– Деб дома? – поинтересовался Линли, следуя по пятам за Коттером по узкой винтовой лестнице, ведущей в лабораторию Сент-Джеймса. Уже без малого восемь, обычно Сент-Джеймс не засиживался за работой допоздна. Раньше– да, раньше он мог целую ночь провести за анализами, но Линли хорошо знал, что три года назад, женившись на Деб, Сент-Джеймс решительно отказался от этой привычки.Коттер только головой покачал. Он остановился на лестничной площадке, в тени, но в глазах его Линли сумел разглядеть тревогу.– Ее почти весь день не было. Поехала на выставку Сесила Битона в музее Виктории и Альберта, потом по магазинам.Не слишком убедительный предлог. Музей Виктории и Альберта закрывается рано, а ходить по магазинам Дебора терпеть не может.– Что за покупки ей понадобились? – Голос Линли звучал скептически.Коттер пробурчал что-то неразборчивое и продолжил восхождение.Сент-Джеймс сидел в лаборатории, склонив шись над микроскопом, что-то подкручивая в нем добиваясь большей резкости. К микроскопу была прикреплена камера, чтобы исследователь мог сразу же запечатлеть результаты проводившегося им анализа. За окном монотонно, как морской прибой, шумел дождь, а у окна принтер почти в том же ритме выплевывал листы бумаги с напечатанными на них графиками и колонками цифр.– К вам лорд Ашертон, мистер Сент-Джеймс, –возвестил Коттер. – Желаете кофе, бренди? Чего-нибудь еще?Сент-Джеймс приподнял голову. Линли с испугом отметил на худом лице друга приметы гложущей его печали, морщины, проложенные усталостью и отчаянием.– Мне ничего не нужно, Коттер, – сказал хозяин. – А тебе, Томми?Линли тоже отказался. Они помолчали, пока дворецкий не оставил их наедине. Даже сейчас, когда Линли имел законный предлог обратиться к другу за помощью, ему было нелегко начать разговор. Слишком о многом они помнили, слишком многие темы давно сочли запретными.Отодвинув от лабораторного стола стул, Линли сел и положил папку возле микроскопа. Сент-Джеймс открыл папку, просмотрел лежавшие в ней документы.– Это предварительный результат? – уточнил он.– Все, что удалось выявить. Токсикологический анализ ничего не показал. На теле нет следов травм.– А ожоги?– Да, ожоги от сигареты, как мы и думали, но от них он не мог умереть.– В волосах обнаружены волокна, – прочел Сент-Джеймс.– Что это за волокна? Природная ткань или синтетическая? Ты не спрашивал Канерона?– Я позвонил ему, как только прочел отчет. Он сказал, что, по мнению его экспертов, это смесь природных и искусственных волокон. Природное волокно– шерсть, состав второго они еще не выяснили, ждут результатов теста.Сент-Джеймс задумчиво уставился в пол.– Я сперва подумал, что это подвергшаяся обработке конопля, из которой делают веревку, но, очевидно, речь идет о чем-то ином, коль скоро известно, что один из компонентов – шерсть.– Я тоже сперва подумал о веревке, но мальчика связывали не веревкой, а шнурками из хлопка, скорее всего, шнурками от высоких ботинок, так полагают эксперты из Слоу. Ему заткнули рот кляпом. Они нашли волокна шерсти у него во рту.– Скорее всего, использовали носок.– Вероятно. Его закрепили хлопчатобумажным платком. На лице остались микроскопические волокна хлопка.Сент-Джеймс вновь сосредоточил внимание на предыдущем вопросе:– Как же они интерпретируют эти волокна в волосах?– Есть несколько гипотез. Возможно, он на в-то таком лежал – это мог быть ковер на полу комнаты или в машине, старая куртка, одеяло, даже брезент. Любое покрытие из ткани. Сейчас эксперты отправились в церковь Сент-Джилс, они возьмут там образцы, чтобы проверить, не прятали ли тело в храме, прежде чем бросить его на кладбище.– Полагаю, они зря потратят время. Линли рассеянно потрогал коробочку со слайдами.– Вероятность все же есть, но я надеюсь, что она не подтвердится: для расследования будет гораздо полезнее, если эти волокна попали в волосы мальчика, когда его где-то держали взаперти. Его, несомненно, прятали где-то в школе, Сент-Джеймс. Патологоанатом установил время смерти между полуночью и четырьмя часами утра субботы. Остается двенадцать часов с того момента, как Мэттью исчез в пятницу после ланча, и до его смерти. Он оставался на территории школы. Эти волокна подскажут нам, где именно. Кроме того, – тут Линли перелистнул страницу отчета и указал пальцем на следующий раздел, – на ягодицах мальчика, на лопатках, на правой руке и под двумя ногтями найдены остатки какого-то вещества. Сейчас они проводят спектральный анализ для точности, но под микроскопом это выглядит как следы одного и того же вещества.