Кому-то он мог показаться уверенным, взрослым и надежным человеком, но я-то уже поняла, что эта внешняя сила — просто скорлупа, в которой прячется насмерть перепуганный мальчик, который никогда не повзрослеет, потому что всю жизнь кто-то решал за него. И нужна ему жена-маменька. Долли почему-то сочла, что эта роль, да нет, не роль, а работа больше всего подходит именно мне и я просто обязана быть благодарна ей по гроб жизни за такой прекрасный вариант.Позаботилась, значит, о пропащей… Вытаскивает меня из ярмарочной помойки.А может, действительно плюнуть на все, переступить через себя? Тем более вариант и впрямь по нынешним временам из тех, за которые цепляются. Квартирка тянет как минимум тысяч на шестьдесят у. е. Плюс к ней упакованный, спортивный Лорик с научным будущим. Чего еще надо? Он же по струнке ходить будет, тапочки мне в зубах, как Гришка, приносить! Да и лавку можно будет похерить… Посмотрел бы тогда на меня Трофимов!Я вдруг поняла, что Лорик посапывает, заводясь, становится слишком настойчивым, и не без изумления обнаружила, что почти готова ему ответить. Это было так неожиданно и страшно, что меня обожгло ледяным испугом, я вскочила, уперлась руками в его плечи и, отстраняя себя от него, заорала:— Ты что?! Свихнулся?— Но… почему, Мэри?— О господи! Не стыдно? В такой день… Знаешь, говорят, душа не отлетает еще до девятого дня! Может, она еще тут где-то, может, смотрит на нас? — Я несла бог знает что, лишь бы он отлип.— Ты права, Мэри… Ты права! — Он уже опять размяк.Я быстро смела обратно в ящик все бумаги, защелкнула замок и сказала:— Пошли баиньки…— Я — как ты… — покорно согласился он. Приподняв Лорика на ноги и подставив плечо, я потащила его до дивана. Он вдруг стал какой-то бескостный, как тряпка, и вдруг запел совершенно бессмысленно:— По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута — Ленинград! — И тут же заснул, рухнув на диван.Я приподняла его голову и подпихнула секретку под подушку, чтобы, проснувшись утром, он сразу убедился в сохранности фамильного добра, прикрыла его пледом и вернулась в кухню. Я, может быть, и отстаю безнадежно по уровню ай-кью от Велора, но мозгов у меня все-таки хватает, чтобы понять: мать меня покупает. Для этого великовозрастного пацана, который стал для нее (теперь я была в этом уверена) гораздо ближе и дороже, чем я.Я сняла со своей шеи крестик Долли и положила его на клеенку.Нет, Лор утром может не сообразить, в чем дело. Нужно сделать что-то, чтобы Ванюшину сразу все стало ясно.Я очень аккуратно порвала завещание и сложила клочки на столе в стопку. Так до него дойдет.Я влезла в шубку, замоталась платком, прихватила сумку и выключила в кухне свет. В темной прихожей выудила из кармана ключ от дверей, который мне дал Лорик, нашарила на стене гвоздь, где он обычно висел, и нацепила, его. Ключ мне был не нужен. Я точно знала, что никогда больше в этот дом не войду.Мы не рабы.Рабы не мы. Глава 9НОВЫЙ ГОД — ПОРЯДКИ НОВЫЕ… До него дошло.Он позвонил на следующее утро, выразил мне благодарность за все хлопоты по устройству поминок и, помолчав, добавил:— Что касается всего остального, Мэри, то я, кажется, сдуру поторопился… Долли меня предупреждала, что мы должны больше узнать друг друга. Притереться… И только тогда… В общем, будем считать, что ничего еще не было… А я… я буду ждать, Маша!Еще он сказал, что улетает в Брюссель на какой-то симпозиум по программе «Геном человека». Вернется — позвонит.Ну, как говорится, скатертью дорожка…На девятый день ко мне пришла Полина, мы сходили к могиле, а потом в церковь.— Ты прости мать, Машка, — вздохнув, сказала тетка. — Она ж между вами на разрыв жила. Одну родила, другого — растила… Я так думаю, это она и свою вину перед тобой искупить решила. Чтоб тебе лучше жилось. По ее понятию… Что ей еще оставалось-то?Я промолчала.У тетки самой рыльце было в пушку. При отце она чихвостила Долли не стесняясь, а сама втихую от нас с Никанорычем бегала к ней все эти годы.За неделю до Нового года вдруг объявилась Клавдия Ивановна. Я ее с трудом узнала. В каких-то обносках, драном платке, вместо сапожек красные шерстяные носки, вдетые в галоши. Тощая, синюшная и несчастная. Пряча голые руки под мышками, она топталась перед лавкой на хрустком снегу.