– Посторонним у нас не разрешается носить оружие, – спокойно ответил Р. Дэниел. – Даже ваш комиссар оставляет здесь свой бластер. Таков наш обычай, Илайдж.
При других обстоятельствах Бейли просто повернулся бы и ушел, ушел из Космотауна, ушел бы подальше от этого робота. Но сейчас им владело безумное желание осуществить свой план и досыта насладиться местью.
В конце концов, его не подвергали тому унизительному осмотру, какой существовал у них много лет назад. Как хорошо он понимал, может быть, слишком хорошо понимал то возмущение и гнев, которые привели к Барьерным бунтам в дни его детства.
Помрачнев еще больше, Бейли отстегнул портупею с бластером. Р. Дэниел взял оружие у него из рук и положил в углубление в стене. Тонкая металлическая пластинка тотчас же накрыла его.
– Если вы сейчас вставите в эту впадину большой палец руки, – пояснил Р. Дэниел, – то потом только ваш палец сможет открыть крышку.
Сейчас Бейли чувствовал себя более нагим, чем несколько минут назад в душевой. Он прошел до места, где его недавно остановили, и наконец оказался в коридоре за туалетной.
Что-то необычное привлекло здесь его внимание: где-то впереди мерцал странный свет. Затем он почувствовал на лице едва уловимое движение воздуха, словно невдалеке промчалась патрульная машина.
Должно быть, Р. Дэниел заметил его ощущение, потому что тут же объяснил:
– Мы сейчас выйдем на открытый воздух, Илайдж. Здесь кондиционеры не применяются.
Бейли стало не по себе. Как могут космониты с такой опаской относиться к посетителям из города в то же время дышать отвратительным наружным воздухом? Он зажал себе ноздри, словно это могло помочь лучше очищать вдыхаемый воздух.
– Я полагаю, вы скоро убедитесь, что открытый воздух отнюдь не вреден для человеческого организма, – сказал Р. Дэниел.
– Возможно, – проворчал Бейли.
Потоки воздуха раздражали его. Они мягко обдували его лицо, но были какими-то неустойчивыми. И это действовало на нервы.
Но худшее было впереди.
Коридор открывался в голубизну яркого солнечного дня. Бейли знал, что это такое. Однажды по долгу службы ему пришлось побывать в естественном солярии. Но там солнечные лучи преломлялись в толще защитного стеклянного колпака, и диска самого солнца видно не было. Здесь же все было открыто.
Он невольно посмотрел вверх на солнце, но сразу отвел взгляд. Его ослепленные глаза заморгали и заслезились.
К ним приближался космонит. Предчувствие беды на мгновение овладело Бейли.
Р. Дэниел выступил вперед и обменялся с подошедшим космонитом рукопожатием. Тот повернулся к Бейли и сказал:
– Пожалуйста, следуйте за мной, сэр. Меня зовут доктор Хэн Фастольф.
Внутри одного из куполообразных домов Бейли почувствовал себя спокойней. Он с удивлением озирался вокруг, поражаясь величине комнат и тому, как неразумно использовалась их площадь, но был рад, что воздух здесь кондиционированный.
Усевшись в кресло и скрестив свои длинные ноги, Фастольф сказал:
– Вы, кажется, предпочитаете кондиционированный воздух наружному.
Его голос звучал дружелюбно. Мелкие морщинки перерезали его лоб, кожа под глазами и подбородком казалась дряблой и иссохшей. У него были редкие, но не седые волосы, его большие уши смешно оттопыривались, придавая ему вполне домашний вид, отчего Бейли почувствовал к нему еще большее расположение.
Рано утром перед поездкой Бейли еще раз просмотрел снимки, сделанные Эндерби в Космотауне. Р. Дэниел уже договорился о встрече в Космотауне, и Бейли старался привыкнуть к мысли, что скоро увидит космонитов во плоти. Как-никак это не то, что разговаривать с ними с расстояния в несколько миль.
С этих фотографий на него глядели высокие, рыжеволосые люди с красивыми, но холодными лицами, в общем, такие, какими их иногда изображают в книгофильмах. Такие, например, как Р. Дэниел.
Р. Дэниел назвал имена этих космонитов, и когда Бейли, указав на одного из них, спросил: «А это вы, да, Дэниел?» – Р. Дэниел спокойно ответил:
– Нет, Илайдж, это мой конструктор, доктор Сартон.
