Тут они, значит, за руки его хвать и к джипу. Он вырвался, они руки ему заломили и волоком, волоком к тачке. И тут он как закричит: «Папа!» Он, значит, как закричит: «Папа!» Сомов было к нему, но протез, протез! Понял, что не успеет. Он тогда в «запор». А он, собака, не заводится! Эдуард, сказал я себе, нужно выручать парнишку. Сомов никогда не отказывал в чирике, если трубы горят. И только я это, значит, раздухарился, к этим двоим подскакивает какой-то маленький...
Я перебил:
— Какой маленький?
— Да никакой. Маленький. Улыбается им, руки в стороны, сейчас обниматься полезет. Эдуард, сказал я себе, их уже трое, а ты еще только один. А тут и Сомов завелся. И газу, газу! И сходу в их джип! Он тактику знает — «афганец»! В джип, поняли? К которому они парня тащили! Чтобы, значит, не увезли. Хуяк! Водилу джипа влепил в тачку, канистра в багажнике рванула. Бой в Крыму, все в дыму! Я, значит, быстро переключаю телек на второй канал. А там! Те двое отдыхают на асфальте, маленький над парнишкой нагнулся, помогает ему встать. Вот тут и нарисовался четвертый... Успеваете вникать, мужики?
— Успеваем, — кивнул я. — Продолжай.
— Этот четвертый, значит, маленькому по затылку шарах! Рукояткой пушки. Шарах! Тот — брык! Тот парнишку хвать и к проходу в парк, и к проходу! Те двое очухались и за ним. Как гуси пьяные. Так и ушли, — завершил свой рассказ Эдуард.
Немного подумал и добавил:
— Выносили их потом по одному.
— Кто выносил?
— Ну, кто? Менты! Всех троих. Вон они и лежат. Ментов сразу налетело, как мух навозных, пожарка приехала, «скорая». Сомова в Склиф, водилу джипа в труповозку. Все оцепили. Эдуард, сказал я себе, тут больше ловить нечего. И смылил. Потому что в свидетели мне идти ни к чему. Только время терять, а у меня работа.
— Что с маленьким? — спросил Боцман.
— Не видел. Видел, что его окружили менты, а больше ничего не видел.
— А парень?
— Тоже не видел. Но я и не говорил, что все видел. Что видел, рассказал. А врать не приучен. Не такой я человек. Вы тут любого спросите, любой скажет: не такой человек Эдуард, чтобы врать. Даже за вашу премию врать не буду! Вот так!
Премию он получил и удалился с гордым видом.
— Пошли! — кивнул мне Боцман, решительно раздвинул толпу и подлез под ленту ограждения.
— Куда?! Назад! — кинулся к нему милицейский сержант.
— Свои, — бросил Боцман, махнул удостоверением агентства «МХ плюс» и прикрикнул на меня: — Лейтенант! Ждать тебя?
— Иду, товарищ капитан, иду! — подыграл я ему.
Мы пересекли двор и подошли к группе людей, стоявших у прохода в парк возле «рафика» дежурного по городу и трех закрытых черным полиэтиленом трупов.
— Кто такие? — рыкнул на нас пожилой милицейский майор. — Кто пропустил? Вашу мать, сейчас начальство наедет, а тут посторонние! Убрать!
Штучки с корочками «МХ плюс» здесь не проходили. Я объяснил:
— Наш товарищ пострадал в происшествии. Мы хотим узнать, что с ним.
— Какой товарищ? Что за товарищ? Нет товарищей! Все уже господа! Вспомнил товарищей! Удалитесь за ограждение!
— Его фамилия Мухин.
— Какой Мухин? Не знаю никакого Мухина!
— Он сотрудник охранного агентства.
— А, Мухин! Этот Мухин? Этого знаю. Повезло вашему Мухину, что оружия не применил. А то бы долго доказывал, что он не верблюд! Очень долго!
— Что с ним?
— Да ничего. Получил по кумполу, а так ничего. Показания следователю дает. Там, в «рафике».
Я показал на трупы:
— А с этими что?
— А что с этими? Не видишь?
— Инфаркт?
— Да ты что, парень, больной? — изумился майор. — Какой инфаркт? Шеи сломаны! Инфаркт! Бандиты от инфаркта не помирают. А почему? А потому! Не доживают они до инфарктов!
* * *
Муха сидел в «рафике» дежурного по городу и старательно уверял следователя прокуратуры, что оказался в Сокольниках ну совершенно случайно, а в попытку похищения несовершеннолетнего Калмыкова Игната, которого никогда раньше не видел и не знал, вмешался из чувства гражданского долга, то есть по глупости. Голова у него была перебинтована, но вид бодрый и очень искренний. Не думаю, что следователь ему поверил, но дал подписать протокол, предупредил, что вызовет для дополнительных показаний, и отпустил.
