А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Я вполне тебе дове…
— Тогда потрудитесь доказать это на деле, — грубо прервал его Палмер.
Затем умолк и пожал плечами. — Очень сожалею, но у меня уже появились симптомы мании преследования. Это Бернс так влияет на меня, — добавил он. Бэркхардт не отвечал. Пауза затянулась еще и потому, что подошел официант, принесший виски.
Медленно помешивая льдинки в бокале, Бэркхардт молчал, и Палмер решил, что старик хочет вынудить его извиниться более определенно. Поэтому Палмер продолжал молчать и ждал, что будет дальше.
Пригубив виски, Бэркхардт повернулся к Палмеру и спросил:
— Где ты пропадал сегодня после полудня?
Увидев, что Палмер медлит с ответом, Бэркхардт поспешил добавить: — Я спрашиваю не для того, чтобы щелкнуть кнутом. Мне действительно хочется это знать.
— Гулял. Сидел на скамейках в парке, чтобы убить время.
Бэркхардт проворчал что-то про себя, сделал еще глоток виски и опустил голову, словно готовясь к схватке врукопашную.
— Значит, — сказал он,-я затронул этот вопрос вполне своевременно.
— Какой вопрос?
— Вопрос о твоих отношениях с Эдис, — огрызнулся Бэркхардт, еще круче подобрав подбородок.
Палмер ждал, не прикроет ли сейчас Бэркхардт подбородок еще и плечом, в классической стойке боксера.
— Абсолютно своевременно, ни секундой раньше, чем было нужно, — повторил Бэркхардт торжественным тоном.
— Так, значит, об этом деле вы и говорили сегодня утром по телефону? — спросил Палмер. — Раньше это не имело к вам никакого отношения, а теперь, когда положение переменилось, стало, по-видимому, и вашим делом?
— Совершенно верно, — согласился Бэркхардт, сводя тем самым на нет сарказм своего собеседника.
— Можете вы все-таки объяснить мне, что, собственно, происходит между мной и Эдис?
— Нет, конечно, — отвечал Бэркхардт.
— А кто-нибудь может?
— Только ты сам. Или Эдис. — Бэркхардт тут же торопливо добавил: — Я-то, разумеется, не собираюсь задавать ей вопросы.
Палмер почувствовал, что гнев его начинает утихать. В заверении Бэркхардта, что это лишь разговор мужчины с мужчиной, было что-то до того прямолинейное и архаичное, что, вместо того чтобы возмутиться его бестактностью, Палмеру вдруг стало жаль Бэркхардта. Старик был не на шутку встревожен и огорчен.
Бэркхардт придавал такое огромное значение порученной Палмеру работе, что все, что могло угрожать успеху этого предприятия, анализировалось им с интенсивностью, которая была бы более уместна при изучении электрокардиограмм, индексов Доу-Джонса или изучении внутренностей цыпленка, принесенного в жертву оракулу. Во всем этом было что-то грустное, уже выходящее за рамки смешного.
— Как это выглядит со стороны? — спросил Палмер уже более дружелюбным голосом. — Очень плохо?
Бэркхардт уселся поглубже и не поднимал глаз от своего стакана. — О нет, вовсе нет, — сказал он, обращаясь к стакану, который держал в руках. — Отлично понимаю, что для тебя, Вуди, это очень неприятная тема. Я хорошо знал твоего отца, достаточно хорошо, насколько это возможно в отношении человека, живущего в другом городе. Знал я и твою матушку, но, разумеется, не так, как отца. После развода я, естественно, потерял ее из виду. Но…— Он отказался от мысли продолжить свою фразу, дав понять своему собеседнику не прямо, но вполне определенно, что он имеет в виду.
Палмер допил содовую и подозвал официанта, чтобы дать себе время обдумать создавшееся положение. Во время этой короткой, но напряженной паузы он убеждал себя, что старик, разумеется, только так и мог истолковать сложившуюся ситуацию. Для него было логично видеть все это именно под таким углом зрения. Отпрыск распавшейся семьи. Отсюда проблемы и в супружеских взаимоотношениях этого отпрыска. Просто, как заголовок в бульварной газете.
После того как официант принес виски, Палмер сказал:
— Видите ли, в сущности, одно к другому не имеет никакого отношения. Он умолк и сидел, размышляя над тем, что же ему добавить к сказанному.