– Значит, вы сделаны по образцу и подобию создателя? – спросил язвительно Бейли, на что ответа не последовало, да Бейли его и не ожидал: ведь на Внешних Мирах мало кто знаком с библией.
А теперь перед глазами Бейли сидел Хэн Фастольф, который совсем не походил на привычный образ космонита, чему представитель Земли был искренне рад.
– Не желаете ли закусить? – спросил Фастольф.
При этом он указал на стол, который разделял их. На нем стояла ваза, полная разноцветных шаров. Бейли взглянул на нее с недоумением. Он принял эти предметы за украшение.
– Это естественные плоды, которые растут на Авроре, – объяснил ему Р. Дэниел. – Советую вам попробовать. Их называют яблоками и говорят, что они приятны на вкус.
– Р. Дэниел, разумеется, сам никогда их не пробовал, – улыбнулся Фастольф, – тем не менее он прав.
Бейли поднес яблоко ко рту. Его красно-зеленая кожица была прохладной и издавала слабый приятный аромат. Он с усилием откусил кусочек и стал осторожно пережевывать терпкую мякоть, от которой у него заныли зубы.
Рацион жителей города, разумеется, содержит определенное количество натуральных продуктов. Сам он часто ест натуральное мясо и хлеб. Но их продукты подвергаются какой-нибудь обработке. Их подают либо в сваренном или перемолотом виде, либо смешивают или соединяют друг с другом. Строго говоря, из фруктов следует делать приправы или консервы. А то, что у него сейчас в руке, вышло, должно быть, прямо из грязного грунта планеты.
«Надеюсь, они догадались хотя бы помыть его», – подумал он.
И снова он удивился своеобразному представлению космонитов о чистоте.
– Позвольте мне более подробно рассказать о себе, – начал Фастольф. – Я здесь возглавляю расследование обстоятельств убийства доктора Сартона, точно так же как у вас этим занимается комиссар Эндерби. Вы можете рассчитывать на мою помощь. Как и вы, мы стремимся уладить этот инцидент и не допустить его повторения в будущем.
– Благодарю вас, доктор Фастольф, – ответил Бейли. – Мы вам признательны за подобный подход к делу.
«Ну, хватит обмениваться любезностями», – подумал Бейли. Он решительно откусил от сердцевины яблока и, почувствовав во рту какие-то твердые продолговатые зернышки, поспешно выплюнул их на пол. Одно зернышко едва не попало на ногу космониту, которую тот вовремя отдернул.
Бейли покраснел и наклонился к полу.
– Не беспокойтесь, мистер Бейли, – остановил его космонит. – Пусть себе валяются.
Бейли выпрямился. Он осторожно положил яблоко на стол. У него было неприятное ощущение, что после его ухода эти предметы подберут пылесосом, вазу с фруктами сожгут или выбросят подальше от Космотауна, а комнату, в которой они сидят, подвергнут тщательной дезинфекции.
Он постарался скрыть свое смущение нарочитой резкостью, с которой обратился к Фастольфу:
– Прошу вас разрешить комиссару Эндерби принять участие в нашей беседе при помощи объемного видеофона.
Брови Фастольфа взлетели вверх.
– Пожалуйста, если вам это нужно. Дэниел, наладьте, пожалуйста, связь с городом.
Бейли сидел в напряженно позе, покуда блестящие стенки большого ящика в углу комнаты не превратились в объемное изображение комиссара Эндерби и части его стола. При виде знакомого лица Бейли решил немедля приступить к делу.
– Мне кажется, – решительно сказал он, – что я проник в тайну, окружающую смерть доктора Сартона.
Краем глаза он заметил, как Эндерби резко вскочил на ноги, подхватив на лету соскочившие с носа очки. Его лицо оказалось при этом за границами объемного экрана, так что он, покрасневший и лишенный дара речи, был снова вынужден сесть за стол.
Доктор Фастольф был не менее поражен этим известием, однако он только слегка склонил голову набок. Только Р. Дэниел оставался бесстрастным.
– Вы хотите сказать, – спросил Фастольф, – что обнаружили убийцу?
– Нет, – ответил Бейли. – Я хочу сказать, что никакого убийства не было и в помине.
– Что? – воскликнул Эндерби.
– Минуточку, комиссар Эндерби. – Фастольф поднял руку. Не сводя глаз с Бейли он сказал: – По-вашему, доктор Сартон жив?