– Опять же из того помещения, где его держали?– Вполне логичное предположение, разве нет.– По крайней мере, перспективное. Ты работаешь в этом направлении, Томми?– Да, и кое-что уже нашел. – Линли сообщил о кассете.Сент-Джеймс выслушал его рассказ, не перебивая, не меняясь в лице, однако, когда Линли закончил, его собеседник отвернулся и принялся излишне внимательно рассматривать полку, где толпились флаконы с химикатами и всевозможные колбы, пузырьки, бюретки.– Я-то думал, в школах уже покончено с этим, – вздохнул он.– Они стараются искоренить это. Это серьезное нарушение устава, и карается оно исключением. – Помолчав, Линли добавил:– В Бредгар Чэмберс преподает Джон Корнтел. Помнишь его по Итону?– Он получал королевскую стипендию в области классической филологии. За ним всегда хвостом тянулся десяток восторженных малышей из третьего класса. Разве его можно забыть? – Сент-Джеймс снова взялся за отчет и, нахмурившись, спросил: – А какое отношение к этому делу имеет Корнтел? Или ты его подозреваешь, Томми?– Если причиной гибели Мэттью Уотли стала кассета, то с Корнтелом это никак не связано.Сент-Джеймс услышал нотку сомнения в голове Линли и решил сыграть в адвоката дьявола.– А разумно ли предполагать, будто мотивом для убийства могла послужить эта запись?Если б эта кассета попала в руки директора, последовало бы исключение виновного. Для ученика вьщускного класса это означало бы лишиться шанса на хорошее образование, лишиться права поступить в университет. Это ставило под угрозу все его будущее. Юноша, преисполненный честолюбивых помыслов, мог бы в таком случае пойти и на убийство.– Да, возможно, – признал Сент-Джеймс.– Ты считаешь, что с помощью кассеты Мэттью шантажировал кого-то из старших ребят, так? Ты считаешь, что запись была сделана в спальне, а виновный– кто-то из старшеклассников, из младшего или старшего шестого класса. А ты не рассматриваешь возможность, что запись сделана в другом месте, там, куда этого паренька– Гарри, кажется? – уводили на расправу? Возможно, это было какое-то постоянное, заранее известное место.– На кассете слышны и другие голоса, голоса детей, сверстников Гарри. Очевидно, это должна быть спальня.– Вероятно. Но ведь при этой процедуре могли присутствовать и другие жертвы, кроме Гарри. Судя по их крикам, это тоже потенциальные жертвы, верно? – Линли признал правоту Сент-Джеймса, и тот продолжал: – Следовательно, вполне можно предположить, что убийцей Мэттью был какой-то другой человек, не старшеклассник, а кто-то из взрослых?– Едва ли.– Ты отвергаешь саму мысль об этом, – указал ему Сент-Джеймс, – отвергаешь потому, что с этим не мирится твое нравственное чувство. Однако любое преступление противоречит нравственному чувству, Томми, не так ли? Почему ты отодвигаешь Корнтела на второй план? Какова его роль в этом деле?– Он заведующий пансионом, где жил Мэттью.– И где же он был, когда Мэттью исчез?– Он был с женщиной.– С полуночи до четырех утра?– Нет. Не в эти часы. – Линли предпочитал не вспоминать интонацию, с какой его школьный товарищ описывал внешность Мэттью Уотли, явившись в воскресенье в Скотленд-Ярд, как живо и подробно передавал необычайную прелесть и привлекательность мальчика. Более всего Линли хотел вычеркнуть из своей памяти мысль о сексуальной неопытности Корнтела. Известно ведь, как подозрительны с точки зрения «нормальных людей» те, кто ухитряются сохранить невинность до тридцатипятилетнего возраста.– Все дело в Итоне, Томми? Старая дружба? Поэтому ты заведомо готов верить в его непричастность?Итон. Старая дружба. Нет таких вещей, как Итон и старая дружба, – им не место в расследовании.– Просто мне кажется логичным разобраться в версии с кассетой, посмотреть, куда она нас приведет.– А если она заведет в тупик? Линли устало усмехнулся:– Это будет не первый тупик в нашем расследовании.
