А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Лелека только покачал головой.
— Не одобряете? — Белявский упал в кресло, сделал попытку раскурить погасшую сигару. — А я хотел предложить… Идемте к ним! Коньяк, пунш. Весело, черт возьми!
— Коньяк, пунш… Я не спал двое суток. — Лелека сделал паузу. — Ну-ка, несите мой куш.
Белявский перестал возиться со спичками, швырнул в угол обслюнявленную сигару и расхохотался:
— О, это не так просто!.. Я хотел сказать: они не здесь, не в этом доме. Спрятаны, и притом довольно далеко, так что сегодня мы…
— Хорошо! — Лелека встал с кресла. — Тогда я отправляюсь к Харитону Базыкину.
— О-ля-ля! — Врач раскурил новую сигару, выпустил густой клуб дыма. — Молодой человек должен знать: до Базыкина еще надо дойти!
— Что вы хотите сказать?
— Дом Базыкина в двух верстах отсюда. И на каждом углу патрули, караулы…
— Базыкин у вас!
Лелека сказал это неожиданно для самого себя и почувствовал, что попал в точку.
— Да, у меня, — пробормотал Белявский. — Только кому он поверит — своему доверенному врачу или большевику, чекистскому комиссару, которого весь город знает как…
Он не докончил. Гость схватил его за грудь, рванул с кресла.
Но отворилась дверь. Через порог шагнул краснолицый грузный мужчина, в расстегнутом кителе с полковничьими погонами, с бокалом в руке.
— Господа, — сказал он, тяжело ворочая языком, — позвольте мне, господа… — И вдруг закричал: — Лелека? Костя Лелека, сукин ты сын!
На глазах у ошеломленного Белявского сотрудник ЧК и командир казачьего белогвардейского отряда, самого крупного из тех, что минувшей ночью ворвались в город и стали его полновластными хозяевами, кинулись друг другу в объятия, что-то кричали, целовались, обнимались снова.
Потом казачий полковник ринулся в комнаты, таща за собой «чекиста». Но Лелека вырвался, зашептал ему на ухо.
— Вон оно что, — пробормотал полковник, удивленно качая головой. — Ты, брат, оказывается, и вовсе ловкач. — Он обернулся к хозяину дома: — Иди-ка, Станислав, в гостиную: я друга встретил, у нас разговор.
Белявский понимающе закивал, исчез за дверью.
— Там я нахожусь уже год, — сказал Лелека, продолжая конфиденциальную беседу. Он тонко улыбнулся. — Рекомендация самого Александровича .
— Погоди, погоди, но ты никогда не был эсером!
— Тем более левым, — подтвердил Лелека, улыбаясь.
— И Александрович знал об этом?
— Он все знал.
— На кого же ты работаешь, Константин, чей хлеб ешь, как дошел до жизни такой?
— На себя работаю. — Лелека гордо выпрямился. — На себя, чтобы ты знал, Черный, только на самого себя, и ни на кого другого!
— Трудно приходится?
— В моей жизни легкого никогда не встречалось. Все в трудах и заботах.
— Так иди ко мне.
— Хватил! — Лелека презрительно скривил губы.
Но вот изменилось выражение его лица. Будто родилась новая мысль. Он испытующе оглядел собеседника, будто боролся с какими-то сомнениями. И вдруг спросил:
— А денег у тебя много, Черный?
Полковник запахнул китель, неопределенно повел плечом. Вопрос его насторожил.
— Да я не о том, — рассмеялся Лелека. — Твоих капиталов мне не требуется. Тут другое дело. Сам-то желаешь заработать, скажем, полпудика…
— Полпудика чего?
— Золота и камешков. Да, полпудика будет. Может, и больше. Ну, желаешь?
Долго тянулась пауза. Полковник молчал.
— Уж больно ты щедр, Константин, — наконец проговорил он. — А с чего щедрость — не пойму. Таким я тебя не знал. Не темнишь?
— С тобой всегда был честен.
— Был. А теперь?
— И теперь, Черный. Оттого щедрый, что один не дотянусь до того клада. Партнер нужен. Надежный компаньон, которому можно во всем довериться. И вдруг тебя встретил. На счастье, думаю. На наше с тобой счастье. Теперь понимаешь?
— Это уже интересно.
— Условие: все, что возьмем, поровну, до последнего гроша, честно, по-братски.
— Идет!
— Поверь, Черный, дело стоит того, — продолжал Лелека, все больше волнуясь. — Но мне нужно твое слово.
— Даю! — Полковник приложил ладонь к сердцу.