— Ну, хвались, — предложил Боцман, когда мы вышли за линию оцепления. — Как же это ты обосрался?
— Ну нет у меня глаза на затылке, нет! — огрызнулся Муха. — Не просек четвертого!
— А надо просекать. Теряешь квалификацию.
— Да не было его с ними! Они втроем на джипе приехали!
— Откуда же взялся четвертый?
— Черт его знает! Откуда-то взялся.
— Ниоткуда ничего не берется, — назидательно заметил Боцман. — Если он откуда-то взялся, значит, там и был.
— Что с Игнатом? — спросил я.
— Все в порядке, — ответил Муха. — Уехал с матерью в Склиф. Туда увезли Сомова. Плохо с ним, сильно обгорел.
Я показал в сторону гаражей:
— Те трое — он? Муха кивнул: — Он.
* * *
Никак Боцман не мог понять, почему Муха не просек четвертого бандита. Он, судя по всему, был на подстраховке. Да чтобы Муха его не вычислил? Быть этого не могло!
Мне тоже это показалось странным. Но была и еще одна странность.
Намечая план похищения, мурманские должны были провести рекогносцировку. Тем более, что заказ очень серьезный, недаром же сам Грек явился в Москву. И если они это сделали, то не могли не понять, что есть гораздо лучший способ провернуть дело: выманить или вытащить Игната в парк, там оглушить и спокойно загрузить в багажник машины. А тачку поставить на лучевом просеке, в который упиралась аллейка. Вместо этого на глазах у всех они волокут парня к «Мицубиси». Даже если бы им удалось засунуть его в джип, далеко не уехали бы — кто-нибудь обязательно позвонил бы в милицию. И потом: раскатывать по Москве с мурманскими номерами и со связанным человеком в багажнике? Это до первого поста.
Что-то не то. Явно не то.
А с чего мы, собственно, взяли, что Игната тащили в джип? Его тащили по направлению к джипу. Джип стоял чуть дальше от прохода в парк. Сомов решил блокировать бандитам путь отхода. Но в горячке не сообразил, что блокировать нужно не джип. Ну конечно же! Не джип, а проход в парк! Этот четвертый не подстраховывал бандитов, а стоял на подхвате. Как только двое исполнителей вытащат Игната, он должен был отсечь преследователей, если бы кто-нибудь на это решился. Поэтому его Муха и не засек!
Мы погрузились в мой «Ниссан» и выехали на лучевой просек, который был ближе других к дому Галины Сомовой. Где-то здесь должна была стоять тачка и ожидать груз.
* * *
Здесь она и стояла. На обочине, с выключенными огнями, незаметная в темноте. Обычный «ВАЗ-2104» — синий пикап с московским номером.
А вот это было уже на что-то похоже.
Как только первый этап завершится и Игната вытащат в парк, водитель «Мицубиси» выезжает на просек, забирает участников операции, а неприметный «жигуленок» с одним человеком за рулем и максимум с одним пассажиром начинает свой путь по Москве и ближнему Подмосковью.
В «жигуленке» не было никакого движения. Водитель сидел за рулем, откинув голову на спинку кресла. Казалось, спал.
Он действительно спал. Вечным сном. Я развернул «Ниссан», поставил его носом к «четверке» и включил дальний свет. Мощные галогеновые фары осветили толстую золотую цепь на шее водителя, острый подбородок, орлиный нос и густые черные брови на бескровном белом лице.
— Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в медицине, — озадаченно заметил Муха. — Но мне почему-то кажется, что у него инфаркт.
* * *
Галину Сомову мы нашли в зале ожидания института Склифосовского, мрачноватом от мучительной тревоги, словно бы пропитавшей все стены, пол, потолок. Она накапливалась здесь десятилетиями. Люди приходили, ждали, уходили, а тревога оставалась, была неистребима, как дух казармы или тюрьмы.
Игнат сидел рядом с матерью в углу холодного зала, неловко сутулился, сжимал в коленях длинные руки. У него были такие же высокие скулы, как у Калмыкова, такой же разрез черных глаз и большой красивый, как у матери, рот.
— Юра в реанимации, — сказала она. — Уже три часа. Пойди покури, сын. Да знаю я, что ты куришь, чего уж!
Игнат виновато улыбнулся и вышел.
— Не расспрашивайте его ни о чем, — попросила Галина. — Он ничего не помнит. Помнит, что его вытащили в парк, потом что-то произошло. Когда пришел в себя, рядом были только эти бандиты. Мертвые. Это был... он?.. Не отвечайте. Я знаю. Спасибо вам, — обратилась она к Мухе. — Я все видела с балкона. Я услышала, как он закричал «Папа», и выскочила на балкон. И я все думаю и думаю и не могу понять. Не могу, не могу!.. Кому он кричал «Папа»?..