– Да, сэр. И кажется, я знаю, где он.
– Где?
– Перед вами, – сказал Бейли уверенно и показал на Р. Дэниела Оливо.

8. Спор из-за робота

Какое-то мгновение Бейли не ощущал ничего, кроме бешеного сердцебиения. Казалось, время остановило свой бег. Как всегда, Р. Дэниел не выражал никаких эмоций. Хэн Фастольф был явно удивлен, но, как хорошо воспитанный человек, сдерживал свои чувства.
Но лишь реакция комиссара Джулиуса Эндерби по-настоящему интересовала Бейли. Объемный экран, из которого на него уставилось лицо комиссара, не давал совершенно четкого изображения. А потом, это его слабое мерцание и не совсем идеальная разрешающая способность. В общем, из-за этих несовершенств, а также толстых стекло очков комиссара прочесть взгляд Эндерби было невозможно.
«Держись, Джулиус, – подумал Бейли. – Ты мне нужен».
Он почти был уверен, что Фастольф не станет действовать в спешке или сгоряча. Он читал где-то, что космониты заменили религию холодным и флегматичным интеллектуализмом, возведенным в ранг философии. Он верил в это и рассчитывал на это. Они будут действовать не спеша, руководствуясь только здравым смыслом.
Будь он здесь один, без свидетеля, и сделай он такое заявление, ему никогда бы не вернуться в город. Холодный рассудок подсказал бы им это. Они дорожат своими планами больше, намного больше, чем жизнью одного из землян. Перед комиссаром Эндерби они как-нибудь оправдались бы. Возможно, даже доставили бы в город труп Бейли, объяснив убийство кознями заговорщиков-землян. Комиссар поверил бы им. Уж так он устроен. Если он и ненавидел космонитов, то потому что боялся их. Он не посмел бы не поверить им. Вот почему Бейли просил комиссара быть лишь свидетелем, причем таким свидетелем, до которого не дотянутся руки расчетливых космонитов.
– Лайдж, вы ошибаетесь, – раздался прерывающийся голос комиссара. – Я видел труп доктора Сартона.
– Вы видели обуглившиеся останки того, что вам выдали за труп Сартона,
– смело парировал Бейли. Он мрачно подумал о разбившихся очках Эндерби. Космонитам здорово повезло.
– Нет, нет, Лайдж. Я хорошо знал доктора Сартона, и его лицо не было повреждено. Это был он. – Комиссар неловко притронулся к очкам: он, видимо, тоже вспомнил о них. – Я очень близко наклонился к нему, очень близко.
– Как по-вашему, комиссар? – Бейли указал на Р. Дэниела. – Этот похож на доктора Сартона?
– Да, как статуя может походить на человека.
– Но человек может придать своему лицу бесстрастное выражение, комиссар. Предположим, что вы видели робота, а не труп человека. Вы говорите, что тщательно осмотрели его. Достаточно ли тщательно, чтобы отличить обгоревшую органическую ткань человеческого тела от ее искусной имитации?
Комиссар пришел в негодование:
– Вы несет чушь, Бейли!
Бейли повернулся к космониту:
– Вы согласитесь на эксгумацию трупа, доктор Фастольф?
Доктор Фастольф улыбнулся:
– Разумеется, я бы не возражал против этого, мистер Бейли. Но беда в том, что мы не хороним умерших. У на с в обычае кремировать покойников.
– Весьма удобный обычай, – буркнул Бейли.
– Скажите, мистер Бейли, – обратился к нему Фастольф. – Как вы пришли к столь неожиданному заключению?
«Не сдается, – подумал Бейли. Теперь будет давить на меня».
– Очень просто, – ответил он. – Чтобы сойти за робота, недостаточно придать лицу застывшее выражение и говорить штампами. Ваша беда в том, что вы, жители Внешних Миров, слишком привыкли к роботам. Вы относитесь к ним как к человеческим существам. Вы уже не замечаете разницы. На Земле все по-другому. Для нас робот есть робот. Во-первый, Р. Дэниел слишком человечен для робота. Вначале я принял его за космонита. Мне было трудно заставить себя поверить его словам, что он робот. И дело все в том, что он и есть космонит, а вовсе не робот!
Р. Дэниел вмешался в разговор, нимало не смущенный тем обстоятельством, что сам был предметом спора:
– Как я уже говорил вам, партнер Илайдж, я создан для того, чтобы на время занять место в человеческом обществе. Меня умышленно наделили всеми человеческими чертами.
