А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Тот внимательно рассматривал содержимое кулечка.
— Золото… — громко просипел Коля.
— Какое золото, — с сомнением отозвался Санек. — Небось подделка.
— Ты что! — забыв про осторожность, вскинулся Коля, но потом опять вспомнил про конспирацию и зашевелил губами прямо в ухо Саньку:
— Точно тебе говорю, золото. А камушки-то, видишь…
— И откуда? — задал вопрос на засыпку неисправимый скептик Санек.
— Откуда… — растерялся Коля. — Вот я и думаю, откуда…
— У Вальки спрашивал?
— Что я, дурак? Наоборот — вот уже несколько дней ни слова. И она будто и знать ничего не знает о сережках — тоже как воды в рот набрала. Слушай, я вот чего думаю… Может, любовник у нее богатый завелся?
Санек посмотрел на Колю как на придурочного.
Он вспомнил облик Колиной жены — приземистой, черноволосой, стрижка под мальчика, с увядшей кожей на лице и глазами, вечно ждущими плохих новостей.
— Да откуда… — отмахнулся он.
— Оттуда! — заволновался Коля. — Откуда я знаю!
Просто так золотые сережки в доме вдруг не обнаруживаются! Не я же их ей купил, значит, кто-то другой.
С какой такой стати, за какие такие услуги и красивые глаза? А она, видно, тоже чует, чье мясо съела, — ничего не спрашивает, не интересуется, куда ее сережки подевались… Вот сука! Все бабы суки, честное слово!
— А ты бы напрямик спросил, — предложил Санек, с сомнением выслушавший всю тираду.
— Отпираться будет, ясное дело, — напустился на него Коля. — Признается, что ли? Наоборот, станет вопить, что я где-то сережки украл и что тюрьма меня ждет. Начнет плакать о детях, что они из-за моих пьянок плохо учатся, и проклинать тот день, когда за меня замуж вышла… Хрен я ей покажу — еще отберет.
Я так считаю, эти сережки мне по праву принадлежат — потому что не фиг хахалей заводить! Она за моей спиной будет трахаться с кем попало, а я ей золото любовника возвращать?
— Да не суетись ты раньше времени, — посоветовал Санек, покосившись на блестящие бирюльки в руке Щетинина. — Кому твоя Валька нужна? Она у тебя не из таких — все о детях да о детях… Да и не золото это. Бижутерия. Дай посмотреть поближе.
Санек взял у Коли сережки, повернул к солнцу, поднял и посмотрел на просвет, отодвинул руку и поглядел на украшения издалека. Совершив все эти манипуляции, он вынес вердикт:
— Бижутерия…
— Бижутерия? — возмутился Коля. — Дай сюда!
Он выхватил сережки обратно, замотал их в кулечек, сунул в карман и придержал рукой, убедившись, что они там смирненько лежат.
— А вот давай проверим! Спорим, что золото! — предложил возбужденный Коля. — На что спорим?
— На бутылку, — основательно подумав, ответил Санек. Что еще в самом деле он мог сказать?
Приятели дружно повернулись и двинулись обратно к магазину, при этом мелкий распетушившийся Коля шел рядом с Саньком, безотчетно напирая на собутыльника и тесня его к краю дорожки, повторяя:
«Вот увидишь, вот увидишь…».
Глава 4
В ПОИСКАХ БОГАТОГО ОЧКАРИКА

В понедельник утром в кабинет к Занозину ввалился загадочно улыбающийся Карапетян. Занозин только собрался позвонить Регине Никитиной, чтобы проверить, прекратилась ли с субботы слежка. Он уговаривал себя, что сведения, которые он намеревался от нее получить, очень важны для расследования убийства Киры Губиной. Дело пока продвинулось мало, что там говорить. Тем не менее Занозин колебался, подозревая себя в посторонних мотивах. Он пытался сосредоточиться и спокойно проанализировать свои ощущения, заглядывал внутрь себя, чтобы убедиться, что никакого иного интереса, помимо профессионального, к Регине Никитиной у него нет. «Это было бы слишком пошло», — выговаривал он себе. Но хитрое приспосабливающееся сознание тут же услужливо подбрасывало Занозину оправдание: «Просто кто-то должен ее защитить. С моей стороны это естественно — это мой долг». Фраза про долг звучала фальшиво — и Занозин, как человек умный, это чувствовал и досадовал на себя, что ничего поубедительнее выдумать не может… В итоге он плюнул на пустые душевные переживания, ибо истока их найти так и не смог, и схватился за телефонную трубку.
