Лютич передернул плечами:
– Узнаю его. Все тот же… Годы текут, города горят, люди мрут, как мухи, а Горясер – все тот же.
Когда последний факельщик скрылся за дверью, я повернулась к Старику:
– Чего это он хотел сказать?
Тот пожал плечами и растерянно сморгнул:
– Не знаю, Найдена… Похоже, ничего хорошего…
2
Настоятель Киевской Десятинной церкви игумен Анастас не любил женщин. Особенно молодых и красивых. Та, что много лет назад предала его, тоже была молода и красива.
Даже теперь она часто снилась Анастасу. В его снах повторялось все то, что мучило его совесть долгие годы, – осажденный русами родной Херсонес, поблекшие купола его церквей, голодные люди и ее ласковый голос:
– Я больше не могу, Анастас. Я хочу есть. Помоги мне…
Она была такой юной… Ее голос был так слаб… Он не выдержал.
Анастас хорошо помнил ту ночь. Он выбрался из ее объятий, поцеловал спящую в щеку и дрожащими руками написал предательскую записку русам. Тем самым кровожадным русам, которые уже много дней осаждали город. А потом был долгий путь на городскую стену. Словно в бреду, Анастас поднимался по каменным ступеням. Ему чудились подозрительные взгляды из темных ниш и злобные шепотки за спиной. Хотелось повернуться и бежать обратно, но воспоминание о ней придавало ему сил.
На стене усатый воин, в красном плаще поверх блестящих доспехов, спросил его:
– Что ты тут забыл, монашек? – И Анастасу стало так страшно, что он не смог ответить. Воин заподозрил неладное и уже открыл было рот, когда нож Анастаса впился в его горло. Потом Анастас взял у мертвеца лук со стрелами, привязал к древку одной из них свою записку, натянул тетиву и выпустил стрелу далеко в поле, к стану Владимира, князя русов. А уже на другой день в Херсонесе кончилась вода. Только Анастас знал, как воины врага нашли тайные источники. В те дни он мечтал лишь об одном: чтоб жители Херсонеса наконец образумились и открыли ворота Владимирову войску.
– Скоро Владимир войдет в город, и мы будем спасены, – успокаивал он свою возлюбленную.
– Откуда ты знаешь? – удивлялась она. Он молчал и многозначительно улыбался, но однажды признался:
– Я послал князю русов стрелу с известием об источниках, которые питают город.
– Ты?! Как ты мог?! – выкрикнула она.
– Мог. Ради тебя я могу все, – твердо ответил Анастас. Он ждал от нее понимания и признательности, но она ничего не желала понимать.
– Ты… ты… – стонала она, – ты предатель!
Он попытался объяснить, что город все равно был обречен и лучше сдаться на милость победителя, чем умирать от голода, но она не слушала. Голод лишил ее разума.
– Я сделал это только ради тебя. Ты сама просила помочь, – сказал он, и эти слова немного успокоили ее.
– Значит, мы оба виновны, – прошептала она. – Уходи, я не хочу тебя видеть.
Он ушел. А она… Больной рассудок заставил ее свить длинную веревку и повеситься в том же полутемном доме, где они предавались любовным утехам. Он узнал об этом лишь потом, когда горожане открыли ворота русичам и победители вступили в город. Увидев их, Анастас побежал к ней – рассказать о спасении, но ее уже не было, только под потолком на толстой веревке покачивалось мертвое тело. Тогда Анастас понял, что его предали. Та, ради которой он жил, ради которой открыл врагу тайну города, покинула его. Все было напрасным…
После этого он не пожелал оставаться в Херсонесе, а пошел к Владимиру. Князь русов взял его в Киев.
С того горького дня прошло немало лет. Волосы Анастаса посеребрила седина, но он верно служил князю и в конце концов стал его другом, советником и настоятелем киевской каменной церкви. Владимир оценил ум и хитрость херсонесца. Жаль, в последнее время князь часто болел, и делами в Киеве заправлял его старший сын Святополк. Анастас старался угодить и ему. А два дня назад Владимир почувствовал себя хуже. Он позвал доверенных бояр. Их было трое. Пригласил и настоятеля.
Едва взглянув на старого князя, Анастас понял, что Владимир умирает. Его руки дрожали, и время от времени судорога пробегала по всему телу.
– Где мой сын Борис? – твердил он. – Борис должен вернуться из похода. Ждите его! Пусть он станет над Киевом. Святополк ждет моей гибели… Ищет власти… Жаждет киевского престола…
Князь задыхался. Старший из бояр – тысяцкий Улеб поднес к пересохшим княжеским губам кружку с водой, но Владимир оттолкнул его руку. Он спешил. Полуслепые глаза зашарили по знакомым лицам в поисках единственно нужного. Отыскали и закрылись.
