Все, что я вынесла из этих прогулок, это знание, где расположены паровые аккумуляторы и почему их до сих пор используют, и умение распознавать по звуку трехцилиндровый локомотив.
— Мне кажется, что ты в душе гордишься собой.
— Если бы он не был таким симпатягой, я бы наверняка отказалась идти.
— Значит, ты снова пойдешь?
— Нахал.
— Понимаешь, все дело в чувстве вины, — сказал я.
— Ты имеешь в виду любовь к поездам?
— Да, — сказал я. — Во время войны он был в Сопротивлении. Он уничтожил очень много локомотивов. А теперь, когда их окончательно вытесняет технический прогресс, он считает, что должен защитить и сохранить их.
— Ты устраиваешь для него ленч?
— Да Ты тоже приходи. Ты ему нравишься.
— Значит, я закажу столик в «Ше Соланж»?
— Нет, лучше в вокзальном ресторане «Кингз-Кросс-Стейшн», ему это больше по душе.
— Через мой труп, — сказала Джин.
* * *
Я с трудом узнал свой кабинет. Его заново оклеили обоями, более светлыми, чем когда-либо раньше. Меня лишили тех лакун под бумагой, которые издают глухой звук при простукивании, но Джин считала, что это хорошо.
Из экспедиции по-прежнему неслась музыка, а со второго этажа сквозь «Грозовую польку» прорывались звуки оркестра «Манн энд Фелтонз». Я нажал на кнопку селектора. Дежурный по экспедиции ответил:
— Сэр?
— "Да хранят тебя ангелы", — сказал я и отключил связь.
— А новое окно? Ты его даже не заметил.
— Заметил, — сказал я. — А «тещин язык» оставил на закуску.
— Я смазывала листья маслом, — сказала Джин. — Очень утомительно, но человек из магазина говорит, что это полезно.
— Он прав. Выглядит потрясающе. — Я повернулся к бумагам на столе. Из экспедиции просочилось соло на тромбоне из пьесы «Да хранят тебя ангелы». — Все прекрасно.
— Я получила ответ из Берлинского центра документации — они ничего не знают. — Я хмыкнул. — Есть еще пара вещей, которые я хочу тебе показать, если ты не против.
— Ладно, — ответил я. — Через одну-две минуты.
Джин отошла к своему столу и промозглому свету, который обволакивает Лондон в дождливые дни, вокруг ее головы образовался нимб. Янаблюдал, как ее руки перекладывали кипы необработанных бумаг, двигались они без спешки и нервозности: как у опытной сиделки или крупье. На ней было спортивного типа платье с многочисленными пуговицами, карманами и швами. Волосы ее были стянуты сзади, кожа на лице совершенно разглажена — вид получился очень аэродинамичный. Она почувствовала на себе мой взгляд и повернулась. Я улыбнулся, но она оставалась серьезной. Потом открыла маленький ящичек в своем столе. Бесстрастное поведение делало ее очень манящей.
— Ты сегодня выглядишь очень аппетитно, Джин, — сказал я.
— Благодарю, — отозвалась она, продолжая перебирать кипу каталожных карточек, а я тем временем читал информацию министерства обороны. Джин работала с усердием, на котором держится вся разведка и вся полиция и на которое должно опираться любое научное исследование. Джин могла перебрать стог сена пальцами, найти иголку, а затем, внимательно приглядевшись, увидеть на ее кончике молитву Богу. Главное — это финальное усилие, в котором и заключена вся соль.
— Выкладывай, — сказал я. — Ты же давала подписку по Закону о государственной тайне. Ты знаешь, что сокрытие информации от меня — преступление. Давай посмотрим.
— Можно не так напыщенно?
— Мне иногда хочется послать тебя на работу в министерство иностранных дел. Там бы ты узнала, что значит напыщенность. Они все там говорят, как офицеры в английских военных фильмах.
Джин продолжала возиться около стола. Это был большой стол фирмы «Нолл интернэшнл», за который мне пришлось в свое время посражаться. В нем было столько ящиков и отделений, что одна Джин могла во всем этом разобраться. Она вынула стопку бумаг в мягкой папке, на которой карандашом было написано «Брум».
— Для него нет кодового имени, — сказала она.
Я поднял ключ на коммуникационной коробке. Алиса ответила:
— Да?
— Алиса, ты не дашь мне одно из тех кодовых имен, которые мы зарезервировали в прошлом году для кубинского посольства?
— Зачем? — спросила Алиса, добавив вдогонку «сэр».
— Для тех бумаг, которые присылает нам Хэллам на имя Брума.
