А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В. Кузьмин
«МЫ, 1991, №№ 4, 5, 6.»:
Милдред Гордон, Гордон Гордон
ТАИНСТВЕННЫЙ КОТ ИДЕТ НА ДЕЛО
1
В то самое мгновение, когда Д. К. Рэндалл, пяти лет, весом двадцать пять фунтов, шерсть черная, ничего не подозревая, ступил в сырой красный цемент, агент ФБР Зик Келсо за несколько миль от него, в помещении Лос-Анджелесского управления, уговаривал своего начальника вновь использовать вышеупомянутого Д.К. Рэндалла в качестве информатора Бюро.
– Вы знаете, как я отношусь к кошкам, – сказал Келсо начальнику управления Ньютону, который глядел на собеседника, разинув рот. – Особенно к этому огромному черному увальню. Если бы был иной выход… – Кот был необходим для передачи записки – при сложившейся отчаяннейшей ситуации мог помочь только он.
Ньютон застонал. Идея не пришлась ему по душе, хотя был уже случай, когда Бюро воспользовалось Д.К. как информатором, и с большим успехом. Ньютон злился при одной мысли о том, как ему придется давать объяснения Вашингтону, что только кот может пробраться на территорию этой старой, заброшенной фабрики. Ситуация выглядела смехотворной. И все же Ньютон задумался: а вдруг и не понадобится ставить Вашингтон в известность. Зик занесет Д.К. в отчетную документацию как агента-информатора Х-14, выполняющего задание, аналогичное предыдущему делу. К тому моменту Вашингтон, вероятно, забудет, что агент Х-14 не принадлежит к человеческой расе.

Д.К. поднял лапу и замер в темноте. Другая лапа увязла в сыром цементе и погрузилась на всю глубину уложенного вязкого раствора. Он зарычал. Он себе бежал по своим делам, счастливый – насколько можно быть счастливым в этом мире, ночь теплая, луна не слишком яркая, и вдруг угодил в ловушку. Люди все время меняют окружающее их пространство. Они никогда ничем не довольны. Вечно копают. Перекапывают улицы. Асфальтируют улицы. Снова вскрывают мостовую. Но если кот вздумает прогуляться по проторенной дорожке, он может попасть впросак.
Он высоко вздернул одну переднюю лапу, затем вторую, потом попытался сделать то же с задними лапами, но без особого успеха. Тем не менее ему удалось попасть на твердую землю. Тщательно и методично он сумел вырвать из плена сначала одну заднюю лапу, потом другую и попытался стряхнуть с них как можно больше налипшей дряни. Он очутился рядом с вылизанной до блеска белой машиной. Сначала он попытался залезть под нее, но передумал и прыгнул на капот. Отсюда виднее, если появятся враги.
Через час он был уже дома и сидел на своем любимом месте – на холодильнике. Ему было в высшей степени наплевать на бедлам, царивший внизу. Хозяйка, Ингрид Рэндалл, семнадцати лет, вес сто семнадцать фунтов, шерсть светлая, устроила вечеринку в пижамах. Четырнадцать девчонок с кавалерами, каждая пара в одинаковых, сшитых девчонками пижамах, сбились на пространстве, которое едва-едва могло бы вместить четверых взрослых не слишком крупных габаритов. Парочки сумели с толком использовать помещение, частично утилизировав деревянные решетки, прикрывающие водопроводные трубы, и крылья плиты. Один парень наполовину всунулся в открытый холодильник, очищенный от всего, начиная от кетчупа (безо всяких поползновений на экономию вылитого на шоколадное мороженое с жареным миндалем) и кончая сырыми полуфабрикатами для гамбургеров, до того валявшимися на полках посреди бананов почтенного возраста. Некоторые из девушек держали на руках плюшевых зверей. Все, естественно, разговаривали одновременно и вдобавок громко, поскольку поставленный в духовку проигрыватель орал во всю мочь. «Он сам повел машину сегодня вечером – и встретился с деревьями…» – «Если в будущем семестре я доберусь до этого учителя, или я его повешу, или сама повешусь…» – «Мы двинулись вброд». – «Небось все водоросли завяли…» – «Я знаю, что влюблюсь в Рим. Он такой итальянский!»
