И еще было какое-то слово, которое Молокосос вспомнит, лишь придя в себя. Слово «мозоль».Потому что за мгновение до того, как его мозг получит и переработает эту информацию, лицо Молокососа встретится с ударом страшной, сокрушительной силы.Но ему будет не суждено испытать боли, потому что сразу же придет спасительное беспамятство и он провалится в темноту.Старший никогда в своей жизни, кроме как в американских боевиках, не видел, чтобы человек действовал так быстро. Только ему было плевать на кино. В жизни все происходило по-другому. И герои, косящие врагов пачками, вызывали лишь усмешку, потому что человека убить очень сложно. Под левым плечом старшего, в кобуре на кожаных ремнях, покоился массивный «стечкин». Быть может, ему и не полагалось такое мощное оружие, но на это закрывали глаза. Однако сейчас его рука потянулась не к кобуре под черной кожаной курткой. С некоторым опозданием она двинулась к лежавшему на столе «Макарову». А потом эта правая рука, подчиняясь чужой воле, ушла за спину; старший почувствовал острую боль и понял, что если рука поднимется вверх еще хотя бы на сантиметр, то он, человек далеко не слабого десятка, может просто не выдержать этой боли. Его подняли и встряхнули, как тряпичную куклу. И в следующее мгновение у левого виска он почувствовал холодное присутствие смерти — стальное дуло злополучного «Макарова» с силой вжалось в его голову.Мозоль… Что за хренотень? Они говорили о какой-то мозоли, теперь один его боец вырублен, второй только приходит в себя и с опозданием направляет на них оружие. А старший готов на что угодно, лишь бы тот, за его спиной, ослабил хватку. Как во время спарринга, когда тебя захватывают на «болевой» и ты вынужден стучать рукой по татами, признавая свое поражение.Омоновец, стоявший у дальней стены, уже пришел в себя. У его ног лежала тысячедолларовая фишка, левый глаз был закрыт и теперь, судя по всему, откроется не скоро. Этот «смешливый» паренек вырубил его обычной игральной фишкой. Гнев не лучший союзник, но омоновец оттолкнул фишку ногой и поднял автомат.…Этот паренек был прикрыт старшим, Макарычем, и только ослепший на оба глаза мог прозвать его смешливым. К виску Макарыча он приставил ствол и сейчас, спокойно кивнув на автомат в руках омоновца, холодно произнес:— Давай я отстрелю ему башку. Обещаю.Капли пота выступили на лбу Макарыча, одна побежала по щеке. Как быстро все изменилось…Омоновец молчал. Сгустившаяся тишина показалась вечной. Палец омоновца медленно лег на спусковой крючок.— Не советую, — произнес Стилет. — Я буду быстрее. Не стоит.Холодный блеск серо-голубых глаз; черт, он ведь вырубил его обычной игральной фишкой. Омоновец вовсе не был трусливым человеком, но сейчас скорее звериным чутьем, чем разумом, осознал, что действительно «не стоит». Все уже изменилось, этот человек их переиграл. И дальше все может быть только так, как он говорит.— Не стоит, если хочешь жить, — повторил Стилет.— Парень, спокойно, — хрипло произнес старший. Еще одна капля пробежала по его щеке. Омоновец никогда не видел Макарыча таким бледным.— Прикажи ему положить оружие. — Стилет прижал пистолет к виску старшего. — На пол. Ну!Тишина. Густая, почти липкая. Тревожное дыхание людей.Очень легко совершить ошибку. Один не правильный жест может оказаться роковым.— Парень, с огнем играешь, — тихо проговорил старший.В следующее мгновение рука Стилета пошла вверх.— Прекрати! — вскрикнул старший. — Хорошо. Ладно. — Он кивнул своему подчиненному:— Выполняй.Омоновец какое-то время медлил, хотя уже знал, что придется подчиниться. Этот человек их переиграл.— Делай, что он говорит! — Голос старшего чуть не сорвался на визг.Омоновец не спеша положил автомат на пол.— Теперь два шага назад. Ну?! Хорошо. Афоня, забери оружие. Спокойно.Все все делают спокойно. И тогда все сегодня вернутся домой.Афоня поднял автомат. Теперь они уже полностью контролировали ситуацию.— Борисыч, — попросил Стилет, — вызовите наряд милиции.— Уже вызываю. — Борисыч взял со стола мобильный телефон, быстро раскрыл трубку.— Прикажи своей шантрапе валить отсюда! — сказал Стилет. — Пусть ждут на улице.