Луиза де Вильморен-Женевьева. «Почты — на Юг» — вряд ли когда-нибудь догадывалась, какая незаживающая рана осталась надолго в душе Антуана после их разрыва. В 1955 году Луиза опубликовала в журнале «Мари-Клер» легкомысленные воспоминания о своей «помолвке ради смеха» с Сент-Экзюпери. А ведь Антуан, увидев ее через семь лет после расторжения этой «шуточной помолвки», едва не упал в обморок. Он все еще ее любил. Ему была дана от природы сила чувств, с которой никак не могло сравниться то, чем отвечала ему эта девушка. И вряд ли ей приходило когда-либо на ум, читая в «Земле людей» историю раба Барка, что, быть может, ей мы обязаны такими строками:
«Люди, долгое время жившие большой любовью, а затем лишенные ее, подчас устают от благородного одиночества. Они смиренно возвращаются к жизни и находят счастье в будничном чувстве. Они находят усладу в самоотречении, в заботах, в покое домашнего очага».
В «Почте — на Юг» Антуан пытался разобраться в своей любовной неудаче и пришел к выводу: как можно надеяться на любовь, если люди благодаря своим интересам, корням, связывающим их со своей средой, своими обычаями, так разобщены! И это рождает у него мысль об отказе от любви. Но мысль эта никогда не сумела пустить в его душе достаточно глубокие корни. Он все еще молодой человек, который однажды, в бытность свою торговым агентом фирмы «Сорер», после очередной поездки по центральным департаментам Франции, возвратясь в Париж, писал матери:
«Сейчас полночь. Я только что сбросил шляпу на кровать и почувствовал все свое одиночество.
По возвращении я нашел ваше письмо, и теперь оно составляет мне компанию. Вы можете быть уверены мама, если я и не всегда пишу, если я и нехороший ничто не равноценно для меня вашей ласке. Но эти вещи трудно выразить, и я никогда не умел ид высказывать, настолько они внутри, настолько они прочны и постоянны. Я люблю вас, как никогда никого не любил...»
«Мама, то, что я требую от женщины, это успокоить мою внутреннюю тревогу, — пишет он в том же письме. — Вот поэтому женщина так и необходима мне. Вы не можете себе представить, как тягостно одному, как чувствуешь свою молодость никчемной. Вам не понять, что дает женщина, что она могла бы дать».
Тревога! Кажется, Сент-Экзюпери иногда сам ее искал, она была ему полезна. Мы еще вернемся к этому слову.
«Я слишком одинок в этой комнате.
Не подумайте, мама, что у меня тяжелая хандра. У меня всегда так, как только я открываю дверь, сбрасываю шляпу и сознаю, что день кончен, снова проскользнул между пальцами.
Если бы я писал каждый день, то был бы счастлив тем, что от меня хоть что-то останется.
Ничто меня так не восхищает, как слышать из чужих уст: «Какой ты еще молодой!» — потому что у меня такая потребность чувствовать, что я молод».
И тут же осторожно добавляет:
«Только я не люблю людей, вроде С., которых счастье полностью удовлетворило; они останавливаются в своем развитии. Нужна какая-то доля внутреннего беспокойства, чтобы понимать происходящее вокруг. И вот я боюсь жениться. В браке все зависит от женщины.
И все же толпа, в которой прогуливаешься, полна обещаний. Но она безлика. А женщина, которая мне необходима, как бы составлена из двадцати женщин. Я слишком многого требую — это меня раздавит...
Целую вас со всею нежностью. Не подумайте, что я «тону», но вы все же можете меня благословить.
Антуан».
Пять лет спустя один в своей квартире в Буэнос-Айресе он мог бы писать, работать над «Ночным полетом», но ему не хочется.
И, как всегда, когда он полон умиротворенной грусти, он делится своими чувствами и переживаниями со своим самым большим другом — матерью:
«Буэнос-Айрес, 20 ноября 1929 года.
Дорогая мамочка.
Жизнь течет просто и мерно, как в песенке. Я летал в Комодоро-Ривадавия в Патагонии и в Асунсьон в Парагвае. В остальном я веду спокойный образ жизни и прилежно занимаюсь делами «Аэропоста-Аргентина».
Не могу вам передать, какую радость я испытываю при мысли о том, что мое положение означает для вас. Это как бы прекрасный реванш за re огорчения, которые вам принесло данное мне воспитание, не правда ли? Ведь вам столько раз ставили это в укор.