Глава тринадцатая
Нижний зал клуба, в котором подавались напитки, почти опустел. У бара сидели четверо завсегдатаев, да еще несколько человек коротали время в полном одиночестве с бокалами в руках за отдельными, далеко стоявшими друг от друга столиками.
Палмер подумал, что остальные посетители либо ушли домой, либо, подобно Бэркхардту, направились на очередные деловые встречи или специфически нью-йоркские сборища, носящие смешанный светско-деловой характер, где дружба настолько тесно переплетается с деньгами, что порождает какую-то новую расу полулюдей-полудолларов.
Палмер сидел мрачный, расстроенный мыслями, которые вот уже полчаса одолевали его после ухода Бэркхардта.
Интервью, или беседа по душам, как там было задумано шефом, закончилась полнейшим провалом. Бедный Бэркхардт. Бедная Эдис. Бедный «Юнайтед бэнк».
Палмер вздохнул, допил свое виски и постарался вспомнить, был ли это его второй, третий или четвертый по счету бокал. Затем он поднялся, оглядел зал и вдруг снова опустился на диван, ужаснувшись перед тем, что ему еще предстояло. Разумеется, он мог выбирать. То, что происходило с ним сейчас, как и все, что происходило на протяжении стольких лет, не было навязано ему чьей-то злой волей. Во всех случаях за ним оставалось право выбора. Взять хотя бы сегодняшний вечер. Он мог отправиться домой к жене и пойти куданибудь с ней: на званый обед, на премьеру или на какое-нибудь еще сборище.
Однако у него был и другой выход — пойти к Бернсу.
— Выбор незавидный, — сказал сам себе Палмер, — трудно даже установить, какое из двух зол можно считать меньшим.
Он велел официанту принести ему бокал виски (третий или четвертый?) и мысленно вернулся к разговору с Бэркхардтом, пытаясь угадать, удалось ли ему успокоить старика, опасавшегося, что его первый вице-президент решил разводиться или уйти от жены. Бэркхардт боялся, как бы семейные неурядицы Палмера не отразились на его работе в банке. Палмер спрашивал себя, стоит ли придавать значение этим неуклюжим заходам шефа и достаточно ли убедительно звучали его собственные ответы, удалось ли ему разуверить старого сыча? Едва ли. Смог ли он хотя бы рассеять его страхи? Возможно. Официант снова подал ему виски, и Палмер принялся медленно пить, возвращаясь мысленно к проблеме выбора, который ему сейчас надо сделать, хотя, собственно, выбирать было не из чего. Глядя в свой бокал, Палмер уговаривал себя, что во всей этой ситуации не было ничего особенного, просто перспектива была малоприятной.
Неразрешенные проблемы были, в общем-то, заурядным явлением. Однако сейчас надо было все же на что-то решиться. Он встал и с бокалом в руке направился к ближайшему телефону.
Заказывая телефонистке номер домашнего телефона, Палмер с изумительной ясностью в мыслях, обычно наступавшей после определенного количества выпитого спиртного, сознавал, чт? он собирается сейчас сделать. Когда Палмер пил, в его сознании в какой-то момент наступало просветление. Это происходило где-то между вторым и четвертым бокалами, и тогда он обретал полную объективность в суждении. В такой момент он чувствовал, как отделяется от своей бренной оболочки, отходит в сторону и зорко следит за происходящим. Ожидая, когда телефонистка соединит его с домом, он решил, что стоит сейчас не только в стороне, но и несколько выше самого себя. В такие изумительные мгновения он был в состоянии разобраться во всех своих противоречивых поступках и самых сложных явлениях. Взять, к примеру, его поведение в настоящий момент. Соединяясь по телефону с домом, он играл роль человека, которому надо принять решение — одно из двух. Он решительный человек. Решение назревает.
Нет. Все это лишь притворство.
Он услышал гудки: в его квартире звонил телефон. Палмер — сторонний наблюдатель — совершенно отчетливо видел подлинную цель этого звонка: Палмеру, держащему трубку в руках, нужен козел отпущения, и он ведет дело к тому, чтобы свалить всю ответственность на жену. Она, конечно, об этом не подозревает. Однако именно ей, ей одной предстоит сделать выбор.
— Хэлло?
— Джерри, позови маму к телефону.
— А это и есть мама. В чем дело, дорогой?
— О, это ты, Эдис. — Палмер на мгновение замолк и провел языком по губам. — Я звоню из клуба.
— Я знаю, ты там с Лэйном.
— Откуда ты?.. Ах да. Ну, ладно.
— Дело затянулось?