Тогда Лелека рассказал о конфискованных чекистами золоте и драгоценностях.
— Так вывезли же их! — воскликнул Черный. — Тютю камешки вместе с твоими чекистами! Исчезли, не оставив следа. Ищи теперь ветра в поле.
— Вот и я говорю, что надо искать, — спокойно заметил Лелека. — Ну-ка, давай разберемся. Что нам известно? Знаем, кто унес ценности, куда с ними направляется. Знаем, эти двое только ночами будут идти: не рискнут по степи в светлое время, не дураки.
— Так с мешком и поперли? В мешке серебра, говоришь, пуда три? И портфель — на полтора пуда?
— Все точно.
— А мне не верится. На липу смахивает. Сам подумай: дотащат ли? Разве что лошадь у них.
— Лошади нет.
— Как же тогда?
— Мешок, конечно, бросили или, скорее всего, запрятали. Ну, а портфель… Не думаю, чтобы выпустили его из: рук. Не могли оставить золото и камни — на этот счет пришел приказ Мартына Лациса. Портфель должен быть с ними. Черный.
— Да куда же они с таким грузом! — упрямо твердил полковник. — Степь нашпигована бандами и отрядами. Жди засаду на каждом кургане.
— Я знаю.
— Вот и они знают не хуже нас с тобой, эти твои «дружки». Не выставляй их глупцами.
— Хорошо, пусть так! — Лелека повысил голос, рубанул ладонью по колену. — Пусть по-твоему: спрятали клад! Но председателя ЧК и девицу можно достать? Добудь их, прижми, как ты умеешь, они и расколются, заговорят. Ты же здорово это делаешь, Черный!
Лелека видел: его доводы начинают действовать. Он и сам распалился, хоть сейчас был готов пуститься в преследование Шагина и Саши.
Полковник встал и принялся застегивать китель.
— Ладно, — сказал он. — Ладно, Костя, попытка не пытка… Пойдешь со мной?
— Конечно! И не будем терять времени. Каждый час на вес золота. — Лелека улыбнулся собственной остроте. — Поднимай людей, вели седлать… Стой! О ценностях и нашем уговоре — ни единой душе.
Черный кивнул. Сделав знак приятелю подождать в комнате, он вышел.
— Белявского ко мне пришли, — успел крикнуть вдогонку Лелека.
Вскоре дверь вновь отворилась. Вошел хозяин дома, ласково улыбнулся гостю.
Лелека тотчас уловил перемену в поведении Белявского.
— Вот что, — сказал он. — Терпение мое истощилось, жду две минуты!
— Конечно, конечно, — заторопился Белявский. Косясь на дверь, вытащил из кармана пакетик, — Как видите, я все приготовил. Извольте!
В пакете оказался литой золотой браслет, брошь с крупным алмазом и алмазные серьги.
Это были великолепные вещи, очень дорогие, и у Лелеки дрогнуло сердце. Но он ничем не выдал волнения, Небрежно оглядев драгоценности, опустил их в пакет, бросил на стол.
— Что такое? — прошептал врач.
— Выходит, расщедрился пан Белявский, — усмехнулся Лелека. — Отвалил, чего не жаль…
— Ровно треть, как мы и условились, — заторопился хозяин дома, пытаясь вложить пакет в руки собеседнику. — Клянусь Господом Богом, что я…
Лелека пренебрежительно дернул плечом, но пакет все же взял и спрятал в карман.
— Не о том речь. Верю, что не обманываете. Дело в другом. Видите ли, обстановка изменилась, и теперь одной трети базыкинских ценностей мне уже недостаточно. Урок вам, Белявский. Впредь будете знать, к чему приводит медлительность при расчетах с партнером. И обманывать тоже поостережетесь на дальнейшее.
По лицу Белявского прошла судорога.
— Чего же вы хотите? — простонал он.
Лелека наклонился над креслом, в котором лежал побледневший собеседник.
— Ровно половину! И учтите: я знаю, что именно оставил вам на хранение Харитон Базыкин.
Худой, с длинным костистым лицом, узкоплечий и сутулый, Лелека насмешливо глядел на Станислава Белявского.
— Вы и сейчас медлите, — прошипел он. — Медлите и на что-то надеетесь. Не оставили надежду облапошить того, которому всем обязаны в этом деле. Крайне глупо. Время работает против вас. Подумайте, что случится, если сейчас сюда пожалует атаман Черный. Он мой друг. С ним я не умею фальшивить. А Черный тоже любит алмазы. И он мужчина решительный… Ну!