А не так уж это плохо — быть директором такого крупного предприятия в двадцать девять лет!
Я снял очень милую маленькую квартиру. Пишите всегда на этот адрес: г-ну де Сент-Экзюпери, Галериа Гоемес Калле Флорида, департамент 605, Буэнос-Айрес.
Я познакомился с обаятельнейшими друзьями Вильморенов (их два брата в Южной Америке). Не сомневаюсь, что я найду и других людей, любящих музыку и книги, и они возместят мне мою Сахару. А также и Буэнос-Айрес, который — пустыня другого рода.
Мамочка, получил от вас такое нежное письмо, что я все еще под его впечатлением. Мне так хотелось бы иметь нас здесь! Быть может, через несколько месяцев это станет возможным? Но я так опасаюсь для вас Буэнос-Айреса, этого города, где так сильно чувствуешь себя узником. Подумайте только, в Аргентине нет деревни. Никакой. Некуда удрать из города; Вне города только квадратные поля, ни деревца, а посреди полей какой-нибудь барак или сооружения из железа водяная мельница. С самолета на протяжении сотен километров видишь только это. Писать картины — невозможно... Совершать прогулки — невозможно...»
И он заканчивает письмо:
«Я хотел бы жениться».
Эту жену, которую он жаждет встретить уже несколько лет, он встречает в Буэнос-Айресе.
* * *
О первой встрече Сент-Экзюпери и Консуэло Сунцин рассказывают много небылиц.
Рассказывают, что друзья затащили однажды Антуана на доклад о браке. Аудитория состояла в основном из студентов. Докладывала молодая женщина. Вся ее речь была направлена против брака, и развивала она свои тезисы, приправляя их оригинальными аргументами вперемежку с довольно спорными сентенциями, как-то: «Брак убивает любовь» и т. п. и т. п. Это позабавило Сент-Экзюпери. Докладчица красива, Антуан просит, чтобы его представили, уводит ее и женится на ней.
Другая легенда связана с авиацией. Однажды в воскресенье на авиационном поле в Пачеко — аэродроме Буэнос-Айреса — Сент-Экс в рекламных целях совершает «воздушное крещение» посетителей. Одной из пассажирок оказалась молодая женщина. Во время полета забарахлил мотор, Сент-Эксу с трудом удалось приземлиться. При этом ему пришлось прибегнуть к столь акробатическому приему, что это могло бы испугать кого угодно. Но пассажирка не проявила страха и, сохраняя полное самообладание, продолжала улыбаться летчику. Он делает ее своей женой.
Эта история сама по себе вероятна, но не соответствует действительности. Неверна и история, которую распространял о Сент-Экзюпери один монах, который, рисуя перед молодыми слушателями путь писателя-летчика к «святости», рассказывал, как тот привез из Аргентины молодую голубоглазую девушку-сироту и женился на ней.
Существует еще и такой вариант встречи будущих супругов. Это тоже романтическая история, но значительно более близкая к правде. Однажды вечером Сент-Экзюпери выходил из ресторана в Буэнос-Айресе. В эту минуту на улице разгорелась схватка между приверженцами двух полковников: начало очередного южноамериканского «пронунциаменто». Между двумя группами сражающихся — безразличная к выстрелам молодая красивая женщина. Летчик замечает ее — и тут же влюбляется. Она станет графиней де Сент-Экзюпери.
Эти побасенки приведены здесь не для развлекательности, а для того, чтобы обратить внимание читателя на то, какой ореол окружал в глазах современников личность Антуана де Сент-Экзюпери, если еще при жизни он вошел в легенду. К тому же, как говорится, нет дыма без огня, и во всех побасенках заключена какая-то доля истины. В данном случае правда — в большинстве характеристик личных качеств Консуэло и Антуана, которые проскальзывают во всех этих россказнях.
Любопытно также отметить, как уже при жизни писателя многие стараются «присвоить» себе его. Вплоть до католической церкви, которая пытается выдвинуть идею о его пути к «святости».
Но Сент-Экзюпери опрокинул все расчеты, в том числе и расчеты католической церкви, потому что всегда и во всем он прежде всего оставался самим собой.