Глава одиннадцатая
Кто есть кто
I
О том, что произошло в Сокольниках, Мамаев узнал в тот же вечер от генерала с Петровки, к которому поехал сразу после встречи с Пастуховым в офисе «МХ плюс» на Неглинке. Он был в ярости. Этот наемник разговаривал с ним, как с убогим. Как с недоумком! Он его убеждал. Он ему советовал. Он его предупреждал. Он заботился о его жизни!
Что творится? Уголовник его воспитывает. Проститутка его жалеет. Наемник учит его жить. А Тюрин ему угрожает! Тюрин, которого он вытащил из говна, который должен жопу ему лизать! Что, твою мать, творится?
Конверт, который дал Пастухов, Мамаев вскрыл сразу, в машине. Подписанный Горбачевым Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Калмыкову звания Героя Советского Союза ошеломил его. А приписка «посмертно» резанула, как бритвой.
Слишком часто стала заходить речь о смерти. Слишком часто. Сквознячком потянуло. Мертвящим. Из пустоты.
Но Мамаев умел вычленять существо дела из-под всех эмоций. Практическое значение этого Указа было в том, что никакого практического значения он не имел. Даже если Пастухов сразу отправит копию Указа в Минюст, пройдет время, прежде чем бумага проследует по инстанциям и произведет то действие, на которое Пастухов рассчитывал: обесценит купленные Мамаевым документы. Недели пройдут. А счет уже шел на дни.
Мамаев не очень понимал, для чего он покупает у Пастухова протоколы трибунала, которые ему, строго говоря, не нужны. Сработала привычка подстраховываться, ставшая инстинктом еще с тех времен, когда он был цеховиком, которых при советской власти травили, как бешеных собак. Обдумывая то, что сделал, он понял, что поступил правильно. Если Грек проколется, эти бумаги послужат надежным алиби. Он законопослушный гражданин. Он понятия не имеет ни о каком Греке. Он сразу проинформировал правоохранительные органы о том, что на свободе разгуливает опасный государственный преступник, не имевший на амнистию никакого права.
Да и подстраховка не помешает. Очень даже не помешает. Когда имеешь дело с таким, как Калмыков, никакая мера предосторожности не может быть лишней.
Милицейский генерал, на стол которому Мамаев выложил папку с протоколами военного трибунала, сделал вид, что обрадован возможностью оказать Мамаеву услугу, но Мамаев слишком хорошо знал эту породу людей, чтобы верить ему на слово. И оказался прав. На вопрос Мамаева, что он намерен предпринять, генерал с воодушевлением изложил план действий: запросим Минюст, на каком основании Калмыкова амнистировали, потом перешлем приговор трибунала, потом...
— Не так! — злобно оборвал Мамаев. — Не так! Сначала ты объявишь Калмыкова в розыск, арестуешь его, а потом затеешь эту бодягу. Потом! Вот так! Понял?
— Петрович, это незаконно! — воспротивился генерал, но посмотрел на потемневшее лицо Мамаева, вспомнил, возможно, о министре юстиции, сидящем в Бутырке в приличной компании фальшивомонетчика и наркоторговца, вспомнил о спецзоне в Тулуне, последнем прибежище продажных ментов, которые пытались сидеть на двух стульях, и согласился: — Сделаем. План «Перехват» не получится, но в розыск объявим. Завтра.
— Сегодня!
— Ну ладно, ладно. Сегодня так сегодня. Не понимаю, почему ты так нервничаешь!..
В конце рабочего дня Мамаев позвонил ему, чтобы узнать, что конкретно сделано. Секретарша сказала, что генерал выехал на происшествие. Мамаев приказал передать, что ждет звонка. Генерал позвонил в десятом часу вечера. Как Мамаев и предполагал, ничего сделано не было, так как произошло ЧП и генералу пришлось...
— Когда произошло ЧП? — перебил Мамаев.
— В восемнадцать пятнадцать.
— А до этого? Времени не хватило? Времени, я спрашиваю, не хватило?
— Не дави! — прикрикнул генерал. — В масть тебе это ЧП. Ищем твоего Калмыкова. В Сокольниках была попытка похищения его сына.
Мамаев похолодел.
— Попытка? — переспросил он внезапно севшим голосом.
— Ну да. Сорвалась. Охранник помешал.
— Какой охранник?
— Из какого-то частного агентства. Случайно оказался на месте. Маленький, стервец, но действовал ловко. Двух быков отключил. А вот что было дальше, пока загадка.