— Значит, вам нужен деперсонифицированный код?
— Нет, — сказал я. — Мы считаем, что где-то может болтаться живой Брум. Если нам вдруг придется обратиться в МИД или МВД за документами, то наша позиция будет сильнее, если у нас уже будет дело на него.
— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Алиса. — Открытие дела я проведу сегодняшним днем, но прошлым годом.
— Спасибо, Алиса, — поблагодарил я.
Алиса всегда клевала на доверительный тон сотрудников других отделов. Я передал Джин кодовое имя и дату открытия дела.
— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Джин. — Ужасно длинное кодовое имя. И мне придется печатать его полностью во всех бумагах?
— Да, — ответил я. — Мне и так нелегко было получить от Алисы кодовое имя, на замену шансов никаких.
Джин подняла бровь.
— Ты боишься Алисы.
— Я ее не боюсь. Просто хочу работать без трений.
Джин открыла коричневую папку. Внутри лежали тонкие листы с машинописным текстом. Сверху было напечатано: «Surete Nationale».
Дальше шел текст через один интервал, большинство круглых букв было забито краской. Я читал текст медленно и мучительно. Это была копия предварительного судебного слушания дела об убийстве. В конце стояло: «Кольмар, февраль 1943».
— Обычное убийство, — сказал я Джин. — Значит, этот Брум был убийцей? — Я еще раз прочитал копию документа. — Судя по тексту, его ждал расстрел, — сказал я. Джин протянула мне фотостат документа германской армии, коричневый и в пятнах. Это был акт приемки заключенного из гражданской тюрьмы в Кольмаре, подписанный майором германской армии, подпись его была похожа на моток колючей проволоки. — Это что, фотография Брума? — спросил я.
— Если прочтешь внимательно, увидишь, что это акт приемки заключенного и досье. Обрати также внимание, что во французских документах его называют мсье Брум, а в немецком — Obergefreiter Брум. В архивах, должно быть, нашли данные о его дезертирстве в Кане, и он, видимо, получил эквивалентный армейский ранг.
— Я заметил, — сказал я. — Проверь архивы военных судов Кана. Обычно человека возвращали в свое подразделение...
— Мы это знаем, дорогой, но его подразделения там уже не было, и я нигде не могу найти его следов. Группа 312 «Geheime Feldpolizei» исчезла, а Росс из военного ведомства говорит, что немцы не возвращали своих людей в то же самое подразделение.
— Все-то он знает, твой Росс.
— Он был очень мил и услужлив.
— Надеюсь, ты не открыла ему наших фондов, — сказал я, перебирая бумаги на своем столе. — Ладно, ладно. Пошли Гренаду благодарность по официальным каналам, хотя завтра я ему и сам об этом скажу.
— Гренад к этому не имеет никакого отношения, — сказала Джин.
— Это разве не от Гренада пришло?
— Нет, — сказала Джин. — Я сама раздобыла.
— Что это значит? Ты ночью забралась через окно в Surete Nationale?
— Глупенький, — ответила Джин. — Я просто отправила запрос в Интерпол.
— Что?
— Не кипятись, дорогой. Я включила его в разное старье и пометила грифом «Специальный отдел».
— Гренад догадается, — сказал я. — Все запросы в Интерпол поступают прямо в ДСТ.
Джин ответила:
— Если бы ты посидел пару дней вон там... — она указала на свой стол: он был завален документами, досье, вырезками из газет, каталожными карточками, нераспечатанными письмами и перфокартами, — ...ты бы понял, что едва ли Гренад или кто-либо другой в ДСТ обратит внимание на запрос в Интерпол. А если и обратят, то с нами не свяжут. Он подписан Специальным отделом. Но даже если они найдут отпечатки пальцев, то что? Мы что, работаем здесь против Гренада?
— Остынь, — сказал я. — В задачи нашего отдела политические решения не входят. Для этого у нас есть парламент.
— Очень странно слышать это от тебя.
— Это еще почему?
— Потому что, просыпаясь по утрам в холодном поту, они мечтают о твоем положении.
— Послушай, Джин, — начал я.
— Я шучу. Не читай мне нотаций из-за простой шутки.
Я будто бы и не слышал.