— Батюшки! — воскликнула я. — Прямо картина «Не ждали!». Должок притаранила, что ли, Клавдия? Что-то долго несла…— Виноватая я, Мария Антоновна, — насморочно прогундосила она. — Подожди еще немножко. А пока рыбки не отпустишь? Взаимообразно? У меня ни копья… Хотя бы минтаюшки… А то и Новый год встречать не с чем…— Я твоего Фимку кормить не обязана! — беспощадно отрезала я.Клавдия зарыдала:— Гад проклятый! Ушел он от меня, Машка… Обобрал всю до нитки! Шубу уволок, шапку чернобурую… Ковры снял, даже телевизор вынес, покуда я в бане была! У него, оказывается, жена в Тирасполе и двое детей… Врал, что в разводе. Алкоголик чертов!Все ясно. Клавдия опять осталась с носом. Но в этот раз зимующий под дармовой крышей в Москве временный муж даже не стал дожидаться весны.Ну не гнать же женщину? На любви погорела! На страсти нежной! Сама такая…Я снова ее взяла в лавку. Зарядила авансом, приказала немедленно прибарахлиться, отмыться, сходить в парикмахерскую, в общем, привести себя в более или менее пристойный вид, чтобы не отпугивать людей. Я понимала, что могу оставлять ее на хозяйстве без опаски. Она теперь землю рыть будет. И никаких Фим к себе теперь и близко не подпустит. По крайней мере, до следующей осени. * * * Программа новогодней ночи в «Якорьке» оказалась исключительной по своей дурости. В обычно тихий и уютный ресторанчик декораторы понапихали слишком много иллюминации, включая лазерные световые пушки; освещение то и дело пригасало, и зеленые лучи кинжально метались в полумраке по столикам и лицам, от чего я просто слепла. Вместо обычных официантов гостей обслуживали декорированные под русалок дебелые, сильно перепудренные девы в трусиках и нагрудничках из серебряной чешуи, которые топали, как лошади, спотыкались на высоченных каблучищах и явно не знали, что им делать со сверкающими рыбьими хвостами, свисавшими с их задниц. Подстраховывали дев гарсоны, но делали это крайне неохотно. Было заметно, что они злорадно наблюдают за тем, как девицы путаются с заказами. Русалки явно имели другую профессиональную ориентацию.Украшением празднества должна была служить восходящая звезда эстрады. У нее было очень приличное нестандартное контральто, но работала она мощно и неустанно, как музыкальный автомат, который позабыли вовремя выключить.Но по-настоящему добили меня балетные Дед Мороз и Снегурочка. Отзвонили свое куранты. Все орали, целовались и обливались шампанским. И тут объявились эти сказочные персонажи. Деда Мороза изображала юная писюха в набедренной повязке, с нарисованными вокруг сосков снежинками и в нацепленной бороде и валенках, а Снегурочкой был здоровенный мужик с мускулатурой профессионального культуриста в коротенькой балетной пачке, с привязной косой и сильно набеленным и нарумяненным лицом — этакая новогодняя голубая мечта гомика. Вокруг них заскакали четыре мальчика-зайчика в белых обтяжных трико, и под григовское «Шествие гномов» началась лишь слегка замаскированная под балет групповуха. Я поняла, что больше такого (да еще в навязанном самой себе гордом одиночестве, ибо я была совершенно одна) не выдержу, и поманила гарсона. Через пять минут, загрузив фирменный пакет всем, что я просила, он проводил меня до гардеробной, помог накинуть шубейку и предложил усадить в один из арендованных на ночь для развоза публики экипажей, но я сказала, что хочу пройтись по ночной Москве.Еще не выходя на заснеженную сияющую Тверскую, я точно знала, куда приведут меня ноги. Но все-таки пыталась остановить себя.Если бы кто-нибудь мне сказал, что я пьяна, я бы сильно удивилась. Голова была совершенно ясной, мне было не просто приятно-тепло в шубейке, а даже жарко, и я не застегивала ее. Закинув за плечо ласковый шарфик из натурального кашемира, я мела снег подолом вечернего благородно-черного открытого платья. Увидев какого-то заиндевевшего курсантика, бежавшего по запоздалой увольнительной с букетиком в руках, я отдала честь, дурашливо козырнув.Наконец я решилась. Сошла с тротуара, заложила пальцы в рот и разбойничьим посвистом тормознула левака на задрипанной «Волге».Я ехала в Теплый Стан. К Трофимовым.К Никите я ехала, черт бы его побрал.И ничего не могла с собой поделать.