— Что было дальше?
— Пять трупов. Пять! Что делается в Москве, что делается! Мурманские бандиты, из ОПГ Грека. Один в джипе сгорел, троим шеи свернули. Как куренкам...
— Кто? Кто им свернул шеи?
— Неизвестно. Никто никого не видел. А вот сам Грек... Тут вообще какая-то ерундовина.
— Какая, твою мать, ерундовина?
— Он сидел в тачке на просеке. Метрах в пятистах от двора, где все произошло. Наши опера не сразу его нашли. Потом какой-то мужик позвонил, сказал, что видел подозрительную машину. Кинулись, а в ней Грек. Ждал, скорее всего, когда притащат парня. И, видно, переволновался.
— И что?
— Инфаркт.
— Инфаркт?!
— Представь себе.
— Кто заказал похищение — узнали?
— У кого? Трупы! Их не допросишь. Так что ищем Калмыкова. По подозрению в причастности. Он может знать, кому и зачем нужен был его сын. Как только найдем, сразу пустим в ход твои документы.
— По подозрению в причастности, — повторил Мамаев. — Я, конечно, в ваших делах не разбираюсь...
— Приятно слышать, — хохотнул генерал. — Хоть кто-то не разбирается. А то все, понимаешь, разбираются!
— Но кое в чем все-таки разбираюсь, — продолжил Мамаев. — Помнишь, что произошло пятнадцатого сентября в районе мурманской ИТК-6? Видел сводку?
— Ну, видел.
— Помнишь, что в ней было?
— Ну, помню. Четыре трупа. У двоих профессионально сломаны шеи, а у двоих... Погоди. Погоди, Петрович! Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Только одно. В тот день Калмыков вышел из лагеря.
— Но... Но это же... Да нет, чепуха! Инфаркт — совпадение! Конечно, совпадение!
— Какой инфаркт? — рявкнул Мамаев. — Шеи сломаны, а не инфаркт!
— Понял, — сказал генерал. — Все понял. Объявляю «Перехват». Немедленно. Есть основания. Слушай, Петрович... Что за тип твой Калмыков, а? Откуда он взялся? Откуда он такой взялся?
Не ответив, Мамаев швырнул трубку.
* * *
Ну что за страна! Что за долбанная страна! Никто ничего не хочет делать. Никому ничего нельзя поручить. Никому, ничего, ни за какие бабки! Зона — вот лучшее политическое устройство для этой страны. Да, зона!
Зона! Зона! Зона!
* * *
С большим трудом Мамаев заставил себя вернуться к делу.
* * *
Пять трупов. Это хорошо. Никого допросить не успели. Тоже хорошо.
Инфаркт у Грека. У этого здоровенного сорокалетнего бугая. Инфаркт. Менты обнаружили его уже мертвым. Значит, ничего сказать не успел. Уже легче.
Охранник. Из частного агентства. Случайно оказался на месте. Случайно?
Мамаев потянулся к телефону, чтобы перезвонить генералу и выяснить, что это за охранник, но остановил себя. Нельзя.
Поручить Тюрину навести справки? Нет, тоже нельзя.
Нельзя обнаруживать своего интереса к этому делу. Ни перед кем. Это дело его не интересует. И не может интересовать.
* * *
Мамаев вдруг почувствовал, что смертельно устал.
К черту. Домой. Спать.
* * *
Всякий раз, когда Мамаев выходил из офиса к поданному Николаем «Мерседесу», дежурный охранник почтительно открывал перед ним дверцу. Но этим вечером к машине подскочил какой-то парень в черном плаще, до этого стоявший у входа с дежурным, услужливо распахнул заднюю дверь «Мерседеса» и негромко сказал:
— Владимир Петрович, можно вас на два слова?
— Запишись на прием, — буркнул Мамаев. — Есть порядок.
— Вы меня не узнали? Я из службы безопасности. Дежурил на Малых Каменщиках. Вы приказали мне допросить сантехника.
— А, ты! Что у тебя?
— Не здесь. Владимир Петрович, не здесь! — умоляюще проговорил охранник и испуганно оглянулся по сторонам.
— Что с тобой? — удивился Мамаев.
— Расскажу. Все расскажу! Только давайте отъедем!
— Ну, садись. Он юркнул в салон и вжался в угол.
На темной Москворецкой набережной Николай остановил машину и хотел выйти, но Мамаев задержал его и кивнул охраннику:
— Докладывай. При нем можно. В чем дело?
— Мы узнали, кто был земляк, который бухал с сантехником.
— Долго же вы его пытали!