Как раз в это время и появился Сашка. Занозин знал это выражение лица своего напарника — оно означало, что у него есть какая-то курьезная новость.
Он положил трубку на рычаг и обратился к Карапетяну без особого энтузиазма:
— Ну что?
— Приветствую вас, дражайший начальник! Должен сказать, сегодня вы особенно любезны…
— Ну ладно, ладно… Привет! Не тяни кота за хвост, говори.
Но Карапетян не спешил. Он взгромоздился на стол, вынул сигарету, прикурил и объявил:
— Звонили из сто пятидесятого. Они там задержали двух каких-то алкашей.
— Ну и что? Знаешь, сколько алкашей по Москве каждый день задерживают? Отчего ты так взволновался?
Занозин не забыл про несостоявшийся звонок Регине Никитиной и был неприветлив — Карапетян подметил верно.
— Нервы, нервы, начальник, — ехидно протянул Карапетян, пуская кольца дыма в потолок.
Занозин уже начал жалеть о своей природной демократичности. «Распустил их на свою голову. Что за фамильярность! Ей-богу, заставлю всех в погонах ходить строем и честь отдавать при каждой встрече», — думал он с досадой. Впрочем, Занозин предпочел не срывать зло на подчиненном — это непристойно, к тому же он старше Карапетяна и по званию, и по возрасту и потому, рассудил он, должен быть умнее Карапетяна и выше его подколок.
— Задержали двух алкашей… — терпеливо напомнил он увлекшемуся курением Карапетяну.
— Да, — спохватился тот. — И представляешь, что у них обнаружили?
Он выдержал паузу, выразительно блестя на Занозина черными глазами. Но тот не поддался — не стал его подгонять. Более того, взял со стола какое-то дело и углубился в чтение, всем видом показывая Сашке, что не очень-то и хотелось знать его новость. Прием сработал — Карапетян понял, что дальше интриговать начальника бессмысленно. «Вот ведь, толстокожий!» — с досадой подумал темпераментный Карапетян, которому скучно было просто так взять и выдать информацию.
— Ну, короче, у них обнаружили сережки желтого металла с прозрачными камешками посередине, похожие по описанию на те, что пропали с трупа Губиной, — наконец выдал он, Занозин оживился, тут же отбросил дело и, опершись локтем на стол и навалившись на него всем телом, воззрился на коллегу.
— Похожие, говоришь? — переспросил он. — Сто пятидесятое — это в Тушине, кажется?
— В Тушине, в Тушине, — обрадованно закивал Карапетян. — Причем на их земле, обрати внимание, располагается тот самый дом, в котором произошло убийство Губиной.
«Алкаши?» — удивился Занозин про себя. Эта версия ему в голову не приходила. Впрочем, пока рано делать выводы.
— Как все получилось? — требовательно спросил он Карапетяна.
— В деталях пока неизвестно, — ответил тот. — Вроде бы вчера вечером мужики пытались продать сережки продавщицам в местном магазине за бутылку водки. Причем они, понимаешь ли, тоже не дети, соображали, что не ерунду какую-то продают, — требовали за серьги баллон «Юрия Долгорукого». Охота им было попробовать эксклюзива. А продавщицы попались недоверчивые… Вообще, начальник, надо все перепроверить — золото ли, Губиной ли принадлежало. Может, бижутерия грошовая, а мы тут пыль поднимаем.
— Проверим, проверим, — задумчиво пробормотал Занозин. — Вот что, — продолжил он, — звони Губину и, пожалуй, Таисье Ивановой. Мужики в драгоценностях плохо разбираются, даже описать толком не умеют. А женщины — особенно подруги — украшения друг друга наизусть знают и с закрытыми глазами нарисуют, что как выглядит. Пусть и он, и она подъезжают и серьги опознают. А нам надо ехать прямо сейчас.
До отделения Занозин с Карапетяном добрались минут через тридцать. Типовое — а значит, серое, невзрачное и обшарпанное — здание милиции располагалось в глубине новостроек. Внутри было пусто, почти безлюдно. У дежурки стоял вышедший размяться из-за загородки черноглазый милиционер.
Они справились у дежурного о своем деле и по его указанию поднялись на второй этаж в один из кабинетов. Местный опер Гриша — молодой лохматый блондин с финской фамилией — приветствовал их рукопожатием и, не теряя времени, вынул из сейфа серьги, изъятые у парочки друзей-собутыльников.
Занозин с Карапетяном переглянулись — сомнений в том, что это золото, не было. Жирный сдержанный блеск, теплая поверхность, мягкая тяжесть драгметалла… Пальцу держать миниатюрное изделие было приятно — золото, без сомнений. И по описанию серьги действительно очень походили на пропавшее украшение Губиной.
