А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Надо отдать должное коку: он регулярно стирал своей вонючей тряпкой для мытья посуды зеленые островки плесени, ежедневно появлявшиеся то там, то сям на коричневой корке — но это не сильно помогло. Хлеб насквозь пронизан плесенью, как горгонзола. Уж показались желтоватые отложения, похожие на серу.— Не надо негодовать на плесень. Она полезна для здоровья, — говорит шеф и добавляет с энтузиазмом. — Плесень — такое же благородное растение, как гиацинт! В нашем положении мы должны радоваться всему, что сможет тут произрасти.С прилежанием ремесленников, выпиливающих лобзиком замысловатые узоры, мы вырезаем маленькие кусочки более-менее пригодного для еды хлеба из толстых ломтей. От целого батона остается часть размером не больше детского кулачка.— Воскресное рукоделие, — презрительно фыркает командир.Второй вахтенный офицер, тем не менее, утверждает, что ему нравится заниматься резкой по хлебу. Увлеченно вырезая звезды неправильной формы из серого куска хлеба, он повествует нам о моряках, которые месяцами питались червями, мышиным пометом и крошками сухарей. Он приводит такие подробности, что можно поверить, будто ему довелось самому испытать все, о чем он рассказывает с таким знанием дела.Наконец у шефа лопается терпение:— Мы все это знаем, старый ацтек. Это случилось с тобой, когда ты дрейфовал в Тихом океане вместе с капитан-лейтенантом Магелланом. Этому авантюристу больше всего хотелось, чтобы в его честь назвали несколько проливов. Я все понял. Тебе тогда туго пришлось!
Четверг.Вымотан. Сил моих больше нет. Шторм и не думает прекращаться. Облегчение наступает под вечер, когда по причине плохой видимости командир отдает приказ о погружении.Постепенно лодка затихает. Рядом с люком, ведущим на пост управления, сидит Берлинец и разбирает бинокль — вода попала между линз.Радиорубка пуста. Радист, превратившись в звукооператора, перебрался в акустическую рубку, расположенную по соседству. Надев наушники, он периодически поворачивает настроечную ручку акустического детектора.В кают-компании первый вахтенный офицер занят тем, что раскладывает листы, выпавшие из его записной книжки — чем же еще! Он даже извлек степлер. Смешно, что у нас на борту есть даже он. Еще у нас есть точилка для карандашей. По всей видимости, мы оснащены канцелярскими товарами не хуже любой конторы. Хорошо хоть, на этот раз он не стал трогать пишущую машинку.Шеф разглядывает фотографии. Второй инженер, кажется, в машинном отделении. Командир дремлет.Совершенно неожиданно шеф заявляет:— Дома у них, наверное, сейчас снег.— Снег?Командир открывает глаза:— Очень возможно — ведь уже настал ноябрь. Забавно, я уже несколько лет не видел снега.Шеф пускает фотографии по рукам: на них — снежные пейзажи. Фигурки людей на чисто-белом снегу похожи на чернильные кляксы. Шеф стоит рядом с девушкой, склон исчерчен следами от лыж, с левой стороны фотографии тянется забор. Снег у основания колышков подтаял.Фотографии пробуждают во мне воспоминания. Городок в горах перед Рождеством. Теплый уют комнаток с низкими потолками. Трудолюбивые руки, пользующиеся всевозможными ножами и резцами для вырезания фигурок из мягкой сосновой древесины для огромного вращающегося рождественского вертепа. Меня обволакивают запах дерева и тепло печки вместе с запахом краски и клея, к которым примешивается резкий аромат шнапса из большого бокала, стоящего посередине стола, который называется «школа верховой езды» потому, что он снова и снова ходит по кругу. Пахнет церковным ладаном, дым которого курится сизыми столбиками из ртов маленьких фигурок горняков, и гномов в кожаных штанах, и диких пещерных гоблинов, вырезанных из репы. А снаружи, на улице, лежит снег и так холодно, что при дыхании мороз обжигает ноздри. Колокольчики на санях, влекомых лошадкой, заливаются на все голоса. Пар, вырывающийся у нее из ноздрей, белеет в свете фонарей ее упряжи. Во всех окнах светятся игрушечные ангелочки, расставленные на кусочках мха, изображающих траву…— Да, — произносит Старик. — Если я что-то и хочу увидеть — так это настоящий снег, хотя бы один раз.