Работая локтями, Ингрид пробралась к холодильнику, чтобы дать Д.К. кусочек пиццы. Пижама на Ингрид была похожа на маскарадный костюм кролика, даже с ушками. Под мышкой у девушки был плюшевый медвежонок-коала. Д.К. вытянул шею, опустил голову вниз и боднул ладонь Ингрид в знак благодарности. Подобные жесты трогают людей, и получаешь больше еды. Уж он-то знает! Его в округе кормят досыта, до отвала, он в этом деле чемпион. У него разработан постоянный маршрут, как у Дядюшки Весельчака из мультфильмов. Он умеет, чуть приподнявшись, подавать правую лапку, что само по себе глупо и не слишком достойно. Но действует безотказно.
– Видишь, у него на ушах царапины? – прокричала Ингрид своему кавалеру Джимми, высокому, плотному парню с быстрой, обволакивающей улыбкой. Он занимал посты президента одной из ученических организаций, редактора школьной газеты, был героем самодеятельной постановки из жизни класса и в качестве тенора пел то в лес, то по дрова, но весьма решительно в хоре школьного певческого клуба. В данный момент в пижаме под кролика на пару с Ингрид он выглядел до предела комично, как только может выглядеть мужчина. Но Ингрид с такой неподдельной радостью вручила ему эту пижаму в двенадцать часов дня в заведении Сэнди, где они ели гамбургеры, что он не в состоянии был протестовать. Это был один из тех случаев, когда женщина призывает мужчину с непреклонной решимостью бросить вызов кричащей и орущей толпе.
– Царапины, – продолжала Ингрид, – как у старого стрелка на Диком Западе.
– А они похожи.
– Ничего подобного! – возмущенно воскликнула Ингрид.
Поскольку новой порции пиццы не последовало, Д.К. вновь обратился к серьезнейшему и весьма утомительному занятию, а именно выцарапыванию схватившегося цемента из промежутков между когтями. Независимо от того, насколько энергично он его лизал, кусал и тянул, он не мог полностью освободить себя от этого нового типа грязи. Время от времени он прерывал борьбу за чистоту, чтобы с наслаждением понаблюдать за происходящим. Он считал изучение человеческого поведения самым интересным занятием на свете и был способен часами наблюдать за людьми. Он никогда не смог бы до конца понять их, но он их любил. Всех, за исключением недоделанного кретина по ту сторону улицы.
Кончилась последняя пластинка. Все одновременно повернули головы в сторону духовки. Двое ребят протискивались, работая локтями, к плите, чтобы встретить этот кризис в достойном молчании.
Ингрид выскользнула из кухни и тихонько побрела по коридору. Она остановилась у двери отцовской комнаты и осторожно постучала. Когда ответа не последовало, приоткрыла дверь. «Папа!» – позвала она. Папа задремал, полусидя в постели, на колени свалился технический журнал. Она произнесла «Папа!» погромче.
Отец медленно очнулся и, виновато улыбаясь, выпрямился. Для своих сорока девяти лет он был еще красив. Волосы поседели именно на висках, что придавало лицу значительность, отсутствовавшую в юности. Время даже сделало его морщины симметричными. Ингрид в мыслях всегда представляла его киноактером Кэри Грантом. Он ни в малейшей степени не был похож на мистера Гранта, но это не играло роли. Все, что приходило ей в голову, было свершившимся фактом, невзирая ни на какие возражения.
– Тебе не мешает музыка? – спросила она.
– Музыка? – Он загнул уголок страницы и бросил журнал на пол. – А я не слышал музыки. Мне казалось, что я слышал, как олень зовет свою подругу, а одновременно кого-то душат…
– Папа! – она замолчала и тут же добавила: – Я попрошу их уменьшить звук.
– Нет, не надо. Пусть будет как есть. Ведь на этой неделе к нам еще не заявлялась полиция.
– Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи.
В дверях она обернулась.
– Теперь гаси свет и ложись спать нормально.
Когда она вышла, он поправил подушку, выключил свет и залез в постель, заложив руки за голову. Не дети, а прелесть, подумал он. Они так трогательно ухаживают за ним после смерти Лауры. До этого он иногда сомневался, знают ли они, кто он такой. Время от времени у него появлялось искушение поднять руку и заявить: «Меня зовут Джордж Рэндалп. Я ваш сосед. Я живу во второй комнате по коридору. Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен?..»