— Хуже, — ответил Палмер, уклоняясь от ответа, чтобы не лгать. — Мне еще предстоит позже встреча с Бернсом.
— Когда это позже?
Палмер пожал плечами. — Еще точно не знаю когда, — сказал он, снова избегая прямой лжи, но не намереваясь сказать правду. — У нас что-нибудь намечалось на сегодня?
— Ничего, — ответила Эдис, пожалуй, слишком уж радостным тоном.
— Неужели ничего?
— Я только хотела накормить пораньше детей, чтобы мы с тобой пообедали вдвоем.
Палмер хмуро уставился на стену у него перед глазами: — Никаких званых вечеров, премьер? Никаких приемов? — спросил он.
— Нет.
Односложный ответ Эдис прозвучал резковато. С необычайной ясностью, которой он буквально наслаждался в этот момент, Палмер понял, что оскорбил ее.
— О боже, мне так жаль, — простонал он. — Единственный вечер вдвоем за все это время. И я должен испортить его.
— Мне тоже очень жаль, дорогой, — уже мягче ответила Эдис. — Ну ничего, я думаю, мы сможем выкроить для себя такой вечер в другой раз, — добавила она, переходя на свой обычный деловитый тон, который заставил Палмера усомниться, что его приход домой что-нибудь изменил бы в ее раз навсегда установленном домашнем распорядке.
— Я приму горячую ванну и лягу пораньше спать, — добавила Эдис.
— Да, пожалуй, ты права, — согласился Палмер. — Я не могу точно сказать, в котором часу вернусь домой.
— Постарайся хорошо провести время, дорогой.
— Спасибо. Значит, ложись спать, не дожидаясь меня.
— Хорошо. Спокойной ночи, — сказала Эдис.
Разговор был окончен, Палмер повесил трубку. И, лишь возвращаясь с бокалом в руке к дивану, он вспомнил, как ему хотелось пожелать спокойной ночи детям.
Палмер уселся и аккуратно поставил бокал на самую середину стоявшего перед ним низкого журнального столика. А тот, другой Палмер, стоявший в стороне и наблюдавший за этой сценой, спрашивал: так ли уж хотелось Палмеру, сидящему за столиком, пожелать детям спокойной ночи? Достаточно ли сильно его желание для того, чтобы, например, вернуться сейчас к телефону и снова позвонить? Но в это мгновение способность самопознания померкла. Палмер что-то нечленораздельно пробурчал, а может быть, просто откашлялся, но так громко, что спугнул своего зорко наблюдавшего двойника. Воссоединившись в единое целое, Палмер стал убеждать себя в том, что нет никакого смысла копаться в собственной душе и ворочать камни, которым лучше бы спокойно лежать на месте.
Как бы то ни было, но одного он достиг: Эдис приняла за него решение относительно нынешнего вечера. Она, сама того не зная, сделала выбор уже тем, что не проявила никакого беспокойства, тем, что приняла во внимание значение Бернса для благополучия семьи, и еще тем, что позволила мужу произвести священное разграничение между домом и работой, за которое так ратовал Бэркхардт. Короче говоря, она оказалась вполне здравомыслящей и понимающей супругой.
Озадаченный неожиданно возникшим перед ним ироническим аспектом этой ситуации, Палмер встал, демонстративно игнорируя стоявший перед ним почти не тронутый бокал виски. Медленно идя к лифту, он раздумывал, как ему провести несколько часов, которые оставались до встречи с Бернсом, и удивлялся своей решимости не заходить домой.
Он мог бы остаться здесь, в клубе, пообедать, затем просмотреть журналы или даже немного вздремнуть до назначенного часа. Дверь лифта открылась, и Палмер вошел в кабину.
— Мистер Палмер, вам вниз?
— Да, — ответил он.
На улице было еще светло, но уже заметно похолодало. Палмер прошел несколько кварталов вверх по Парк-авеню и некоторое время наблюдал за сплетающимися, гудящими потоками уличного движения в районе Сороковой улицы, где туннель близко подходил к развороту у вокзала Гранд СентралТерминал. Дойдя до Сорок второй улицы, он повернул на запад и вышел на Пятую авеню. Остановившись перед входом в библиотеку, Палмер подумал, что хорошо бы посидеть на скамейке в Брайант-парке, полюбоваться надвигающимися на город сумерками. Однако решил, что сейчас, пожалуй, слишком холодно, и пошел дальше, сознавая при этом, что избранное им направление приведет его прямо к банку. Он не принадлежал к числу людей, которые без веской на то причины возвращаются по вечерам на службу или работают по ночам. Многие поступают так, и число этих людей все возрастает, думал Палмер, продолжая свой путь в северном направлении по Пятой авеню. Некоторые делают это для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на начальство. Другие вынуждены идти на это, чтобы справиться с внеочередной работой. Некоторые просто не укладываются в установленное время и вынуждены восполнять качество количеством. А кое-кому, размышлял Палмер, просто некуда деваться после работы.