Возвращаясь к рассказу о женитьбе Антуана, скажем: в последнем варианте почти все верно, с той небольшой разницей, что Сент-Экзюпери знал эту молодую женщину, его с ней недавно познакомил Бенжамэн Кремье. Для большей точности следует также добавить, что она отнюдь не пренебрегала стрельбой, а, наоборот, поспешила укрыться от выстрелов в объятиях летчика.
Весной 1931 года, по возвращении во Францию, через несколько месяцев после встречи с Консуэло, Сент-Экзюпери женился на ней. Свадьба состоялась в Агее.
Бенжамэн Кремье был известным критиком и эрудитом. Он принадлежал к группе писателей, объединявшихся вокруг журнала «Нувель ревю франсэз», и входил даже в его редколлегию. (Впоследствии, во время оккупации, он был вывезен гитлеровцами из Франции как еврей и умер в концлагере.) Сент-Экзюпери познакомился с ним в свое время в редакции журнала. Бенжамэн Кремье привез Антуану из Франции известия об успехе его первой книги. Он интересовался, над чем работает Сент-Экзюпери, Писатель прочел ему отрывки из своей новой книги и привел своего слушателя в восторг. Таким образом, Бенжамэн Кремье уже в Южной Америке ознакомился с «Ночным полетом», о котором опубликовал в «Н. Р. Ф.» большую критическую статью по выходе книги.
Несколько лет спустя Сент-Экзюпери прочел Кремье в присутствии Дрие ла Рошеля первые страницы «Цитадели». Но Кремье, как, впрочем, и Дрие, не выразил при этом большого восторга, что в тот момент привело Антуана в уныние, хотя он и утешал себя мыслью, что Кремье — все же переводчик ненавистного ему Пиранделло, а у Дрие вообще политический сумбур в голове.
Бенжамэн Кремье не был чужаком в Буэнос-Айресе. Его семья долго жила в Аргентине, и у него здесь было немало связей, В 1914-1918 годах он познакомился с аргентинским журналистом Гомецом Карилльо, военным корреспондентом на французском фронте. Репортажи Карилльо о трагической борьбе в Европе создали ему известность. Он рано умер от последствий фронтовой жизни, оставив молодую вдову Консуэло.
Консуэло была скорее маленького роста. Рядом с Сент-Эксом она казалась еще меньше. (Кстати, вообще-то Антуану нравились крупные стройные блондинки.) Ее смуглое лицо с тонкими подвижными чертами освещалось огромными выразительными, лучезарными глазами. Фотографии не передают впечатления, создаваемого этим лицом. Впрочем, и ни один снимок Сент-Экзюпери не дает полного представления о его внешнем облике. Как и фотографии Консуэло, это маски, за которыми нельзя разглядеть обаятельной выразительности оригинала.
В многочисленных книгах о Сент-Экзюпери жене его уделяется очень мало места. И это понятно. В кругу близких к Антуану людей сложилось резко отрицательное отношение к Консуэло. Из уважения к Сент-Экзюпери никто не хотел о ней говорить плохо. Но хочешь не хочешь, в жизни Антуана Консуэло сыграла не последнюю роль, и поэтому объективность требует разобраться в их отношениях, отзвук которых можно различить в некоторых произведениях писателя.
По всем этим причинам огромную ценность для нас приобретает свидетельство дочери выдающегося русского писателя Александра Ивановича Куприна, хорошо знавшей Консуэло еще до брака с Сент-Экзюпери и продолжавшей встречаться с молодыми супругами в первые месяцы после их свадьбы. Приводим рассказ Ксении Александровны во всей его живости и непосредственности.
«Познакомил нас наш общий друг. Я тогда снималась не помню уже для какого фильма, а она, понимаете ли, вращалась в артистических кругах. Она мне очень понравилась, мы сразу почувствовали симпатию друг к другу и подружились.
Она жила за Мадлэн... улица Кастеллан, в маленькой скромной квартирке. Я очень хорошо помню ее квартирку. Маленькая-маленькая, двухкомнатная, такая захламленная. В одной комнате в углу на постаменте стояла маска ее первого мужа Гомеца Карилльо, которая трещала, когда она себя плохо вела. Да, да, трещала, издавала треск... Все слышали... Ну, если она кокетничала с кем-нибудь или говорила что-нибудь, что не нужно, маска трещала, трещала...