— Протрезвлять пришлось. Под капельницу возили, иначе никак. Земляк этот никакой ему не земляк. В пивной познакомились, он поставил, потом добавили, потом еще взяли и пошли к нему домой. Земляк сказал, что он по делам в Москве, нельзя ли ему пожить в той комнате. Васька открыл комнату. Ключ у него был, когда-то врезал старухе замок, с тех пор и остался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Я перебил:
— Какой маленький?
— Да никакой. Маленький. Улыбается им, руки в стороны, сейчас обниматься полезет. Эдуард, сказал я себе, их уже трое, а ты еще только один. А тут и Сомов завелся. И газу, газу! И сходу в их джип! Он тактику знает — «афганец»! В джип, поняли? К которому они парня тащили! Чтобы, значит, не увезли. Хуяк! Водилу джипа влепил в тачку, канистра в багажнике рванула. Бой в Крыму, все в дыму! Я, значит, быстро переключаю телек на второй канал. А там! Те двое отдыхают на асфальте, маленький над парнишкой нагнулся, помогает ему встать. Вот тут и нарисовался четвертый... Успеваете вникать, мужики?
— Успеваем, — кивнул я. — Продолжай.
— Этот четвертый, значит, маленькому по затылку шарах! Рукояткой пушки. Шарах! Тот — брык! Тот парнишку хвать и к проходу в парк, и к проходу! Те двое очухались и за ним. Как гуси пьяные. Так и ушли, — завершил свой рассказ Эдуард.
Немного подумал и добавил:
— Выносили их потом по одному.
— Кто выносил?
— Ну, кто? Менты! Всех троих. Вон они и лежат. Ментов сразу налетело, как мух навозных, пожарка приехала, «скорая». Сомова в Склиф, водилу джипа в труповозку. Все оцепили. Эдуард, сказал я себе, тут больше ловить нечего. И смылил. Потому что в свидетели мне идти ни к чему. Только время терять, а у меня работа.
— Что с маленьким? — спросил Боцман.
— Не видел. Видел, что его окружили менты, а больше ничего не видел.
— А парень?
— Тоже не видел. Но я и не говорил, что все видел. Что видел, рассказал. А врать не приучен. Не такой я человек. Вы тут любого спросите, любой скажет: не такой человек Эдуард, чтобы врать. Даже за вашу премию врать не буду! Вот так!
Премию он получил и удалился с гордым видом.
— Пошли! — кивнул мне Боцман, решительно раздвинул толпу и подлез под ленту ограждения.
— Куда?! Назад! — кинулся к нему милицейский сержант.
— Свои, — бросил Боцман, махнул удостоверением агентства «МХ плюс» и прикрикнул на меня: — Лейтенант! Ждать тебя?
— Иду, товарищ капитан, иду! — подыграл я ему.
Мы пересекли двор и подошли к группе людей, стоявших у прохода в парк возле «рафика» дежурного по городу и трех закрытых черным полиэтиленом трупов.
— Кто такие? — рыкнул на нас пожилой милицейский майор. — Кто пропустил? Вашу мать, сейчас начальство наедет, а тут посторонние! Убрать!
Штучки с корочками «МХ плюс» здесь не проходили. Я объяснил:
— Наш товарищ пострадал в происшествии. Мы хотим узнать, что с ним.
— Какой товарищ? Что за товарищ? Нет товарищей! Все уже господа! Вспомнил товарищей! Удалитесь за ограждение!
— Его фамилия Мухин.
— Какой Мухин? Не знаю никакого Мухина!
— Он сотрудник охранного агентства.
— А, Мухин! Этот Мухин? Этого знаю. Повезло вашему Мухину, что оружия не применил. А то бы долго доказывал, что он не верблюд! Очень долго!
— Что с ним?
— Да ничего. Получил по кумполу, а так ничего. Показания следователю дает. Там, в «рафике».
Я показал на трупы:
— А с этими что?
— А что с этими? Не видишь?
— Инфаркт?
— Да ты что, парень, больной? — изумился майор. — Какой инфаркт? Шеи сломаны! Инфаркт! Бандиты от инфаркта не помирают. А почему? А потому! Не доживают они до инфарктов!
* * *
Муха сидел в «рафике» дежурного по городу и старательно уверял следователя прокуратуры, что оказался в Сокольниках ну совершенно случайно, а в попытку похищения несовершеннолетнего Калмыкова Игната, которого никогда раньше не видел и не знал, вмешался из чувства гражданского долга, то есть по глупости. Голова у него была перебинтована, но вид бодрый и очень искренний. Не думаю, что следователь ему поверил, но дал подписать протокол, предупредил, что вызовет для дополнительных показаний, и отпустил.
— Ну, хвались, — предложил Боцман, когда мы вышли за линию оцепления. — Как же это ты обосрался?