— Ты испытываешь тот же страх, что и любой наш работник. Именно поэтому ты здесь и работаешь. В тот момент, когда кого-то более не будет пугать, что подобные вещи угрожают демократической парламентской системе, и мы заметим это, мы тут же уволим этого человека. Единственный способ работы для отдела соглядатаев — это признать, что не существует элиты, которая свободна от тайного наблюдения. С другой стороны, это правительственное заведение, и, как каждое правительственное заведение, оно не может существовать без денег. Существует опасность, что люди, распределяющие деньги, могут почувствовать себя независимыми от тайного наблюдения. Вот почему, когда кто-то начинает охотиться за моим скальпом, Доулиш меня защищает. У нас с Доулишем идеальная система Хорошо известно, что я необузданный несговорчивый хулиган, на которого Доулиш почти не имеет влияния. Доулиш сам культивирует этот миф. Но однажды миф разрушится, и Доулиш отдаст меня на съедение волкам. А пока этого не произошло, наша с Доулишем близость обратно пропорциональна нашим различиям, потому как в этом его защита, моя защита и, можешь верить, можешь не верить, и защита парламента тоже.
— На следующей неделе твой урок для малолеток на тему «Умелое управление государством», — прокомментировала Джин. — А сейчас давай вернемся к Виктору Сильвестру.
— Виктор Сильвестр, — сказал я, — Бог мой, ты договорилась с Би-би-си, чтобы исполнили «Когда-нибудь я найду тебя»?
— Слава Богу, я не полагаюсь на твою память. Ты можешь спровоцировать международный скандал. Вещь называется «Там стоит маленький отель», и вчера утром ее уже исполнили в международной программе по заявкам Би-би-си.
— Хорошо, — сказал я.
— Кстати, о музыке, я купила тебе небольшой подарок. — Она открыла большой ящик своего тикового стола и вынула оттуда коричневый бумажный конверт. Внутри находилась долгоиграющая пластинка «Вариации для духового оркестра» Шенберга.
Я глядел на пластинку, раздумывая, зачем это Джин купила мне ее. Я слышал эту вещь на прошлой неделе, когда ходил на концерт с... О-о.
Джин смотрела на меня взглядом князя Дракулы.
— Я была в «Ройал-фестивал-холл», когда у тебя было деловое свидание со знаменитой мисс Стил.
— Ну и что? Там были еще пара тысяч любителей музыки.
— Лучше говорить «любовников».
— Иди в экспедицию и возьми у них на время проигрыватель.
— Надеюсь, ты будешь испытывать угрызения совести всякий раз, как услышишь эту вещь.
— Да, — ответил я.
Сотрудники экспедиции в свое время откладывали по пять фунтов в неделю, чтобы купить проигрыватель. Это был хороший аппарат. Конечно, не чета моему «хай-фай», но все же вполне приличный для рядовых записей. Басовые партии слышались ясно, громкость была такой, что, когда я проигрывал пластинку во второй раз, Доулиш стал стучать в пол от негодования.
— "Вариации для духового оркестра" Шенберга, — сказал я.
— Мне плевать, даже если это хоровое общество Государственного казначейства. Не хочу, чтобы это звучало в моем кабинете.
— Это не в вашем кабинете, а в моем.
— Это все равно в моем, — сказал Доулиш. — Я не слышу самого себя.
— Уверяю вас, вы ничего не теряете. — Доулиш погрозил мне трубкой и указал на кресло.
— Самый обычный случай, — сказала Алиса Доулишу. Я сел в кресло из черной кожи. На столе лежала кипа газет. Я долго рылся в ней и, наконец, выбрал «Геральд трибюн».
— Либеральная партия, — сказал Доулиш Алисе. Алиса пожала плечами и положила поисковую карту в ИБМ-88, а толстую пачку перфокарт в наклонный карман машины справа. Потом включила машину, послышался шум тасуемой бумаги. Перфокарты высыпались специальный карман, все, кроме четырех.
— Четыре, — объявила Алиса голосом крупье.
— Проверь теперь на консервативную партию, — сказал Доулиш.
— Нет, — ответила Алиса, — не стоит, их будет слишком много. — Доулиш положил чистый лист бумаги перед собой на стол поизучал его, а потом вытащил из кармана приспособление, которому позавидовала бы испанская инквизиция. Он поковырял им трубку и высыпал на стол горку сгоревшего табака.
— Тогда попробуем по-другому. — Он ткнул в пепел пальцем. — Просмотри все авиационные компании, которые оказывали хоть какое-то гостеприимство или услуги...
— Не авиационные, — сказала Алиса. — Там ракеты... нам потребуются промышленные фирмы.
— У которых налоговая служба зафиксировала доход не менее десяти тысяч фунтов стерлингов в прошлом финансовом году. А потом мы изучим и новые фирмы тоже. Где-нибудь выскочит, все дело во времени. Только не включай машину сейчас, Алиса, она ужасно шумит.
