– На носовой платок от «Диора» и на шнурки от «Нины Риччи».
Мы хохотали, довольные друг другом и своей хозяйственной сметкой.
Итак, Яна уехала и должна была уже вернуться, когда я только соизволила встать после своих ночных трудов. Вымылась, почистила зубы, сняла банный халат и надела домашнее платье.
Яна, как и я, не переносила халатов и носила дома либо легкие леггинсы, либо юбки с кофтами или платья. Некоторые из домашних платьев были так хороши, что я предпочитала быть застигнутой гостями именно в домашнем платье и сожалела, что в нем нельзя пойти на какую-либо тусовку.
На этот раз Яна ворвалась ко мне на кухню, Кое-как побросав в прихожей сапоги, шубу и покупки. Я сразу поняла почему – в руках у нее был пакет, белый пакет.
Я видела, что она, как собака, взявшая след, терпеть уже не может.
Конечно же, я тоже была заинтересована не меньше, а потому кое-как взломала конверт.
"И вот мы опять в Анд оме. Мчимся на всех парусах, потому что произошло такое! Многое произошло. Ну, скажем, так, чуть ли не попали в лапы новым хозяевам России. Были под дулом пистолета.
Случилось это уже в сумерках, и мы искали, где пришвартоваться. Онега – озеро узкое, но берега у него очень разные. Можно причалить к такой дряни и так, что даже в кусты по нужде не сбегаешь. Следы деятельности человека, марсианские пейзажи, в которых могут жить только роботы и кикиморы.
И вдруг услышали раздающийся на все озеро голос Высоцкого. Значит, рыбаки.
Они приняли нас с распростертыми, накормили жареной печенью рыбы палии (слыхала про такую?). Мы дали им литруху спирта, а они нам четыре огромных реликтовых рыбины. Мужики хотели унести рыбу на камбуз, но я не дала, оставила лежать в нашем тузике. Меня, может быть, и не послушались бы, но честный Гаврила встал на мою сторону. Эти рыбины стоили гораздо дороже.
И мы оказались правы, потому что, откуда ни возьмись, к нам на палубу прыгнули два азербайджанца с оружием. Они что-то гневно кричали не по-русски, но зато Сакен понял их прекрасно. (Какая-то часть его крови азербайджанская и отец его долгое время служил под Баку, где Сакен, с его-то способностями, выучил худо-бедно азербайджанский язык.) Не успели мы и глазом моргнуть, как Сакен, подобно лихому рейнджеру, налетел на кавказских бдил, для начала выбив у них из рук оружие. Вторым ходом он загнал их на другую, не пришвартованную к рыбакам часть яхты, и выбросил в воду, прямо через леера. Затем он бросил рыбакам их рыбу, и мы быстренько от них отрубились. Идти в темноте в Онегу мы не могли, а потому пришвартовались к другому берегу довольно узкого заливчика, напротив рыбаков.
Такого страха я еще никогда не знала. Мы сидели при свече, и никто не мог, да и не должен был спать.
И вот впереди этого ужаса вдруг раздался скрип уключин. Тут же в голове пронеслось, что новых хозяев Карелии и бдил в том же лице было не двое.
Если б двое, они бы побоялись соваться к нам, зная, что у нас находится их оружие, настоящее, не пугачи.
Сакен достал один из револьверов, мы все тоже вскочили.
Над головой по палубе прогрохотали довольно хозяйские, беспечные шаги, а потом в кубрик влез белобрысый паренек лет двадцати пяти.
– Чего в темноте сидите? – сипло спросил он.
Кто-то зажег свет.
– Серега я, – сипло продолжал парень, – капитан Серега. Голос вот потерял. Я тут за хлебом плавал, возвращаюсь, а мне ребята говорят, что с вами подло поступили. Было дело?
– Мы ребят не виним, а вот ваши бдилы…
– Трах-тарарах, – выругался Серега. – Они за копейку удавятся. Кто-то пустил их сюда, вот они и выеживаются. Я-то пока молчу, но поеду в Петрозаводск и настучу, что они заставили нас ловить палию. Это уж совсем беспредел.
– А что, нельзя? – спросил Силыч. – Я такой рыбы никогда не видел, хоть и рыбак.
– Реликт. Почти нигде не осталось. У нас несколько косяков. Они на семидесяти – восьмидесяти метрах глубины живут.
Потом подошел к открытому лазу:
– Эй, мужички, тащите рыбу и соль.
Рыбин было две. Серега счел, что так будет честно. Зато он подарил нам ведро рыбачьей соли и показал, как солить рыбу для себя, а как – надолго.
Сидели всю ночь, говорили о новых порядках, хозяевах и экологии. Обменялись адресами, и Серега отчалил.