— Ну нет у меня глаза на затылке, нет! — огрызнулся Муха. — Не просек четвертого!
— А надо просекать. Теряешь квалификацию.
— Да не было его с ними! Они втроем на джипе приехали!
— Откуда же взялся четвертый?
— Черт его знает! Откуда-то взялся.
— Ниоткуда ничего не берется, — назидательно заметил Боцман. — Если он откуда-то взялся, значит, там и был.
— Что с Игнатом? — спросил я.
— Все в порядке, — ответил Муха. — Уехал с матерью в Склиф. Туда увезли Сомова. Плохо с ним, сильно обгорел.
Я показал в сторону гаражей:
— Те трое — он? Муха кивнул: — Он.
* * *
Никак Боцман не мог понять, почему Муха не просек четвертого бандита. Он, судя по всему, был на подстраховке. Да чтобы Муха его не вычислил? Быть этого не могло!
Мне тоже это показалось странным. Но была и еще одна странность.
Намечая план похищения, мурманские должны были провести рекогносцировку. Тем более, что заказ очень серьезный, недаром же сам Грек явился в Москву. И если они это сделали, то не могли не понять, что есть гораздо лучший способ провернуть дело: выманить или вытащить Игната в парк, там оглушить и спокойно загрузить в багажник машины. А тачку поставить на лучевом просеке, в который упиралась аллейка. Вместо этого на глазах у всех они волокут парня к «Мицубиси». Даже если бы им удалось засунуть его в джип, далеко не уехали бы — кто-нибудь обязательно позвонил бы в милицию. И потом: раскатывать по Москве с мурманскими номерами и со связанным человеком в багажнике? Это до первого поста.
Что-то не то. Явно не то.
А с чего мы, собственно, взяли, что Игната тащили в джип? Его тащили по направлению к джипу. Джип стоял чуть дальше от прохода в парк. Сомов решил блокировать бандитам путь отхода. Но в горячке не сообразил, что блокировать нужно не джип. Ну конечно же! Не джип, а проход в парк! Этот четвертый не подстраховывал бандитов, а стоял на подхвате. Как только двое исполнителей вытащат Игната, он должен был отсечь преследователей, если бы кто-нибудь на это решился. Поэтому его Муха и не засек!
Мы погрузились в мой «Ниссан» и выехали на лучевой просек, который был ближе других к дому Галины Сомовой. Где-то здесь должна была стоять тачка и ожидать груз.
* * *
Здесь она и стояла. На обочине, с выключенными огнями, незаметная в темноте. Обычный «ВАЗ-2104» — синий пикап с московским номером.
А вот это было уже на что-то похоже.
Как только первый этап завершится и Игната вытащат в парк, водитель «Мицубиси» выезжает на просек, забирает участников операции, а неприметный «жигуленок» с одним человеком за рулем и максимум с одним пассажиром начинает свой путь по Москве и ближнему Подмосковью.
В «жигуленке» не было никакого движения. Водитель сидел за рулем, откинув голову на спинку кресла. Казалось, спал.
Он действительно спал. Вечным сном. Я развернул «Ниссан», поставил его носом к «четверке» и включил дальний свет. Мощные галогеновые фары осветили толстую золотую цепь на шее водителя, острый подбородок, орлиный нос и густые черные брови на бескровном белом лице.
— Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в медицине, — озадаченно заметил Муха. — Но мне почему-то кажется, что у него инфаркт.
* * *
Галину Сомову мы нашли в зале ожидания института Склифосовского, мрачноватом от мучительной тревоги, словно бы пропитавшей все стены, пол, потолок. Она накапливалась здесь десятилетиями. Люди приходили, ждали, уходили, а тревога оставалась, была неистребима, как дух казармы или тюрьмы.
Игнат сидел рядом с матерью в углу холодного зала, неловко сутулился, сжимал в коленях длинные руки. У него были такие же высокие скулы, как у Калмыкова, такой же разрез черных глаз и большой красивый, как у матери, рот.
— Юра в реанимации, — сказала она. — Уже три часа. Пойди покури, сын. Да знаю я, что ты куришь, чего уж!
Игнат виновато улыбнулся и вышел.
— Не расспрашивайте его ни о чем, — попросила Галина. — Он ничего не помнит. Помнит, что его вытащили в парк, потом что-то произошло. Когда пришел в себя, рядом были только эти бандиты. Мертвые. Это был... он?.. Не отвечайте. Я знаю. Спасибо вам, — обратилась она к Мухе. — Я все видела с балкона. Я услышала, как он закричал «Папа», и выскочила на балкон. И я все думаю и думаю и не могу понять. Не могу, не могу!.. Кому он кричал «Папа»?..