Посередине громадного их двора была поставлена высоченная муниципальная ель в лампочках. Вокруг нее толклась вопящая молодежь в новогодних карнавальных масках, какие-то толстые тетки визжали, съезжая на задницах с детской горки. Кучка поддатых жильцов толпилась вокруг сугроба, в который были понатыканы шутихи. Их поджигал Трофимов-зять, тот самый, что спец по каминам.Ракеты со свистом взлетали в небо, лопались и расцветали разноцветной световой лапшой. С одного из балконов кто-то орал, чтобы прекратили это безобразие: сюда уже успели влепить ракетой.Неожиданно трезвея, я вдруг поняла, что делаю очередную глупость, после которой мне в этот дом уже никогда не будет возврата. Я представила, как обалдеет Никита, как они удивятся мне, все эти Трофимовы, как со значением начнут перемигиваться, похохатывать. И почему я решила, что Никита будет один, а не с какой-нибудь девицей, которую он уже ввел в их семью? Я решительно повернулась, чтобы уходить, но тут закричали:— Маша! Маша! Это ты, что ли?Ко мне уже бежал Трофимов-зять. У него была багровая от мороза и выпивки счастливая рожа, шапка на затылке, в кармане распахнутого пальто бутылка. Он облапил меня, вопя: «С Новым годом!», чмокнул в ухо, поскользнулся, и мы с ним оба сели в снег.— Вот хреновина! — сказал она озабоченно. — А Никитки-то и нету, Маш. У него ездка во Владимир и дальше в Вологду. Валютный заказ! Марками платят! Их целой колонной наняли! По детским домам и больницам гуманитарную помощь, ну, рождественские подарки от немцев развозить!— Да я просто так, — соврала я. — Тут в гостях не очень далеко была. Только что-то компания липучая… Малоинтересная для меня компания… Вот домой двигаю…— Какой там домой? — возмутился он. — Наши еще и до холодца не добрались… И Иван Иваныч еще трезвый! Тетя Аня обрадуется… Пошли! Пошли!Он поднял меня, как пушинку, и ржал от радости.Я с трудом высвободилась из его лапищ и — заплакала. Уткнулась ему в грудь и ревела, как распоследняя дуреха.— Понимаю, — бормотал он. — Ты ж не к деду идешь. И все мы тебе до лампочки…— Ты только не скажи ему. И никому, пожалуйста, не говори… Ну, с новым счастьем тебя! Новых дымоходов и каминов в новом году! С новыми кочережками и топками! Хорошего бизнеса!Я хотела уйти, но он удержал меня за плечо:— А тяпнуть? За все на свете? Удачи же не будет, Маш! У меня с собой есть…Он потянул из кармана початый пузырь, но я сказала:— И у меня с собой: Спрячь.Он посмотрел на наполненный фирменный пакет с яркой эмблемой «Якорька» и усмехнулся:— Значит, говоришь, мимо шла? Случайно? Ты, Машк, почаще мимо ходи…Все этот черт понимал.Мы отошли подальше от остальной публики, смели снег и уселись под детским грибком. Я вытащила из пакета винцо, фляжку коньячку, коробки с фирменными рулетами, тарталетками и сухими пирожными, манго, синие сочные инжирины и несколько кистей заморского свежего черного винограда. Стакан у него был с собой. Видно, добавляли они тут с соседями во дворе.Пили мы по очереди. Из одного стакана. Желая друг другу успехов в труде и счастья в личной жизни.У него с этим делом было все о'кей! Жена ждала второго ребенка, была уже на седьмом месяце, и он страшно радовался тому, что УЗИ показало девочку. Сын у него уже был, и он жутко хотел дочку — Крестить будем, Маш. В крестные пойдешь? — предложил он вдруг.— Без проблем, — согласилась я.Морозец пощипывал, дворовая гульба угасала, становилось безлюдно и как-то очень покойно и очень тихо. Наверное, это снег, как подушкой, глушит звуки.Окна начинали гаснуть.И тут он сказал, вздохнув:— Мы тут толкуем иногда… Тетя Аня жутко жалеет, что ты запропала, дед тоже как-то тебя поминал. Только, если честно, это же не первый случай с нашим Никитой… Прошлым летом, еще до тебя было, в подъезд новые жильцы въехали, по обмену. У них дочка, Тоня, очень даже ничего, без выпендрежа, как говорится, самое то! И трясти дерево не надо, само упадет… В общем, видим, положила она глаз на Никиту, как он дома, по сто раз на дню за солью забегает! Думаю, этой соли у ней скопилось — озеро Баскунчак! А он — ноль внимания… Ну терпели мы, терпели, да и наехали на Никиту. Мать же жалко, понимаешь? Все у нее уже пристроены, а он какой-то неприкаянный… Прижали мы его всерьез. Чего ждешь? В смысле — кого? И знаешь, что я тебе скажу, Маша? Вторую Юльку он ищет! Чтобы точно такая же была, тютелька в тютельку… Других он в упор не видит! Мы-то понимаем, дурость это несусветная, но что с ним поделаешь? Сжег он все свои тормозные колодки, и с места его не сдвинешь! Заклинило парня. Так что ты не злись… Ну, дурак дурацкий…Ничего себе попраздновала, Корноухова!