— Здравствуйте, мистер Кинг, — сказал я. — Представьте меня вашей подруге.
— Это Саманта, — сказал Джонни Валкан.
— Здравствуйте, — сказала Саманта.
Глава 23
Королевский гамбит — это дебют, в котором белые жертвуют пешку.
Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября
Мы ели молча, подали треску по-баскски. Наконец Джонни спросил:
— Вы за мой следите?
— Я приехал по делу — возникло осложнение.
— Осложнение? — переспросил Валкан. Он перестал жевать треску.
— Ты что, кость проглотил? — спросил я.
— Нет, — ответил Валкан. — Какое осложнение?
— Ничего особенного, — сказал я. — Гелен настаивает на получении документов.
— Почему же вы их ему не отдаете?
— Лондон ошибся в фамилии, — сказал я. — Они подготовили документы для Брома, а должно быть...
— Я знаю, как должно быть, — почти крикнул Валкан, а потом тихо добавил: — Идиоты, кромешные идиоты.
— А ведь буква здесь важна, — сказал я.
— Конечно, важна.
* * *
— Я им все правильно написал, — сказал я.
— Знаю, знаю, — подтвердил озабоченно Валкан. — Я так и чувствовал, что все пойдет прахом.
Из кухни пришла официантка; увидев недоеденную рыбу, она спросила:
— Вам не нравится? Может, принести что-нибудь еще?
— Нет, — сказал Валкан.
— У нас есть entrecote и ris de veau.
— Ris de veau, — сказала Саманта.
— Ris de veau, — сказал я.
— Ris de veau, — сказал Валкан, думая совершенно о другом.
* * *
Мы сидели в баре, пили кофе с коньяком. Саманта читала английскую газету, часть которой она дала мне. Наконец Валкан наклонился ко мне.
— Вы можете связаться с Лондоном и заказать у них новые документы?
— Конечно, Джонни, все, что ты пожелаешь. Ты же знаешь.
Валкан шлепнул меня по колену.
— Тогда именно так мы и сделаем. — Он широко улыбнулся. — Проделав большую работу, доверим Лондону все запутать.
Я пожал плечами.
— Если бы ты работал непосредственно на Лондон так долго, как я, ты бы видел и их сильные, и их слабые стороны. В конце концов, начал бы ценить, что работаешь в штате, и пустился бы транжирить деньги. — Я допил свою рюмку коньяка.
— Вы правы, — сказал Валкан. Он подозвал официантку и заказал три тройных коньяка, как бы желая показать, что он хорошо понял мою мысль.
— А как насчет денег для Стока? — спросил Валкан. — Вы же знаете, что он хочет только наличными.
— Никакого обмана, — сказал я. — Я сначала собирался всучить ему свою карточку клуба «Дайнерс».
Валкан рассмеялся и потер руки.
— Видите ли, — сказал он, — поездка в Анди связана с делами Семицы.
— Чужие секреты мне...
Валкан замахал руками.
— Нет никакой нужды держать это в секрете. Просто я привык с каждым из своих контрагентов работать отдельно. Еще с войны.
— С войны, — сказал я. — Что ты делал на войне, Джонни?
— То, что все делали, — сказал Джонни. — Выполнял приказы.
Я сказал:
— Некоторым людям приказывали делать совершенно фантастические вещи.
— Я делал многое, чем не могу гордиться, — сказал Джонни. — Одно время я служил в охране концентрационного лагеря.
— Да ну? — удивилась Саманта. — Ты мне никогда об этом не говорил.
— Отрицать это бессмысленно, — сказал Джонни. — Человеку никуда не деться от своего прошлого. Думаю, что у каждого есть свои тайны. Я никогда не делал ничего ужасного. Я никого не пытал, не убивал, никогда не был свидетелем жестокостей, но я был частью системы. Если бы не было тех, кто дежурил на вышках при страшных морозах, пил дрянной кофе и притоптывал, чтобы согреться, если бы не было таких маленьких людей, как я, то не могло бы быть всего остального. Я стыжусь той роли, которую играл, но, если быть честным, то же самое должны испытывать и фабричный рабочий, и полицейский, и железнодорожный охранник — все они были винтиками системы. Но вы, наверное, считаете, что мы должны были уничтожить систему?
Джонни посмотрел на меня с вызовом. Я промолчал, заговорила Саманта:
— Да, должны. Вместо этого вы спокойно смотрели на игры генералов. Вся нация должна была содрогнуться от ужаса, увидев то, что делалось с еврейскими лавочниками в тридцатые годы.