– Анастас… Ты здесь…
– Да, князь. – Игумен шагнул вперед. – Господь слышит тебя.
Владимир едва заметно усмехнулся:
– Перед Богом мне виниться не в чем. Как жил, то и заслужил. А ты… Спрячь мое тело, Анастас, и пообещай, что никто не узнает о моей смерти до возвращения Бориса! Обещай!
Анастас обещал. Всю ночь они с Улебом провели подле умирающего. Утром сердце Владимира остановилось. Тогда Улеб выломал пол в сенях, завернул тело в ковер и спустил вниз. Анастас же погрузил мертвого князя на телегу и отвез в церковь. Тайно… Как желал Владимир..
3
Ни свет ни заря Старик потащил меня на пристань. Никто из слуг кузнеца не вышел нас проводить.
Заспанная и недовольная, я ступила на протянувшуюся к набережной дощатую мостовую. Мокрая деревяшка выскользнула из-под ног. Плюх! Я шлепнулась в лужу. Зипун мгновенно намок, а рукава по локоть наполнились вязкой серой жижей.
– Черт! – выругалась я.
– Не поминай нечистого, – строго приказал Старик и протянул мне посох. – Поднимайся.
Я ухватилась за посох, подтянулась и вылезла на помост. Несчастная и промокшая. Вода капала даже с шапки.
– Пойдем. Горясер ждет, – поторопил Старик, и тут я разозлилась. Размазала рукавом грязь по лицу и подняла на него взгляд:
– Торопишься так иди, а я остаюсь.
От неожиданности он поперхнулся. Закашлялся.
– Ты… Кхе-кхе, ты чего? Кхе… Чего…
– А ничего! – Я встала, забросила за спину мешок и зашагала прочь, туда, где маячили купола церкви. В приютном доме у монахов всегда найдется местечко, где можно переодеться и высохнуть. Спать мне уже расхотелось.
Хлюп, хлюп, хлюп, – заходила мостовая. Я обернулась. Старик догонял.
– Ты чего, спятила?! – издали закричал он. – Хватит дурить, не то опоздаем!
– Пока не переоденусь, никуда не пойду.
– А когда переоденешься? – Старик догнал меня, встал напротив и, просительно выгнув брови, заглянул в лицо.
– Тогда пойду. – Я шмыгнула носом. Злость прошла, и ссориться больше не хотелось. К тому же Старик был прав: нищета поджимала, а щедрее Горясера за наши песни никто не платил.
До приютного дома мы дошли быстро. Он кособочился возле церковной ограды, под холмом. Едва я открыла дверь, как в нос ударил знакомый запах давно немытых тел и прелого сена. С сенных лежанок поднялось несколько всклокоченных голов и тут же упали обратно. Обитатели приютного дома – калеки и нищие – редко просыпались так рано.
– Быстрее же, быстрее, – торопил Старик.
Я развязала мешок, вытянула оттуда чистую рубаху и принялась раздеваться. Мокрая срачица комом скрутилась на шее. Я досадливо дернула ее, шатнулась и наступила на что-то теплое и мягкое.
– Ой! – вскрикнул женский голос.
– Прости Христа ради, – извинился за меня Старик.
Я наконец содрала с головы мокрую ткань. На полу, под моими ногами, сидела маленькая худая женщина с острым носом, блеклыми глазами и впалыми щеками. Придерживая у груди большой, но рваный платок, она зло взглянула на меня:
– Гляди, куда прешь!
– Прости, – повторил Старик. Извинение ее смягчило.
– Ладно уж, бывало и хуже… – поднимаясь, буркнула она. На меня пахнуло перегаром. Видать, вчера эта баба вдосталь повеселилась с прибывшими в город гостями. Я не питала к подобным ей ни ненависти, ни отвращения. Всяк добывает себе пропитание, как умеет…
Я надела платье, затянула тесьму под грудью и одернула рукава.
– Экая красотка, – завистливо сказала женщина. Ее маленькие глазки ощупали мой наряд. – За нее можно получить хорошие деньги, – немного поразмыслив, сообщила она Старику. Он засмеялся. Я тоже улыбнулась. Незнакомка не хотела меня обидеть, скорее льстила.
– Вчера на пристани были купцы из болгар, – продолжала она. – Охочи до баб… Они бы не поскупились. Жаль, ушли ночью.
Старик удивленно приподнял брови:
– Ночью?