Мне было тогда лет девятнадцать, да и ей ненамного больше: лет так двадцать пять... но она была очень молода. Она была очень маленькая, очень грациозная. Да, очень грациозная. С прелестными руками, изящными движениями, как это бывает у этих южноамериканцев. Какой-то есть танец в их теле, в их руках... Громадные, как звезды, черные глаза, очень выразительные, очень блестящие... прелестные глаза у нее были... Но кожа у нее была такая, знаете, смугловатая...
Я еще хорошо вижу все. Мы проводили у нее приятные вечера, и разговоры были интересные. У нее в доме царила очень симпатичная атмосфера, но совершенно сумасшедшая. Помню еще, в одной комнате стоял громадный стол и на нем слепок с руки Гомеца Карилльо. Рука эта якобы по ночам писала. Я, правда, не видела, чтобы она писала, но я видела рукопись! В общем полная мистики атмосфера... Она была очень сумасбродная, взбалмошная бабенка. Надо сказать, к ней приходило очень много народу, видные, интересные люди: писатели, журналисты, адвокаты, артисты... Они расстилали на полу газету, приносили дешевое красное вино, бутерброды с сыром и колбасой — и вечера проходили очень интересно и содержательно.
Я думаю, Гомец Карилльо сделал из нее очень изысканную женщину, культурную, развитую. Она была очень начитанная... очень... и обладала большой памятью. Потом она начала изучать персидский язык, для того чтобы читать и переводить с подлинников... персидских поэтов. Она была очень интересным человеком. С громадной фантазией!
Обаятельнейшее существо!.. И именно ее фантазия... Веселая, остроумная. Невероятно остроумная!.. И опять же огромная фантазия... Вы никогда не знали, когда она врет, когда говорит правду... Вдруг где-то теряли представление, что правда, а что неправда... совершенно... И как-то все так смешивалось, что вам начинало казаться: вы какой-то уж чересчур «заземленный» человек. Вы начинали чувствовать себя таким слоном перед ее легкостью, грациозностью, обаянием... Прелестнейшее существо! С ней можно было сидеть хоть ночь напролет, разговаривать. День у нее смешивался с ночью. Не было больше никаких устоев, никаких правил, ничего...
В домашнем укладе — полнейшая богема. Полнейшая! И такая, странная атмосфера в доме. Вдруг какие-то двери сами раскрывались ночью... Один мой знакомый, самый что ни на есть уравновешенный человек, сбежал как-то... Там царила настоящая мистика. Когда так рассказываешь, это кажется невероятным. Но в обществе Консуэло, в ее атмосфере все воспринималось как вполне естественное.
Ходили слухи, что она наркоманка. Мне было девятнадцать лет, я была еще весьма наивной и не могла судить. Несмотря на нашу близость, мне она никогда об этом ничего не говорила. Впрочем, я сомневаюсь. Вокруг нее было очень много народу... И она тогда очень нуждалась. Один момент она пошла даже продавать духи. Пошла, как коммивояжер, стучаться из квартиры в квартиру. Представьте себе, такая красивая, элегантная женщина (к тому же она очень хорошо одевалась, с большим вкусом, у лучших портных). И люди были поражены при виде ее, растеряны и покупали то, что им было совершенно не нужно.
Впрочем, трудно сказать, почему она занялась этой продажей духов. Возможно, так, из озорства. Кое-что ей все-таки оставил Гомец Карилльо. Какую-то часть она уже истратила, но остались туалеты... А туалеты надо часто менять...
Да, она искала какую-нибудь работу, что-нибудь подзаработать. Наверное, ее средства подходили к концу... Вот так она и поехала на родину Гомеца Карилльо прочесть там ряд докладов. Его имя открывало там все двери. И вот там она встретила Сент-Экзюпери.
Но здесь начинается полная фантастика. О своей встрече с Антуаном она мне рассказывала сплошными метафорами, то есть не то, как это было, а то, как она это видела:
«...И ты понимаешь, я была одна в горах... Затерянная... в опасности... и буря... ночь... И тогда пришел он — сильный, большой, красивый... Он унес меня и спас...»
Вот так! Это был ее стиль, ее жанр.
Когда она сердилась на него, она говорила:
«Я хотела бы приобрести красные простыни и зар-резать его на этих простынях!.. На простынях цвета кр-рови...»
