Так прошло десять минут; комендант наконец, приоткрыл левый глаз.– Что? – спросил он шепотом, увидев перед глазами лицо переводчика Гохберга. – Где я?..– Если бы не господин переводчик, вы бы умерли! – проговорил солдат, подавая коменданту пузырек с нашатырным спиртом. – Понюхайте, будьте любезны…Харих так чихнул, что часовой даже вздрогнул.Комендант взялся руками за голову и усталым, незнакомым голосом промолвил:– Голова раскалывается на куски… С чего бы это? А? Роберт! Вы спасли мне жизнь. Я этого никогда не забуду… Спасибо.. Но как я поеду на совещание с такой головой? Офицеры и начальство подумают, что я перепил. И Майера нет. Роберт, вы поедете без меня.– Мне не разрешат присутствовать на заседании, – напомнил Роберт о возможных препятствиях.– Вы передадите пакет, и все… Ой-ой, голова трещит! – смежив веки, он застонал.Роберт и часовой помогли Хариху перейти на кровать. Тот снова заохал. Внезапно он рывком поднял голову:– А не угорел ли я?..– Н-наверно, – растерянно ответил Роберт.– Труба и сейчас закрыта… – сказал солдат. – Полицай Омелько Кныш топил!– Так он же партизан! Ой-ой-ой! Я с этого пьяницы шкуру спущу! – угрожал Харих и попытался стиснуть бессильные пальцы в кулак. – Вы мой спаситель, Роберт! Я никогда не… Положите мне на голову мокрое полотенце…– Я вызову врача! – пообещал Роберт, собираясь выйти из комнаты.– Вызовите и готовьтесь ехать.Роберт не шел, а бежал из комендатуры. Так счастливо начал исполняться его план. О том, что он поедет с Харихом как переводчик, Роберт знал еще вчера. Но этого было мало. Теперь представляется возможность пощупать тот пакет руками и узнать, что должен был передать гауптман своему начальству. Он добился своего! Добился. В мыслях он насвистывал победные марши, чувствовал себя настоящим богатырем. Осуществить бы еще связь с каким-нибудь партизанским отрядом. В случае чего, можно податься туда с Орисей и ее матерью. Да вот еще – командование оставило в одном из оврагов пару сот килограммов взрывчатки, которые могли пригодиться пятерым разведчикам, в случае если немцы начнут отступать. Тол лежал в земле, заботливо завернутый в плащ-палатку. Василию столько взрывчатки не надо, ее можно передать в партизанские руки. Партизанам пригодится – взрывать мосты, железнодорожные пути и эшелоны. Сегодня же Василий напомнит командованию об этом. Вдруг он представил себе на минуту, что на совещание могут приехать переводчики, с которыми, возможно, учился настоящий Роберт Гохберг. При этой мысли он даже остановился, забыв, куда направляется. Что же ему делать?..«Но, собственно, почему всех переводчиков с курсов должны послать именно на Белгородско-Харьковский плацдарм и в эти районы? – пытался успокоить себя Василий. – Да и не могли же всех переводчиков при комендатурах отослать на фронт!» Роберт уже разузнал все о своем предшественнике; по специальности танкист, он пристроился в комендатуре, но тотальная метла вымела его на передовую. Газеты уже протрубили, что великий Гитлер дает своей армии новые, мощнейшие, наилучшие в мире танки.«Будь что будет! Двум смертям не бывать. А ехать надо…»