Чуть развиднелось – мы отчалили тоже, пока рыбаки и бдилы спали. Ну ничего, теперь их пушки у нас на борту. Тем более что они так и не врубились, кто такой Сакен – вдруг свой? Язык понимает. Но почему он заступается за этих ублюдков русских или карелов? А может, это какие богачи, которые могут турнуть их из Карелии? Мне кажется, что они будут молчать. Слишком богата яхта, слишком отважен Сакен. Не лох. Ну а вдруг явное богатство привлечет их, они свяжутся со своими и нас поймают?
Ну ладно, это я написала еще тогда, когда не знала, чем дело кончится, чем сердце успокоится.
Главное – не в этом.
Мы спокойно дошли до Оров-губы, расставили типпи (Гаврила играет в индейцев), нарвались на волну боровиков, засушили несколько наволочек, насолили груздей и волнушек, намариновали моховиков, маслят и подосиновиков, набили пять тридцатилитровых банок ягодами и на легких парусах понеслись к Медвежьегорску.
М-да… Не знаю, как и взяться за нечто противоречащее всему, чему я верила и поклонялась всю жизнь. Случилось то, чего не может быть, потому что не может быть никогда.
Начну с легкого. Бывшая жена Сакена была из тех маленьких, глупеньких хозяюшек, к которым так и прилипают деньги. Расскажу, но ты у меня не укради, смотри! Сакен подарил ей духи, она помахала над раскрытой бутылкой ладонью, как это делают специалисты, и сказала:
– Не хило шмонит, шмонит не хило.
Ясно? Вот и весь портрет. Зато в делах сурова и последовательна.
Она родилась в Медвежьегорске, хоть Сакен познакомился с ней на Дальнем Востоке, вроде бы отбил от Громова. Девка она внешне ничего. А зачем отбил? Я так думаю, он ее не отбивал, что и подтвердилось, когда мы с ней остались одни.
– Все из-за денег, – сказала она.
– Но у них было одинаково много денег.
– Вот именно. Только Громову они жгли карман и руки. Это не муж. Такой у меня уже был. Работать отучится, деньги потратит, а дальше? Я сама люблю работать, и муж мне нужен работящий.
Вот ведь как умна в этом смысле! Не то что я.
Да, забыла сказать. Проклиная наш вояж, Ирина прямо с яхты бросилась на вокзал. Как странно: всю жизнь трендеть о любви к природе и не вынести небольшого перехода. А главное, как бы она ни запила. Но не суметь прийти в себя за эти дни?
Мы не таких отхаживали в пять минут. Худо ей, действительно худо.
Потом Сакен с Лехой и Тусенькой нас оставили, пошли разбираться с деньгами. А через минуту выскочил белый, как белое яйцо, Леха и заорал, что в чемодане вовсе не деньги, а Силычева подписка за разные годы на журнал «Охота». То-то Силыч ворчал, что какая-то свинья выбросила его «Охоту». Вспомнить бы, когда он заворчал впервые.
Я вот вспомнила, что уже охарактеризовала тебе всех людей с яхты: честен, нечестен. Правда, сумма была такая, что тут и у честного мозги поплывут.
Но вот я написала о честности или нечестности – и сбылось. Кто-то украл. Тот же, что случайно привез на борт книгу, или кто-то другой?
Все согласились с Лехой, что мы должны подвергнуть личному обыску и обыскать яхту, что и было сделано. Нашли потерянные кем-то пятнадцать копеек под пойолами – и все.
Асенька, скрежеща зубами, сказала, что один человек все-таки уехал. Она относилась к Ирке не лучше, чем та к ней.
Надо было звонить, звонок намного опередит поезд, и просить кого-то посмотреть вещи Ирины, когда та приедет в Питер. Не могли мы найти никого, кроме Никиты и Лехиной жены Светки, которая работала психиатром под началом у Никиты.
Мы знали, что только Никита может сделать все так осторожно и аккуратно, что Ирка даже не поймет, в чем дело. Позвонили Никите, рассказали о своих делах и вернулись спать на «Час».
Леха ходил злой как черт. Дело в том, что Ирина была его пожизненной любовью (я же их и познакомила, когда мы с Иркой учились в ЛГИТМиКе).
Он даже признавался мне, что при всей любви к жене Светке в эротических снах ему до сих пор снится Ирина. Когда они после долгого перерыва встретились на «Часе», он покраснел. И теперь обыскивать Ирку?
По-моему, никто не спал, уж мы-то с Егором точно. Странно, но я вдруг подумала, что люблю Егора, что глупы наши ссоры в городской скукотище, и как прекрасен наш общий мир здесь, на яхте или в лесу, когда нас занимает одна и та же проблема.