Глава одиннадцатая
Кто есть кто
I
О том, что произошло в Сокольниках, Мамаев узнал в тот же вечер от генерала с Петровки, к которому поехал сразу после встречи с Пастуховым в офисе «МХ плюс» на Неглинке. Он был в ярости. Этот наемник разговаривал с ним, как с убогим. Как с недоумком! Он его убеждал. Он ему советовал. Он его предупреждал. Он заботился о его жизни!
Что творится? Уголовник его воспитывает. Проститутка его жалеет. Наемник учит его жить. А Тюрин ему угрожает! Тюрин, которого он вытащил из говна, который должен жопу ему лизать! Что, твою мать, творится?
Конверт, который дал Пастухов, Мамаев вскрыл сразу, в машине. Подписанный Горбачевым Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Калмыкову звания Героя Советского Союза ошеломил его. А приписка «посмертно» резанула, как бритвой.
Слишком часто стала заходить речь о смерти. Слишком часто. Сквознячком потянуло. Мертвящим. Из пустоты.
Но Мамаев умел вычленять существо дела из-под всех эмоций. Практическое значение этого Указа было в том, что никакого практического значения он не имел. Даже если Пастухов сразу отправит копию Указа в Минюст, пройдет время, прежде чем бумага проследует по инстанциям и произведет то действие, на которое Пастухов рассчитывал: обесценит купленные Мамаевым документы. Недели пройдут. А счет уже шел на дни.
Мамаев не очень понимал, для чего он покупает у Пастухова протоколы трибунала, которые ему, строго говоря, не нужны. Сработала привычка подстраховываться, ставшая инстинктом еще с тех времен, когда он был цеховиком, которых при советской власти травили, как бешеных собак. Обдумывая то, что сделал, он понял, что поступил правильно. Если Грек проколется, эти бумаги послужат надежным алиби. Он законопослушный гражданин. Он понятия не имеет ни о каком Греке. Он сразу проинформировал правоохранительные органы о том, что на свободе разгуливает опасный государственный преступник, не имевший на амнистию никакого права.
Да и подстраховка не помешает. Очень даже не помешает. Когда имеешь дело с таким, как Калмыков, никакая мера предосторожности не может быть лишней.
Милицейский генерал, на стол которому Мамаев выложил папку с протоколами военного трибунала, сделал вид, что обрадован возможностью оказать Мамаеву услугу, но Мамаев слишком хорошо знал эту породу людей, чтобы верить ему на слово. И оказался прав. На вопрос Мамаева, что он намерен предпринять, генерал с воодушевлением изложил план действий: запросим Минюст, на каком основании Калмыкова амнистировали, потом перешлем приговор трибунала, потом...
— Не так! — злобно оборвал Мамаев. — Не так! Сначала ты объявишь Калмыкова в розыск, арестуешь его, а потом затеешь эту бодягу. Потом! Вот так! Понял?
— Петрович, это незаконно! — воспротивился генерал, но посмотрел на потемневшее лицо Мамаева, вспомнил, возможно, о министре юстиции, сидящем в Бутырке в приличной компании фальшивомонетчика и наркоторговца, вспомнил о спецзоне в Тулуне, последнем прибежище продажных ментов, которые пытались сидеть на двух стульях, и согласился: — Сделаем. План «Перехват» не получится, но в розыск объявим. Завтра.
— Сегодня!
— Ну ладно, ладно. Сегодня так сегодня. Не понимаю, почему ты так нервничаешь!..
В конце рабочего дня Мамаев позвонил ему, чтобы узнать, что конкретно сделано. Секретарша сказала, что генерал выехал на происшествие. Мамаев приказал передать, что ждет звонка. Генерал позвонил в десятом часу вечера. Как Мамаев и предполагал, ничего сделано не было, так как произошло ЧП и генералу пришлось...
— Когда произошло ЧП? — перебил Мамаев.
— В восемнадцать пятнадцать.
— А до этого? Времени не хватило? Времени, я спрашиваю, не хватило?
— Не дави! — прикрикнул генерал. — В масть тебе это ЧП. Ищем твоего Калмыкова. В Сокольниках была попытка похищения его сына.
Мамаев похолодел.
— Попытка? — переспросил он внезапно севшим голосом.
— Ну да. Сорвалась. Охранник помешал.
— Какой охранник?
— Из какого-то частного агентства. Случайно оказался на месте. Маленький, стервец, но действовал ловко. Двух быков отключил. А вот что было дальше, пока загадка.
— Что было дальше?
— Пять трупов. Пять! Что делается в Москве, что делается! Мурманские бандиты, из ОПГ Грека. Один в джипе сгорел, троим шеи свернули. Как куренкам...
— Кто? Кто им свернул шеи?
