- Бросаемся в бассейн не раздеваясь! - скомандовала я.
- Готов! - ответил он по-армейски бодро.
И мы рухнули в воду и лишь потом сообразили, что воды могло и не быть - ночь ведь, вернее, раннее-раннее утро.
Но как он был необыкновенно деятелен в воде, этот благоразумный англичанин! Как исключительно, трогательно предусмотрителен! Он сделал из моей шали чудесный гамак, наполовину утопленный в воде, искусно привязав его к каким-то выступам. В этом гамаке, как оказалось, так замечательно делать большой, содержательный, дерзновенный секс! При этом нам не только не мешал, а даже помогал мой хоть и вымокший, но пеньюар. Его тонкие кружева и шелковистые крошечные пуговицы добавляли в гамму нашего божественного наслаждения какую-то едва уловимую, очаровательную ноту...
Иногда мой верный Чарльз как бы путался в моем просторном мокром пеньюаре и терял из вида и из рук отдельные насущные участки моего великолепного, неутомимого, самоотверженно-прекрасного тела... А когда находил - радости его не было предела.
- О, Чарльз, Чарльз! - шептала я ему, не раскрывая глаз. - А согласился бы ты стать монархом в Нгойо - это одна из областей древнего конголезского царства?
- При каком условии? - спросил все-таки излишне предусмотрительный британец.
- При условии, что надевший корону монарха будет умерщвлен в день коронации.
- Но что мне будет обещано в награду? - поинтересовался рассудительный британец. - В конце концов?
- Ночь со мной, стопроцентной, лишенной всяческих предрассудков, американкой! - торжественно заявила я. - И разумно считающей, что мужчина создан для секса и только для секса, как птица для полета...
- О. тогда готов! - тотчас отозвался он и, несмотря на толстый слой воды, сумел использовать свой истинно британский, а значит, не нефритовый, а стальной "наконечник", лишь слегка как бы умягченный пресловуто британским пробковым "шлемом".
Блюстители порядка, естественно, готовы уже уличить нас в абсолютном презрении к закону. Ошибаетесь, господа! Мой Чарльз имел в своих плавках не менее десяти разного сорта английских высококачественных презервативов и очень искусно пользовался ими в условиях водной стихии, соблюдая абсолютно все правила безопасного секса.
А я тая и не открыла глаза, исполняя свое причудливое желание испытать оргазм с принцем Чарльзом. Думаю, это мое ноу-хау оценится по достоинству женщинами, имеющими воображение. Здесь столько всего можно себе насочинять и, как говорится, совсем малой кровью... добыть желаемое...
Все-таки действительно каждое мгновение жизни неповторимо, бесценно и несет в себе большой сексуально-социально-гормональный смысл.
Но едва я приняла душ и освежила свое прелестное (к чему ханжить! Я за чистую правду!), незаурядное, американское тело дезодорантами и духами, как - вообразите только себе безумный накал страстей, данный мне от природы! - как... мне опять на ум пришел "новый русский", большой блондин с незабываемым, очаровательным "орлиным гнездом" между крепкими, загорелыми арками бедер, с этим его могуче-дремучим гнездом, где угнездился чудовищный, очаровательно-монументальный фаллос...
На этот раз я представила себе все это так отчетливо ярко, что от желания обладать всем этим близким - руку протяни! - сокровищем нечаянно откусила кусок от хрустального русского бокала, хотя собиралась только его пригубить... Растерянная, словно брошенная на произвол судьбы вдова, я вдруг заплакала и с кроткой нежностью, похожей на обиду, наблюдала, как мои лучистые слезы падают на самые кончики моих милых грудок, а грудки мои, очаровательные, веселые в другое время, сейчас напоминали мне почему-то одинокие кочанчики капусты под осенним, тусклым дождем...
А между тем часы показывали восемь минут шестого. Оставалось всего каких-то полтора часа до токийской гавани - а там шум, гвалт, скрежет, сбегающие на берег толпы, встречающие толпы, и я, возможно, больше никогда-никогда не у вижу "нового русского" с будоражащим ароматом какого-то там криминогенного прошлого...
Но когда я уже просохшим от слез глазом взглянула на свое пушистое, золотистое, певучее лоно - оно словно бы подмигнуло мне дружески и пообещало: "Потерпи! Случится нечто такое, такое... и этот неуловимый, криминогенный русский будет наш..."