Перемалывая ситуацию, мы решили, что деньги можно было спрятать и оставить в Оров-губе. Не обязательно было тащить в Медвежьегорск, где мы всей кучей (никто не отходил) дошли до дома Тусеньки. В конце концов, их можно было зарыть в той яме, где мы зарывали бутылки и железные банки, чтоб зверье не схватило и не поранилось.
Утром привели в порядок «Час», закупили продуктов на обратную дорогу и только после этого пошли к Тусеньке пить кофе, который Тусенька умела делать как никто.
Только к вечеру позвонил Никита, сказал, что проклял все на свете, потому что пришлось выжрать с Ириной жбан водки, выслушать все упреки, а потом и вовсе бред.
Однако в ее вещах, когда она заснула, он ничего не нашел, вернее, не нашел денег. Зато нашел револьвер. В комнате денег тоже не было.
Мы, слушавшие его, расхохотались. Оружие притягивает. У меня самой ручонки тянулись, но для Ирки взять то, что ей нравится, – естественно. Разумеется, не совершить кражу денег или бриллиантов, а так, никому, на ее взгляд, не нужное. Мы посмеялись. Потом Егор изложил нашу с ним мысль, что деньги можно было спрятать в Оров-губе. Решили, что искать нужно там.
– И кто из вас потом способен вернуться туда без яхты и отыскать? – резонно спросил Сакен.
– Я бы запросто, – сказал Силыч.
– И я, – поддержал Гаврила.
Ты прекрасно понимаешь, что они не хвастались.
У того и другого сильные ноги, зрительная память, чувство направления, как у зверя.
– А когда ты их проверял после Вознесенья, эти деньги? – разглядывая замок, спросил Леха.
– Я не проверял.
– Почему?
– Потому что потерял ключ.
– Где?
– Кажется, в драке.
– И после драки не попытался залезть в чемодан, проверить?
– Ну зачем взламывать чемодан в лесу? Ну уронил ключ в воду. Это, скорее всего, точно не помню, да и темно было. Ну не схватили же его бдилы с Серегиного сейнера, не влезли же в чемодан, не наложили туда «Охоты».
– Ты потерял ключ, но кто-то открыл чемодан ключом, не взламывая его. И закрыл ключом. – Леха, не переставая, разглядывал замок.
(Сейчас, будь тут Ирка, она сказала бы, что Асенька заказала другой ключ и сперла деньги).
Но Асенька могла бы просто не привезти этих денег и смыться. Зная Сакена, можно предположить, что он бы не послал по ее следам мафию. Да и, судя по всему, Асенька знала, что эти деньги не последние и серьезной бреши в капитале Сакена не пробьют.
Потом Сакен с Лехой опять объединились примерно на час, а потом Леха вышел к нам и сказал, чтобы шли на яхту. Сакен решил ехать на поезде, любой увидит, что он пустой. А Леха должен вместе с нами поискать деньги в Оров-губе. Вряд ли мы их, конечно, найдем, но попытаться обязаны.
Сакен тем временем заедет к Громову в Петрозаводск, заберет у него спрятанного там сынишку и полным ходом в Питер за новыми деньгами. Тусенька уговорила нас посидеть еще часок и выпить еще кофе.
Вот примерно, то главное, что случилось. Я все время думала, что ты бы во всем этом разобралась.
Завтра с утра прямым ходом до Вознесенья. Там я сяду на автобус, или же меня довезет кто-нибудь из знакомых рыбаков, если поедут.
Как плохо писать письма, зная, что не получишь ответа. Но из Вознесенья я тебе позвоню.
Люблю, целую. Твоя Аля.
Р. S. Кое-что новенькое и, как всегда, хреновенькое. Я узнала, что, оказывается, родители Беатрисы живут в Вознесенье и наши мужики ходят к ним за укропом и чесноком, заодно помогая вышедшим уж сто лет как на пенсию старикам.
В автобусе на Вознесенье ехали не только мы с Ириной и незнакомая нам тогда интердевочка Асенька, но и Беатриса.
Думаю, мы с ней заметили друг друга при посадке еще ночью, но обе сделали вид, что не заметили. Зато утром пришлось поздороваться.
А самое невероятное, что утром ее пришла встречать дочь Даша с зятем Тимофеем.
Ты прекрасно знаешь, что наши дочери сдружились еще в «Мухе». Беатриса, несмотря на свою детскую ненависть ко мне, поощряет эту дружбу.