Их любовь началась с ссоры. Консуэло была очень избалована обожанием. Гомец Карилльо внушал ей, что она самая красивая, самая обаятельная женщина. Когда они должны были пойти куда-нибудь на прием или просто в гости, он ей всегда говорил: «Помни, что ты самая красивая, помни, что ты будешь лучше всех, ты самая элегантная!» «И я, — рассказывала Консуэло, — входила вот так: как маленькая королева. Он дал мне такое сознание своего достоинства... и красоты... и всего, всего...»
Ну, а Сент-Экзюпери не был тот человек, чтобы говорить комплименты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
«Люди, долгое время жившие большой любовью, а затем лишенные ее, подчас устают от благородного одиночества. Они смиренно возвращаются к жизни и находят счастье в будничном чувстве. Они находят усладу в самоотречении, в заботах, в покое домашнего очага».
В «Почте — на Юг» Антуан пытался разобраться в своей любовной неудаче и пришел к выводу: как можно надеяться на любовь, если люди благодаря своим интересам, корням, связывающим их со своей средой, своими обычаями, так разобщены! И это рождает у него мысль об отказе от любви. Но мысль эта никогда не сумела пустить в его душе достаточно глубокие корни. Он все еще молодой человек, который однажды, в бытность свою торговым агентом фирмы «Сорер», после очередной поездки по центральным департаментам Франции, возвратясь в Париж, писал матери:
«Сейчас полночь. Я только что сбросил шляпу на кровать и почувствовал все свое одиночество.
По возвращении я нашел ваше письмо, и теперь оно составляет мне компанию. Вы можете быть уверены мама, если я и не всегда пишу, если я и нехороший ничто не равноценно для меня вашей ласке. Но эти вещи трудно выразить, и я никогда не умел ид высказывать, настолько они внутри, настолько они прочны и постоянны. Я люблю вас, как никогда никого не любил...»
«Мама, то, что я требую от женщины, это успокоить мою внутреннюю тревогу, — пишет он в том же письме. — Вот поэтому женщина так и необходима мне. Вы не можете себе представить, как тягостно одному, как чувствуешь свою молодость никчемной. Вам не понять, что дает женщина, что она могла бы дать».
Тревога! Кажется, Сент-Экзюпери иногда сам ее искал, она была ему полезна. Мы еще вернемся к этому слову.
«Я слишком одинок в этой комнате.
Не подумайте, мама, что у меня тяжелая хандра. У меня всегда так, как только я открываю дверь, сбрасываю шляпу и сознаю, что день кончен, снова проскользнул между пальцами.
Если бы я писал каждый день, то был бы счастлив тем, что от меня хоть что-то останется.
Ничто меня так не восхищает, как слышать из чужих уст: «Какой ты еще молодой!» — потому что у меня такая потребность чувствовать, что я молод».
И тут же осторожно добавляет:
«Только я не люблю людей, вроде С., которых счастье полностью удовлетворило; они останавливаются в своем развитии. Нужна какая-то доля внутреннего беспокойства, чтобы понимать происходящее вокруг. И вот я боюсь жениться. В браке все зависит от женщины.
И все же толпа, в которой прогуливаешься, полна обещаний. Но она безлика. А женщина, которая мне необходима, как бы составлена из двадцати женщин. Я слишком многого требую — это меня раздавит...
Целую вас со всею нежностью. Не подумайте, что я «тону», но вы все же можете меня благословить.
Антуан».
Пять лет спустя один в своей квартире в Буэнос-Айресе он мог бы писать, работать над «Ночным полетом», но ему не хочется.
И, как всегда, когда он полон умиротворенной грусти, он делится своими чувствами и переживаниями со своим самым большим другом — матерью:
«Буэнос-Айрес, 20 ноября 1929 года.
Дорогая мамочка.
Жизнь течет просто и мерно, как в песенке. Я летал в Комодоро-Ривадавия в Патагонии и в Асунсьон в Парагвае. В остальном я веду спокойный образ жизни и прилежно занимаюсь делами «Аэропоста-Аргентина».
Не могу вам передать, какую радость я испытываю при мысли о том, что мое положение означает для вас. Это как бы прекрасный реванш за re огорчения, которые вам принесло данное мне воспитание, не правда ли? Ведь вам столько раз ставили это в укор.
А не так уж это плохо — быть директором такого крупного предприятия в двадцать девять лет!
Я снял очень милую маленькую квартиру. Пишите всегда на этот адрес: г-ну де Сент-Экзюпери, Галериа Гоемес Калле Флорида, департамент 605, Буэнос-Айрес.
