А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Поруб — это даже не тюрьма. Это такой домашний арест в мягкой форме. Нет тюрьмы. Есть какие-то наказания в Правде Ярославичей, но это наказание вергельдом, так же как и в Салической Правде. Одни штрафы. Ежели ты кого-то убил ненароком, или глаз ему выбил — заплати, убыток уплати. Восстанови статус-кво. Никто не будет тебя карать за содеянное ни с моральной точки зрения, ни с исторической. Фактически ты можешь откупиться от всего. Потом уже появляется такое понятие, как церковное покаяние за убийство раба, когда не нужно ничего платить.
Здравая система. Может быть, более здравая, чем наше нынешнее правосудие. Понятие вины абсолютно отсутствует в этом кодексе. Есть понятие возмещения убытка. Нет понятия вины. Римское законодательство все-таки предполагало некую юридическую ответственность. Потом, не забудьте, что есть вервь, есть круговая порука, чего никогда не будет ни в Риме, ни на территории древней Британии, ни на территории древней Франции. Положим, они пришли, и получился довольно интересный сплав. Что у нас получается в результате, когда прибавляется скандинавская традиция? Мы, благодаря Сергею Маркову, видели, что такое славянская традиция в чистом ее виде.
Благодаря Александру Блоку, мы знаем, что такое сочетание трех традиций: славянской, скандинавской и традиции Дикого поля. Иногда вещи, которые настолько тонки и принадлежат не к сфере реального, а к сфере иррационального, описать невозможно. Это лучше увидеть. И чтобы это увидеть, у нас есть Александр Блок, который описывает чистую ситуацию этих трех традиций, той смеси, которая дает великое искусство. То, что получилось в результате. Он описывает это в своем цикле «Скифы». Хотя не о скифах здесь идет речь.
Стихотворение можно отнести к XIII или к XIV веку.
Мы стоим на пороге византийской традиции. Еще немного, и у нас прибавится традиция, которая потянет нас вниз. Скандинавская традиция поднимала нас ввысь, византийская традиция потянет нас вниз, в бездну.
Давайте зафиксируем тот срез общественного сознания, который у нас вырабатывается на грани внедрения византийской традиции.
Опять с вековою тоскою пригнулись к земле ковыли,
Опять за туманной рекою ты кличешь меня издали.
Умчались, пропали без вести степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти под игом ущербной луны.
И я с роковою тоскою, как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою, куда мне лететь за тобой.
Я вижу над Русью далече глубокий и тихий пожар,
Я слушаю рокоты сечи и буйные крики татар.
Объятый тоскою могучей, я рыщу на белом коне,
Встречаются черные тучи во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли в растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли, сожженные темным огнем.
Явись, мое дивное диво, быть светлым меня научи…
Вздымается конская грива, за ветром взывают мечи.
Здесь уже все это есть. Есть беспечность и мечтательность славянина, его твердость, его человечность, скандинавские гордыня и одиночество, тоска Дикого Поля.
Викинги имели предельно свободную экономику. Лучше, чем в Англии. В Англии были не одни только йомены, и вообще-то йоменов сильно притесняли. И жили они довольно скверно под властью феодалов. И тогда приходилось уходить в леса. В Шервудский лес пришлось уйти свободным йоменам под предводительством Робин Гуда.
Бондам, скандинавским крестьянам, никуда уходить не нужно было. Свободный, незнатный земледелец мог иметь небольшой надел, мог иметь большой надел, мог иметь дружину. Конунга он выбирал самостоятельно на тинге. Конунгу он подчинялся добровольно и только во время похода, а так на своих землях он был абсолютно независим и никаких феодальных повинностей по отношению к королю, которому он служил добровольно, не нес. Сплошная страна свободных людей.