Баба усмехнулась:
– То-то и оно… Какой дурак двинется по реке ночью? А им пришлось. Я поболтала там с одним, Пертом, кажись, или Петром… Так он сам ругался: «Черт бы побрал этих наемников! Вздурило их ночью выйти!» А что делать, коли у ихнего главаря золоту счета нет? Говорит этому Перту: «Заплачу втрое, если поспешишь!» Вот тот и не удержался… Снялись ночью и пошли…
– У какого главаря? – насторожился Старик. Мне рассказ незнакомки тоже не понравился. Я знала только одного щедрого наемника…
Женщина потянулась:
– Странное у него имя… Горясер, кажется. – Она зевнула. Под верхней губой показались черные обломки зубов. – Гад. Я сунулась было к нему, мол, красавчик, смелый воин, а он мне: «Сучка!» – да как даст по губам! – Женщина потерла пальцем распухшую губу и повторила: – Гад.
– Пойдем-ка! – Старик ухватил меня за руку и поволок из барака.
– Эй, вы куда? – недоуменно крикнула вслед баба.
Старик вытолкал меня на улицу и тряхнул за плечо:
– Слышала?! Горясер ушел!
Я хмыкнула:
– Ну ушел и ушел… Нам-то что? Будто не проживем без него.
Старик досадливо отмахнулся:
– Ничего ты не смыслишь! Я говорил с ним. Он не чета другим наемникам. Что-то в нем эдакое… – Он запнулся, но, так и не найдя подходящего слова, развел руками: – Чует он, понимаешь?
– И дай Бог ему дальше чуять… – – заталкивая в сумку мокрую одежду, пробормотала я.
– А я-то, старый пень, так надеялся! – продолжал Старик. – Думал, наконец раздобудем денег, обоснуемся, заживем как люди. Ты ведь красавица, в возраст вошла, любому парню будешь наградой, а кто возьмет без приданого, без дома? Этот Горясер дорого ценил старые сказы… Никто не оценит дороже…
Я смотрела на его склоненную седую голову и чувствовала, как в груди шевелится что-то теплое и болезненно-противное. Будто маленький зверек, поскребывая крохотными коготками, подбирается изнутри к сердцу.
– Ладно, не грусти. – Я обняла Старика за плечи. Узловатые морщинистые пальцы тут же поймали мои руки и притянули к груди. Сердце Старика забухало у меня под ладонями.
– Не грусти, – сглатывая непрошеную жалость, повторила я. – Чего заранее печалиться? Пойдем за твоим Горясером по берегу. Сам знаешь, все ладьи до Альты останавливаются в Дубровниках, потом переправляются на Непр, потом по три дня стоят в Киеве. Это долго, авось догоним.
Старик поднял глаза:
– Хорошая ты, Найдена… Иную бы тебе долю…
Я осторожно высвободила руки и улыбнулась:
– Брось ты! Я и на эту не ропщу. Так идем?
Он тряхнул головой. Синие глаза сверкнули юношеским задором.
– Идем!
4
Отряд наемников прибыл в Киев откуда-то с севера на ладье болгарского купца Перта. Их главарь понравился Святополку. Времена Илюшки из Мурома и богатыря Рахдая миновали, и теперь в киевской дружине осталось не много сильных и смелых воинов. Да и те верой и правдой служили Владимиру. Святополк не доверял ратникам отца. Он желал иметь собственных, таких, перед которыми склонили бы седые головы и тугодум Муромец, и силач Усмошвец, и хитрый Добрыня Новгородец.
Главарь прибывших на болгарской ладье наемников не выглядел богатырем: его одежда была поношена, оружие небогато, а длинные темные волосы увязаны хвостом на затылке, как у бродяги-половца. Однако он удивил и князя, и бояр. Наемник ввалился в княжью горницу, будто в собственную избу, разметал по пути щуплых стражей, а увидев туровского князя, остановился и покаянно склонил голову:
– Прости, князь, что потревожил тебя, но спешил принести тебе добрые вести…
Бояре негодующе зашумели, но за осторожными словами воина Святополк почуял нечто большее, чем простые вести. «Владимир! Этот чужак что-то знает о моем отце!» – стукнуло его сердце.