Василий пошел проститься с Орисей. Встретились они под навесом на крыльце. Мать тут же нашла себе работу, взяла коромысла, ведра и пошла со двора. А они стояли у окошка, которое отражало их лица и далекое небо, разукрашенное маленькими синеватыми тучами. Над ними была перекладина, на которую осенью вешали кукурузные початки. Казалось, перекладина вот-вот оборвет перепревший шпагат и упадет. Не говоря ни слова, Василий отвел Орисю ближе к двери в сени.– Береги себя, – сказала она.– Береги! – повторил Ва€илий. – Мама моя тоже наказьгвала, когда я уезжал в военное училище: «Береги себя!» И еще раньше, когда я ходил купаться на речку. Боялась, чтобы не утонул. Как давно, кажется, это было..– Жалела она тебя… – ласково проговорила Орися. – Береженого и бог бережет, сказала бы моя мать…– Я и берегу себя…– Говорит и не улыбнется! – девушка смерила Василия взглядам.– Вот вы с матерью будьте осторожны. Если я не вернусь вечером, чтоб никаких следов здесь не оставалось. Один патрон может погубить вас!– Не найдут… – сказала Орися и потупила глаза, думая о своем.С каждым днем она все сильнее привязывалась к Василию. Не повидает его день – сама не своя. Тревога за судьбу близкого человека не оставляла ее. Почему им и вправду не жить, не любить друг друга?.. Она подняла голову, глаза ее заволокли слезы.– Я вернусь, Орися! – шептал он. – Наперекор всем врагам вернусь!А она смотрела ему в лицо, будто хотела навсегда запомнить все его черточки. Потом приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.– Родная моя!– Пусть тебя охраняет от злого недруга моя любовь и материнская молитва. Мать каждый вечер молится за воина Василия, за воина Петра и за воина Степана. Она тебя считает своим.– Не знаю, что и сказать, – ответил Василий. – Твоя мать… настоящая мать!Он сделал было несколько шагов, потом вернулся и крепко обнял Орисю, прижимая к своей груди.– Ты слышишь, как отстукивает мое сердце?! Это оно твердит безостановочно, тысячи раз и будет твердить всю жизнь: «Люблю Орисю! Люблю Орисю!»
Всю дорогу и долго патом, ожидая вызова у высокого начальства, видел Василий черные глаза и нежное румяное лицо девушки, ее широкие черные брови, ощущал прикосновение немного припухших губ. Он жил сейчас своей весною, своим юношеским счастьем…Василий так погрузился в свои думы, что не сразу услышал, когда его вызвали.Его спросили, почему прибыл не сам комендант, поинтересовались, как дела у них в районе. Роберт отвечал так, как его проинструктировал гауптман.Майор, с которым разговаривал Роберт, любезно обратился к невероятно длинному, худощавому человеку с погонами генерал-лейтенанта:– У вас ничего не будет, господин генерал?– Нет. – Генерал поднял глаза на посланца Хариха. – Гауптман заболел?– Так точно.– Жаль… Я собирался к нему. – И он пристально посмотрел на Василия.Молчание казалось ему бесконечным, а на деле оно длилось две секунды. Прервал его майор, спросив у генерал-лейтенанта:– Вы знаете гауптмана Хариха?– Харих мой земляк, – ответил генерал. – С его фабрики в Баварии я всегда получал свежие молочные сосиски!..«Подавился бы ты этими сосисками!» – облегченно подумал Василий, постепенно овладевая собой…– Передайте гауптману Хариху: возможно, через несколько дней я заверну к нему.– Сочту большой честью передать ваши слова моему начальнику. Мы будем безмерно рады приветствовать вас в наших краях! – торжественно и громко, как будто отдавая рапорт, промолвил Гохберг.– Кстати, господин генерал, вы будете иметь возможность заблаговременно ознакомиться с местностью, – сказал тихим и вкрадчивым голосом третий из присутствующих, склонив голову к генералу. – Кажется, там будет дислоцироваться ваша славная дивизия.– Кажется, – небрежно ответил генерал, рассматривая какие-то бумаги.