И вот они к нам приходят и они приводят с собой, кроме свободы, в обозе свой словарь. Было у них такое слово: «дроцмен». Пройдя через финно-угорские земли, это слово, которое означает копье и одновременно дружину, теряет первый и последний слоги. Остается «роцмен». И вот от этого «роцмена» и образуется слово «Русь». И несколько веков (с IX-го по XII-й) слово «русь» будет означать дружину, привилегированный слой викингов, пришедших на Русь, свободных воинов, т. е. «русский» в переводе на исторический язык означает: «воин». Встречаются где-то под Киевом два понятия: «русь» и «рось». Была там речка Рось и было Поросье. Местное славянское Поросье встречается со скандинавской Русью. Итак, русский — это воин, и русы, в отличие от россов, о которых так часто любит говорить Александр Сергеевич Пушкин, были исключительно воинами, дружинниками тех самых князей-конунгов, которые пришли на Русь. И на самом деле не было Игоря, был Ингвар. Мы его превратили впоследствии в Игоря. Он сам добровольно приспособился к языку той земли, куда они пришли. И Ольга была Хельгой. Свенельда даже преобразовать не смогли. Как был Свенельд, так и остался. Славянские имена в древние времена: Светлана, Преслава, Доброслава — смешиваются со скандинавскими именами. И мы видим их в следующей совершенно невообразимой ситуации.
Казалось бы, прививка свободы есть. Уже все произошло. Но земля — она древняя. Она древнее любых завоеваний, и те, кто живет на земле, несут в себе тот закон, который дан им судьбой при рождении. Преобразовать земельные отношения Руси, той самой Руси, которую они назвали Русью, варяги не смогли. Создать бондов, как вы понимаете, на земле, продуваемой бешеным ветром набегов кочевников, где нельзя быть уверенным в завтрашнем дне, где община была единственным способом выжить, — частокол, община, городище, объединение людей — они не сумели.
И поэтому у нас получается иное. Очень интересная социальная структура. Социальная структура, которая дает возможность любым вариантам развития. Пока еще все двери раскрыты, пока еще не закрылась ни одна дверь, пока еще все нам подвластно. Есть, естественно, сам князь — конунг, который не владеет людьми, который приглашен, по сути дела, в город на княжеский стол и может с этого стола слететь по воле горожан. И тогда они призовут другого князя. Нет еще лествичного права, нет еще княжеских снемов. У нас IX век. Досвятославово время. Все еще свободно, все взаимозаменяемо. Этот самый конунг имеет при себе дружину, княжих мужей, которые впоследствии станут боярами, и отроков или детскую часть, детинец, молодых дружинников, которые еще набираются ума-разума, в совете не участвуют.
Скандинавы приносят интересное правило. Правило первобытного парламентаризма. Считалось хорошим тоном, чтобы князь советовался с дружиной. Это еще нигде не было записано. Это не была Конституция. Но это была традиция. Традиция, принесенная из Скандинавии. Попробуй там с тингом не посоветуйся. Завтра на этом тинге провозгласят другого ярла, другого короля, если ты потеряешь доверие своих воинов. И не только своих, но и чужих! Постоянно приходилось утрясать что-то, постоянно приходилось идти на компромиссы. То есть конунги в Скандинавии вели очень бурную политическую жизнь. Они много чему научились, и это долго сохраняется на Руси. Советоваться с дружиной, решать все дела в таком парламенте, где князь — первый среди равных, где он выслушивает совет, обязан был каждый властитель.
Отголоски всего этого — боярская Дума, которую абсолютно перестанут слушать при Иване Третьем. Не при Иване Четвертом! При его деде Иване Третьем. Ивану Четвертому не придется ликвидировать свободу, ее ликвидировали при Иоанне Третьем. Ее в общем-то даже раньше ликвидировали. Мы увидим, с какого века, с какого года, и даже с какого поворота она начнет ликвидироваться.
Но пока она у нас бескрайняя. Значит, с одной стороны это такое либеральное политическое устройство. Город может чихать на все это, в городе своя власть. В городе властью являются старцы градские, или лучшие нарочитые люди. Как бы городская аристократия. Это не купечество, это знатные люди, это те самые бывшие воеводы, это бывшие предводители родов, это бывшие главы этих родов — старцы градские. Они и решают, кого пригласить в князья, они-то и выплачивают им жалованье. Ведь отношения князя с землей были сложные. Князь — это то, что в Риме впоследствии назвали диктатором, он избирался на время войны. Ганнибал у ворот — избирают диктатора. Ганнибала нет в Италии — диктатора переизбирают. Задержаться на этом месте удалось только Сулле и Марию. Возможность составить проскрипционные списки была только у них. Но, простите, это уже I-II вв. до н. э.