Я познакомился с обаятельнейшими друзьями Вильморенов (их два брата в Южной Америке). Не сомневаюсь, что я найду и других людей, любящих музыку и книги, и они возместят мне мою Сахару. А также и Буэнос-Айрес, который — пустыня другого рода.
Мамочка, получил от вас такое нежное письмо, что я все еще под его впечатлением. Мне так хотелось бы иметь нас здесь! Быть может, через несколько месяцев это станет возможным? Но я так опасаюсь для вас Буэнос-Айреса, этого города, где так сильно чувствуешь себя узником. Подумайте только, в Аргентине нет деревни. Никакой. Некуда удрать из города; Вне города только квадратные поля, ни деревца, а посреди полей какой-нибудь барак или сооружения из железа водяная мельница. С самолета на протяжении сотен километров видишь только это. Писать картины — невозможно... Совершать прогулки — невозможно...»
И он заканчивает письмо:
«Я хотел бы жениться».
Эту жену, которую он жаждет встретить уже несколько лет, он встречает в Буэнос-Айресе.
* * *
О первой встрече Сент-Экзюпери и Консуэло Сунцин рассказывают много небылиц.
Рассказывают, что друзья затащили однажды Антуана на доклад о браке. Аудитория состояла в основном из студентов. Докладывала молодая женщина. Вся ее речь была направлена против брака, и развивала она свои тезисы, приправляя их оригинальными аргументами вперемежку с довольно спорными сентенциями, как-то: «Брак убивает любовь» и т. п. и т. п. Это позабавило Сент-Экзюпери. Докладчица красива, Антуан просит, чтобы его представили, уводит ее и женится на ней.
Другая легенда связана с авиацией. Однажды в воскресенье на авиационном поле в Пачеко — аэродроме Буэнос-Айреса — Сент-Экс в рекламных целях совершает «воздушное крещение» посетителей. Одной из пассажирок оказалась молодая женщина. Во время полета забарахлил мотор, Сент-Эксу с трудом удалось приземлиться. При этом ему пришлось прибегнуть к столь акробатическому приему, что это могло бы испугать кого угодно. Но пассажирка не проявила страха и, сохраняя полное самообладание, продолжала улыбаться летчику. Он делает ее своей женой.
Эта история сама по себе вероятна, но не соответствует действительности. Неверна и история, которую распространял о Сент-Экзюпери один монах, который, рисуя перед молодыми слушателями путь писателя-летчика к «святости», рассказывал, как тот привез из Аргентины молодую голубоглазую девушку-сироту и женился на ней.
Существует еще и такой вариант встречи будущих супругов. Это тоже романтическая история, но значительно более близкая к правде. Однажды вечером Сент-Экзюпери выходил из ресторана в Буэнос-Айресе. В эту минуту на улице разгорелась схватка между приверженцами двух полковников: начало очередного южноамериканского «пронунциаменто». Между двумя группами сражающихся — безразличная к выстрелам молодая красивая женщина. Летчик замечает ее — и тут же влюбляется. Она станет графиней де Сент-Экзюпери.
Эти побасенки приведены здесь не для развлекательности, а для того, чтобы обратить внимание читателя на то, какой ореол окружал в глазах современников личность Антуана де Сент-Экзюпери, если еще при жизни он вошел в легенду. К тому же, как говорится, нет дыма без огня, и во всех побасенках заключена какая-то доля истины. В данном случае правда — в большинстве характеристик личных качеств Консуэло и Антуана, которые проскальзывают во всех этих россказнях.
Любопытно также отметить, как уже при жизни писателя многие стараются «присвоить» себе его. Вплоть до католической церкви, которая пытается выдвинуть идею о его пути к «святости».
Но Сент-Экзюпери опрокинул все расчеты, в том числе и расчеты католической церкви, потому что всегда и во всем он прежде всего оставался самим собой.
Возвращаясь к рассказу о женитьбе Антуана, скажем: в последнем варианте почти все верно, с той небольшой разницей, что Сент-Экзюпери знал эту молодую женщину, его с ней недавно познакомил Бенжамэн Кремье. Для большей точности следует также добавить, что она отнюдь не пренебрегала стрельбой, а, наоборот, поспешила укрыться от выстрелов в объятиях летчика.
Весной 1931 года, по возвращении во Францию, через несколько месяцев после встречи с Консуэло, Сент-Экзюпери женился на ней. Свадьба состоялась в Агее.