Однако с того времени, как скончалась Лаура, они заботились о нем ежеминутно, исключая время сна. Забота эта, правда, часто была чересчур шумной. Ингрид вечно проверяла его одежду на предмет поиска готовых оторваться пуговиц, чтобы их закрепить. Она безжалостно отрывала те, которые ей казались треснувшими. А Пэтти, считавшая себя старухой – ведь ей через пару недель исполнится двадцать четыре, – раскладывала и развешивала его вещи с такой железной логикой, что найти их было невозможно. Ей надо было стать архитектором или ученым, думал он, а не манекенщицей. Она была блестящей девушкой, которую сбила с толку красота. Даже в нашем столетии люди не верят, что женщина может быть одновременно красивой и интеллектуальной. А тринадцатилетний Майк бесплатно мыл и чистил его машину, что в корне противоречило его сугубо деловому подходу к подобным мероприятиям. Правда, после каждой мойки он многократно напоминал о своем бескорыстии таким тоном, как будто вот-вот его причислят к лику святых. Даже Д. К. немного переменился. Пару раз он выказал готовность навсегда забыть о прошлом и лез к нему на колени. Дьявольский Кот. Так он его как-то прозвал в сердцах, и прозвище стало именем, только Лаура потребовала сократить его до инициалов: Д.К.
Лаура. Глубокая рана, которая никогда не заживет. Они встречались пять лет, начиная с последнего класса школы и все время учения в колледже, а потом они двадцать шесть лет вместе смеялись, плакали и воевали с невероятными трудностями бытия. И наконец, когда можно было перевести дух, она ушла в мир иной. Жизнь – это цепь быстро сменяющихся картин, как монтажные стыки в старых фильмах. Если бы можно было задержать сцену счастья, обратить ее в стоп-кадр на некоторое время…
Когда он поворачивался на левый бок, в голову пришла малоприятная мысль. Надо поговорить с Ингрид о парне, с которым она встречается. Ему он что-то очень не нравится. Он понимал, что не может точно сказать почему. Это было всего лишь предчувствие, но он крайне редко ошибался в оценках. Он не собирается навязывать свои взгляды Ингрид, но обратить ее внимание все же стоит.
Он задумался и вдруг понял, что его беспокоит. Этот парень ведет себя так, будто он вправе брать что ему захочется когда ему захочется и никого ни о чем не спрашивать…
С лицом доброй волшебницы Ингрид просунулась в комнату Пэтти.
– Заходи! – позвала старшая сестра.
Она пыталась натянуть пляжный комплект, принесенный из шикарного магазина в Беверли-Хиллз, где она работала. Подобравшись, она пыталась в него влезть, но так и не сумела.
– Вот зараза! – произнесла она. – Они делают десятый номер все меньше и меньше. А тебе, похоже, весело.
– Прекрасно. Надеюсь, что музыка тебе не мешает.
– Послушай, – спросила Пэтти, – все, кому еще нет двадцати, теперь напрочь глухие?
Ингрид расплылась в улыбке:
– Ты сама недалеко ушла от возраста глухоты.
– А мне все это нравится, – убежденно произнесла Пэтти. – Правда нравится. Во мне, наверное, есть что-то от неандертальца. Я люблю шум.
Ингрид плюхнулась спиной на кровать, расправила «ушки» на подушке и в глубочайшей задумчивости уставилась в потолок.
– Многие не понимают… ведь в этом что-то новое, что-то непривычное. Это выражение нашей внутренней жизни.
– Да, радость моя, я знаю. Когда становятся старше, начинают принимать снотворные, а проку от них намного меньше.
Дверь задрожала в конвульсиях, готовая рассыпаться в щепки, и в комнату влетел Майк.
– Я тебя сто раз просила, – резко сказала Пэтти, все еще возясь с пляжным комплектом, – стучать, прежде чем врываться!
Он не слышал. Он никогда никого не слушал.
– Спасайся кто может! – театрально воскликнул он. – Сюда идет Грег, разговаривая сам с собой!
Грег Болтер жил один через дорогу, в старом особняке Боптеров. Как ему удалось стать преуспевающим адвокатом, Пэтти никогда не могла взять в толк. У него была слишком низкая точка кипения. Пока не появился Зик Келсо, Пэтти встречалась с Грегом и даже некоторое время полагала, что влюблена. Теперь, оглядываясь назад, она со всей очевидностью осознавала, что была тогда не в своем уме. В то время ей казалось, что ей удастся обуздать его нетерпеливый, взрывной характер. Но кому нужно ремонтировать мужчину, если можно добыть образец в прекрасном рабочем состоянии? И все же следовало признать, что Грег красив и умеет хорошо одеваться. Он был прекрасным украшением для любой девушки. Кроме того, он умел внятно и умно беседовать. У него были все основания для высокого мнения о себе, которое он и не скрывал и все время без всякого стеснения высказывался по этому поводу.