— Неизвестно. Никто никого не видел. А вот сам Грек... Тут вообще какая-то ерундовина.
— Какая, твою мать, ерундовина?
— Он сидел в тачке на просеке. Метрах в пятистах от двора, где все произошло. Наши опера не сразу его нашли. Потом какой-то мужик позвонил, сказал, что видел подозрительную машину. Кинулись, а в ней Грек. Ждал, скорее всего, когда притащат парня. И, видно, переволновался.
— И что?
— Инфаркт.
— Инфаркт?!
— Представь себе.
— Кто заказал похищение — узнали?
— У кого? Трупы! Их не допросишь. Так что ищем Калмыкова. По подозрению в причастности. Он может знать, кому и зачем нужен был его сын. Как только найдем, сразу пустим в ход твои документы.
— По подозрению в причастности, — повторил Мамаев. — Я, конечно, в ваших делах не разбираюсь...
— Приятно слышать, — хохотнул генерал. — Хоть кто-то не разбирается. А то все, понимаешь, разбираются!
— Но кое в чем все-таки разбираюсь, — продолжил Мамаев. — Помнишь, что произошло пятнадцатого сентября в районе мурманской ИТК-6? Видел сводку?
— Ну, видел.
— Помнишь, что в ней было?
— Ну, помню. Четыре трупа. У двоих профессионально сломаны шеи, а у двоих... Погоди. Погоди, Петрович! Что ты этим хочешь сказать?
— Ничего. Только одно. В тот день Калмыков вышел из лагеря.
— Но... Но это же... Да нет, чепуха! Инфаркт — совпадение! Конечно, совпадение!
— Какой инфаркт? — рявкнул Мамаев. — Шеи сломаны, а не инфаркт!
— Понял, — сказал генерал. — Все понял. Объявляю «Перехват». Немедленно. Есть основания. Слушай, Петрович... Что за тип твой Калмыков, а? Откуда он взялся? Откуда он такой взялся?
Не ответив, Мамаев швырнул трубку.
* * *
Ну что за страна! Что за долбанная страна! Никто ничего не хочет делать. Никому ничего нельзя поручить. Никому, ничего, ни за какие бабки! Зона — вот лучшее политическое устройство для этой страны. Да, зона!
Зона! Зона! Зона!
* * *
С большим трудом Мамаев заставил себя вернуться к делу.
* * *
Пять трупов. Это хорошо. Никого допросить не успели. Тоже хорошо.
Инфаркт у Грека. У этого здоровенного сорокалетнего бугая. Инфаркт. Менты обнаружили его уже мертвым. Значит, ничего сказать не успел. Уже легче.
Охранник. Из частного агентства. Случайно оказался на месте. Случайно?
Мамаев потянулся к телефону, чтобы перезвонить генералу и выяснить, что это за охранник, но остановил себя. Нельзя.
Поручить Тюрину навести справки? Нет, тоже нельзя.
Нельзя обнаруживать своего интереса к этому делу. Ни перед кем. Это дело его не интересует. И не может интересовать.
* * *
Мамаев вдруг почувствовал, что смертельно устал.
К черту. Домой. Спать.
* * *
Всякий раз, когда Мамаев выходил из офиса к поданному Николаем «Мерседесу», дежурный охранник почтительно открывал перед ним дверцу. Но этим вечером к машине подскочил какой-то парень в черном плаще, до этого стоявший у входа с дежурным, услужливо распахнул заднюю дверь «Мерседеса» и негромко сказал:
— Владимир Петрович, можно вас на два слова?
— Запишись на прием, — буркнул Мамаев. — Есть порядок.
— Вы меня не узнали? Я из службы безопасности. Дежурил на Малых Каменщиках. Вы приказали мне допросить сантехника.
— А, ты! Что у тебя?
— Не здесь. Владимир Петрович, не здесь! — умоляюще проговорил охранник и испуганно оглянулся по сторонам.
— Что с тобой? — удивился Мамаев.
— Расскажу. Все расскажу! Только давайте отъедем!
— Ну, садись. Он юркнул в салон и вжался в угол.
На темной Москворецкой набережной Николай остановил машину и хотел выйти, но Мамаев задержал его и кивнул охраннику:
— Докладывай. При нем можно. В чем дело?
— Мы узнали, кто был земляк, который бухал с сантехником.
— Долго же вы его пытали!
— Протрезвлять пришлось. Под капельницу возили, иначе никак. Земляк этот никакой ему не земляк. В пивной познакомились, он поставил, потом добавили, потом еще взяли и пошли к нему домой. Земляк сказал, что он по делам в Москве, нельзя ли ему пожить в той комнате. Васька открыл комнату. Ключ у него был, когда-то врезал старухе замок, с тех пор и остался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28