Алиса подошла к столу Доулиша, собрала табачный пепел в чистый конверт и выбросила его в мусорную корзину. Потом поправила письменный прибор и вышла из комнаты. Доулиш сказал:
— "Вариации для духового оркестра"? Очень мило, очень мило.
— Вы знаете Харви Ньюбегина из государственного департамента? Последние несколько лет он работает в Праге.
Доулиш повторял фамилию «Ньюбегин», ставя ударение то на одном, то на другом слоге. Вытащив блестящий мешочек с табаком, он начал набивать свою трубку.
— Неприятности, — произнес Доулиш тихо, словно это было еще одно забытое имя. — Неприятности с женщиной в... — он взглянул на меня, одновременно повышая голос и поднимая трубку, — Праге.
— Об этом я и говорю. В Праге.
— О чем говорите? — переспросил Доулиш.
— Ньюбегин — сотрудник государственного департамента в Праге.
— О чем тут спорить? Все это легко получить в наших фондах за пару минут. Только дети радуются, что помнят такую чепуху.
— Я думаю, его надо нанять.
— Нет, — сказал Доулиш, — я не согласен.
— Почему?
— До государственного департамента он четыре года работал в министерстве обороны США. Если мы подпишем с ним контракт, они вон поднимут.
Я понял, что Доулиш знает об увольнении Харви и что он тщательно изучил наше досье на Харви, хотя и притворялся, будто не помнит его имени.
— Мне кажется, стоит рискнуть, — сказал я. — Он первоклассный специалист.
— Какие деньги он от нас ожидает? — осмотрительно спросил Доулиш.
— Он чиновник зарубежной службы 3-го класса. Думаю, что оклад него четырнадцать тысяч долларов в год. Кроме того, он, естественно, получает на почтовые расходы, квартирные, представительские...
— Печально, — прервал меня Доулиш, — я все это знаю. Такие деньги исключены.
— Но есть одна вещь, которую мы можем предложить ему совершенно бесплатно, — сказал я, — британский паспорт для его будущей жены, этой чешской девчонки.
— Вы предлагаете натурализовать Ньюбегина, чтобы его жена стала британкой по браку?
— Нет, я предлагаю не это. Пусть Ньюбегин сохранит свой американский паспорт, а мы дадим девчонке британский. Так у нас будет чуть больше маневра.
— Значит, вы все продумали?
— Да.
— Как вы думаете, чешская разведка завербовала девчонку? — спросил Доулиш.
— Мы должны считаться с такой возможностью, — сказал я. Доулиш сложил губы бантиком и кивнул. — Государственный департамент, — сардонически заметил я. — У меня от них...
— У них собственные методы работы, — отметил Доулиш.
— Выяснять вещи, не приближаясь к ним?
Доулиш улыбнулся.
— Они не умеют работать с такими прекрасными людьми. Харви Ньюбегин говорит по-русски как Бог.
— Ничего удивительного. Его мать и отец были русскими, — сказал Доулиш.
— Казалось бы, государственный департамент должен выплатить ему премию за женитьбу на чешской девушке. А они только и умеют, что заставлять людей вскакивать и петь клятвы верности.
— Это молодая страна, — сказал Доулиш. — Хватит об этом... что вы делаете с «Нью-Йорк геральд трибюн»?
— Это лестница, — сказал я.
— Боже праведный, газеты же надо сдавать вниз, в хранилище, не рвите их — вы что, совсем ничего не понимаете? Вдруг нам придется сослаться на какую-нибудь статью из этой газеты... черт возьми, какая длинная.
— Если растянуть, она дойдет до окна.
— Нет, — сказал Доулиш.
— Держите этот конец, а другой тяните.
— Замечательно, — воскликнул Доулиш. — Вы должны научить меня. Моим детям это наверняка понравится.
— Надо... идите дальше, тут еще много... взять одну из американских газет.
— Подумать только, как замечательно, — сказал Доулиш. — Откройте дверь, давайте протянем ее по коридору. Возьмите с моего стола воскресный номер «Нью-Йорк таймс». Он самый толстый.
Открыв дверь, я увидел Алису, которая стояла в коридоре с охапкой перфокарт промышленных компаний.
— Не бросайте ваш конец, — заорал Доулиш. — Тут он поднял голову и тоже увидел Алису.
Глава 37
Опорной фигурой называется та, которой отводится особая роль. Она часто становится объектом атаки противника.