Майор теперь уже доброжелательно обратился к переводчику Гохбергу:– Вы можете отдохнуть и перекусить в столовой для офицеров. Если у вас в городе дел нет, возвращайтесь домой…– Спасибо! Слушаю!– Итак, продолжим! – сказал генерал. – Фюрер хочет эту мощную, историческую операцию назвать «Цитадель».Василий шел к двери, а ноги его тянули назад. «Цитадель»! Что это за операция? Где она будет осуществляться? Ради какой операции коменданты привозят сведения, принуждают жителей городов и сел копать рвы, траншеи? Василий замедлил было шаги.– Вы что-нибудь забыли сказать? – окликнул его майор.– Простите, господин майор, – извинился Роберт. – Нет. Ничего…Василий поспешно вышел. И только когда был уже в двухстах шагах от этого здания, опомнился.Он шел утомленный, как будто его долго парили в бане.В столовой сел за отдельным столиком и начал просматривать меню.Вокруг велись негромкие разговоры о службе, о женщинах, о будущих поездках в родные края. Одни офицеры верили в то, что к лету получат отпуска. Другие, пессимисты, возражали и жаловались на свою судьбу.– Расхныкались! А знаете ли вы, какие к нам танки присылают? Русские «Т-34» ничто против наших «Т-6». У Иванов и снарядов таких нет, чтобы пробить нашего «Тигра»! – стиснул кулаки командир танковой роты.– Русские тоже не сидят сложа руки, – ответил обер-лейтенант.– Стальной танковый кулак с одной стороны, с другой – р-раз таранным ударом, и Иван в железных тисках…– Если бы так!– Будет! Мы отомстим за кровь солдат шестой армии фельдмаршала фон Паулюса!– Будет! – поддержали воинственного капитана и другие.На одном из столов появилась бутылка рому.– За успех на новых танках!– За наших «тигров» и «фердинандов»! За нашу победу!Старший посмотрел на часы; офицеры поднялись и вышли.Пошел за ними и Роберт Гохберг.Танкисты направились к железной дороге. Вскоре Роберт увидел в парке несколько десятков новых, коренастых танков с длинноствольными пушками. На путях стоял эшелон с машинами, закрытыми брезентом. Возле вагонов хлопотливо сновали одетые в комбинезоны танкисты.Пытливыми глазами Василий смотрел на новые тяжелые танки, на мощные самоходные артиллерийские установки.«Вот они, «тигры» и «фердинанды»! Это на них, как на каменную гору, надеются офицеры и тот оберст-инженер, который приезжал к Хариху. «Таранный удар с двух сторон…» Куда же они собираются бить? «Отомстим за кровь шестой армии!» Ничего не скажешь, добрые танки!» – говорил сам с собой Василий, слоняясь около железной дороги…«Скорее домой, к Орисе!» Он крепко сжимал в руках руль мотоцикла. Из глаз, однако, не исчезали стальные машины, а в мыслях всплывало такое же могучее, как и тяжелые танки, понятное и в то же время таинственное слово «Цитадель». Сколько бы он отдал, чтобы узнать подлинный смысл этого зашифрованного понятия. «Могучая историческая операция «Цитадель»!..» Как будто так говорил генерал. Впрочем, все операции у них «исторические»…»Мотоцикл вырвался на шоссе и, вздымая курчавый дымок пыли, с ревом понесся, опережая автомашины.«Цитадель»! Были бы рядом с Василием его друзья – Евгений, Роман, Дмитрий, Анатолий! Они бы дознались, в чем тайна этого слова, откуда и куда двинутся грозные стальные кулаки противника на позиции наших войск. Их бы встретили таким огнем, какого свет не видывал. «Цитадель»!Василий крепко стиснул зубы и, согнувшись, едва не касаясь головой руля, помчался стрелой.