Шеф задумчиво убирает свои фотографии.Командир перенес время ужина.— Специально для второго вахтенного, — объясняет он. — Пусть поест спокойно!Едва тот успевает проглотить последний кусок, как электрические звонки разносят по лодке команду: «Приготовиться к всплытию!»Мои мускулы тотчас же непроизвольно напрягаются.Посреди ночи снова остановили двигатели. Полусонный, ничего не понимающий, я сажусь на кровати. Гудение дизелей все еще звучит у меня в голове. В каюте светится одна лампочка. Сквозь люк слышатся тихо отдаваемые на посту управления приказы, как будто там творится нечто секретное. Я слышу шипение. Лодка наклоняется вперед. Отсвет лампы ползет кверху над люком. Волны, по-прежнему разбивающиеся о корпус корабля, звучат как удары по туго натянутой парусине. Потом наступает тишина. Хорошо слышно, как дышат моряки, свободные от вахты.В отсеке раздаются шаги матроса, идущего с центрального поста.Френссен хватает его за руку:— Что там происходит?— Понятия не имею!— Да ладно тебе! Скажи, что там?— Ничего особенного. Никакой видимости. Темно, как у медведя в заднице.— Теперь понятно, — говорит Френссен.Я устраиваюсь в постели как можно удобнее и, совершенно довольный, засыпаю.Когда я просыпаюсь, уже, наверно, пять часов. В отсеке очень жарко и пары отдыхающих дизелей проникли в каюту. Жужжат вентиляторы. Я с наслаждением вытягиваюсь на кровати. Койка не качается. Я ощущаю свалившееся на меня счастье каждой клеточкой тела вплоть до самых глубин желудка.
Пятница.Командир не всплывает, пока не кончится завтрак. Даже на глубине в сорок метров лодка двигается донными валами. Вскоре мы всплываем в крутящемся водовороте, и первые волны разбиваются о башню боевой рубки. В лодку проникает столько воды, что трюм моментально заполняется ею. И нет такого положения, в котором можно было бы расслабить мускулы.Волны опять, видно, сменили свое направление. Хотя лодка под водой придерживалась прежнего курса, теперь она заметно кренится на левый борт. Иногда она замирает под таким пугающим углом и на такое время, что становится не по себе.Штурман сообщает, что ветер изменился и теперь дует с запада-юго-запада. Это все объясняет!— Волна по траверзу — мы так долго не продержимся! — констатирует командир.Но за столом, за которым мы пытаемся усидеть изо всех сил, он заявляет успокаивающим тоном:— Волны теперь идут под небольшим углом. Ветер скоро переменится. Если он задует с кормы, все будет в порядке.После еды я решаю остаться за столом. Я заметил книгу, скользящую взад-вперед по полу перед шкафчиком второго вахтенного офицера. Заинтересовавшись, я протягиваю к ней руку и с любопытством открываю на первой попавшейся странице. Я понимаю только отдельные слова: «Прямой парус — судостроительная верфь — средний кливер — верхний крюйс-марсель — крюйс-брамсель — кильблок…»Профессионализмы из эпохи парусных судов: красивые, гордые слова. Мы не придумали им ничего взамен.Рев волн вдоль нашей стальной оболочки вновь и вновь нарастает яростным крещендо.Внезапно лодка сильно кренится на левый борт. Я вылетаю со своего места, а книжный шкаф полностью освобождается от своей начинки. Все, что оставалось на огороженном столе, попадало на пол. Старик, как седок тобоггана Сани для спуска с горы.

