Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло — акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!— Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?— Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.— И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? — спросил Пастухов.— Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.— Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич, но вам придется его пройти.— Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы «Социально-экологического союза» — в этот день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института.Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку. Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок.Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым.Я крикнул отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль — из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, «мерседес», я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.— Кто был этот гость?— Этого я вам не скажу.— Кэп? — попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:— Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться, потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал «спасибо» и уехал.— Что он переснимал? — спросил Пастухов.— Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.— Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?— Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.— Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?— У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.— Их могли взять из кармана плаща, — предположил Пастухов.— Могли, — согласился Юрий. — Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.— Какой разговор был между гостем и вашим отцом? — продолжал расспросы Пастухов.— С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.— Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.— Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?— Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.— Я вас не осуждаю, — сказал Пастухов. — Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности, чтобы поквитаться с врагами.— У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их попросту нет.У вас есть еще вопросы?Пастухов поднялся.— Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?— Да, — ответил Юрий.— Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны.Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.— Вы в этом уверены?Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени — психофизика его движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке.Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:— Да, уверен.— Почему-то я вам верю, — подумав, проговорил Юрий.— Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами.Она говорит сама за себя. Проводите меня.Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.— Спасибо вам, — сказал он, протягивая широкую крепкую руку.Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:— Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?Юрий помолчал и ответил:— Да, Валентин Иванович Хомутов. II Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.— Начальник охраны Антонюка, — представился он. — Мне нужно поговорить с губернатором.Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:— О чем?— О вопросах его безопасности.— Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы я могла передать ее шефу?— А вы в этом что-нибудь понимаете? — спросил Пастухов.Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.— Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть специалистом в вопросах охраны. Итак?— Передайте, что я хочу обсудить с ним проблемы блокирования объекта угрозы на дальних обводах, — вежливо сказал Пастухов.Она сделала несколько стенографических загогулин в блокноте и величественно уплыла в кабинет, отделенный от приемной массивной дубовой дверью с бронзовыми ручками.Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС. Несмотря на современную мебель и какие-то экзотические многолетние цветы, расставленные в торцах коридоров и в приемных, в здании был неистребим какой-то казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может отвлечь обитателей этого места от их важных обязанностей, но уже само появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был враждебен каждому сантиметру этого здания.Он был неуместен здесь. Несмотря на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые охранники и не меньше двух или трех раз сменились все секретарши и начальники канцелярий, этот дух враждебности к каждому вошедшему с улицы человеку все же не выветривался, он незримо присутствовал в атмосфере губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед входом в это массивное здание красовалась вывеска «Областной комитет КПСС», а на шпиле над зданием реял красный флаг.Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову, стоя у открытой двери в кабинет:— Заходите. Валентин Иванович вас ждет.При этом вид у нее был такой обескураженный, что две другие секретарши (или младших менеджера) сделали вид, что крайне заняты своими бумагами — настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.Только два телохранителя губернатора как полулежали в креслах в углу приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так и остались в той же позе, никак не прореагировав на происшедшее.Губернатор сидел за массивным, сталинских времен письменным столом — высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены красивыми запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или мельхиоровой оправе. Подглазья набухли и были темными, как у людей, страдающих почками.Пастухов обратил внимание, что пишет он не шариком, а красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени все равно, чем писать — лишь бы писало.Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю и пожал ему руку.— Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту. Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече — значит, у него есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?— Спасибо, ничего, — отказался Пастухов.— Тогда пойдемте сюда, — предложил губернатор. Он открыл небольшую дверцу в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой комнате, обставленной как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным столом на шесть персон.Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие, как он слышал, являлись обязательной принадлежностью кабинетов большого начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось ни разу.Губернатор достал из буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных фужера, щедро налил в оба и жестом предложил Пастухову не стесняться.— Спасибо, я не пью, — отказался Пастухов.— На работе? — уточнил губернатор.— Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках… — Почему?Пастухов понял, что должен искренне отвечать на все вопросы, даже пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.— У меня отец от водки сгорел.— Боитесь повторить его судьбу?— Не боюсь. Не хочу, — уточнил Пастухов. — Есть и еще причина. Когда я выпью, во мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он мне мешает жить, думать, делать свое дело.— Спасибо за откровенный ответ. А вот мне этот другой человек нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится. Поэтому я и пью. — И в доказательство губернатор одним махом опрокинул в себя содержимое фужера. — Давай выкладывай. Зачем начальнику охраны Антонюка понадобилась встреча с губернатором?— У меня есть несколько вопросов. Но прежде — один совет. Немедленно смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.— Почему?— Перед тем как встретиться с вами, я прошел два поста. Один — на входе. Ладно, не будем к ним придираться, хотя заметить, что у человека оружие, — для этого никакого металлоискателя не нужно. Для опытного человека. Второй пост — на этаже возле вашего лифта. Та же картина. И наконец, двое ваших охранников в приемной.Но они-то должны были хотя бы обыскать посетителя. Тем более что посетитель незнакомый. Я не принес с собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно.А если бы было нужно?— Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?— А вы считаете — нет? Тогда просто увольте лишних людей.— Ты не ответил на мой вопрос.— Да, считаю, — сказал Пастухов. — Поэтому ваших охранников я не уволил бы, а сменил.— Где я возьму других?— Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от меня.— Твоих — что это значит?— Мы вместе воевали в Чечне.— Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?— Капитаном спецназа.— Тебе же не больше 27—28 лет.— Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать пять.— Так-так. Тем более интересно с тобой поговорить. Твои ребята с меня небось три шкуры сдерут?— Нет, всего по пять тысяч долларов.— За две недели работы?! — изумился Хомутов.— Когда вы нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у них высокие расценки?— А они экстра-класса?— Таких в России не наберется больше десятка.— Убедил, — подумав, сказал Хомутов. — Да, убедил. Почему-то я тебе верю.Столько же тебе платит Антонюк?— Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.— А кто?— Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.— Что случилось вчера?— Я разговаривал с сыном Комарова. Он рассказал, что за полчаса до убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.— Да, я встречался с ним.— Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.— Допустим.— Что было в этом пакете?— Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на десятилетия. Это — одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет, это диктуется логикой государственного развития. Ты понимаешь, о чем я говорю?— Понимаю. Но мне плевать и на государственное развитие и на его логику. В этом пакете — тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно относиться к своей работе.Губернатор плеснул в свой фужер еще коньяка, выпил без закуски, с удовольствием закурил и проговорил, благожелательно щурясь сквозь дым на Пастухова:— А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель — ее нужно достичь. Все остальное не суть важно. Лишь позже я понял, что все остальное может быть важней сути. Ты этого пока не понял. Ну и ладно, поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал бы, ты все равно бы там ничего не нашел. Там нет причины смерти Комарова. Верней, она есть, но далеко за рамками документов, которые находятся в этом пакете. Скажу тебе больше. Если бы этот пакет попал в руки любого другого человека, то вообще ничего бы не произошло. Трагическое стечение обстоятельств. Комаров оказался в нужное время в нужном месте. Это и стало причиной его гибели.— Вы согласны, что его убили?— Кто же с этим не согласен?— Что убийство было заказным?— Об этом мне говорили в управлении МВД.— Что оно было выполнено профессионалом высокого класса?— И об этом был разговор.— Кто вместе с вами ездил к Комарову?— Я был один. Он специально попросил об этом. Был только водитель, но он не выходил из машины.— В разговоре с Комаровым вы не достигли того результата, которого добивались.Кого и как вы информировали о том, что разговор фактически закончился ничем?— Да ты, никак, меня обвиняешь в убийстве Комарова? — благодушно предположил губернатор.— Не вас. Но того, кто был с вами. Или того, кто, к примеру, стоял в кустах сирени и ждал вашего знака.Губернатор нахмурился:— Ты выстроил у себя в мозгу какую-то схему и ищешь под нее доказательства.— Помогите мне ее разрушить.— Не очень понимаю, почему я вообще трачу время на разговор с тобой.— Я вам скажу, — предложил Пастухов. — Хотите?— Попробуй.— Потому что вы честный человек. Вы действительно напрямую не задействованы в убийстве Комарова, но косвенную вину все-таки чувствуете и стараетесь всеми способами от нее отделаться. И разговором со мной, и коньяком.Губернатор махнул рукой, обтянутой накрахмаленной манжетой с красивыми запонками:— Убирайся. Мне больше не о чем с тобой разговаривать. Уверяю, что я никому ни полслова не сказал о разговоре с Комаровым и о том, чем он закончился. Ни полслова. Это я тебе говорю. А любой другой человек в городе подтвердит, что моему слову можно верить.— А пакет с документами?— Я в первый же день передал его в Москву. Пастухов встал.— Я все равно узнаю, что было в том пакете, — предупредил он.— Да не было там ничего. Ничего, понимаешь? Там были бумаги пятилетней давности, которые к нынешним делам практически не имеют отношения. Если бы я мог тебе дать этот пакет, то через пять минут ты отложил бы всю эту макулатуру в сторону.— Почему вы не хотите снова стать губернатором? Это желание пропало у вас после встречи с Комаровым или раньше?— Хватит, нахлебался. Я строитель. Понимаешь? Всю жизнь я строил дома для людей.Перед сдачей дома обходил все квартиры, смотрел, не криво ли наклеены обои, хорошо ли закрываются форточки и балконные двери. У меня и на секунду не было сомнений в правильности и праведности моего дела. А здесь всего за четыре года я хлебнул столько говна, сколько другой и за всю жизнь не нахлебается. И главное — все зависит не от меня. Зарплату задерживают — Минфин денег не перечисляет. А виноват кто? Я. Производство останавливается. Кто виноват? Я. Область одна из первых в России по сбору налогов. А что мы имеем от этих налогов?Дырку от бублика. И кто виноват? Тоже я. Я всегда был демократом. А сейчас я даже не знаю, кто я. Полукоммунист, полуфашист, полулиберал, полукапиталист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38