До этого ни у кого не было такой возможности. Князь — это, по сути дела, военный предводитель, который должен заниматься еще и сбором налогов. То есть такая ходячая налоговая инспекция. Нынешняя налоговая инспекция еще счастливая. Если бы их так заставили налоги собирать, как князь собирал налоги, они бы и вовсе все уши прожужжали обществу, что они отказываются от работы и ни одного рубля налогов в казну не соберут.
Князь ходил на полюдье. То есть надо было садиться в ладью, сплавляться до какого-то поселения, жить там всю зиму, кормиться, собирать эти налоги мехами и потом везти в Царьград и лично продавать. Военное купечество Руси образовывалось не как третье сословие.
Вначале это были те самые варяги, нарочитые лучшие мужи. Они же и продавали все в Царьграде (в Константинополе). Они же выручали деньги. На Руси было много золота и серебра, потому что наши меха ценились. Но на полюдье могли произойти и неприятные инциденты. Налогового инспектора могли просто прикончить, как прикончили Игоря, за то что он хотел взять много налогов. Ему бы сказать, как Лившицу: «Надо делиться», — но он, видно, не знал этих магических слов. Рассказам о том, что он пошел по второму разу, не следует очень доверять. Просто налоги на Руси платили очень неохотно. Надо было их выбивать с мечом в руках. Поскольку договорного права не было, законы все были неписаные, государственное устройство было воздушное, условное, приходилось получать эти налоги с оружием в руках. Бывали неприятные инциденты.
Еще что мы имеем? Мы имеем абсолютно непонятную фигуру: огнищанина. Очень долго выяснял историк Греков, кто это был такой, и выяснил, что это был крупный землевладелец, помещик, даже рабовладелец (ему могли дать и рабов!) но, к сожалению, он не был независим. Он вынужден был договариваться с князем или со старцами градскими. То есть он держал свою землю или от этих, или от тех. Это не был лендлорд: абсолютно независимый феодал, герцог, барон, который по древнему праву, получив от предков свое имение, сидел в Альбионе и мог решать, дать королям денег на Столетнюю войну или не давать. Знаете, почему Англией была проиграна Столетняя война? Не потому, что английские войска были хуже французских, и даже не из-за Жанны д'Арк, которую англичане до сих пор не переносят, и пишут ужасные гадости о ней, хотя, казалось бы, можно уже было с XV века простить и забыть все это. Но они помнят пять веков, что она сделала. (Денег не дали на войну английским королям именно лендлорды). Все уже было. И Парламент был, и Палата Общин была, и Великая Хартия Вольностей была. Не дали денег, сочли, что это нерентабельно: владение на континенте. А без денег нельзя было вести войну. И взять насильно ничего было нельзя, потому что действовало договорное право, потому что войско английского короля состояло из тех самых отрядов, которые ему предоставляли независимые герцоги и бароны. То есть от них зависел король, но не они зависели от короля. Абсолютная, полная независимость. Да, договорная свобода, полная социальная дифференциация, очень привлекательная структура, которая на этом острове дошла до апогея. Именно поэтому общественное устройство Великобритании давало больший уровень свободы, чем французское.
Во Франции было сложнее. Там были вилланы — абсолютно не свободные крепостные (йомены, не забудьте, крепостными не были). Йоменов теснили, но они были лично свободны.
А у нас что было? Посмотрите, что делалось у нас в этой сфере. Огнищанин — это не лендлорд, он тоже несвободен. Он даже не омажем связан, как французские феодалы с королем, которые были обязаны содействовать при свадьбах, при крестинах, при военных походах. Степень свободы ниже, намного ниже, чем в Англии, даже ниже, чем в Испании. Хуже того: полностью несвободные крестьяне, которые даже не имели своей земли. «Смерды» — так называли крестьян в те времена (X-XI вв.) на Руси. Они имели свои орудия, но их сажали на землю, это была не их земля. Они должны были платить определенную ренту или натурой, или деньгами. Эта земля принадлежала или городу, или самому огнищанину (на самом деле она была не его, он держал ее от князя). А у князя как таковой земли не было. Он мог давать имения, но право на имения надо было все время подтверждать с оружием в руках. То есть он мог дать земельное владение, конечно, но он мог и потребовать. Это были бояре его дружины: по первому зову встали и пошли. Не стали решать, ходить или не ходить, уже никаких тингов, а встали и пошли, потому что землю они держат от него.