Лондон, суббота, 26 октября
Это очень хорошо, что Джин заранее заказала столик в «Ше Соланж» — ресторан был забит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Мне кажется, что ты в душе гордишься собой.
— Если бы он не был таким симпатягой, я бы наверняка отказалась идти.
— Значит, ты снова пойдешь?
— Нахал.
— Понимаешь, все дело в чувстве вины, — сказал я.
— Ты имеешь в виду любовь к поездам?
— Да, — сказал я. — Во время войны он был в Сопротивлении. Он уничтожил очень много локомотивов. А теперь, когда их окончательно вытесняет технический прогресс, он считает, что должен защитить и сохранить их.
— Ты устраиваешь для него ленч?
— Да Ты тоже приходи. Ты ему нравишься.
— Значит, я закажу столик в «Ше Соланж»?
— Нет, лучше в вокзальном ресторане «Кингз-Кросс-Стейшн», ему это больше по душе.
— Через мой труп, — сказала Джин.
* * *
Я с трудом узнал свой кабинет. Его заново оклеили обоями, более светлыми, чем когда-либо раньше. Меня лишили тех лакун под бумагой, которые издают глухой звук при простукивании, но Джин считала, что это хорошо.
Из экспедиции по-прежнему неслась музыка, а со второго этажа сквозь «Грозовую польку» прорывались звуки оркестра «Манн энд Фелтонз». Я нажал на кнопку селектора. Дежурный по экспедиции ответил:
— Сэр?
— "Да хранят тебя ангелы", — сказал я и отключил связь.
— А новое окно? Ты его даже не заметил.
— Заметил, — сказал я. — А «тещин язык» оставил на закуску.
— Я смазывала листья маслом, — сказала Джин. — Очень утомительно, но человек из магазина говорит, что это полезно.
— Он прав. Выглядит потрясающе. — Я повернулся к бумагам на столе. Из экспедиции просочилось соло на тромбоне из пьесы «Да хранят тебя ангелы». — Все прекрасно.
— Я получила ответ из Берлинского центра документации — они ничего не знают. — Я хмыкнул. — Есть еще пара вещей, которые я хочу тебе показать, если ты не против.
— Ладно, — ответил я. — Через одну-две минуты.
Джин отошла к своему столу и промозглому свету, который обволакивает Лондон в дождливые дни, вокруг ее головы образовался нимб. Янаблюдал, как ее руки перекладывали кипы необработанных бумаг, двигались они без спешки и нервозности: как у опытной сиделки или крупье. На ней было спортивного типа платье с многочисленными пуговицами, карманами и швами. Волосы ее были стянуты сзади, кожа на лице совершенно разглажена — вид получился очень аэродинамичный. Она почувствовала на себе мой взгляд и повернулась. Я улыбнулся, но она оставалась серьезной. Потом открыла маленький ящичек в своем столе. Бесстрастное поведение делало ее очень манящей.
— Ты сегодня выглядишь очень аппетитно, Джин, — сказал я.
— Благодарю, — отозвалась она, продолжая перебирать кипу каталожных карточек, а я тем временем читал информацию министерства обороны. Джин работала с усердием, на котором держится вся разведка и вся полиция и на которое должно опираться любое научное исследование. Джин могла перебрать стог сена пальцами, найти иголку, а затем, внимательно приглядевшись, увидеть на ее кончике молитву Богу. Главное — это финальное усилие, в котором и заключена вся соль.
— Выкладывай, — сказал я. — Ты же давала подписку по Закону о государственной тайне. Ты знаешь, что сокрытие информации от меня — преступление. Давай посмотрим.
— Можно не так напыщенно?
— Мне иногда хочется послать тебя на работу в министерство иностранных дел. Там бы ты узнала, что значит напыщенность. Они все там говорят, как офицеры в английских военных фильмах.
Джин продолжала возиться около стола. Это был большой стол фирмы «Нолл интернэшнл», за который мне пришлось в свое время посражаться. В нем было столько ящиков и отделений, что одна Джин могла во всем этом разобраться. Она вынула стопку бумаг в мягкой папке, на которой карандашом было написано «Брум».
— Для него нет кодового имени, — сказала она.
Я поднял ключ на коммуникационной коробке. Алиса ответила:
— Да?
— Алиса, ты не дашь мне одно из тех кодовых имен, которые мы зарезервировали в прошлом году для кубинского посольства?
— Зачем? — спросила Алиса, добавив вдогонку «сэр».
— Для тех бумаг, которые присылает нам Хэллам на имя Брума.
— Значит, вам нужен деперсонифицированный код?