Не стоит ехать в Аргентину, Барби, – произнесла миссис Хейверс. В одной руке ее были маленькие ножницы, предназначенные для детишек, с притуплённым острием и лезвиями, способными разрезать разве что оттаявшее масло. В другой руке она держала полуразорванный, весь в пятнах проспект турфирмы, помахивая им, точно знаменем. – Помнишь эту песню, милочка? Что-то насчет Аргентины, и еще там «слезы». Вот я и подумала, что там слишком грустно, слишком печально. Все эти слезы… И я решила: как насчет Перу? Что скажешь, дорогая?Барбара запихала мокрый зонтик в старую, полуразвалившуюся плетеную корзину у двери и стянула с плеч пальто. В доме чересчур жарко, отметила она. Пахнет влажной шерстью, и, похоже, какая-то вещь лежит слишком близко к огню. Барбара посмотрела в сторону гостиной– не оттуда ли доносится эта удушливая вонь.– Как папа? – спросила она.– Папа? – Миссис Хейверс попыталась сосредоточить взгляд своих влажных, скрытых за очками глаз. Сквозь правое стекло она, должно быть, ничего не видит, слишком уж много на нем осталось жирных отпечатков. Второй день подряд матери удается одеться самостоятельно– правда, колготки висят на ней мешком, а блуза застегнута не на пуговицы, а на три английские булавки. – Так вот, Перу… Там такие чудные животные. Знаешь, эти, с большими темными глазами и мягкой шерсткой. Как же они называются? Я про себя называю их верблюдами, но это, конечно, неправильно. Смотри, вот фотография. На одного даже шляпу надели. Разве не лапочка? Как же они называются, милая? Никак не могу вспомнитьБарбара взглянула на иллюстрацию.– Ламы, – ответила она, возвращая брошюру и отступив на шаг, чтобы мать не могла ухватить ее за руку и продолжить беспредметный разговор, повторила свой вопрос: – Как папа? Как он себя чувствует?– С другой стороны – еда. Меня это очень беспокоит.– Еда? О чем ты говоришь? Где папа? – Барбара устремилась вперед по коридору. Мать шагнула за ней, вцепилась сзади в ее свитер.– Еда у них очень острая, милочка. Боюсь, нам всем это не на пользу. Помнишь, как мы ели паэлью на твой день рождения много лет тому назад? Она была слишком острая. Мы все так плохо себя чувствовали.Барбара замедлила шаг и обернулась к матери. Их тени, искривившись, ложились на стены узкого коридора. Ее тень казалась слишком широкой, почти бесформенной, материнская– угловатая, с торчащими во все стороны волосами. В гостиной, терзая нервы, орал телевизор. Старый фильм с Фредом Астером и Джинджер Роджерс. Они мчатся на роликовых коньках, легко кружат по бельведеру. Определенно пахнет горящей шерстью.– Паэлья? – Барбара невольно поморщилась, отметив появившуюся у нее привычку повторять слова матери. Каждый вечер, возвращаясь домой, она словно впадает в слабоумие. Попробуем все-таки проследить цепочку ассоциаций. – Паэлья? С чего ты вдруг вспомнила про нее, мама? Это было Пятнадцать лет назад.Мать улыбнулась – дочь наконец-то проявила хоть какую-то заинтересованность в беседе. Но Барбара заметила, какой неуверенной и слабой была эта улыбка, как задрожали губы матери. Неужели ей не удается скрыть от нее свое раздражение? Эта мысль, как обычно, вызвала удушливое чувство вины. Бедняга, целый день одна-одинешенька, взаперти с мужем-инвалидом. Конечно, ей хочется поговорить, она готова нести всякий вздор, ведь дочь– единственная нить, связывающая ее с миром.– Это имеет какое-то отношение к задуманной тобой поездке? – спросила Барбара, оправляя наброшенный на плечи матери кардиган.– Ну конечно же! – Теперь улыбка сделалась более лучезарной. – Конечно же! Я знала, что ты сразу все поймешь. Ты всегда так хорошо меня понимаешь, лапонька! Мы с тобой родственные души.Барбара предпочла не высказывать своих сомнений на этот счет.– Ты беспокоишься из-за непривычной еды в Южной Америке?– Да-да, вот именно. Я все колебалась, в Аргентину нам поехать или в Перу. Ламы такие милые, мне бы так хотелось посмотреть на них, но я не могу не волноваться, как подумаю об этой еде. Нам всем это так вредно, у нас у всех будет понос с утра до вечера. Вот я и подумала сегодня. Мне бы не хотелось подвести тебя, милочка. Ты так много работаешь, только в отпуске и успеваешь спину разогнуть. Я собиралась в этом году порадовать тебя чем-нибудь необычним. Но как же мы будем питаться?