И я почему-то успокоилась, взяла новый, необкусанный хрустальный бокал, налила в него виски, но вместо того чтобы тихо сидеть и ждать, вдруг собралась - вскочила, включила магнитолу, кинула свое прекрасно сбалансированное тело в старинный танец чарльстон...
А почему? А потому, что моя очаровательная тетя Элизабет безумно любила танцевать чарльстон на столе, когда в очередной раз выходила замуж. И потому ещё я танцевала чарльстон одна, в каюте русского теплохода, идущего из Гонконга в Японию, что именно тетя могла меня хоть как-то сейчас утешить. Дотанцовывала я уже с телефонной трубкой в руке:
- Да, да! - кричала я в трубку. - Это я, Кэт! Тетечка, дорогая, на меня тут такое нашло... Какая же я глупая, что не догадалась позвонить тебе раньше! Нет, нет, никакой аварии! Тем более кораблекрушения! Но со мной происходит что-то невероятное! Представь, мое воображение целиком захватил "новый русский", несмотря на то - нет, ты только представь, тетечка! - что у него криминогенное прошлое и грязные пятки...
- Ну и что? - сказала моя умная, проницательная тетя. - Пятки легко можно отмыть при сегодняшнем изобилии моющих средств. Криминогенное прошлое? Детка, а где ты видела богатых людей, которые бы начинали набирать капитал без криминала? Кто-то великий сказал, что на донышке любого богатства лежит хоть одна, но грязная монета, отобранная у бедняка...
- Тетечка! Любимая тетечка! - затанцевала я от нежности к тете, попутно наблюдая, как чудесно подпрыгивают при этом мои прелестные, развеселившиеся грудки. - Но почему я не могу обойтись именно без русского?! На пароходе полно представителей всякого рода рас, наций и даже малых народностей.
- А ты, дитя мое, - тетя деликатно хихикнула в трубку, - успела убедиться, что они... все расы и малые народности тебе не подходят?
- Разумеется! Во всяком случае, опытным путем! - искренне призналась я. - иначе я бы не страдала так, как страдаю, и не звонила бы тебе... Ну почему, почему я зациклилась на этом "новом русском"? Как ты думаешь, тетя?
- Думаю, - тетя хорошо, привольно рассмеялась, - думаю, потому что у нас в роду где-то как-то затесался русский. Мы, американцы, как известно, не нация, а коктейль, и чего в нем только нет... Между нами, тебе никогда не казалось странноватым, что отец твой черный, как индус, мать темная, как индианка, а ты вдруг взялась откуда-то такая беленькая, голубоглазая...
- Тетечка, ты это серьезно? - воскликнула я, полная веселого смятения.
- Почти... отчасти, - уклонилась дипломатичная тетя от ответа, а мне стало весело-превесело. Да разве бы я могла хоть в чем обвинить свою мать! Это все древние старцы, лишившиеся мужской силы, упираясь окостенелыми задами в стулья, напридумывали, будто трахаться, когда хочется, - великий грех, будто нижняя дырочка, данная женщине от природы, не имеет никаких полноценных прав в отличие от дырочек на лице.
Ну что за чепуха: есть, дышать, оказывается, это так естественно, когда хочется, а трахаться - не смей, даже если твой нижний этаж и сок твоей жизни смочил не только трусики и джинсы, но и пропитал сиденье и стал капать на пол... Чудовищная бессмыслица!
И мне сразу захотелось думать о мамочке хорошо. Вот было бы здорово, если бы моя темно-каштановая худенькая мама в очках могла когда-то не только уходить с ученой книгой подмышкой даже в туалет, не только изредка прилеплять свои серенькие, вялые губы к папиной серенькой, вялой щеке, но и, дав себе волю, - где-то в кустах, под луной, романтично задыхаясь, позволить случайному фаллосоносителю сдернуть с себя трусишки и испытать блаженство от соития с вовсе не знакомым, но таким вкусным "нефритовым стержнем"...
Так или иначе, разговор с тетей меня освежил и подбодрил. Мне, как истинной американке, захотелось действовать. Я ещё не знала толком, на что решусь, но уже своей легкой, победительной походкой взлетала на палубу, а потом - в штурманскую будку. И как только увидела спину того, кто вел пароход, прямую, с четко обозначенными плечами, в черном форменном кителе...