, который пытается затормозить, изгибается вбок, ухватившись там за что-то.Шеф соскользнул на пол. Мы все на несколько минут замерли в таком положении, как будто позируя для фотографии, снимаемой старой камерой. Лодка никогда не выровняется из такого наклона. Боже мой, мы не выберемся!Но по прошествии некоторого времени каюта принимает нормальное, горизонтальное положение. Шеф резко выдыхает из себя воздух на такой высокой ноте, что звук скорее напоминает завывание сирены. Командир медленно выпрямляется и спрашивает:— Все целы?— У-у-х! — кто вскрикивает в носовом отсеке.Мне хочется свернуться калачиком на полу. Каюта тут же опрокидывается на правый борт. Грохот еще более оглушающий. Бог мой, хоть кто-то остался в живых на мостике?Я притворяюсь, что читаю, но в моей голове крутятся мысли. Лодка должна выдержать, так сказал командир. Самое подходящее для океанских походов судно. Балластный киль, метр шириной и полметра глубиной, заполнен стальными балками. Рычаг с длинным плечом, отбалансированный посередине. Надстроек на лодке нет. Центр тяжести лежит ниже структурного центра корабля. Никакой другой корабль не справился бы с подобными нагрузками.— Что это у вас? — интересуется Старик, заглядывая мне через плечо.— Что-то о парусниках.— Ха! — оживляется он. — Настоящий шторм на парусном судне — это стоит пережить. На лодке вроде нашей вообще ничего нельзя почувствовать.— Благодарю покорно!— Нам приходится беспокоиться лишь о том, чтобы плотно задраить люк. На паруснике — совсем иное дело! Зарифить и свернуть паруса, закрепить бегущий такелаж на рангоуте, поставить штормовые укосины в распор, натянуть леера на палубе, задраить все люки — работа не прекращается ни на миг. А после всего этого остается лишь сидеть в каюте и уповать на Господа Бога. Никакая еда в рот не лезет. А потом карабкаешься вверх по вантам, чтобы поднять на гитовы разорванный ветром парус и отдать рифы. Потом на многометровой высоте надо занайтовить новые паруса, стоя на леере. А потом брасопить их всякий раз, как ветер меняет свое направление…Я снова слышу этот точный, выверенный, сильный язык, наполненный мощью: мы стали беднее, позабыв его в наши дни.Когда каюта запрокидывается на левый борт, я встаю на ноги. Мне хочется добраться до поста управления, чтобы посмотреть на креномер.Этот прибор представляет из себя обычный маятник со шкалой. Сейчас маятник отклонен на пятьдесят градусов. Значит, лодка накренилась на пятьдесят градусов на правый борт. Маятник замер на пятидесяти градусах, как приклеенный, ибо лодка и не думает выравниваться. Я могу объяснить это лишь тем, что, не дав ей освободиться из объятий первой волны, на нее обрушилась вторая. Вот маятник движется дальше по шкале — к шестидесяти градусам. А на одно мгновение он достигает шестидесяти пяти градусов!Командир последовал за мной.— Впечатляет, — замечает он у меня за спиной. — только надо кое-что вычесть, так как собственный момент маятника отклоняет его слишком далеко.Вероятно, лодка должна плыть килем вверх, чтобы командир начал проявлять беспокойствие.Вахтенные на посту управления теперь надели непромокаемые плащи, а из трюма приходится почти постоянно откачивать воду. Мне кажется, что насосы работают не переставая.В отсек входит штурман, шатаясь из стороны в сторону, как человек со сломанной ногой.— Ну, что? — поворачивается к нему командир.— За время, истекшее с полуночи, мы могли отклониться на пятнадцать миль.— В действительности вы могли бы выражаться несколько более уверенно. Вы всегда правы, — затем командир вполголоса обращается ко мне. — Он почти всегда так осторожен в своих оценках, но в результате его вычисления сходятся практически один в один с действительными показаниями. Так бывает почти всегда.Поступила радиограмма; командиру вручают клочок бумаги. Наклонившись над его рукой, я читаю вместе с ним: «Из-за погоды нет возможности прийти в зону действия в назначенное время — UT».— Мы повторим это сообщение, только подпишем его нашими позывными, — говорит командир.Потом он вскакивает на ноги и, прикидывая, на сколько накренится лодка в этот раз, качаясь, направляется вперед. Вскоре он возвращается со сложенной пополам картой, которую раскладывает на «картежном столе».— Вот здесь сейчас находится UT — почти прямо у нас по курсу. А вот тут — мы.Я понимаю, что нас разделяют сотни миль. Командир мрачен:— Если это один и тот же циклон, то пиши-пропало! Похоже, что все это — одна сильно раздавшаяся штормовая система, и судя по всему, она не собирается уходить в ближайшее время.Задумавшись, он складывает карту и, отодвинув рукав свитера, смотрит на свои часы.