Тихонько скрипнув дверью, Василий вошел на погребню. Сквозь трещину в стене проникал солнечный луч и расплескивался в бочонке, что, скособочившись, стоял около дверей. В углу – старая, уже истлевшая рыбачья сеть, которой еще в предвоенные годы пользовались сыновья Марфы. Под потолком от дуновения ветерка, что ворвался через открытые двери, задрожала паутина. Внизу на куче валялись два вала от кросен, поломанная шестерня с зубьями и другие части этого бездействующего с годов коллективизации орудия производства. Серая пыль густо устлала опрокинутую колодку улья. На крюке висели обручи от рассыпавшейся бочки.Василий постоял с минуту, поглядывая на эту рухлядь, потом подтянулся и, ловко закинув ноги, оказался на чердаке.Приготовив аппарат, он уселся на соломе. В эти минуты Василий жил только работой. Он выстукивал четко и уверенно, словно от сотрясения его трех пальцев, державших головку ключа, зависела судьба важнейшей операции. В представлении радиста этот ритмичный стук преображался в грохот батарей, огонь которых косил фашистских солдат, а снаряды рвали тяжелых черных «тигров» и «фердинандов» с разверзнутыми жерлами пушек.Время шло. В эфир вылетело, направляясь за линию фронта, уже более тысячи знаков. А радисту казалось, что это просвистели тысячи бомб прямо над головами гитлеровцев, над их цистернами с бензином, над их складами с боеприпасами. Поток огня и железа крушил «крепости» и «бастионы» врага и выжигал фашизм с европейского материка. Вот каким всесильным было постукивание телеграфного ключа в руках Василия!Радист знал, что так и будет, верил в это, стремился приблизить этот час. Знал. Верил. Стремился. И потому остался в тылу вражеской армии. Остался, ежедневно и ежечасно рискуя быть схваченным гестаповцами.И он отстукивал и отстукивал, пока не стемнело. В этот вечер у него было много, очень много, о чем он мог передать своим за линию фронта…– Василек, дятел мой неугомонный! – донесся снизу голос.– Кончил! Спасибо тебе, мой милый часовой. «Подай рученьку, подай другую» и полезай сюда… Знаешь, как я сегодня счастлив?!Прошло более часа. Василий знал, что за это время его радиограмма уже расшифрована и командование, возможно, уже дало распоряжение авиации. Скорее бы! Скорее бы прилетали свои!..Но не только этими думами жил он в эти минуты. Рядом с ним была его любимая…– Ты меня задушишь! – шептала она.– Люблю! Люблю!– Слышишь, стреляют? Это зенитки!И моторы гудят где-то неподалеку! – испуганно, скороговоркой произнесла Орися.– Не бойся! Это наши: я их позвал, чтоб они поворошили станцию. Там эшелоны с танками. Пусть их окропят немного!Василий раздвинул солому и взволнованно, горячо сказал:– Посмотри, Орисенька! Сколько всполохов в небе. Это наши летят, наши!Орися стояла рядом, прижавшись к колючей щеке Василия. Неужели эти самолеты вызвал ее любимый?Могучие моторы ревели в темпом небе. Вокруг ухали зенитные пушки, трещали пулеметы. Вдруг грянул весенний гром, да так, что сотряслась земля и зашаталась погребня. Сразу стало так светло, как будто в небе повисли десятки полнолуний. К осветительным ракетам, которые сбросили самолеты, прибавился свет с земли. Черными тучами повалил дым со станции, запахло бензином. Там гремело и гремело.– Так! Так их! – Орися сияла от радости.Это он, ее милый, накликал на голову врага такое море огня. Это она сторожит тут ежедневно, пока он не кончит выстукивать. Впервые ощутила она гордость оттого, что есть в этом и капля ее помощи.– Жгите их, проклятых! Жгите…Василию уже не хотелось думать и говорить о бомбах, об азбуке Морзе, о Харихе.Все это было и будет завтра, потом, а сейчас..– Любимая моя! – взял он Орисю за руку. – Зоренька моя! Разве без тебя я был бы способен на такие поступки. Недаром народ и в сказках рассказывает, что настоящая любовь придает силы человеку, делает его смелым и сильным… Ты меня любишь?..– А кто знает, – деланно небрежно ответила Орися, усаживаясь рядом, потому что он не выпускал ее рук.– Так?..– Может, и та-а-а…Она была рядом, близко, целовала его щеки и лоб.– Родная…– Милый мой… Может, я глупая, что люблю тебя? Любимый! Как хорошо с тобой..– Моя?– Твоя!.. – как самое дорогое на свете слово проговорила девушка. – Я ничего и никого не боюсь. Я словно стала сильней, Вася, милый мой!..И они надолго замолкли, опьяненные горячей, еще не изведанной ими любовью…А потом лежали, притаившись, сдерживая дыхание; Орися боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть своих мыслей. Он любит ее. Она верит этой любви. Она ни в чем не раскаивается и никогда не пожалеет о том, что случилось в эту цветущую ночь.– Ты мой!.. Я знаю, что ты сейчас думаешь обо мне. Думаешь, что тебе надо еще воевать и воевать, а я останусь здесь. Я буду ждать тебя долго-долго, – шептала она, словно где-то протекал ручеек, несший свежую, прохладную и чистую воду.– Родная моя… Милая…И сердце Василия билось сильнее, переполненное до краев трепетным счастьем. Жестокие бои, которые еще предстоят впереди, гестаповцы и Харих, хитрый Омелько – все это отодвинулось от них.В полночь Василий и Орися просунули головы через кровлю и усмехнулись, обнаружив мир, который расстилался перед ними.Как красиво на подворье! Тополь прикоснулся молодыми листочками к разгоряченным, покрасневшим лицам. И яблоня, которая росла рядом, казалось, тоже хотела до тянуться своими ветвями до Орисиной руки.– Скоро она расцветет, оденется в белое свадебное платье, – задумчиво шептала девушка.– Ты сама как яблонька!И звезды словно приветствовали их, весело мерцая с вышины. Но не всюду были видны звезды. На западе, у горизонта, они спрятались за черным густым дымом, который тучами проплывал со стороны станции. Оттуда несло перегаром бензина.