И вот именно этот черный форменный китель меня сразил наповал. И лишь спустя одно короткое мгновение я поняла, что не только китель, но морская даль за обширным стеклом кабины и ещё этот неимоверно притягательный, безумно будоражащий запах русского мужчины, в котором (в запахе, разумеется) смешался аромат форменного ношеного сукна и его опушенного божественным мехом фаллоса, уже давно задыхающегося в унылой, оскорбительной тесноте плавок и брюк, - вот все это и разожгло хворост в моих закоулочках... Ну и отчасти как-то подействовал незнакомый запах какого-то русского, отдающего конной упряжью одеколона... Или не конной упряжью, а совсем наоборот - ивовой корзинкой, полной немного увядших фиалок?
Но разве в этом суть? Мои алчные ноздри совершенно непроизвольно хватали и словно бы рвали на части этот необыкновенный и необыкновенно будоражащий запах русского, стоящего за штурвалом. Но только в первые секунды моего тихого, укромного присутствия здесь.
А дальше я, уже плохо ориентируясь и в пространстве, и в самой себе, осторожно, почти на четвереньках, но неудержимо принялась подбираться к этому ничего не подозревающему русскому, занятому своим делом, к этому суровому, отрешенному от суеты "морскому волку" и, окончательно сгорая от желания, принялась где руками, где губами, а где и языком расстегивать "молнию" на его брюках. Он вдруг дернулся, что-то заговорил быстро-быстро, по всей видимости обращаясь ко мне, но я только тихонько, алчно посмеивалась, невольно любуясь крепостью его воли и музыкой непонятных русских слов, а сама делала свое дело. Мне продолжает приятно дурманить сознание отточенная корректность его хорошо отглаженных брюк и неподатливая, словно бы какая-то излишне девственная "молния" на них. Чудовищный жар желания захлестывает меня тем больше, чем упорнее сопротивляется эта проклятая "молния" моим губам, рукам, языку...
Наконец, наконец я проникаю в недавно запретную зону и сексуально-обморочным и вместе с тем довольно изысканным движением передних зубов хватаю его голубенькие, хлопчатобумажные и, пожалуй, застиранные плавки и тяну их вниз.
И вот моему очарованному взору открывается такое, такое... Я даже задохнулась... Хотя и не от одного романтического очарования, но отчасти и от этого крепкого, типично мужского, намекающего на недюжинную волю, запаха, исходящего из панорамы кудрявых окрестностей и этого слегка как бы подрастерявшегося и оттого застенчиво опустившего головку долу... ну этого... как тут его назвать... ну да чего мудрить - фаллоса.
Русский опять что-то сказал, даже пошевелился... На большее он не мог рассчитывать, так как его руки были заняты штурвалом. Но я поняла, по интонации, что он торопит меня, что он жаждет меня, несмотря на то, что находится при исполнении служебных обязанностей и не имеет права упускать из виду хотя бы линию горизонта. И я набросилась на его открывшееся мне во всем своем неземном великолепии чисто русское мужское достоинство. Как тигрица или, что ближе к насущной морской тематике, как акула.
Но какое же тягостное, невероятное разочарование ожидало меня! Несмотря на мои губы, руки, ноги, зубы, нос, язык, которые я пустила в ход, я не сумела - впервые в жизни! поверьте, не вру! - привести этот вяленький, абсолютно безынициативный мужской мускул в доблестное состояние боевой готовности! Где вы, предвкушаемые, вымечтанные яростные объятия? Где бешеная, неодолимая тяга двух тел?
На прощание я стукнула мизинчиком по этой убогой мужской плоти, висящей словно дохленькая колибри.
Не утерпела и стукнула ещё раз, потому что никогда, никогда до сих пор ни один мужской член не оскорблял так мое женское достоинство!
Я даже не взглянула в лицо этому нелепому капитану или штурману, надела свои трусики, натянула джинсы и горделивой походкой полноценной женщины удалилась прочь.
Однако, проходя по палубе и глядя, как утренние солнечные лучи сияют в капельках воды, увесивших леера, я вдруг искренне и очень тревожно засомневалась: а надо ли было бросаться на этого русского штурмана и прилагать столько усилий, чтобы сдернуть тугую "молнию" на его брюках, если в душе, в сердце у меня неизменно присутствует образ русского богатыря-блондина с удивительно сексапильным привкусом его криминогенного прошлого? И, получается, я как бы попыталась изменить своей любви? Не так ли? А разве иначе, как любовью, назовешь мое безутешное, постоянное, горячее, неустрашимое желание ощутить глубоко-глубоко в себе присутствие, скажу так, русского "сувенира", а точнее, русского могучего "саксофона", а для тех, кто сразу не догадался, о чем речь, уточню с чисто медицински-научной дотошностью - о мужском члене держу речь...