— Парень, нарываешься. — Старший уже смог взять себя в руки — теперь стрелять никто не начнет. — Ох нарываешься! Я же тебя на лоскуты порву.Стилет опустил пистолет ниже, на уровень скулы, чуть склонил голову.— Заткнись, мусор, — негромко, почти на ухо старшему, сказал он. — Я ведь могу тебя сдать. Мне перечислять статьи или не надо? Могу. Но… Это на усмотрение Борисыча.Мели, с восторгом глядя на Стилета, немедленно произнес:— Полный зал свидетелей! Я — первый.Борисыч сложил трубку мобильного телефона.— Уже едут. Через три минуты будут здесь.Стилет снова склонился к уху старшего:— А если еще раз сюда заявишься таким образом, то я выполню свое обещание. — Стилет перешел почти на шепот; по выражению его лица создавалось впечатление, что он сообщает человеку что-то буднично приятное. — Я отстрелю тебе башку. И это уже на мое усмотрение.Мели все еще глядел на Стилета с выражением восторга на лице. Затем он потер ребра и неожиданно весело заявил, обращаясь к старшему:— Маски масками, а парочку-то твоих ребят мы точно узнаем! И никогда больше не говори «заткнись». Понял, мусор поганый?!Через пятнадцать минут инцидент полностью себя исчерпал, и оба наряда милиции разъехались в разных направлениях. Борисыч подвел черту, ему не нужны были конфликты:— Недоразумение. Теперь все в порядке. Все в полном порядке.А еще через пять минут Борисыч позвонил шефине и сказал ей, что снимает испытательный срок. Контракт может считаться подписанным с сегодняшнего вечера.Шефиня отнеслась к происшедшему внешне спокойно. Вся дежурившая в тот вечер смена получила крупную премию.— Да, Игнат, за баранкой ты времени не терял, — произнесла шефиня, протягивая ему конверт с деньгами. — Что происходит?Игнат лишь пожал плечами.— Ты ничего не хочешь мне рассказать?— Нечего рассказывать:— Сомневаюсь. — Шефиня смотрела на него изучающим взглядом. — Хотела бы я знать, в каком казино ты научился использовать игральные фишки таким неожиданным способом? Причем, полагаю, ты еще не играл по-крупному.Игнат изобразил на лице невинное простодушие.— Вы… немного не правильно все поняли. Мне просто повезло. А ведь мог и промазать.— Конечно. Знаешь, люди, которые за пару секунд справляются с тремя вооруженными омоновцами, они обычно всегда мажут.— С двумя, — поправил шефиню Игнат.— Да плюс еще тот, которому ты обещал отстрелить башку. Твой незабываемый монолог мне передали слово в слово.Игнат покачал головой:— Чешут люди языками…— Чтоб ты не сомневался.— Афоня?— Нет. Борисыч. Он теперь твой восхищенный поклонник. Вот я и спрашиваю: что происходит? У меня в агентстве на должности водилы работает суперпрофессионал и заливает мне байки про везение. Кстати, Борисыч просил откомандировать тебя к нему, на должность начальника по безопасности.Чувствуешь взлет своей карьеры?— Что вы ему ответили?— Отказала.— Понятно.— Конечно, понятно! Для простого водилы это слишком много, а вот для тихони, развлекающегося тысячедолларовыми фишками, полагаю, недостаточно…Игнат, выбирайся из раковины. Я ведь не первый раз замужем, понимаю, что тебе, наверное, есть что скрывать. Полагаю даже, что есть от чего бежать. Жизнь — не самое комфортное место для житья… Прости за неуклюжий каламбур.Игнат слушал ее молча, ни один мускул не дернулся на его лице.— Я не собираюсь лезть тебе в душу. И больше никогда с тобой об этом не заговорю. Просто прими это как совет. Совет женщины, которая лет на десять тебя старше… Видишь, ты заставляешь меня вспомнить о моем возрасте — не очень вежливо с твоей стороны.Игнат чуть заметно улыбнулся, но шефиня не дала ему возразить.— Выбирайся из раковины. Это не поможет, можно задохнуться. Я тоже когда-то прошла через такое. Понимаешь, многие вещи нельзя вернуть, а то, что внутри, оно отравляет. Возможно удушье… Выбирайся из раковины, а то не заметишь, как задохнешься. И виноват будешь сам.— Вы можете назвать, в чем человек виноват не сам? — невесело усмехнулся Игнат.— Конечно, во всем, что с нами происходит, виноваты мы сами… — Она кивнула. — В том числе и в неиспользованных шансах, и в несделанных тысячедолларовых ставках. — Шефиня улыбнулась. — У меня есть несколько серьезных предложений, Игнат. И как ты понимаешь, я собираюсь их сделать вовсе не водителю моего агентства. Но прежде нам надо серьезно поговорить. Я готова и подождать, но недолго.