Бенжамэн Кремье был известным критиком и эрудитом. Он принадлежал к группе писателей, объединявшихся вокруг журнала «Нувель ревю франсэз», и входил даже в его редколлегию. (Впоследствии, во время оккупации, он был вывезен гитлеровцами из Франции как еврей и умер в концлагере.) Сент-Экзюпери познакомился с ним в свое время в редакции журнала. Бенжамэн Кремье привез Антуану из Франции известия об успехе его первой книги. Он интересовался, над чем работает Сент-Экзюпери, Писатель прочел ему отрывки из своей новой книги и привел своего слушателя в восторг. Таким образом, Бенжамэн Кремье уже в Южной Америке ознакомился с «Ночным полетом», о котором опубликовал в «Н. Р. Ф.» большую критическую статью по выходе книги.
Несколько лет спустя Сент-Экзюпери прочел Кремье в присутствии Дрие ла Рошеля первые страницы «Цитадели». Но Кремье, как, впрочем, и Дрие, не выразил при этом большого восторга, что в тот момент привело Антуана в уныние, хотя он и утешал себя мыслью, что Кремье — все же переводчик ненавистного ему Пиранделло, а у Дрие вообще политический сумбур в голове.
Бенжамэн Кремье не был чужаком в Буэнос-Айресе. Его семья долго жила в Аргентине, и у него здесь было немало связей, В 1914-1918 годах он познакомился с аргентинским журналистом Гомецом Карилльо, военным корреспондентом на французском фронте. Репортажи Карилльо о трагической борьбе в Европе создали ему известность. Он рано умер от последствий фронтовой жизни, оставив молодую вдову Консуэло.
Консуэло была скорее маленького роста. Рядом с Сент-Эксом она казалась еще меньше. (Кстати, вообще-то Антуану нравились крупные стройные блондинки.) Ее смуглое лицо с тонкими подвижными чертами освещалось огромными выразительными, лучезарными глазами. Фотографии не передают впечатления, создаваемого этим лицом. Впрочем, и ни один снимок Сент-Экзюпери не дает полного представления о его внешнем облике. Как и фотографии Консуэло, это маски, за которыми нельзя разглядеть обаятельной выразительности оригинала.
В многочисленных книгах о Сент-Экзюпери жене его уделяется очень мало места. И это понятно. В кругу близких к Антуану людей сложилось резко отрицательное отношение к Консуэло. Из уважения к Сент-Экзюпери никто не хотел о ней говорить плохо. Но хочешь не хочешь, в жизни Антуана Консуэло сыграла не последнюю роль, и поэтому объективность требует разобраться в их отношениях, отзвук которых можно различить в некоторых произведениях писателя.
По всем этим причинам огромную ценность для нас приобретает свидетельство дочери выдающегося русского писателя Александра Ивановича Куприна, хорошо знавшей Консуэло еще до брака с Сент-Экзюпери и продолжавшей встречаться с молодыми супругами в первые месяцы после их свадьбы. Приводим рассказ Ксении Александровны во всей его живости и непосредственности.
«Познакомил нас наш общий друг. Я тогда снималась не помню уже для какого фильма, а она, понимаете ли, вращалась в артистических кругах. Она мне очень понравилась, мы сразу почувствовали симпатию друг к другу и подружились.
Она жила за Мадлэн... улица Кастеллан, в маленькой скромной квартирке. Я очень хорошо помню ее квартирку. Маленькая-маленькая, двухкомнатная, такая захламленная. В одной комнате в углу на постаменте стояла маска ее первого мужа Гомеца Карилльо, которая трещала, когда она себя плохо вела. Да, да, трещала, издавала треск... Все слышали... Ну, если она кокетничала с кем-нибудь или говорила что-нибудь, что не нужно, маска трещала, трещала...
Мне было тогда лет девятнадцать, да и ей ненамного больше: лет так двадцать пять... но она была очень молода. Она была очень маленькая, очень грациозная. Да, очень грациозная. С прелестными руками, изящными движениями, как это бывает у этих южноамериканцев. Какой-то есть танец в их теле, в их руках... Громадные, как звезды, черные глаза, очень выразительные, очень блестящие... прелестные глаза у нее были... Но кожа у нее была такая, знаете, смугловатая...
