивались, реже – встречались на нейтральной территории. Расставаясь после таких встреч, оба чувствовали себя тоскливо. Широко улыбались, желали друг другу всяческих благ и шли из ресторана к разным машинам с таким видом, как будто каждого из них дома ожидала семья.
Акулов положил трубку и почесал затылок.
– Надо бежать? – безошибочно угадал Волгин, возвращаясь к столу.
– Понимаешь, у Машкиного брата сегодня юбилей. Если честно, я и забыл, что мы обещали приехать. Все нормальные люди на выходных отмечают или в крайнем случае в пятницу, а он сегодня надумал.
– Тебя это чем-то смущает? Лучше летом у костра, чем зимой на солнце. Двигай и ни о чем не переживай. Мне, один черт, спешить некуда, так что я здесь просижу до упора. Будет что-то срочное – найду.
– В следующий раз я отдежурю.
– Перестань! Слушай, а где Денис сейчас отирается? После того, как он из нашего РУВД уволился, я его и не видел.
– Частный детектив в одной солидной конторе. Он, кстати, про тебя как-то спрашивал.
– Привет ему передавай. Акулов быстро собрался, пожал Волгину руку, спросил: «А точно все нормально?» – и вышел.
Сергей включил телевизор и пересел от стола в глубокое кресло из мягкой кожи. Кресло он покупал себе домой, но оно настолько не вписалось в остальной интерьер, что буквально через несколько часов было перевезено в служебный кабинет, где стояло до сих пор, и как нельзя лучше использовалось для отдохновения в часы ночных дежурств и расслабления в минуты напряженных раздумий.
Волгин одобрял выбор напарника. Как и старший брат Денис, Маша Ермакова несколько лет отдала Северному РУВД, работая на ниве следствия. Неудачно вышла замуж, попала в скандал по обвинению во взяточничестве – ни то, ни другое событие не испортило ее репутации и не повлияло на отношение к девушке Волгина. Уволившись из управления, Маша работала адвокатом, и опять-таки ничего плохого Сергей сказать не мог, хотя и относился к представителям этой профессии не лучшим образом. Понимал важность и необходимость работы защитника по уголовным делам, не зарекался от того, что когда-нибудь, быть может, и самому придется воспользоваться их услугами, но ничего с собой поделать не мог. Пятнадцать лет назад, когда он только устроился в ментовку, такого не было. Диспозиция казалась проста: есть оперативники, которые должны ловить и сажать, и есть адвокаты, которые должны спасать и защищать. Все, в принципе, делают одно общее дело по защите социальной справедливости. Со временем, под влиянием адвокатов «районного уровня», с которыми доводилось иметь дело на работе, a также под воздействием их более удачливых коллег, мелькающих на телеэкранах в связи с арестом той или иной важной шишки или «наездом» госструктур на влиятельную частную фирму, отношение к представителям одной из древнейших профессий сместилось из нейтрально-доброжелательного в негативное, с оттенком брезгливости. Касалось оно, конечно, не всех. Волгин с уважением относился к честным профессионалам, избравшим профессию по призванию или в силу стечения каких-то жизненных обстоятельств, и довольно терпеливо сносил циников, которые не скрывали своей главной цели – ободрать клиента как липку, но при этом руководствовались правилом: «Порядочный человек – этот тот, кто при небольшой выгоде крупную подлость не сделает» и не строили из себя оскорбленную невинность, не вопили о провокациях и не взывали к общественности, когда их удавалось переиграть или же уличить в неблаговидных поступках. Больше всего в таких ситуациях Волгин ненавидел апелляции к прошлому, популистские тезисы о происках спецслужб и органов МВД и лозунги типа «Не допустим повторения 37-го года!». Если уж касаться последнего, то, по его мнению, первую половину девяностых годов можно было назвать «репрессиями на оборот». Шестьдесят лет назад свирепствовал НКВД, теперь – бандитско-адвокатский картель. В обоих случаях страдали обычные, ни в чем не повинные люди.
…Маша Ермакова Волгину нравилась, он был искренне рад за напарника. Немного смущало, что их роман развернулся настолько стремительно. Совсем немного времени прошло с момента выхода Андрея на свободу, а со стороны их отношения выглядят так, будто осталось лишь дождаться лета, чтобы справить свадьбу не под Новый год, а в теплое время.
Блок новостей на канале «Первое кабельное телевидение» сменился рекламой. Двое здоровенных «дедов» в расхристанной армейской форме выволокли на крыльцо казармы упирающегося новобранца и, дав ему пинка, отправили в солдатскую чайную. «Когда мы собираемся все вместе, у нас не возникает вопроса, что мы будем делать. У нас возникает только один вопрос – кто идет за „Свинским“? Конечно, самый молодой! Пиво „Свинское“ – пиво в бутылке».
Удивление Волгина, не видевшего прежде этого ролика, оборвал телефонный звонок.
– Да.
– Серега, ты? Это Тарасов, из больницы. Димка Кузенков ненадолго пришел в себя, и я успел с ним поговорить. В них стрелял не Заваров, а кто-то незнакомый. Он хотел войти в квартиру. Наши, не разглядев, попытались его задержать, но он открыл огонь без разговоров, сразу, как только они приблизились.
– Понятно.-Волгин не был удивлен, что-то похожее они с Андреем и предполагали. – Что говорят врачи?
– Боятся сглазить. Операция прошла достаточно успешно, лекарств пока хватает.
– Ты до утра там останешься?
– Да. Катышев обещал после развода смену прислать. Я ему только что позвонил, рассказал новости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22