Рыдать я больше не собиралась, но и на территории Трофимовых мне, как выяснилось, делать больше нечего. Во всяком случае, Трофимову-зятю дочку придется крестить без меня. Хренушки меня тут еще увидят!Через несколько дней я случайно посмотрела кусок какой-то передачи. Плешивый дядечка ученого вида утверждал, что каждой самке лишь кажется, что ее привлекает тот или иной самец на сознательном уровне, в то время как на самом деле пламенная страсть рождается на молекулярной основе. И здесь очень важны феромоны, то есть вещества, образующие запахи. Какие-то там бабочки унюхивают друг дружку за десятки километров и стремятся навстречу, чтобы слиться в экстазе для продолжения рода и любовных танцев в небесах.Так вот в чем суть моих несчастий! Все дело, оказывается, в этих самых феромонах. Для Никиты я не так пахла, конечно. Не так феромонила. И тут уж хоть стой, хоть падай, хоть башкой в стенку, а против натуры не попрешь. Если уж и сама мать-природа против Маши Корноуховой, значит, пора сушить весла.От папки не было ни слуху ни духу. Может быть, Нина Васильевна каким-нибудь образом связывалась с дочерью, но звонить этой сучке я бы и под пистолетом не стала.Так что под старый Новый год, тринадцатого января, я загрузила «гансика» под завязку продуктами, куревом и подарками — для бати купила новый транзистор и обалденный бритвенный набор «Жиллет —Mach-3» с суперлезвиями и флаконом парфюма, для Рагозиной оренбургский платок — и порулила в глушь, в журчихинскую резервацию.И — прокололась.Ехала я почти шесть часов, но это бы еще ничего. Проселок вдоль железнодорожного полотна был худо-бедно прочищен тракторами: рубчатый след от гусениц был хорошо виден по обочинам, в твердом и белом, как фарфор, снегу. Но сразу после поворота от платформы на тропу в сторону Журчихи мой «гансик» забуксовал. Для цивилизованного, предназначенного для автобанов «европейца» это было слишком. Дороги просто не было. На просеке между матерыми елями сугробов намело выше пупа. И судя по тому, что по нетронутой поверхности снегов тянулись лишь цепочки чьих-то мелких следов, здесь никто не пробивался с началом снегопадов.Нужен был танк. И желательно самой большой мощности.Я вспомнила, о чем мне рассказывала осенью болтушка Вера, и решила, что пройду до деревни по льду Журчихи. Отобрала самое нужное, переложила в рюкзак и спустилась к речке.Но не тут-то было! Сначала я впахалась в снега, навалившиеся на твердый белый лед, но идти еще как-то можно было, наподобие навьюченной альпинистки, штурмующей Гималаи. Однако через полчаса, когда берега стали повыше, а деревья погуще, я увидела, что на темном голом льду снегу нет, а впереди нет и льда. Он истончился до прозрачной корочки, а в промоинах струилась незамерзшая черная вода, над которой курился парок.Вот уж тонуть я тут не собиралась.На меня заругалась, зацокала бурая белка, молнией носившаяся по стволам. Я ей высказала, в свою очередь, что я лично думаю о сложившейся ситуации, и поплелась назад несолоно хлебавши. * * * Дела шли ни шатко ни валко. Новогодние праздники с Рождеством в придачу выпотрошили у народонаселения карманы. У нас всегда как: если гулять, то до последнего копья, а если зубы на полку класть, то всем вместе.Моя Клавдия жутко простыла, засипела, захрипела, я ее отправила сбивать температуру и отлеживаться и осталась на хозяйстве одна. Гришку брала с собой, чтобы не так скучно было.И тут откуда-то из небытия вынырнул Галилей. Его на ярмарке уже вспоминать перестали, потому что он как исчез в конце осени, так и не появлялся. Роман Львович на себя летнего, элегантно-изысканного, не походил совершенно. На нем был надет линялый, правда, утепленный спортивный костюм неопределенного цвета, солдатские бахилы и солдатский же бушлат без пуговиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26