То есть это страшная ситуация. Что у нас есть еще, кроме смердов? Челядинцы. Челядинцы — это те, кто был членом некой фамилии, как в древнем Риме, абсолютно лично несвободные. Что-то среднее между рабами и вольноотпущенниками. Даже не клиенты. Клиенты были материально зависимые (была некая традиция поддерживать своего патрона), но они лично были абсолютно свободными. Никакой договор, никакой закон их свободы не лишал. Не забывайте, что Рим — это царство, где действует закон. У нас челядинцы несвободны полностью. А еще что у нас есть? Есть у нас рабы. С ними все ясно. Есть холопы. С ними все еще более ясно, даже и рассказывать не нужно, сколько и чем нужно было платить, и что они делали. И есть потрясающая тяга к личному закрепощению.
Вот откуда крепостное право. Оно стоит на трех китах. Эти три кита называются: «вдач», «рядич» и «закуп». Три варианта личной добровольной зависимости. Чего-то не хватило — ты отдаешь часть своей свободы или на определенный срок или навечно как бы закабаляешься, или отдаешь сына в кабалу. Вдач — вдаешься во что-то. Рядич — рядишься о чем-то. Закуп (скажем, ролейный закуп, там очень много разновидностей, это нас не должно интересовать) — просто куплен. Но ни грамма личной свободы земледельца, у которого были бы и земля, и орудия, как у бонда, как у йомена, мы не высосем из этого социального устройства.
К сожалению, самым большим несчастьем на Руси считалась абсолютная личная свобода, когда тебя никто не кормит. Быть изгоем — это было величайшее зло. Что такое был изгой? Изгой — это был человек вне социальной иерархии, который ни у кого ничего не успел взять, никому ничего не успел задолжать, который жил сам по себе. Это считалось бедой. Осиротевший князь, который не успел получить наследство (по лествичному праву, если отец умирал раньше своего сына, то дед не мог через голову отца оставить внуку что-то, не мог оставить ему Стол), делался изгоем. Ему где-то там нарезали кусочек земли с селами или не нарезали, но он считал себя несчастнейшим из людей. Поп, не умевший грамоте, был изгой. И человек, не входивший в социальную структуру, который не получил землю, не сел на нее, как смерд, со своими орудиями, в холопы не пошел, не взяли его ни во вдачи, ни в рядичи, ни в закупы, становился изгоем. Да, конечно, человек, который был сам по себе, мог пропасть на Руси очень легко. Гораздо легче, чем в других местах. Не забывайте: ветер, раскаленный ветер из Степи.
В этот момент уже появляются половцы. Очень легко было утащить, продать в вечное рабство. Отделившийся человек даже со своей семьей выжить фактически не мог. На юге это исключалось. Власть Киева кончалась там в двух днях пути от него. Кони проходили это расстояние очень легко.
Но не забывайте о правиле большого спорта, которому подчинена история. Никого не интересует, почему вы не добежали. Никого не интересует, что у вас были тесные кроссовки. Никого не интересует то, что вы не были тренированы. Никто не дает выстрел старта в одно и тоже время. Главное, на финише вовремя оказаться. И никто не учитывает наших трудностей. Наши трудности — это только наши трудности. Поэтому то, что склонность к личной свободе была фактически исключена для мелкого земледельца самими историческими условиями, — это не оправдание. Это камень, еще один камень нам на могилу. Это не оправдание ни перед историей, ни перед самими собой, потому что наши оправдания историю не интересуют, как не интересуют спортивного комментатора оправдания не добежавшего спортсмена. Кто не успел, тот опоздал.
Социальная дифференциация Руси исключает свободу высших, независимость от власти (как от власти города, так и от власти князя) и свободу низших, то есть свободу земледельцев. Это зерно величайшего конфликта и величайшего несчастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35