Через несколько минут Лелека, теперь уже с нескрываемым удовольствием, рассматривал платиновый перстень и нитку крупного жемчуга, которые дополнительно передал ему Станислав Белявский.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

История Константина Лелеки
В феврале 1917 года поручик Константин Лелека и два пластуна, посланные на рекогносцировку, сбились во вьюжной ночи с верного направления и напоролись на вражеский аванпост. Оба пластуна были убиты немцами, поручик поднял руки и сдался в плен. Этой же ночью он был допрошен и увезен с передовой.
Сутки спустя разговор с ним возобновили в некоем тыловом штабе, куда пленный был отправлен в автомобиле. Специально предоставленный легковой «бенц», отдельная комната с мягкой постелью, а в довершение всего отличный обед с бутылкой вина — и все это для какого-то поручика!
Под вечер пленного повели на допрос.
В зале, где он оказался, не было ни обязательных при таких обстоятельствах писарей или стенографистов, ни даже строгих следователей. Возле камина был сервирован стол — отсветы жаркого пламени играли на хрустальных бокалах и серебряном ведерке с бутылкой шампанского…
Лелека нерешительно остановился, полагая, что доставлен сюда по ошибке. Но с кресел поднялись два офицера, улыбнулись, пошли навстречу поручику.
Его будто ударило. Он вдруг все понял.
— О, наш гость в дурном настроении! — воскликнул румяный оберст . — Еще бы, устал с дороги, проголодался!..
Лелека был взят под руку, препровожден к столу.
Солдат ловко откупорил шампанское, разлил его по бокалам и вышел.
— За успехи в вашей новой работе, — провозгласил оберст и выпил.
Лелека выронил бокал. Опустив голову, он смотрел на пятно, расплывавшееся по скатерти. Почему-то вспомнился пластун — в тот миг, когда пулей ему разнесло голову.
Он поднес руку к лицу, коснулся ею щеки — сюда брызнули капельки солдатской крови. Казалось, они и сейчас жгут… А второй пластун в ту минуту еще жил — корчился на снегу, царапая его бурыми охотничьими постолами… Разведчики лежали у ног поручика, а выстрелы все гремели. Это чудо, что ему, Лелеке, удалось уцелеть.
Вырваться из пекла для того лишь, чтобы снова сунуть туда голову? Ну нет, не бывать этому!
Он поднял глаза на немцев, решительно качнул головой.
— Понимаю: родина, честь, присяга на верность э-э… императору всероссийскому? — участливо проговорил оберст. — Ваш отказ продиктован именно этими высокими соображениями, поручик?
— Вы не ошиблись, — Лелека гордо выпрямился. — Или у немцев другие понятия о чести офицера?
Оберст посмотрел на майора. Тот выложил на стол сколотые листы бумаги, неторопливо полистал их, чтобы Лелека мог видеть свою подпись в конце каждой страницы.
— Это протокол допроса, — сказал майор. — Сообщено много интересного, секретного. И подписано. Могу заверить: каждая строчка документа достаточна для вынесения смертного приговора, если мы передадим господина поручика русским властям и перешлем туда же протокол.
— Приговоры русских полевых судов, я слышал, приводятся в исполнение немедленно? — сказал оберст, адресуясь к майору.
Тот утвердительно наклонил голову.
— Но, видит Бог, мы не хотим этого! — вскричал оберст и с улыбкой посмотрел на Лелеку. — Скажу больше: германское командование будет в отчаянии, если такой ценный сотрудник… Нет-нет, поручик, вас будут заботливо оберегать! Шпионские операции, риск, тайные переходы через фронт, когда гремят выстрелы и рядом рвутся снаряды, — это для других. Вам определена иная задача.
Майор достал новый документ. На стол легла телеграмма ставки верховного командования германских вооруженных сил. Сообщалось, что в России произошла революция, царь отрекся от престола.
Это известие Лелека воспринял спокойно. Волновала его не судьба России или ее бывшего владыки, а своя собственная судьба.
— Как можно уяснить из этой телеграммы, теперь вы свободны и от присяги, — ласково сказал оберст. — Таким образом, устранено последнее препятствие…
— Ничто не затронет чести бывшего поручика Лелеки, — вставил майор.
И он снова наполнил бокалы.
Сцена вербовки шпиона подходила к концу. Вербовщики были опытны в своем ремесле, умело подавляли сопротивление Лелеки.