В этот момент включилась селекторная связь — пришел брус, машина во дворе, водитель шумит, требует, чтоб разгружали быстрее, а там какая-то путаница с документами.— Ну вот, видишь как, — улыбнулась шефиня, — водитель шумит.— Давайте я разберусь, — предложил Игнат. — У меня сейчас свободное время.— Что?! Ну уж нет! — Голос шефини теперь стал привычно хриплым. — Ты ведь забросаешь его гранатами, а мне нужен груз. Да и водителя жалко.Какое-то время они смотрели друг на друга, а потом оба расхохотались.— Давай, парень, — произнесла шефиня. — Я готова подождать, но особо с этим не затягивай.— Хорошо. — Игнат чуть помедлил. — И знаете что…— Что еще?— Ну… в общем — спасибо.— За что?— За то, что нашли слова, как об этом поговорить.— Слова — это лишь слова, Игнат.— Не всегда.— Верно, парень. Поэтому я и жду продолжения нашего разговора.— Хорошо, я подумаю обо всем, что услышал.— Думай. Только не очень долго. Кстати, у тебя через неделю день рождения?— Ну, в общем…— Теперь не отвертишься. Ты ж теперь звезда! Народ уже скидывается…Игнат, я на тебя не давлю, но… в течение этого месяца мы должны все решить.Пойми меня верно.— Хорошо. Я вас понял. Могу идти?— Конечно. Счастливо тебе.— И вам.Игнат убрал конверт с деньгами во внутренний карман и вышел из кабинета."Что ж, месяц так месяц, — подумал он. — Что-то они все как сговорились: Лютый Владимир Ильич, старый черт, тоже предложил подумать месяц.Ну, месяц так месяц… Через месяц все решим".Однако все решить им придется значительно раньше. И условия будут заметно отличаться от предполагаемых. Потому что кого-то к тому времени уже не будет в живых, а кто-то окажется прикованным к больничной койке, кто-то превратится в главного подозреваемого, а кто-то — в беглеца. 3. Гости, которых ждали Черный лимузин с белым кожаным салоном и эмблемой «линкольна» под радиатором свернул с дорожки, уводящей от шоссе в глубь новостройки, и подкатил к подъезду двадцатидвухэтажного панельного дома.— Смотри, какой красавец, аж горит на солнце, — сказал подросток, восхищенно указывая на автомобиль своему приятелю.— Наверное, только после мойки, — откликнулся тот.— Нет, Леха, — мальчик покачал головой, — это совсем другое, так может выглядеть только новая тачка.Они подошли ближе к остановившемуся автомобилю.— Ну, чуешь запах?— Да, — подтвердил тот, кого назвали Лехой, — новенький. Запах… нового. Да?— Не-а, — мальчик усмехнулся, — это запах больших денег.— К кому-то приехали в нашем доме. Интересно, к кому?— Не важно… Кто бы он ни был, у него все в порядке! Уж поверь мне, Леха. В полном порядке!Автомобиль стоял, и дверцы его не открывались. Несмотря на затемненные стекла, в салоне автомобиля можно было увидеть двух человек. На голове водителя возвышался картуз типа кепки Жириновского, а одет он был во френч, что делало его похожим на кондуктора спального вагона из детской книжки, хотя, возможно, именно так и должен был выглядеть водитель лимузина. Второй был в белой рубашке с чуть ослабленным галстуком, и, судя по всему, где-то внутри этой роскошной тачки должен был висеть его пиджак. Стекло водителя с тихим шепчущим звуком опустилось.— Эй, пацаны, это дом восемнадцать, корпус два?— Да, второй подъезд. Первый с той стороны.— Хорошо.Теперь ребята увидели, что водитель оказался рыжим. У него даже имелась жиденькая рыжая бороденка, придающая ему сходство с солистом группы «U-2», когда тот пытался походить на Ленина.— А вы к кому, дяденька? — спросил Леха.Но приятель тут же оборвал его:— Тебе ж сказали — дом восемнадцать, корпус два!Водитель усмехнулся:— Смышленый мальчик.Он извлек десятирублевую купюру, протянул ее:— Сгоняй, возьми пару банок колы. Сдачу оставь себе.Мальчик посмотрел на деньги:— Леха, сгоняешь? Сдача — тебе…Губы водителя расплылись в широкой улыбке.— Правда, смышленый… — Он добавил еще десятку. — Сгоняй ты, но только чтоб вода была холодной.Ребята обрадованно взяли деньги и понеслись в ближайший магазин.— Пытаешься косить под Лютого? — спросил человек в белой рубашке.Это был молодой крепкий мужчина с короткой стрижкой, живыми глазами и трехдневной щетиной, не придающей, однако, его облику небрежности, — скорее всего он тщательно следил за своей внешностью.