— Нет, — сказал я. — Мы считаем, что где-то может болтаться живой Брум. Если нам вдруг придется обратиться в МИД или МВД за документами, то наша позиция будет сильнее, если у нас уже будет дело на него.
— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Алиса. — Открытие дела я проведу сегодняшним днем, но прошлым годом.
— Спасибо, Алиса, — поблагодарил я.
Алиса всегда клевала на доверительный тон сотрудников других отделов. Я передал Джин кодовое имя и дату открытия дела.
— Бабочка «Мертвая голова», — сказала Джин. — Ужасно длинное кодовое имя. И мне придется печатать его полностью во всех бумагах?
— Да, — ответил я. — Мне и так нелегко было получить от Алисы кодовое имя, на замену шансов никаких.
Джин подняла бровь.
— Ты боишься Алисы.
— Я ее не боюсь. Просто хочу работать без трений.
Джин открыла коричневую папку. Внутри лежали тонкие листы с машинописным текстом. Сверху было напечатано: «Surete Nationale».
Дальше шел текст через один интервал, большинство круглых букв было забито краской. Я читал текст медленно и мучительно. Это была копия предварительного судебного слушания дела об убийстве. В конце стояло: «Кольмар, февраль 1943».
— Обычное убийство, — сказал я Джин. — Значит, этот Брум был убийцей? — Я еще раз прочитал копию документа. — Судя по тексту, его ждал расстрел, — сказал я. Джин протянула мне фотостат документа германской армии, коричневый и в пятнах. Это был акт приемки заключенного из гражданской тюрьмы в Кольмаре, подписанный майором германской армии, подпись его была похожа на моток колючей проволоки. — Это что, фотография Брума? — спросил я.
— Если прочтешь внимательно, увидишь, что это акт приемки заключенного и досье. Обрати также внимание, что во французских документах его называют мсье Брум, а в немецком — Obergefreiter Брум. В архивах, должно быть, нашли данные о его дезертирстве в Кане, и он, видимо, получил эквивалентный армейский ранг.
— Я заметил, — сказал я. — Проверь архивы военных судов Кана. Обычно человека возвращали в свое подразделение...
— Мы это знаем, дорогой, но его подразделения там уже не было, и я нигде не могу найти его следов. Группа 312 «Geheime Feldpolizei» исчезла, а Росс из военного ведомства говорит, что немцы не возвращали своих людей в то же самое подразделение.
— Все-то он знает, твой Росс.
— Он был очень мил и услужлив.
— Надеюсь, ты не открыла ему наших фондов, — сказал я, перебирая бумаги на своем столе. — Ладно, ладно. Пошли Гренаду благодарность по официальным каналам, хотя завтра я ему и сам об этом скажу.
— Гренад к этому не имеет никакого отношения, — сказала Джин.
— Это разве не от Гренада пришло?
— Нет, — сказала Джин. — Я сама раздобыла.
— Что это значит? Ты ночью забралась через окно в Surete Nationale?
— Глупенький, — ответила Джин. — Я просто отправила запрос в Интерпол.
— Что?
— Не кипятись, дорогой. Я включила его в разное старье и пометила грифом «Специальный отдел».
— Гренад догадается, — сказал я. — Все запросы в Интерпол поступают прямо в ДСТ.
Джин ответила:
— Если бы ты посидел пару дней вон там... — она указала на свой стол: он был завален документами, досье, вырезками из газет, каталожными карточками, нераспечатанными письмами и перфокартами, — ...ты бы понял, что едва ли Гренад или кто-либо другой в ДСТ обратит внимание на запрос в Интерпол. А если и обратят, то с нами не свяжут. Он подписан Специальным отделом. Но даже если они найдут отпечатки пальцев, то что? Мы что, работаем здесь против Гренада?
— Остынь, — сказал я. — В задачи нашего отдела политические решения не входят. Для этого у нас есть парламент.
— Очень странно слышать это от тебя.
— Это еще почему?
— Потому что, просыпаясь по утрам в холодном поту, они мечтают о твоем положении.
— Послушай, Джин, — начал я.
— Я шучу. Не читай мне нотаций из-за простой шутки.
Я будто бы и не слышал.