– Даже такими, как удивительно точная копия частей тела, обычно скрытых под платьем?
– Как вы об этом узнали? – неожиданно раздался голос Эндерби.
– Случайно… – покраснел Бейли, – в душевой.
Эндерби был явно шокирован.
– Вы, конечно, понимаете, что сходство должно быть полным, иначе бесполезно и начинать? – сказал Фастольф и добавил: – В осуществлении нашего проекта полумеры могут принести только вред.
– Разрешите мне закурить? – резко отозвался Бейли.
Три трубки в день – недопустимое расточительство, но он отважился на очень рискованный шаг, и табак ему нужен, чтобы успокоить нервы. В конце концов, он пытается уличить во лжи не кого-нибудь, а космонитов, и он заставит их подавиться собственной ложью.
– Простите меня, – раздался голос Фастольфа, – но я бы предпочел, чтобы вы не курили.
Его вежливая просьба прозвучала строже приказа. Поэтому Бейли безропотно сунул в карман трубку, которую он уже чуть было не разжег, полагая, что отказа не последует.
«Еще бы, – с горечью подумал он. – Комиссар ничего не сказал, потому что сам не курит, но это же ясно. Это само собой разумеется. Ведь чистюли с Внешних Миров не курят, не пьют и вообще не имеют никаких людских пороков. Не удивительно, что они признают роботов в своем чертовом – как, бишь, Дэниел назвал его? – обществе С/Fе! Не удивительно, что Дэниел так хорошо играет роль робота. По существу, все они не люди, а роботы».
– Слишком полное сходство – только одна из многих улик, – сказал он. – Когда мы шли с ним домой, в нашем секторе чуть было не вспыхнул бунт. – Бейли снова показал на своего напарника. Он не мог заставить себя называть его ни Р. Дэниелом, ни доктором Сартоном. – И вот он-то и утихомирил недовольных, направив на толпу бластер.
– Боже правый, – воскликнул Эндерби, – в протоколе говорится, что это вы…
– Я знаю, комиссар, – прервал его Бейли. – Протокол составлен по моим словам. Я не хотел, чтобы в официальных документах упоминалось, что робот угрожал людям бластером.
– Да, да. Разумеется, вы правы. – Эндерби был в отчаянии. Он наклонился в сторону, вглядываясь во что-то, находившееся за пределами экрана видеофона.
Бейли догадался, куда смотрел комиссар: он проверял, не подслушивают ли их.
– Итак, это тоже один из ваших аргументов? – спросил Фастольф.
– Конечно. Первый закон робототехники гласит, что робот не может причинить человеку вред.
– Но Р. Дэниел никому вреда не причинил.
– Согласен. Кстати, потом он сказал, что не выстрелил бы ни при каких обстоятельствах. Однако я никогда не слышал, чтобы робот мог действовать вопреки духу Первого Закона, хотя бы угрожая бластером человеку. Пусть он даже не собирался пустить его в ход.
– Ясно. Вы специалист по робототехники, мистер Бейли?
– Нет, сэр. Но я прослушал курс общей робототехники и позитронного анализа. Я не совсем невежда в этой области.
– Очень хорошо, – согласился с ним Фастольф, – но я, как специалист, могу вас заверить, что ум робота устроен таким образом, что он способен воспринимать события лишь буквально. Он не признает духа Первого Закона – только его букву. Примитивные земные роботы, видимо, настолько застрахованы от нарушения Первого Закона, что, вероятно, вообще не могут угрожать человеку. Другое дело такой совершенный робот, как Р. Дэниел. Если я верно вас понял, он угрожал людям, чтобы предотвратить беспорядки. То есть он стремился к тому, чтобы людям не был причинен вред. Он следовал Первому Закону, а не нарушал его.
У Бейли внутри все сжалось, но внешне он сохранял напряженное спокойствие. Трудно ему придется, но он побьет этого космонита его же оружием.
– Можете спорить по каждому пункту – результат будет один и тот же, – сказал он. – Вчера вечером, когда мы обсуждали так называемое убийство, ваш липовый робот заявил, что его превратили в детектива при помощи какого-то дополнительного устройства, которое, видите ли, вызывает в нем стремление к справедливости.
– Готов поручиться за это, – ответил Фастольф. – Три дня назад я лично наблюдал за этой операцией.
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24