Барбара знала: пока она не подберет какое-нибудь решение несуществующей проблемы, конца бреду не предвидится. Сосредоточившись на одной идее, мать не отстанет, не сменит тему.– Понимаешь, мне так хотелось посмотреть на лам, – безутешно бормотала миссис Хейверс.—Они такие красивые.Пожалуй, это выход, подумала Барбара.Но ради этого не стоит ехать в Южную Америку, правда? Можно посмотреть на лам в зоопарке.– В зоопарке? – нахмурилась мать. – Нет, милочка, это совсем не то.– В Калифорнии есть прекрасный зоопарк, мама, – развивала свою мысль Барбара. – В Сан-Диего. Это что-то вроде заповедника, животные бегают на свободе. Давай поедем в Калифорнию.– Но ведь это не очень экзотично, а? Это не Турция, не Греция, не Китай. Ты помнишь Китай, дорогая? Запретный город и все эти странные переулочки.– Я уверена, мне понравится Калифорния, – решительно заявила Барбара. – Там много солнца, можно купаться. А в заповеднике мы посмотрим лам. Подумай насчет этого, мама. Тамошняя еда придется нам по вкусу.«Калифорния», беззвучно пошевелила губами миссис Хейверс, пробуя название на вкус. Барбара охлопала мать по плечу и поспешила в гостиную. Вот отчего так мерзко воняло паленой шерстью! На радиатор с тремя электрическими стержнями, включенный на полную мощность перед старым замурованным камином, кто-то бездумно набросил одеяло в сине-зеленую клетку. От одеяла подымались струйки дыма, пропитывая и без того душный, горячий воздух. Еще немного, и одеяло загорится.– Черт побери! – заорала Барбара, срывая одеяло с обогревателя. Бросив его на пол, она с силой придавила ногой четыре обуглившиеся клетки, дававшие больше всего дыма. – Что ж такое тут творится! Черт побери, папа! Ты что, даже не заметил?!Она резко обернулась к сидевшему в инвалидном кресле отцу. Гнев смешивался со страхом при мысли, что тут могло произойти, не приди она вовремя, с тревогой о том, что еще ждет ее в будущем. Но слова замерли у нее на губах и гнев улегся. Было бессмысленно читать отцу нотации о необходимости соблюдать элементарные правила противопожарной безопасности. Отец спал.Он спал, уронив голову, нижняя челюсть безвольно отвисла, небритый подбородок касался груди. В ноздрях, как обычно, торчали проводки от кислородного баллона, но дыхание казалось механическим, словно его легкие вздымались и опадали не сами по себе, но управляемые неким встроенным в тело прибором.Фред и Джинджер продолжали распевать. Выругавшись, Барбара выключила телевизор. Прислушалась к клокочущему звуку, вырывавшемуся из легких отца.На полу поверх воскресных газет валялась пресса за понедельник и вторник, между пристроилась посуда: две чашки с чаем – он к ним паже не притронулся, тарелка с бутербродами (хлеб и маринованный лук), маленькая мисочка с недоеденными дольками грейпфрута. Наклонившись, Барбара сложила газеты в одну стопку, поверх нее поставила посуду.– С папой все в порядке, милочка? – В дверном проеме замаячила миссис Хейверс. К животу она прижимала альбом, предназначавшийся для виртуальных путешествий. Она уже принялась уничтожать отпуск в Перу, на месте упорно не желавших отклеиваться фотографий озера Титикака зияли дыры.– Он уснул, – ответила Барбара. – Следи за ним как следует, мама. Запомни, пожалуйста. Он чуть было не поджег одеяло. Уже начало куриться. Ты что, не чувствуешь, как пахнет дымом? Мать озадаченно уставилась на нее: – Да нет же, милочка, папа не курит. Ты сама знаешь: рядом с кислородным баллоном курить нельзя. Доктор сказал…– Я не о том, мама. Он положил одеяло на обогреватель, слишком близко к раскаленному стержню. Вот, видишь? – Она ткнула пальцем в черные ожоги, оставшиеся на сине-зеленой шерсти.– Оно ведь лежит на полу. Каким же образом… Это я положила его на пол, мама. Оно уже дымилось. Так и дом может сгореть.– Ну, я не думаю…– Вот именно! Ты вообще не думаешь! – Эти слова вырвались у нее прежде, чем Барбара успела совладать с собой. Мать жалобно сморщилась, и Барбара вновь испытала угрызения совести Она же не виновата! Как теперь извиниться, утешить ее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48