Он остановился у стекло-бетонной стены банка и заглянул внутрь, в опустевший светлый вестибюль. Здесь, в недрах этого здания, находилось то место, которое он занял, пройдя все этапы пути к намеченной цели — стать банкиром. Но прошло уже несколько месяцев, а он все еще не приступил к своим функциям банкира.
Он решил подняться наверх в свой кабинет и взглянуть на скульптурную группу детей. Поскольку ему не пришлось повидаться с ними самими, убеждал он себя, можно хотя бы полюбоваться их изображением. Это будет своего рода искуплением за то, что он не пошел домой и даже не поговорил с ними по телефону. К тому же это изумительно легкий способ искупить свою вину, решил он, отпирая дверь бокового входа.
Палмер услышал, как щелкнул автоматический замок закрывшейся за ним входной двери, и на мгновение очутился в стеклянной клетке, между дверью на улицу и внутренней дверью. От этой двери ни у кого в банке не было ключа. Однако сторож все не появлялся, и Палмер забеспокоился, не отказала ли система электрической сигнализации, оповещающая охрану о том, что ктото открыл дверь. Но тут же стал успокаивать себя тем, что ему, собственно, некуда торопиться.
В это мгновение из-за высокой конторки выглянула голова сторожа: он внимательно оглядел Палмера прежде, чем вышел из своей засады. Потом улыбнулся широкой приветливой улыбкой, застегивая на ходу кобуру револьвера у пояса, и поспешил открыть дверь.
— Мистер Палмер, сэр, решил работать на полторы ставки, да? — пошутил он.
— Полдня тут, полдня там, — пробормотал в ответ Палмер, стараясь подделаться под его шутливый тон.
Взмах руки в сторону очеловеченных кнопок лифта — и створки его раздвинулись. Войдя в кабину, Палмер нажал на кнопку «ВЭ».
— …и еще…— донесся до него голос сторожа.
— Что вы сказали? — переспросил Палмер. Но тут створки лифта сомкнулись и вместо ответа сторожа внутри кабины лифта раздался знакомый механический голос, оповестивший Палмера, что он будет доставлен на верхний этаж.
Выйдя из лифта, Палмер некоторое время постоял, любуясь закатными красками вечернего неба сквозь застекленный потолок. Затем прошел по коридору к своему кабинету и повернул электрический выключатель. Под самым потолком, из-за узких щитков, скрывающих белые и бледно-розовые люминесцентные лампы, на него со всех сторон хлынули лучи искусственного дневного света. Палмер подошел к скульптурной группе. Рассеянные источники освещения лишали скульптуру теней. Лица и позы детей утратили свою характерность, расплылись, и Палмеру неожиданно вспомнился рекламный плакат. «В следующий раз не допускайте к сварочным работам на ВАШЕМ предприятии неумелых сварщиков. Качественную сварку гарантирует только фирма АКНЭ (основана в 1931 г.)» — гласила подпись под фотоснимком изуродованного сварочного шва, выполненного другой фирмой. Палмер подошел в письменному столу, нажал кнопку, стенной шкаф позади него раскрылся. В дальнем углу на полке стояла наполовину опорожненная бутылка виски «Олд Фитцджеральд». Разглядывая ее, Палмер вдруг услышал женский смех. Он резко обернулся, но в его кабинете никого не было, никто не смеялся, наблюдая за ним. Однако он же только что слышал женский смешок.
Палмер пошел к двери и остановился на пороге. С противоположной стороны коридора доносились какие-то голоса. Бесшумно шагая по мягкому ковру, Палмер дошел до двери Отдела рекламы и информации и заглянул в комнату.
Резкий голубовато-белый свет — здесь никто не позаботился о том, чтобы затенить или заслонить его специальными приспособлениями, как у него в кабинете, — заставил Палмера зажмуриться. Помещение отдела было таким же просторным, как кабинет Палмера, но в нем работали восемь человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77