Она даже устроила так, что все ее знакомые иностранцы хватают за зеленые Варькины коврики и платья. Это очень помогло нам. Не умерли с голоду. Потом нам помог Сакен: дал Егору деньги на строительство яхты. Очень много денег – за работу и материалы. Егор вел дело честно. Сакен еще умудрялся одаривать нас то дорогой посудой, то кистями-красками (они сейчас баснословно дорогие) Варьку.
Почему Беатриса не препятствует дружбе девочек? Ведь Даша в этой дружбе занимает явно подчиненное положение и смотрит Варьке в рот? Может, эта циничная до непотребства коммунистическая профурсетка так же, как и мы с тобой, любит свою дочь и из-за этого, скрепя зубы, терпит меня? А если подумать, то не я ли виновата перед Беатрисой? Еще в школе она хотела дружить со мной, эта отличница и комсомольская богиня, а я за своим хором, театральной студией, безумной любовью к Никите как-то оттолкнула своим пренебрежением.
А потом простое пренебрежение перешло в ненависть, которая бывает только в детстве или юности. Сейчас я не могу так ненавидеть, разве что классовых врагов, всех этих ворюг – предателей, которые в свое время сидели с нами на кухнях и были «наши», а теперь неизвестно чьи. Самые тупые и трущобно-хулиганствующие парнишки разбогатели – растолстели, в отличие от медалистов и парней с руками и любовью к труду. За что боролись, на то и напоролись.
Но я о Беатрисе… Хоть и пропал чемодан с деньгами, я не могу не думать о своем. О книге. А вдруг книга была у нее? Она привезла ее в дом родителей, а кто-то из мужиков взял ее почитать? Но это значит, что Беатриса наняла на меня гэбистских стукачей? Только вот откуда она знала о Новгороде, о волшебной веселой ночи с песнями Окуджавы? Или кто-то из тех, один, действительно встречался со мной там, на Празднике детской книги?
Я спросила у Лехи, но он отверг такую версию.
Он сказал, что хоть гэбисты не менее циничны, чем наше коммунистическое быдло, но от глупости коммунистов даже они приходили в ярость. Лехе приходилось иногда работать с гэбухой, получал себе на голову надсмотрщика и напарника и слышал от них такие речи по поводу обкомов и райкомов, что даже пугался. Вначале думал, что раскалывают его, но доносов по политике на него никогда не поступало, хотя всякие дурацкие анонимки писались именно на него: то втыкал арестованному сверло с током в задницу, то ругался матом и плевал подсудимому в лицо. И вот тут уж его проверяли, создавали комиссии, пока наш мальчик еще из юношеской театральной студии не поставил в его закуток «жучка» и господа начальство не услышало, кто именно пытался плевать в лицо, оскорблять и ругаться матом. Когда Леха ловил большую рыбу, ее у него отнимали.
– Эти типы явно стукачи, но какой гэбист подарит на время своих осведомителей не только товарищу по оружию, но какой-то обкомовской секретутке, заведующей литературой? И зачем? Что они сделали с тобой? Изнасиловали?
Мужик, он и есть мужик. Да, я решила сдохнуть, но не уступить. И все же изнасиловали.
Под этим словом подразумевается многое.
Но ведь среди тех людей мог быть знакомый Беатрисы, она всегда была по уши во всяких халдеях, парикмахерах, барменах. Варька говорит, что и в советские годы у них в доме всегда была любая еда и любые самые невозможные для нас с тобой вещи. Могла книга попасть к ней… Но тогда кто с перепугу выбросил книгу за борт?
Одни вопросы. Я задаю их не только себе и Лехе, но и тебе. Прежде всего тебе, потому что то дело бабье, понимаешь? Как отравления, хотя отравить может и мужчина. А вот так поиздеваться и отпустить... бабье дело. Думай, Женечка, со стороны видней. Думай.
Целую, обнимаю, твоя А. Сорокина".
– Ну, что думаете? Как вам это нравится? – сразу после прочтения заговорила Яна.
Что я могла думать? Передо мной проходили лица моих друзей, товарищей, просто хорошо знакомых и людей мало знакомых. Одни из них не могли украсть, другие не стали бы красть у самих себя, подвергая риску близких людей: жену, пусть бывшую, и собственного ребенка.
– Но зачем мент отпустил его одного в Петрозаводск и Питер! – вдруг воскликнула Яна.
– А что такого? У него ведь нет с собой денег.
– Вот именно. Вы говорите, Сакен отбил жену у Громова?
– Ну женой она не была, да и разбогатевший Громов стал заглядываться на других. Мужики, как ты знаешь, весьма непостоянны, особенно когда у них появляются деньги.
– Значит, дело не в бабе, а в великой злобе и зависти. Впрочем, сейчас он может окрутить и вашу Тусеньку. У нее есть свое дело. Ты знаешь, какое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26