— Конечно, — пророкотал Джонни. — Я все время слышу, что мы должны были свергнуть Гитлера. Но говорящие так — глупцы, они ничего не понимают. Что вы имеете в виду под «уничтожением системы»? Что я, должен был прийти на дежурство и застрелить своего сержанта?
Саманта чувствовала, что Джонни выходит из себя.
— Возможно, с этого бы все и началось, — произнесла она тихо.
— Как же, — огрызнулся Джонни. — Великое начало. У сержанта была жена и шестеро детей. Сам сержант с молодости симпатизировал социал-демократам. Нацистов он ненавидел, отморозив ноги под Смоленском в 1942 году, он остался инвалидом.
— Тогда кого-нибудь другого, — сказала Саманта.
— Разумеется, — саркастически подтвердил Джонни. — Первого попавшегося, да? — И он засмеялся таким смехом, что стало ясно, проговори он хоть всю ночь напролет, нам никогда но понять, что значит быть в концентрационном лагере, особенно охранником. — А я рад, что был в лагере, — сказал Джонни зло. — Рад, слышите вы? Потому что, если бы я не служил в концлагере, то воевал бы на Восточном фронте. А в лагере была неплохая работенка. Очень неплохая. Все хотели заполучить такую. Может, вы думаете, что вся Германия мечтала сразиться с большевиками? Вам, американцам, хотелось бы так думать. Так вот, если не считать бешеных эсэсовцев, это не так. Каждый, в ком осталась хоть капля разума, старался получить работенку подальше от передовой, даже если его и тошнило от вони печей крематория.
Саманта зажала уши руками, а Джонни снова засмеялся своим прежним смехом, который был красноречивее любых его слов.
Глава 24
Рентген — это такая атака, при которой одна фигура, избегая взятия, открывает другую, на которую и обрушивается вся мощь атакующего.
Анди-пляж, Франция, понедельник, 14 октября
Мы все пошли спать в половине двенадцатого, а точнее, никто из нас не пошел спать в половине двенадцатого, хотя мы все пожелали друг другу доброй ночи и сделали вид, что идем спать Я надел непромокаемый плащ на овчинной подкладке и вышел на пляж, где вой ветра напоминал крики безумных чаек.
«Этого не может не быть», — думал я в четверть второго ночи. Дрожжевой запах океана приближался вместе с приливом.
В два часа ночи я думал то же самое, но события начались только в полчаса третьего. К парадной двери подъехали две ярких фары. Поскольку они были не желтые, я догадался, что машина пришла с той стороны границы. Это был белый «ситроен-ДС-19». Машина, затормозив, зашуршала по песку дороги. Водитель выскочил из машины и открыл для спускавшегося по ступеням Валкана заднюю дверцу. Свет над задним сиденьем выхватил из темноты еще одного пассажира — лысого мужчину лет пятидесяти, без бинокля больше ничего было не разобрать. Валкан торопливо залез в машину, бросив взгляд на окна моей спальни. Водитель тихо закрыл дверь, и они уехали.
Я вернулся в отель, думая, кто же в Испании настолько экстравагантен, чтобы позволить себе «ситроен» с сан-себастьянскими номерами и водителя, который носит темные очки в половине третьего ночи.
Тихо закрыв дверь отеля, я вошел в маленькую комнату под лестницей, в которой имелся туалет, ведро, две тряпки, четыре пачки стирального порошка «Омо», три плаща, два зонта и телефон-автомат. Мне надо было позвонить в два адреса. Первому абоненту я предложил Сен-Жанский вокзал в качестве места встречи, второй звонок касался распространения информации о сан-себастьянских номерах среди тех, для кого это действительно важно. О том, что нас тревожит, надо не только думать.
По телефону я говорил, не зажигая света.
Сверху послышался перестук каблучков по комнате. Чтобы не шуметь, я даже не повесил трубку на рычаг и осторожно миновал холл на своих резиновых подошвах.
Море освещалось луной. Волны дробили отражение лунного света и рисовали на воде мерцающий узор, луна превратилась в перевернутую банку белой краски, содержимое которой разлилось по всему морю. Обернувшись, я заметил, что парадная дверь отеля выбросила на песчаную дорожку трапецию желтого света. В пятне света мелькнула женская фигурка и заспешила вдоль пляжа.
Саманта была одета подчеркнуто тщательно. Серьги и тени на глазах говорили о том, что она не спала.
— Джонни уехал, — сказала она.
— Куда уехал? — спросил я.
Она втянула голову в плечи.
— Просто уехал, — ответила она. — Сказал, что только спустится вниз. А потом я услышала, как отъезжает машина.