— Ты испытываешь тот же страх, что и любой наш работник. Именно поэтому ты здесь и работаешь. В тот момент, когда кого-то более не будет пугать, что подобные вещи угрожают демократической парламентской системе, и мы заметим это, мы тут же уволим этого человека. Единственный способ работы для отдела соглядатаев — это признать, что не существует элиты, которая свободна от тайного наблюдения. С другой стороны, это правительственное заведение, и, как каждое правительственное заведение, оно не может существовать без денег. Существует опасность, что люди, распределяющие деньги, могут почувствовать себя независимыми от тайного наблюдения. Вот почему, когда кто-то начинает охотиться за моим скальпом, Доулиш меня защищает. У нас с Доулишем идеальная система Хорошо известно, что я необузданный несговорчивый хулиган, на которого Доулиш почти не имеет влияния. Доулиш сам культивирует этот миф. Но однажды миф разрушится, и Доулиш отдаст меня на съедение волкам. А пока этого не произошло, наша с Доулишем близость обратно пропорциональна нашим различиям, потому как в этом его защита, моя защита и, можешь верить, можешь не верить, и защита парламента тоже.
— На следующей неделе твой урок для малолеток на тему «Умелое управление государством», — прокомментировала Джин. — А сейчас давай вернемся к Виктору Сильвестру.
— Виктор Сильвестр, — сказал я, — Бог мой, ты договорилась с Би-би-си, чтобы исполнили «Когда-нибудь я найду тебя»?
— Слава Богу, я не полагаюсь на твою память. Ты можешь спровоцировать международный скандал. Вещь называется «Там стоит маленький отель», и вчера утром ее уже исполнили в международной программе по заявкам Би-би-си.
— Хорошо, — сказал я.
— Кстати, о музыке, я купила тебе небольшой подарок. — Она открыла большой ящик своего тикового стола и вынула оттуда коричневый бумажный конверт. Внутри находилась долгоиграющая пластинка «Вариации для духового оркестра» Шенберга.
Я глядел на пластинку, раздумывая, зачем это Джин купила мне ее. Я слышал эту вещь на прошлой неделе, когда ходил на концерт с... О-о.
Джин смотрела на меня взглядом князя Дракулы.
— Я была в «Ройал-фестивал-холл», когда у тебя было деловое свидание со знаменитой мисс Стил.
— Ну и что? Там были еще пара тысяч любителей музыки.
— Лучше говорить «любовников».
— Иди в экспедицию и возьми у них на время проигрыватель.
— Надеюсь, ты будешь испытывать угрызения совести всякий раз, как услышишь эту вещь.
— Да, — ответил я.
Сотрудники экспедиции в свое время откладывали по пять фунтов в неделю, чтобы купить проигрыватель. Это был хороший аппарат. Конечно, не чета моему «хай-фай», но все же вполне приличный для рядовых записей. Басовые партии слышались ясно, громкость была такой, что, когда я проигрывал пластинку во второй раз, Доулиш стал стучать в пол от негодования.
— "Вариации для духового оркестра" Шенберга, — сказал я.
— Мне плевать, даже если это хоровое общество Государственного казначейства. Не хочу, чтобы это звучало в моем кабинете.
— Это не в вашем кабинете, а в моем.
— Это все равно в моем, — сказал Доулиш. — Я не слышу самого себя.
— Уверяю вас, вы ничего не теряете. — Доулиш погрозил мне трубкой и указал на кресло.
— Самый обычный случай, — сказала Алиса Доулишу. Я сел в кресло из черной кожи. На столе лежала кипа газет. Я долго рылся в ней и, наконец, выбрал «Геральд трибюн».
— Либеральная партия, — сказал Доулиш Алисе. Алиса пожала плечами и положила поисковую карту в ИБМ-88, а толстую пачку перфокарт в наклонный карман машины справа. Потом включила машину, послышался шум тасуемой бумаги. Перфокарты высыпались специальный карман, все, кроме четырех.
— Четыре, — объявила Алиса голосом крупье.
— Проверь теперь на консервативную партию, — сказал Доулиш.
— Нет, — ответила Алиса, — не стоит, их будет слишком много. — Доулиш положил чистый лист бумаги перед собой на стол поизучал его, а потом вытащил из кармана приспособление, которому позавидовала бы испанская инквизиция. Он поковырял им трубку и высыпал на стол горку сгоревшего табака.
— Тогда попробуем по-другому. — Он ткнул в пепел пальцем. — Просмотри все авиационные компании, которые оказывали хоть какое-то гостеприимство или услуги...
— Не авиационные, — сказала Алиса. — Там ракеты... нам потребуются промышленные фирмы.
— У которых налоговая служба зафиксировала доход не менее десяти тысяч фунтов стерлингов в прошлом финансовом году. А потом мы изучим и новые фирмы тоже. Где-нибудь выскочит, все дело во времени. Только не включай машину сейчас, Алиса, она ужасно шумит.