— В смысле? — поинтересовался водитель.— Ну, я имею в виду, что это его манеры. Лютый так ведет себя. Ну, не знаю, как объяснить.— Это он для меня Лютый, а для тебя — Владимир Ильич. Мы с Лютым вместе еще с Рижского рынка, а ты сколько работаешь? Без году неделя?!— Ну вот, — молодой человек улыбнулся и примиряюще поднял руки, — наехал… Я ничего такого не имел в виду.— Лютый — он золотой человек, — произнес водитель. — Умница. Где сейчас многие? Кого завалили, кто в бегах, а кто растерял все. Под жопой последний «шестисотый», а на бензин уже денег нету.— Я тоже таких знал.— Лютый — голова! И душа у него… — Водитель прищелкнул и кивнул. — Понял? Но для тебя он — Владимир Ильич. Пока… А там поглядим.Этот новый улыбчивый парень в принципе водителю нравился, но иногда человека не вредно приструнить.Много лет назад они с Лютым начинали с наперстков, крутили стаканы на Рижском рынке и «обували» лохов. Поролоновый шарик, спрятанный в руке, его вовсе и нет в стаканах — кручу-верчу, обмануть хочу… Водитель всегда работал «наверху», в «группе поддержки», Лютый поначалу вертел стаканы, потом стал организатором этого бизнеса. Как говорится, «связи с общественностью» — менты, администрация и так далее. Конечно, честно признаться, водитель всегда был на третьих ролях, и, может, сближало их прежде всего то, что оба, и водитель, и Лютый, были рыжими. Примерно в ту пору водитель впервые услышал об Игнате — Вороне, «лепшем корешке» Лютого (его формулировка). Друзья детства, чуть ли не из одной школы. И позже его имя не раз всплывало. В баньке да под водочку Лютый любил рассказывать истории о том, как они с Игнатом по молодости чудили, но самое удивительное, что живьем этого человека никто не видел. Поговаривали, что после армии пути-дорожки старых друзей разошлись; с Лютым все понятно, а тот вроде бы подался чуть ли не в спецназ. Толком никто ничего не знал — Лютый, если хотел, мог прекрасно хранить свои секреты. В застолье шумный, душа общества, но кто-то о нем очень метко сказал — Лютый, мол, говорун-молчун, никогда не скажет ничего лишнего, словно у него в голове компьютер. Такие дела.Скоро вольготная жизнь на Рижском рынке начала меняться. Наступило время кооперации, и Лютый очень быстро сориентировался. Все эти наперстки, ежевечерние кабаки — вовсе не его масштаб. Кооперация, громадное количество появившихся в стране торговцев и иные вольные каменщики и хлебопашцы нуждаются в его защите, а он, балда, крутит наперстки! Как-то изрядно подвыпивший Лютый нечто подобное и заявил водителю:— Поезд уже трогается, понимаешь меня? Это особый поезд. Он бывает раз в жизни, понимаешь? Всего лишь раз. — И Лютый вскинул кулак с поднятым указательным пальцем.Водитель ничего не понимал. Он только знал, что за серию сегодняшних наперсточных «ударов» они распили по месячной зарплате среднестатистической советской семьи, и счастливо улыбался.Он был тогда еще совсем молодым, только после армии, и ему нравилась подобная жизнь. Лютый его обнял за плечи. Лютый был пьян, он смотрел куда-то в черную высь ночных небес.— Слушай, слушай внимательно.И водитель увидел, что взгляд у Лютого не просто очень пьяный и не просто мечтательный, хотя было и это. Взгляд у Лютого стал прозрачным и каким-то отстраненным, словно он видел что-то за темной толщей сегодняшнего неба и за темной толщей сегодняшнего времени.— Этот поезд отправляется в чудесное место, и он уже трогается.Тяжелые стальные колеса пока еще медленно, но уже двинулись по рельсам. Этот поезд никому не остановить, и другого такого не будет, потому что конечная станция называется «Большие деньги»! «Бабки», «Бляди» и «Вся эта жизнь, находящаяся у тебя в кулаке», понимаешь? Нет, все это говно — лишь одно название: «Большие деньги».Водитель молчал. Потому что, во-первых, ему нравилось слушать Лютого и, во-вторых, самое глупое было бы сейчас его перебивать — Лютый не очень жаловал тех, кто его перебивает.— Машинисты не мы. Не ты и не я. Это очень крутые люди, а может, даже и не люди… — Лютый замолчал и как-то странно, недобро усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32