Генерал-лейтенанту Шмидту не довелось навестить своего земляка-колбасника Хариха ни в следующий, ни на четвертый день. Советские самолеты искалечили два эшелона, досталось и танкам, которые находились в парке. Были взорваны склады с горючим. Работы у всех военных в эти дни было до отказа. У них свои заботы, у Василия – свои.Роберт Гохберг попросил у коменданта разрешения взять в город возлюбленную, а то та-де обижается, будто Роберт ее забывает.– Молодость! Молодость! Что ж, поезжайте. Только не задерживайтесь. Может, генерал внезапно наскочит, – сказал Харих.– Я отвезу господина Майера и назад, – ответил Роберт.– А не кажется ли вам, Роберт, что все это проделки партизан? Уж очень точно красные летчики знали место нахождения цистерн с горючим, – озабоченно спросил гауптман Харих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Василий пошел проститься с Орисей. Встретились они под навесом на крыльце. Мать тут же нашла себе работу, взяла коромысла, ведра и пошла со двора. А они стояли у окошка, которое отражало их лица и далекое небо, разукрашенное маленькими синеватыми тучами. Над ними была перекладина, на которую осенью вешали кукурузные початки. Казалось, перекладина вот-вот оборвет перепревший шпагат и упадет. Не говоря ни слова, Василий отвел Орисю ближе к двери в сени.– Береги себя, – сказала она.– Береги! – повторил Ва€илий. – Мама моя тоже наказьгвала, когда я уезжал в военное училище: «Береги себя!» И еще раньше, когда я ходил купаться на речку. Боялась, чтобы не утонул. Как давно, кажется, это было..– Жалела она тебя… – ласково проговорила Орися. – Береженого и бог бережет, сказала бы моя мать…– Я и берегу себя…– Говорит и не улыбнется! – девушка смерила Василия взглядам.– Вот вы с матерью будьте осторожны. Если я не вернусь вечером, чтоб никаких следов здесь не оставалось. Один патрон может погубить вас!– Не найдут… – сказала Орися и потупила глаза, думая о своем.С каждым днем она все сильнее привязывалась к Василию. Не повидает его день – сама не своя. Тревога за судьбу близкого человека не оставляла ее. Почему им и вправду не жить, не любить друг друга?.. Она подняла голову, глаза ее заволокли слезы.– Я вернусь, Орися! – шептал он. – Наперекор всем врагам вернусь!А она смотрела ему в лицо, будто хотела навсегда запомнить все его черточки. Потом приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.– Родная моя!– Пусть тебя охраняет от злого недруга моя любовь и материнская молитва. Мать каждый вечер молится за воина Василия, за воина Петра и за воина Степана. Она тебя считает своим.– Не знаю, что и сказать, – ответил Василий. – Твоя мать… настоящая мать!Он сделал было несколько шагов, потом вернулся и крепко обнял Орисю, прижимая к своей груди.– Ты слышишь, как отстукивает мое сердце?! Это оно твердит безостановочно, тысячи раз и будет твердить всю жизнь: «Люблю Орисю! Люблю Орисю!»