— Скоро обед, — говорит он, как бы подводя итог всему, связанному с радиограммой, а также своим размышлениям.Когда наступает время обеда и командир появляется в офицерской кают-компании, я не верю свои глазам — он надел водонепроницаемый плащ. Все уставились на него, как будто на корабле появился посторонний. Мы не можем понять ровным счетом ничего по выражению его лица, настолько тщательно он закутался.— Сегодня вечером за ужином надлежит быть одетым в плащи, — произносит Старик, улыбаясь нам в зазор между воротником своего плаща и опущенными полями зюйдвестки, как в прорезь забрала.— Итак, господа, — с нетерпением интересуется он. — Неужели у вас сегодня нет аппетита? И именно когда кок принес свой великолепный суп — и это в такую погоду!У нас уходит некоторое время на то, чтобы всем встать из-за стола, и, подобно послушным детям, побрести неверными шагами на центральный пост, где развешана одежда для плохой погоды. Знаменитая скульптура Лаокоона и его сыновей предстает перед моим взором, когда я наблюдаю за гимнастическими упражнениями и акробатическими трюками, проделываемыми инженерами и вахтенными офицерами, пытающимися влезть во все еще влажное снаряжение.Наконец мы снова рассаживаемся вокруг стола, похожие на участников карнавала. Командира прямо-таки распирает от гордости за придуманное для нас развлечение.Внезапно в проходе раздается грохот: это стюард приземлился на живот. Его руки подняты над головой, и в них зажата супница, из которой не пролилось ни капли.— Он превзошел сам себя! — абсолютно спокойным голосом высказывает свое мнение командир, и шеф одобрительно кивает в знак полного с ним согласия.— И никакой репетиции — такой номер демонстрируется публике впервые — это что-то!Второй вахтенный разливает суп, приготовленный из картошки, мяса и овощей. В это время я поддерживаю его за страховочный пояс под его прорезиненной курткой. Несмотря на это, уже на втором человеке он выливает целый половник мимо тарелки на стол:— Черт побери!Одновременно с ним шеф дает ускользнуть части содержимого из своей не до краев наполненной тарелки, значительно увеличив лужу супа, разлитую перед нами. Бесцветные куски картофеля плавают в темно-коричневом вареве, растекшемся между ограждениями стола — как айсберги, отколовшиеся от ледника. Впрочем, после первого же крена лодки на столе остается только картошка, жидкость находит себе путь под ограждением и выплескивается прямо на колени командиру и шефу.Командир обводит нас взглядом триумфатора:— Видали?Ему не терпится еще раз увидеть, как прольется суп.Сдавленный смех второго вахтенного прерывается глухим звуком падения. Улыбка застывает на лице командира. В мгновение ока он — весь внимание. Шеф еле успел вскочить, чтобы уступить ему дорогу, когда с центрального поста доносится: «Рундук с картами опрокинулся».В отверстие люка я вижу, как четверо мужчин пытаются водрузить тяжелый железный ящик обратно на место.Командир явно недоволен, он бормочет себе под нос:— Невероятно. Этот сундук стоял там со дна спуска лодки на воду и за все это время не сдвинулся ни на сантиметр.— Да уж, дома никто не поверит, — добавляет шеф. — Они там просто не смогут себе этого представить. В следующий раз, как отправимся в отпуск, будем играть в игру «Подводная лодка». Месяцами не будем ни бриться, ни мыться. Не будем менять белье, в кровать залезаем в сапогах и вонючей кожаной одежде. Во время еды колени будем упирать в стол, а шпинат вместо тарелки будем наваливать прямо на столешницу…Шеф делает пару глотков, и продолжает совершенствовать правила игры:— А если зазвонит телефон, надо заорать «Тревога!», вскочить из-за стола, постаравшись при этом перевернуть его, и мчаться сломя голову к двери, как будто тебе в задницу попала молния.
Суббота.Порывы ветра опять стали затяжными, молотящими один за одним прямо в лицо лодке.Барометр рисует линию, круто падающую вниз.— Я хочу знать лишь одно, — говорит Старик. — как Томми умудряются держать свои суда вместе. Не могли же они связать эти чертовы посудины. А что касается парней на этих консервных банках, которые называются эсминцами, то они должны были испытать массу приятных минут!Я вспоминаю пятибалльное волнение на море во время моих походов на эсминцах. Для меня этого было более чем достаточно. Нечего было и думать о том, чтобы идти полным ходом. При шести баллах наши эсминцы не покидают свою базу в Бресте. Но англичане не могут выбирать себе погоду по вкусу. Они должны прикрывать конвой в любую погоду — даже в такую.Днем я, вырядившись как заправский морской волк, карабкаюсь вверх по трапу. Я жду момента под люком, пока не схлынет вода, открываю крышку и выбираюсь наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70