— Похоже, «наши» серьги, — произнес Занозин. — Откуда?
— Да понимаете, ребята, вчера мне продавщицы из круглосуточного магазина сигнализировали, что один местный алкаш — они его давно знают, он у них постоянно отоваривается — предлагает им купить золото. В другой раз они, может, и купили бы по дешевке и мне бы ни гугу, девки ушлые… Но после этого убийства — магазин-то в двух шагах от того подъезда — они побоялись связываться, — рассказывал Гриша хриплым голосом.
Вид у него был помятый. Он изо всех сил старался сохранять вежливый тон и хорошие манеры, но было ясно, что это дается ему с трудом после вчерашнего.
— И тут что еще — в первый раз он им предлагал.
Обычно брал самую дешевую и денег всегда в обрез.
А тут такая вещь. Одна говорит, этот Коля недавно пришел бутылку покупать, а та на три рубля у них подорожала, так он чуть в обморок у прилавка не грохнулся, все уговаривал ее продать в долг, мол, три рубля позже принесу. Канючил-канючил, да без толку…
Продавщица не поддалась — с алкашами дело ненадежное, да и хозяин у них там, Алиев, недавно гайки закрутил, они в долг теперь — ни-ни… Девки и поостереглись…
— Что за алкаш? Что можешь о нем сказать?
— Да я поговорил с участковым — там Михал Иваныч, — он говорит, что вроде спокойный мужик и ничего такого за ним никогда не числилось. Всегда где-то работает — то грузчиком, то разнорабочим, ну, выпивает, пару раз соседи на него жаловались — жену бьет, визг у них там порой стоит ночью… А так, чтобы он был замешан в каких-то делах — не водится за ним такого. С собутыльником своим, с которым его вместе задержали, иногда подерется, ну, с разбитой мордой домой придет… В общем, безвредный, безобидный…
Раньше не привлекался, только так, на несколько суток. Жена у него, двое детей, — рассказывал Гриша.
— А что за собутыльник?
— Да тоже местный. Водопроводчик в дэзе — такой же.
— Ну, и чего говорят по поводу серег?
— Да ничего толком не говорят. Базарят, права качают… Честно говоря, вчера с ними поговорить как-то не очень получилось. Устали все вчера слишком, — признался Гриша, кося глазами и еще больше разлохмачивая рукой светлую шевелюру.
— Да, слушай, — вспомнил Вадим. — Участковый не говорил, что оба были замечены в последние дни в каких-то непомерных тратах, что деньги у них завелись против обыкновения?
— Да вроде нет, денег не заметили, и гульбы особенной тоже не было. Только вот эти сережки, которые они пытались продать…
Занозин с сочувствием поглядел на блеклого, выпадающего в осадок Гришу:
— Ну, ладно, давай своих алкашей.
Гриша пошел за задержанными, и через несколько минут в коридоре послышались возня, вопли и истерика — причем, что было удивительно, истерика женская. Занозин с Карапетяном, заинтригованные, выглянули в коридор. На подходе к кабинету стоял Гриша и двое милиционеров с задержанными. На груди одного из помятых алкашей — длинного, вислоусого — билась внушительных размеров девушка, по всей видимости, боевая подруга. Девушка отличалась выбеленными волосами, забранными в хвостик на затылке, красными мощными щеками и всесокрушаюшим голосом. «Ой, не пущу-у-у! — вопила она и цеплялась за куртку длинного. — Ой, отпустите вы его-о-о-о! А-а-а-а!» Обликом и манерами девушка напоминала продавщицу овощного ларька со стажем, еще с советских времен, таковой, видимо, и была на самом деле. Она поддала звука, явно рассчитывая на слабые нервы милиционеров. Те морщились, но терпели. Сам вислоусый, на чьей груди билась девушка, глядел в сторону и вообще имел отсутствующий вид, как бы говорящий: «Ну, что с бабы возьмешь». Второй задержанный — невысокий, склонный к полноте молодой мужик с серым лицом — лыбился.
— Ладно, Оксан, — пытался успокоить посетительницу Гриша. — Хорош голосить, будто его на каторгу отправляют. Максимум пятнадцать суток дадут за появление в общественном месте в нетрезвом виде, — пошутил он. Кстати, познакомились они всего минуту назад, но Гриша уже общался с ней по-свойски.
Толстощекая Оксана подняла голову, злобно посмотрела на мента и завыла вреднее прежнего — с какими-то невыносимыми ультразвуковыми взвизгами.