Всю дорогу и долго патом, ожидая вызова у высокого начальства, видел Василий черные глаза и нежное румяное лицо девушки, ее широкие черные брови, ощущал прикосновение немного припухших губ. Он жил сейчас своей весною, своим юношеским счастьем…Василий так погрузился в свои думы, что не сразу услышал, когда его вызвали.Его спросили, почему прибыл не сам комендант, поинтересовались, как дела у них в районе. Роберт отвечал так, как его проинструктировал гауптман.Майор, с которым разговаривал Роберт, любезно обратился к невероятно длинному, худощавому человеку с погонами генерал-лейтенанта:– У вас ничего не будет, господин генерал?– Нет. – Генерал поднял глаза на посланца Хариха. – Гауптман заболел?– Так точно.– Жаль… Я собирался к нему. – И он пристально посмотрел на Василия.Молчание казалось ему бесконечным, а на деле оно длилось две секунды. Прервал его майор, спросив у генерал-лейтенанта:– Вы знаете гауптмана Хариха?– Харих мой земляк, – ответил генерал. – С его фабрики в Баварии я всегда получал свежие молочные сосиски!..«Подавился бы ты этими сосисками!» – облегченно подумал Василий, постепенно овладевая собой…– Передайте гауптману Хариху: возможно, через несколько дней я заверну к нему.– Сочту большой честью передать ваши слова моему начальнику. Мы будем безмерно рады приветствовать вас в наших краях! – торжественно и громко, как будто отдавая рапорт, промолвил Гохберг.– Кстати, господин генерал, вы будете иметь возможность заблаговременно ознакомиться с местностью, – сказал тихим и вкрадчивым голосом третий из присутствующих, склонив голову к генералу. – Кажется, там будет дислоцироваться ваша славная дивизия.– Кажется, – небрежно ответил генерал, рассматривая какие-то бумаги.Майор теперь уже доброжелательно обратился к переводчику Гохбергу:– Вы можете отдохнуть и перекусить в столовой для офицеров. Если у вас в городе дел нет, возвращайтесь домой…– Спасибо! Слушаю!– Итак, продолжим! – сказал генерал. – Фюрер хочет эту мощную, историческую операцию назвать «Цитадель».Василий шел к двери, а ноги его тянули назад. «Цитадель»! Что это за операция? Где она будет осуществляться? Ради какой операции коменданты привозят сведения, принуждают жителей городов и сел копать рвы, траншеи? Василий замедлил было шаги.– Вы что-нибудь забыли сказать? – окликнул его майор.– Простите, господин майор, – извинился Роберт. – Нет. Ничего…Василий поспешно вышел. И только когда был уже в двухстах шагах от этого здания, опомнился.Он шел утомленный, как будто его долго парили в бане.В столовой сел за отдельным столиком и начал просматривать меню.Вокруг велись негромкие разговоры о службе, о женщинах, о будущих поездках в родные края. Одни офицеры верили в то, что к лету получат отпуска. Другие, пессимисты, возражали и жаловались на свою судьбу.– Расхныкались! А знаете ли вы, какие к нам танки присылают? Русские «Т-34» ничто против наших «Т-6». У Иванов и снарядов таких нет, чтобы пробить нашего «Тигра»! – стиснул кулаки командир танковой роты.– Русские тоже не сидят сложа руки, – ответил обер-лейтенант.– Стальной танковый кулак с одной стороны, с другой – р-раз таранным ударом, и Иван в железных тисках…– Если бы так!– Будет! Мы отомстим за кровь солдат шестой армии фельдмаршала фон Паулюса!– Будет! – поддержали воинственного капитана и другие.На одном из столов появилась бутылка рому.– За успех на новых танках!– За наших «тигров» и «фердинандов»! За нашу победу!Старший посмотрел на часы; офицеры поднялись и вышли.Пошел за ними и Роберт Гохберг.Танкисты направились к железной дороге. Вскоре Роберт увидел в парке несколько десятков новых, коренастых танков с длинноствольными пушками. На путях стоял эшелон с машинами, закрытыми брезентом. Возле вагонов хлопотливо сновали одетые в комбинезоны танкисты.Пытливыми глазами Василий смотрел на новые тяжелые танки, на мощные самоходные артиллерийские установки.«Вот они, «тигры» и «фердинанды»! Это на них, как на каменную гору, надеются офицеры и тот оберст-инженер, который приезжал к Хариху. «Таранный удар с двух сторон…» Куда же они собираются бить? «Отомстим за кровь шестой армии!» Ничего не скажешь, добрые танки!» – говорил сам с собой Василий, слоняясь около железной дороги…«Скорее домой, к Орисе!» Он крепко сжимал в руках руль мотоцикла. Из глаз, однако, не исчезали стальные машины, а в мыслях всплывало такое же могучее, как и тяжелые танки, понятное и в то же время таинственное слово «Цитадель». Сколько бы он отдал, чтобы узнать подлинный смысл этого зашифрованного понятия. «Могучая историческая операция «Цитадель»!..» Как будто так говорил генерал. Впрочем, все операции у них «исторические»…»Мотоцикл вырвался на шоссе и, вздымая курчавый дымок пыли, с ревом понесся, опережая автомашины.«Цитадель»! Были бы рядом с Василием его друзья – Евгений, Роман, Дмитрий, Анатолий! Они бы дознались, в чем тайна этого слова, откуда и куда двинутся грозные стальные кулаки противника на позиции наших войск. Их бы встретили таким огнем, какого свет не видывал. «Цитадель»!Василий крепко стиснул зубы и, согнувшись, едва не касаясь головой руля, помчался стрелой.