Мы долго смотрели друг на друга.
— Мне холодно, — сказала она, — и страшно.
Я пошел по направлению к отелю.
— Машина Джонни все еще здесь, — сказала Саманта. Она догнала меня и пошла рядом. — То, что он рассказал вчера вечером, это правда?
— Правда, — сказал я.
— Что странного в моем вопросе? Я чувствую вашу насмешку.
— Никакой насмешки, — сказал я. — Люди редко перевирают факты. Искажают они обычно лишь свое отношение к ним. Атаку Легкой Бригады можно описать и тогда, когда вы были в первой шеренге наступающих, и в том случае, когда вы кипятили чай на другом конце долины.
— Какой же вы проницательный язва, — сказала Сам.
— Так кто же насмехается?
— Послушайте. Валкан очень талантливый человек, как бы вы к нему ни относились. Он написал исследование о струнных квартетах Бартока, которое после опубликования потрясет музыкальный мир.
— Слушай, — сказал я. — Если ты хочешь подписаться на фантазии Валкана, валяй, но я привит против лунного света. — Я шел быстро, и Саманте, чтобы не отстать, приходилось идти вприпрыжку. Она схватила меня за руку.
— Разве это не та луна, на которую мы решили отправиться вдвоем? — спросила она нежно. — Разве мы не решили?
— Решили, но я передумал. — Я вырвал свою руку и открыл стеклянную дверь. В тусклом свете желтели столы с поблескивающими тарелками и конусами салфеток. Сам догнала меня на лестнице, порылась в сумочке и, когда мы подошли к ее комнате, нашла ключ и широко распахнула дверь. На кровати лежал серый кожаный чемодан, еще один стоял около платяного шкафа. Первый был пуст. Я открыл второй. В шкафу висела одежда, и я быстро осмотрел ее, прощупывая швы и плечики и прислушиваясь, не хрустнет ли где спрятанная бумажка.
На туалетном столике стояли флаконы с одеколоном и лаком для ногтей, тюбики и коробочки с гримом, пудрой, шампунем, валялись щеточки для замши, пакеты с ватой, темные очки и сигареты. Положив пустой чемодан, я сгреб все в него. Из ящиков туалетного столика я вытащил кипы нижнего белья, туфли на низком каблуке с золотыми ремешками и шкатулку, в которой лежали два бриллиантовых кольца, серебряный браслет, наручные часы, отделанные драгоценными камнями, и несколько разрозненных дешевых бусинок. Не глядя на нее, я протянул руку.
— Сумочку, — сказал я, — и кошелек.
Она все еще держала сумочку в руках, после моих слов она открыла ее и внимательно осмотрела содержимое. Вынув две сигареты «Кэмел», она прикурила их и отдала мне и кожаную сумочку, и одну из сигарет. Я быстро перерыл ее и вынул оттуда зеленый американский паспорт на имя Саманты Стил и двадцать две новых хрустящих стофранковых банкноты. И деньги, и паспорт я сунул в свой карман.
— А я-то думала, мы чем-нибудь приятным займемся, — сказала Саманта. Теперь она выглядела ниже своих ста шестидесяти сантиметров — невинная потерянная молодая американка, преданная в большой гадкой Европе.
— У нас еще есть время, — сказал я. — Но сначала дело, давай не смешивать его с удовольствием.
— Делами я уже сыта по горло, — сказала Саманта. — Когда же начнутся удовольствия?
— Дай подумать, — сказал я с ухмылкой и заметил, как немного скривились ее губы.
— Я бы хотела, чтобы ты знал...
— Перестань, Сам, — сказал я. — Я предлагаю тебе прекрасную сделку, когда все, что мне диктует чувство долга, это поднять телефонную трубку.
Она кивнула и расстегнула «молнию» на платье. Потом сняла платье так медленно, словно позировала для учебного медицинского фильма. Глаза ее увлажнились.
— Это дым, — сказала она. — Мне не следует курить, когда я устаю. Сразу вся косметика плывет. — Она улыбнулась и затушила невыкуренную сигарету «Кэмел» в пепельнице «чинзано». Она прошла по комнате в своем черном белье, словно совершенно забыв обо мне. В шкафу неторопливо выбрала красное полосатое шерстяное платье. — Красное со мной делает чудеса, — сказала она.
— Это верно, — подтвердил я.
Она подержала платье над головой.
— Почему бы мне не выглядеть эффектно? — И резко опустила платье на голову. Потом, испугавшись, стала нервно натягивать его на себя, пока, наконец, ее голова не появилась на свету.
— Оставайся здесь, — сказал я. — Я пойду в свою комнату и оплачу оба счета.