Отдирать ее от вислоусого пришлось силой, два милиционера еле справились. Они с трудом посадили ее на скамейку перед кабинетом, а Гриша уговаривал возлюбленную задержанного, что вот приехали специалисты из управления, они во всем разберутся. Оксанка косилась на Занозина и Карапетяна, причем последний явно привлек ее повышенный интерес — на долю секунды она позабыла выть и застыла с открытым ртом, но тут же возобновила свой плач и готовности прекратить скандал не выказывала. Она то и дело вскакивала со скамейки и рвалась снова пасть на грудь задержанного.
— Мадам, — вступил вдело специалист, коим оказался, естественно, Карапетян. Он рукой остановил милиционеров, вознамерившихся в очередной раз усадить подругу длинного на скамейку, и укоризненно посмотрел на Гришу, как бы говоря: «Зачем? С дамами надо лаской…» Гриша ответил ему недоверчивым взглядом: «Лаской, лаской… С каждой возиться никаких сил не хватит». Но у Карапетяна сил хватало на все. Он взял Оксанку под руку и стал прохаживаться с ней по коридору, негромко увещевая и гладя по руке. Он не доставал ей до мощного плеча. Длинный покосился на эти манипуляции Карапетяна, но ничего не сказал.
И чудо произошло.
— Ладно, под твое слово! — угрожающе произнесла Оксанка и, утихомиренная, плюхнулась на скамейку. — Ответишь, ежели что! — предупредила она Карапетяна и стала устраиваться на скамейке, всем видом показывая, что просидит здесь столько, сколько нужно, да и вообще в любую минуту может вернуться к воплям.
Вся компания предпочла быстро прошествовать в кабинет. Там все расселись и для начала помолчали.
Занозин разглядывал задержанных, пытаясь определить, что они за птицы. Те пялились по углам и имели скучный вид.
— Ну что, друзья, влипли, — бросил Занозин пробный камень.
— С какой стати влипли?
— А я-то тут при чем? За компанию пошел…
Оба задержанных заговорили агрессивно и одновременно:
— За что нас вообще замели, командир?
— Что мы такого сделали? В магазин уже зайти нельзя…
— Мы никого не трогали! Культурно проводили время…
— Мои серьги! Кому хочу, тому продаю…
— Шагу ступить по улице нельзя — хватают почем зря…
Менты с полминуты слушали этот бестолковый галдеж, потом Занозин замахал руками, утихомиривая задержанных приятелей.
— Так чьи серьги? — спросил он.
— Изъяли у Щетинина, — дал справку Гриша.
— Ну, мои, — выдержав паузу, проговорил низкорослый.
— Сам, что ли, носишь? А уши вроде не проколоты… — не меняя серьезного выражения лица, поинтересовался Занозин.
— Иди ты, знаешь куда! — взвизгнул Коля, аж подпрыгнув на месте.
— Откуда они у тебя?
— А чего это я должен отчет давать, откуда у меня что? Может, тебе интересно, откуда я свои штаны взял? Где взял, где взял…
— Купил то есть? — иронически спросил Занозин.
Щетинин промолчал — сообразил, что утверждение его, будто серьги он купил, прозвучало бы несколько не правдоподобно.
— Да какое вам дело, купил не купил!
— Ты вот что, не задирайся, — жестко предупредил его Занозин. — И хамить мне я тебе не советую. А что касается того, какое нам дело, скажу. Эти серьги сняли с убитой в вашем доме женщины.
— Чего-о-о? — изумился Коля.
Санек даже потерял свой индифферентный вид.
Он повернулся в сторону приятеля и посмотрел на него с удивлением:
— Ну, ты даешь. А сам — Валькин любовник, Валькин любовник…
— Какой любовник? — насторожился Карапетян.
— Подождите, мужики, подождите, — оторопел Коля. — Подождите, — повторил он.
Было видно, что Коля взволновался и пытается собраться с мыслями. Он хмурился, лицо его дергалось, сам он ерзал, хватался за колени и края стула руками и чуть ли не подпрыгивал.
— Почему… Да почему я должен тебе верить… про убитую и что серьги с нее? — наконец сформулировал он.
— Если ты мне не веришь, то сейчас сюда приедут родственники жертвы — и я уверен на сто процентов, опознают серьги, — Занозин продолжал говорить очень жестко.
Коля совершенно преобразился и выглядел деморализованным. «Господи, неужели я спьяну кого-то убил?» — мучительно думал он про себя, напрягался и не мог вспомнить ничего определенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35