Я еще хорошо вижу все. Мы проводили у нее приятные вечера, и разговоры были интересные. У нее в доме царила очень симпатичная атмосфера, но совершенно сумасшедшая. Помню еще, в одной комнате стоял громадный стол и на нем слепок с руки Гомеца Карилльо. Рука эта якобы по ночам писала. Я, правда, не видела, чтобы она писала, но я видела рукопись! В общем полная мистики атмосфера... Она была очень сумасбродная, взбалмошная бабенка. Надо сказать, к ней приходило очень много народу, видные, интересные люди: писатели, журналисты, адвокаты, артисты... Они расстилали на полу газету, приносили дешевое красное вино, бутерброды с сыром и колбасой — и вечера проходили очень интересно и содержательно.
Я думаю, Гомец Карилльо сделал из нее очень изысканную женщину, культурную, развитую. Она была очень начитанная... очень... и обладала большой памятью. Потом она начала изучать персидский язык, для того чтобы читать и переводить с подлинников... персидских поэтов. Она была очень интересным человеком. С громадной фантазией!
Обаятельнейшее существо!.. И именно ее фантазия... Веселая, остроумная. Невероятно остроумная!.. И опять же огромная фантазия... Вы никогда не знали, когда она врет, когда говорит правду... Вдруг где-то теряли представление, что правда, а что неправда... совершенно... И как-то все так смешивалось, что вам начинало казаться: вы какой-то уж чересчур «заземленный» человек. Вы начинали чувствовать себя таким слоном перед ее легкостью, грациозностью, обаянием... Прелестнейшее существо! С ней можно было сидеть хоть ночь напролет, разговаривать. День у нее смешивался с ночью. Не было больше никаких устоев, никаких правил, ничего...
В домашнем укладе — полнейшая богема. Полнейшая! И такая, странная атмосфера в доме. Вдруг какие-то двери сами раскрывались ночью... Один мой знакомый, самый что ни на есть уравновешенный человек, сбежал как-то... Там царила настоящая мистика. Когда так рассказываешь, это кажется невероятным. Но в обществе Консуэло, в ее атмосфере все воспринималось как вполне естественное.
Ходили слухи, что она наркоманка. Мне было девятнадцать лет, я была еще весьма наивной и не могла судить. Несмотря на нашу близость, мне она никогда об этом ничего не говорила. Впрочем, я сомневаюсь. Вокруг нее было очень много народу... И она тогда очень нуждалась. Один момент она пошла даже продавать духи. Пошла, как коммивояжер, стучаться из квартиры в квартиру. Представьте себе, такая красивая, элегантная женщина (к тому же она очень хорошо одевалась, с большим вкусом, у лучших портных). И люди были поражены при виде ее, растеряны и покупали то, что им было совершенно не нужно.
Впрочем, трудно сказать, почему она занялась этой продажей духов. Возможно, так, из озорства. Кое-что ей все-таки оставил Гомец Карилльо. Какую-то часть она уже истратила, но остались туалеты... А туалеты надо часто менять...
Да, она искала какую-нибудь работу, что-нибудь подзаработать. Наверное, ее средства подходили к концу... Вот так она и поехала на родину Гомеца Карилльо прочесть там ряд докладов. Его имя открывало там все двери. И вот там она встретила Сент-Экзюпери.
Но здесь начинается полная фантастика. О своей встрече с Антуаном она мне рассказывала сплошными метафорами, то есть не то, как это было, а то, как она это видела:
«...И ты понимаешь, я была одна в горах... Затерянная... в опасности... и буря... ночь... И тогда пришел он — сильный, большой, красивый... Он унес меня и спас...»
Вот так! Это был ее стиль, ее жанр.
Когда она сердилась на него, она говорила:
«Я хотела бы приобрести красные простыни и зар-резать его на этих простынях!.. На простынях цвета кр-рови...»
Их любовь началась с ссоры. Консуэло была очень избалована обожанием. Гомец Карилльо внушал ей, что она самая красивая, самая обаятельная женщина. Когда они должны были пойти куда-нибудь на прием или просто в гости, он ей всегда говорил: «Помни, что ты самая красивая, помни, что ты будешь лучше всех, ты самая элегантная!» «И я, — рассказывала Консуэло, — входила вот так: как маленькая королева. Он дал мне такое сознание своего достоинства... и красоты... и всего, всего...»
Ну, а Сент-Экзюпери не был тот человек, чтобы говорить комплименты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50