— Ты проклятый сухарь, — сказала она без восхищения и горечи, смотря на свое отражение в зеркале и разминая лицо.
Багажа у меня не было. Я подождал внизу, чтобы убедиться, что Саманту не оставит благоразумие.
Потом вышел на крыльцо и посмотрел на дорогу. Движения на ней не было никакого, если не считать струек песка, которые морской ветер гнал под дверь. Я докурил сигарету, холодный ночной воздух выдул остатки винной тяжести из моей головы. За мысом на западе начиналась Испания. Чахлые кривые деревья вдоль пляжа убегали в том направлении.
Чемоданы я уложил на заднее сиденье «мерседеса-220». Потом включил печку, и мы тихо сидели, слушая жужжание вентилятора. Я тронул машину, и она перевалилась через бордюрный камень. Пляж был пустынен и, не считая завываний ветра, безмолвен. Свет я включил, только когда мы выехали на основную дорогу. Когда я нажал на акселератор, спидометр изменил цвет, он заметно пожелтел.
— Похоже, тебя обскакали, — сказала Саманта.
— Похоже, — согласился я.
— Тебе действительно был нужен Джонни?
— Может быть, — сказал я.
— Ты, надеюсь, не будешь предпринимать резких шагов?
— Возможно, — сказал я. Сам недовольно фыркнула и полезла за сигаретами.
— Зажигалка сразу за радиоприемником, — сказал я, — только не злись, если тушь потечет. — Долгое время мы ехали молча. Наконец Саманта сказала:
— Ты симпатичнее Валкана. — Она наклонилась и небрежно чмокнула меня в мочку уха. — Ты прелесть. Валкан же, с другой стороны... — Она говорила медленно и тихо, будто обдумывая на ходу. — Валкан — настырный, закоренелый, злобный, толстокожий ублюдок. — Она не повысила голос ни на йоту. — Но Валкан — гений. У него бриллиантовый ум, а у тебя всего лишь острый, как стекло.
— Алмаз против стекляшки, — вставил я. — Значит, мое дело гиблое?
— Что поделаешь? Победитель-то только один.
Большей похвалы для тайного агента, чем принять его за недоумка, и придумать трудно. После этого ему остается только не вести себя в соответствии с такой оценкой. Этим я и был занят в тот момент.
До Бордо нам предстояло проехать двести километров по шоссе № 10, дорога приличная, и в столь позднее время нам попадались только редкие фермерские грузовики с множеством габаритных огней или неторопливые автофургоны дальнего следования из Сан-Себастьяна на той стороне границы. Саманта проспала не меньше половины путешествия, которое заняло около трех с половиной часов; нужды ставить рекорды скорости или будить раньше времени человека, с которым я собирался встретиться, не было. После Байонна дорога через скучные Ланды стала совсем хорошей и широкой. До горизонта тянулись сеянцы и саженцы, а то и целые поля аккуратных пней. Океаны деревьев ждали топора палача, редкие черные прогалы отмечали маршруты пожаров. В окне за Самантой горела листва небольшой рощи, будто на плохо проявленной фотографии кто-то не справился с красным спектром. Заиндевевшие ветки отливали красным, пока серое не смешалось с золотом встающего солнца и силой какой-то алхимии не превратилось в ясную голубизну утра. Фары я выключил на подъезде к пригородам Бордо. На дороге стали появляться велосипедисты, в такой ранний час они вели себя с редкой дерзостью. На глухих стенах домов висели громадные выцветшие рекламные щиты с аперитивами, проволочные сетки отгораживали мощеные мостовые от тротуаров. Я подъехал к Сен-Жанскому вокзалу и остановился. Над городом нависли тучи.
Я припарковал машину за автобусной остановкой. Циклопический глаз готического вокзала показывал 7 часов, у отеля «Фейзан» плетеные стулья пьяно опирались на пластмассовые столики. Рабочие ныряли в бар «Брассьер», чтобы для согрева пропустить перед работой по стаканчику горячительного. Послышались скрип и тарахтенье мусорного фургона, старуха в черном выливала воду ведрами на мостовую и скребла ее метлой.
— Просыпайся, — сказал я. Не успев еще как следует проснуться, она уже пудрила лицо, втирала в него лосьоны и тени.
Полицейские в черной униформе, беседовавшие у отеля «Фейзан» неподалеку от своих мотоциклов, как по команде натянули свои белые перчатки с крагами, ослабили черные ремни, одернули кители и в хореографическом унисоне склонились над своими машинами, нажали на стартеры и с грациозными ужимками тронулись с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27