Стук в парадную дверь стал громким и отчетливым. Настойчивым и требовательным. Грег никогда не звонил в звонок, несмотря на то что Пэтти неоднократно намекала ему на желательность этого, а однажды даже продемонстрировала, как несложно нажимать на кнопку.
Сопровождаемая Ингрид и Майком, она подошла к двери, но отворила не сразу. А когда открыла, разыграла удивление:
– А, это вы, Грег? Я так рада вас видеть.
Такой прием мгновенно охладил его. Но лишь на долю секунды, после чего гремящий поезд понесся под уклон по наезженной одноколейке.
– Я хочу, чтобы вы убедились собственными глазами, – сердито произнес он, схватил Пэтти за руку и поволок за собой. Она упиралась ногами, как старый миссурийский мул. – Мне есть что вам показать, – продолжал он.
– Грег, прошу вас, – воскликнула Ингрид, – не стоит так волноваться!
– Кто это волнуется? – завопил он. – Я прихожу и спокойно говорю: «Я хочу, чтобы вы убедились собственными глазами». Больше я ничего не сказал. Пошли. – Он рывком потянул за собой Пэтти, и она чуть не потеряла равновесие. Мул побежал, чтобы не отстать от Грега при переходе улицы, а с ними Ингрид с медведем-коала под мышкой и следом Майк.
– Грег, – взмолилась Пэтти. – Грег! Мне больно.
Он не остановился, но стал то и дело оглядываться, желая убедиться, что Пэтти не отстала. Он вел ее к новой цементной дорожке, которая, изящно извиваясь, шла от автомобильного въезда к парадной двери.
– Смотрите! – прокричал он, направив перст указующий вниз. – Я заплатил 287 долларов 39 центов за работу, а ваш паршивый кот все погубил. Он не просто пересек ее. Он прошел по ней от начала до конца. Завтра мне придется пригласить рабочего поставить заплаты.
– А почему вы не хотите оставить, как есть? – спросил Майк. – Многие платят хорошие деньги за то, чтобы устроить искусственные следы.
Грег еще сильнее сжал руку Пэтти.
– Это еще не все! – проорал он и протащил ее еще несколько футов, туда, где у него стояла дорогая белая спортивная машина. Он на нее молился, все время вылизывал ее и, если кто-нибудь случайно клал на нее руку, бросался проверять, не остались ли следы от пальцев.
Он сказал:
– Вот видите: цемент. Красный цемент, красные следы. Они не сходят. Я пробовал все. Усердно трудился целый час. Цемент снимается только вместе с краской.
Он с трудом перевел дыхание.
– За эту машину я уплатил три тысячи шестьсот сорок долларов, а ваш кот испоганил ее за пять минут. Вот, смотрите!
Майк сказал:
– Я знаю местечко, где можно заново покрасить машину за тридцать девять долларов.
Грег уставился на него.
– Моя машина не из тех, которые красят за тридцать девять долларов.
Но Майка переспорить было нелегко.
– Если вам так хочется, они разрешат вам заплатить больше. В случае необходимости я могу ссудить деньги из расчета восьми процентов годовых. Причем простых.
– Хватит, Майк, – подвела итог Пэтти и повернулась к Грегу. – Прежде чем вы продолжите, позвольте обратить ваше внимание на то обстоятельство, что кошачье население нашего квартала весьма многочисленно и было бы несправедливым обвинять Д.К., не имея конкретных доказательств.
– Доказательств? Доказательств? Чего вам еще надо? Поглядите на размеры отпечатков. Ни у одного кота в округе нет таких больших лап.
Вмешалась Ингрид.
– Грег, мы все оплатим. Верно, Пэтти? Это будет справедливо.
– Давай, давай, – промолвил саркастически Майк, – швыряй наши деньги направо и налево, раз ты в него влюблена.
– Майк Рэндалл! – возмутилась Ингрид. – Да как ты смеешь? – Она обратилась к Грегу: – Извините ребенка. Он еще не все понимает.
Грег задергал головой, как взбесившийся от удара боксер.
– Я не собираюсь расстраиваться. Но для меня это такой неожиданный удар. – Он обратился к Пэтти: – Вы-то понимаете? Вы бы сами как себя почувствовали, если бы…
– Конечно, понимаю, – ледяным тоном произнесла она, – и мы поступим так, как советует Ингрид, оплатим покраску машины…
– Нет, нет. Я вам этого не позволю. Я просто подумал: ну, может быть, есть способ повлиять на вашего паскудного кота? Его, наверное, можно послать в соответствующую школу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21