Алиса подошла к столу Доулиша, собрала табачный пепел в чистый конверт и выбросила его в мусорную корзину. Потом поправила письменный прибор и вышла из комнаты. Доулиш сказал:
— "Вариации для духового оркестра"? Очень мило, очень мило.
— Вы знаете Харви Ньюбегина из государственного департамента? Последние несколько лет он работает в Праге.
Доулиш повторял фамилию «Ньюбегин», ставя ударение то на одном, то на другом слоге. Вытащив блестящий мешочек с табаком, он начал набивать свою трубку.
— Неприятности, — произнес Доулиш тихо, словно это было еще одно забытое имя. — Неприятности с женщиной в... — он взглянул на меня, одновременно повышая голос и поднимая трубку, — Праге.
— Об этом я и говорю. В Праге.
— О чем говорите? — переспросил Доулиш.
— Ньюбегин — сотрудник государственного департамента в Праге.
— О чем тут спорить? Все это легко получить в наших фондах за пару минут. Только дети радуются, что помнят такую чепуху.
— Я думаю, его надо нанять.
— Нет, — сказал Доулиш, — я не согласен.
— Почему?
— До государственного департамента он четыре года работал в министерстве обороны США. Если мы подпишем с ним контракт, они вон поднимут.
Я понял, что Доулиш знает об увольнении Харви и что он тщательно изучил наше досье на Харви, хотя и притворялся, будто не помнит его имени.
— Мне кажется, стоит рискнуть, — сказал я. — Он первоклассный специалист.
— Какие деньги он от нас ожидает? — осмотрительно спросил Доулиш.
— Он чиновник зарубежной службы 3-го класса. Думаю, что оклад него четырнадцать тысяч долларов в год. Кроме того, он, естественно, получает на почтовые расходы, квартирные, представительские...
— Печально, — прервал меня Доулиш, — я все это знаю. Такие деньги исключены.
— Но есть одна вещь, которую мы можем предложить ему совершенно бесплатно, — сказал я, — британский паспорт для его будущей жены, этой чешской девчонки.
— Вы предлагаете натурализовать Ньюбегина, чтобы его жена стала британкой по браку?
— Нет, я предлагаю не это. Пусть Ньюбегин сохранит свой американский паспорт, а мы дадим девчонке британский. Так у нас будет чуть больше маневра.
— Значит, вы все продумали?
— Да.
— Как вы думаете, чешская разведка завербовала девчонку? — спросил Доулиш.
— Мы должны считаться с такой возможностью, — сказал я. Доулиш сложил губы бантиком и кивнул. — Государственный департамент, — сардонически заметил я. — У меня от них...
— У них собственные методы работы, — отметил Доулиш.
— Выяснять вещи, не приближаясь к ним?
Доулиш улыбнулся.
— Они не умеют работать с такими прекрасными людьми. Харви Ньюбегин говорит по-русски как Бог.
— Ничего удивительного. Его мать и отец были русскими, — сказал Доулиш.
— Казалось бы, государственный департамент должен выплатить ему премию за женитьбу на чешской девушке. А они только и умеют, что заставлять людей вскакивать и петь клятвы верности.
— Это молодая страна, — сказал Доулиш. — Хватит об этом... что вы делаете с «Нью-Йорк геральд трибюн»?
— Это лестница, — сказал я.
— Боже праведный, газеты же надо сдавать вниз, в хранилище, не рвите их — вы что, совсем ничего не понимаете? Вдруг нам придется сослаться на какую-нибудь статью из этой газеты... черт возьми, какая длинная.
— Если растянуть, она дойдет до окна.
— Нет, — сказал Доулиш.
— Держите этот конец, а другой тяните.
— Замечательно, — воскликнул Доулиш. — Вы должны научить меня. Моим детям это наверняка понравится.
— Надо... идите дальше, тут еще много... взять одну из американских газет.
— Подумать только, как замечательно, — сказал Доулиш. — Откройте дверь, давайте протянем ее по коридору. Возьмите с моего стола воскресный номер «Нью-Йорк таймс». Он самый толстый.
Открыв дверь, я увидел Алису, которая стояла в коридоре с охапкой перфокарт промышленных компаний.
— Не бросайте ваш конец, — заорал Доулиш. — Тут он поднял голову и тоже увидел Алису.
Глава 37
Опорной фигурой называется та, которой отводится особая роль. Она часто становится объектом атаки противника.
Лондон, суббота, 26 октября
Это очень хорошо, что Джин заранее заказала столик в «Ше Соланж» — ресторан был забит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27