Тихонько скрипнув дверью, Василий вошел на погребню. Сквозь трещину в стене проникал солнечный луч и расплескивался в бочонке, что, скособочившись, стоял около дверей. В углу – старая, уже истлевшая рыбачья сеть, которой еще в предвоенные годы пользовались сыновья Марфы. Под потолком от дуновения ветерка, что ворвался через открытые двери, задрожала паутина. Внизу на куче валялись два вала от кросен, поломанная шестерня с зубьями и другие части этого бездействующего с годов коллективизации орудия производства. Серая пыль густо устлала опрокинутую колодку улья. На крюке висели обручи от рассыпавшейся бочки.Василий постоял с минуту, поглядывая на эту рухлядь, потом подтянулся и, ловко закинув ноги, оказался на чердаке.Приготовив аппарат, он уселся на соломе. В эти минуты Василий жил только работой. Он выстукивал четко и уверенно, словно от сотрясения его трех пальцев, державших головку ключа, зависела судьба важнейшей операции. В представлении радиста этот ритмичный стук преображался в грохот батарей, огонь которых косил фашистских солдат, а снаряды рвали тяжелых черных «тигров» и «фердинандов» с разверзнутыми жерлами пушек.Время шло. В эфир вылетело, направляясь за линию фронта, уже более тысячи знаков. А радисту казалось, что это просвистели тысячи бомб прямо над головами гитлеровцев, над их цистернами с бензином, над их складами с боеприпасами. Поток огня и железа крушил «крепости» и «бастионы» врага и выжигал фашизм с европейского материка. Вот каким всесильным было постукивание телеграфного ключа в руках Василия!Радист знал, что так и будет, верил в это, стремился приблизить этот час. Знал. Верил. Стремился. И потому остался в тылу вражеской армии. Остался, ежедневно и ежечасно рискуя быть схваченным гестаповцами.И он отстукивал и отстукивал, пока не стемнело. В этот вечер у него было много, очень много, о чем он мог передать своим за линию фронта…– Василек, дятел мой неугомонный! – донесся снизу голос.– Кончил! Спасибо тебе, мой милый часовой. «Подай рученьку, подай другую» и полезай сюда… Знаешь, как я сегодня счастлив?!Прошло более часа. Василий знал, что за это время его радиограмма уже расшифрована и командование, возможно, уже дало распоряжение авиации. Скорее бы! Скорее бы прилетали свои!..Но не только этими думами жил он в эти минуты. Рядом с ним была его любимая…– Ты меня задушишь! – шептала она.– Люблю! Люблю!– Слышишь, стреляют? Это зенитки!И моторы гудят где-то неподалеку! – испуганно, скороговоркой произнесла Орися.– Не бойся! Это наши: я их позвал, чтоб они поворошили станцию. Там эшелоны с танками. Пусть их окропят немного!Василий раздвинул солому и взволнованно, горячо сказал:– Посмотри, Орисенька! Сколько всполохов в небе. Это наши летят, наши!Орися стояла рядом, прижавшись к колючей щеке Василия. Неужели эти самолеты вызвал ее любимый?Могучие моторы ревели в темпом небе. Вокруг ухали зенитные пушки, трещали пулеметы. Вдруг грянул весенний гром, да так, что сотряслась земля и зашаталась погребня. Сразу стало так светло, как будто в небе повисли десятки полнолуний. К осветительным ракетам, которые сбросили самолеты, прибавился свет с земли. Черными тучами повалил дым со станции, запахло бензином. Там гремело и гремело.– Так! Так их! – Орися сияла от радости.