Святополк давно ждал смерти отца. Он с детства помнил рассказы матери о том, как Владимир вырезал всю ее семью и силой взял ее в постель. Ее нарекли Гореславой. а ведь до того она была полоцкой княжной, звалась Рогнедой и была просватана за брата Владимира. Слуги шептались, будто он и был настоящим отцом Святополка. Владимир убил его, присвоив его престол, его невесту и его сына…
Правдивы были те рассказы или нет, Святополк не знал, но ему нравилось верить в них. Несколько лет назад он даже подумывал отделить от Руси данную ему во владение Туровскую область. Он договорился с польским королем Болеславом и женился на бледной и гладкой, словно поганка, Болеславовой дочери. К свадьбе полячка привезла богатое приданое и старого епископа Реинберна. После свадьбы она больше времени проводила с епископом и распятием, нежели с законным мужем, но Святополку до нее не было дела. Он собирался завершить начатое. Однако Владимир повсюду имел глаза и уши. По доносу Святополк, его жена и сладкоречивый Реинберн оказались в темнице киевского князя. Слава Богу, ненадолго: Владимир тяжко заболел, а на смертном одре все кажется иным. Он освободил старшего сына и даже призвал его в Киев, для примирения. Это было ошибкой. Святополк каялся, клялся отцу в верности, молил о прощении, прижимал к груди его морщинистую руку и обильно поливал ее слезами, но жаждал при этом не прощения, а власти. И слезы из его глаз текли вовсе не от раскаяния. Ему было обидно, что киевский престол так близко, а этот высохший, испоганивший его жизнь старый вор никак не может помереть!
Должно быть, старик все-таки что-то учуял. В последние два дня он отгородился от сына глухой стеной. Словно помер.
– Дозволено ли мне говорить, князь?
Святополк вздрогнул. Вопрос наемника отвлек его от тягостных мыслей. Бояре вытянули шеи.
Туровский князь махнул им рукой. Вести о Владимире он предпочитал выслушать без видоков.
Пыхтя и вздыхая, бояре выбрались из горницы. В ней сразу посветлело и стало легче дышать.
– Говори… – Святополк заставил себя отвернуться от наемника, подхватил ковшик с рассолом и отхлебнул мятно-соленой жидкости. Она приятно защекотала горло и разлилась внутри успокаивающим холодком. – Ну, чего молчишь?
– Не знаю, как начать, князь… Я и мои люди – чужаки в Киеве, не имеем ни защиты, ни крова…
Святополк усмехнулся. Обычные речи обычного наемника.
– Чего ты хочешь?
– Служить тебе, князь.
Все то же… Все они хотят службы и денег. Все, кто приходит в дружину. Святополк многих отправил восвояси, но этот наемник ему нравился. К тому же он казался неглупым.
– Чем же ты можешь послужить мне?
– Многим, князь. Мои люди умеют убивать. Скоро тебе понадобятся умелые убийцы.
– Не пойму, о чем толкуешь.
– Как – о чем? – искренне удивился наемник. – Грядут перемены. Люди болтают разное…
– Что болтают?
– Да кто что, князь. Свечегас из Десятинной болтал уж совсем неразумное. Я бы ему не поверил, да нынче не то время. Вот и пошел к тебе. Подумал, коли сказанное свечегасом – правда, так тебе первому следует об этом знать. И,, опять-таки слышал, будто ты, князь Святополк, ценишь верных людей. – Наемник почесал затылок. – Да покуда шел, усомнился. Уж очень трудно простому человеку до тебя добраться…
Святополк рассмеялся. Он не ошибся – наемник оказался смел и хитер. К тому же умел говорить загадками. Он, видите ли, «усомнился». А слова о собственной простоте? Сразу ясно, что он просит не просто дружинной службы, а доверенной, такой, которая достается не всякому.
– Так о чем же болтал этот свечегас? – все еще смеясь, спросил Святополк. – А что до службы, так я помню добро. Коли твои вести стоят того, будешь за моим столом из серебра есть. И твоих дружков не обижу…
– Хорошо, князь, – обрадовался наемник. – А свечегас сболтнул, будто твой отец, старик Владимир, преставился еще вчерашней ночью. И лежит он в подвале Десятинной церкви, под присмотром игумена Анастаса.
Святополк не поверил. Вскочил, сморгнул и уставился на наемника:
– Ты… Что… болтаешь!
– Что слышал, князь…
Безумный взгляд Святополка нащупал на столе кубок с рассолом. Захотелось пить.
– Ты веришь свечегасу? – спросил он.
Наемник кивнул:
– Тело Владимира тайком привезли в Десятинную. Игумен сам отнес его в подвал. Свечегас был слегка под хмельком, спал за ракой. От шума проснулся и все увидел. Так берешь ли меня и моих людей на службу, князь?
Святополк задумался. Брать этого пришлого или нет? Он хитер, умен, смел. Такой пригодится. Но если он солгал…
– Я не отступаю от своих слов… – Князь запнулся.
– Горясер, – помог ему наемник.
– Я не отступаю от своих слов, Горясер. Если ты сказал правду, приму и тебя, и твоих людей. Положу щедрую плату. Рикон! – крикнул князь в приоткрытую дверь.
Воевода бесшумно возник на пороге.
– Возьми людей, Рикон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32