— Итак, вам предоставляются две возможности, — сказал оберст. — Первая: вы протягиваете нам руку дружбы и сотрудничества, и с этой минуты германская армия берет на себя заботы о вашем благополучии, делая все, чтобы ее русский партнер ни в чем не нуждался. И вторая возможность…
— Не надо продолжать, — сказал Лелека. — У меня нет выхода, я согласен.
Дальнейшее было столь же банально. Завербованного отправили в Восточную Пруссию. Здесь, близ Пальменикина, в большой одиноко стоящей мызе располагалась специальная школа. Константин Лелека прошел в ней курс особых наук, получил кличку, несколько явок в России и уже готовился к шпионскому вояжу на свою бывшую родину, как вдруг тяжело заболел.
Три с половиной месяца ушло на борьбу с сыпняком. Потянулись недели медленного выздоровления. Месяца через два он был на ногах. И снова болезнь, на этот раз инфекционная желтуха, уложившая Лелеку на больничную койку еще на пятьдесят дней. Короче, он смог покинуть школу лишь глубокой осенью, когда северный ветер принес первый снег на поросшие вереском песчаные холмы Балтийского побережья.
Утром 17 декабря 1917 года к Петрограду медленно подходил эшелон. Два паровоза с трудом тащили длинный извивающийся поезд, составленный из разномастных теплушек. Поезд был переполнен. Те, кто не попал в вагоны, облепили тормозные площадки и крыши, загородившись от ветра одеялами, мешками, листами фанеры…
На вокзале эшелон ждали. Отряд вооруженных рабочих оцепил перрон. Высыпавших из вагонов мешочников согнали в пустой пакгауз. Особая команда снимала с крыш больных и закоченевших…
Часа через два в пакгаузе закончили проверку документов у пассажиров эшелона. Человек сорок отобрали и под конвоем повели в город. В эту группу попал и Константин Лелека.
Задержанных доставили в большое неуютное здание. Лелека плохо знал город, поэтому старался запомнить улицы, по которым вели группу. Последняя называлась Гороховой.
В кабинете, куда после обыска привели Лелеку, небритый человек в шинели внакидку стоял на коленях перед чугунной печкой и совал в нее пачку газет. Связки газет и журналов, тоже, видимо, предназначенные для топки, высились в углу комнаты, занимали весь подоконник.
Загрузив печку, хозяин кабинета похлопал себя по карманам — искал спички. Лелека протянул ему зажигалку. Человек в шинели окинул его неприязненным взглядом, но бензинку взял.
Вскоре в печке забилось пламя.
— Кто вы такой? — спросил человек в шинели.
Лелека молча показал на стол, куда доставивший его конвоир положил отобранные документы.
Следователь стал просматривать бумаги.
— Кто такой? — повторил он.
— Офицер. Бывший, конечно… Поручик. Был ранен, оказался в плену. Сыпной тиф подхватил, потом еще сотню болячек. — Лелека равнодушно кивнул на бумаги. — Да что тут рассусоливать, все сказано в документах.
— Офицер… — Хозяин кабинета швырнул на стол просмотренные бумаги. — Будешь, падло, воевать против Советской власти? Говори!
— Ни за нее, ни против.
— Это как понимать?
— Очень просто. — Уразумев, что ему не грозит ничего серьезного, Лелека перешел в наступление: — Вот так сыт войной! — Он провел по горлу ребром ладони. — Хватит в окопах гнить. Спокойной жизни хочу. Есть хочу: двое суток во рту крошки не было, вот-вот свалюсь от голода. Может, накормите в вашей столовке? А я спляшу за это или песню спою!
— Пошел вон! — загремел человек в шинели. — Живо мотай отсюда, рвань белогвардейская! И гляди не попадись мне во второй раз!
На клочке бумаги он написал несколько слов, бросил бумагу Лелеке. Это был пропуск. Лелека взял пропуск, собрал со стола свои документы и вышел.
Оказавшись на улице, прочитал наклеенное на стене уведомление:
«По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года образована Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».
На толкучке Лелека отдал пару белья за полтора фунта хлеба и кусок колбасы, с жадностью съел все это в какой-то подворотне.
Близился вечер, а с ним — время визита, из-за которого он, собственно, и приехал в Петроград.
Когда стемнело, Лелека отыскал нужный дом и квартиру, постучал в дверь.
Послышались шаги. В замке повернулся ключ. Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась.
Лелека сказал пароль.
Ответили точно, слово в слово. А он будто прирос подошвами к полу — так велика была нахлынувшая вдруг тревога.
Между тем цепочку сняли, дверь распахнулась. Тот, невидимый, ждал возле нее — Лелека отчетливо ощущал его напряженное дыхание.
Он заставил себя шагнуть вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10