Это он, ее милый, накликал на голову врага такое море огня. Это она сторожит тут ежедневно, пока он не кончит выстукивать. Впервые ощутила она гордость оттого, что есть в этом и капля ее помощи.– Жгите их, проклятых! Жгите…Василию уже не хотелось думать и говорить о бомбах, об азбуке Морзе, о Харихе.Все это было и будет завтра, потом, а сейчас..– Любимая моя! – взял он Орисю за руку. – Зоренька моя! Разве без тебя я был бы способен на такие поступки. Недаром народ и в сказках рассказывает, что настоящая любовь придает силы человеку, делает его смелым и сильным… Ты меня любишь?..– А кто знает, – деланно небрежно ответила Орися, усаживаясь рядом, потому что он не выпускал ее рук.– Так?..– Может, и та-а-а…Она была рядом, близко, целовала его щеки и лоб.– Родная…– Милый мой… Может, я глупая, что люблю тебя? Любимый! Как хорошо с тобой..– Моя?– Твоя!.. – как самое дорогое на свете слово проговорила девушка. – Я ничего и никого не боюсь. Я словно стала сильней, Вася, милый мой!..И они надолго замолкли, опьяненные горячей, еще не изведанной ими любовью…А потом лежали, притаившись, сдерживая дыхание; Орися боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть своих мыслей. Он любит ее. Она верит этой любви. Она ни в чем не раскаивается и никогда не пожалеет о том, что случилось в эту цветущую ночь.– Ты мой!.. Я знаю, что ты сейчас думаешь обо мне. Думаешь, что тебе надо еще воевать и воевать, а я останусь здесь. Я буду ждать тебя долго-долго, – шептала она, словно где-то протекал ручеек, несший свежую, прохладную и чистую воду.– Родная моя… Милая…И сердце Василия билось сильнее, переполненное до краев трепетным счастьем. Жестокие бои, которые еще предстоят впереди, гестаповцы и Харих, хитрый Омелько – все это отодвинулось от них.В полночь Василий и Орися просунули головы через кровлю и усмехнулись, обнаружив мир, который расстилался перед ними.Как красиво на подворье! Тополь прикоснулся молодыми листочками к разгоряченным, покрасневшим лицам. И яблоня, которая росла рядом, казалось, тоже хотела до тянуться своими ветвями до Орисиной руки.– Скоро она расцветет, оденется в белое свадебное платье, – задумчиво шептала девушка.– Ты сама как яблонька!И звезды словно приветствовали их, весело мерцая с вышины. Но не всюду были видны звезды. На западе, у горизонта, они спрятались за черным густым дымом, который тучами проплывал со стороны станции. Оттуда несло перегаром бензина.
Генерал-лейтенанту Шмидту не довелось навестить своего земляка-колбасника Хариха ни в следующий, ни на четвертый день. Советские самолеты искалечили два эшелона, досталось и танкам, которые находились в парке. Были взорваны склады с горючим. Работы у всех военных в эти дни было до отказа. У них свои заботы, у Василия – свои.Роберт Гохберг попросил у коменданта разрешения взять в город возлюбленную, а то та-де обижается, будто Роберт ее забывает.– Молодость! Молодость! Что ж, поезжайте. Только не задерживайтесь. Может, генерал внезапно наскочит, – сказал Харих.– Я отвезу господина Майера и назад, – ответил Роберт.– А не кажется ли вам, Роберт, что все это проделки партизан? Уж очень точно красные летчики знали место нахождения цистерн с горючим, – озабоченно спросил гауптман Харих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11