И вдруг мне стало так радостно-радостно. А ведь я абсолютно не изменила своему "новому русскому"! Судьба не позволила! Но так или иначе я чиста перед ним! Я как-то же вдруг почувствовала, что последнее мое приключение было бы совсем лишним, потому что вот-вот - и мы столкнемся с "новым русским" в каких-то совершенно необыкновенных, непредвиденных исключительно романтических обстоятельствах и... сначала какие-то скользящие, летающие, лихорадящие, трепетные поцелуи, похожие на касание мохнатых спинок гусениц или муравьиных босых ножек, потом он схватит меня и как бы закрутит спиралью и как бы задушит ожесточенным, неукротимым, как скачок леопарда из зарослей, поцелуем. А потом, потом, когда моя воля окончательно ослабеет и я ощущу, будто падаю, падаю в какие-то немереные, вулканические глубины страсти, он, овеянный запахом русской тройки, неудержимо мчащейся куда-то, и отчасти Тунгусского метеорита, наконец-то, наконец раздвинет мою смертельно истосковавшуюся, безраздельно преданную ему сокровеннейшую плоть своим великолепным, искрометным, королевским жезлом...
Я вернулась в свою каюту, приняла душ, побрила ноги, овеяла свое восхитительное тело дезодорантами и духами и села ждать своего безумно любимого, неимоверно искусительного "нового русского". Правда, ещё хорошенько почистила зубы, потому что как же иначе... И слегка откинулась в кресле, чтобы он сразу увидел, как хорошо смотрится мое голенькое, славное американское тело в сиянии первых утренних чистых лучей...
И - хотите верьте, хотите нет, но это было, было! Вдруг я услыхала что-то похожее на хлопки... Словно где-то кто-то с излишним усердием хлопает дверью. Потом этот звук приблизился... Я не устояла от любопытства и приоткрыла дверь.
В ту же секунду эта моя дверь распахнулась так, что хлопнула меня по лбу и грудкам, которые уж так устроены, что неизменно смотрят вперед, как орудия, готовые к бою...
А дальше... дальше... в мою комнату ворвался огненный вихрь, и этот огненный, опаляющий вихрь оказался тем самым "новым русским", которого я так давно, так трепетно, так безутешно любила, почти от самого Гонконга... И который таким трогательным показался мне, когда вынырнул из бассейна абсолютно голым, потому что его трусики-сюрприз растаяли в морской воде. Он, хоть и при деньгах, как всякий "новый русский", не догадался, что купил по дорогой цене смешную, опасную вещь и в самом деле насмешил весь пароход.
Но самое удивительное - он и в моей каюте оказался голым. Ну абсолютно голым! Только с толстой золотой цепью на шее и револьвером в руке. И без бумажника, естественно. Куда бы он мог засунуть бумажник, если, повторяю, был абсолютно, досконально голым?
Но меня его бумажник, как вы понимаете, нисколько не интересовал. Зато все его подлинные драгоценности и сокровища, все его восхитительное, почти необъятное "орлиное гнездо", дымящееся светлым мехом, с могущественным "саксофоном", великолепным отборным "супербананом" в самом центре были тут как тут... И этот "саксофон-супербанан" тотчас поразил меня и сокрушил своей наглядной, породистой, несколько высокомерной мощью... И я онемела вовсе не оттого, что "новый русский" держал в руках грозный пистолет, не оттого, что напористый грохот чьих-то ног, обутых в твердую обувь, потряс дверь моей каюты, а оттого, что невероятная, заветнейшая мечта моя сбылась - я имею возможность видеть вблизи так много дикой, восхитительной русской плоти... И, кажется, только тут, сейчас, я поняла, отчего древние греки так чтили фаллос...
Но сейчас же меня взяло сомнение, а привелось ли этим самым древним грекам хоть раз за всю их длинную, путаную историю увидеть живой, натуральный фаллос, светящийся изнутри какой-то неведомой, поистине волшебной, неразгаданной, русской, немножко лукавой, отчасти простодушной силой и безудержностью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15