А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 



Часть I. ДИТЯ ПРОВИДЕНИЯ

Глава 1

Весна 1815 года
— Саванна, брось эту проклятую винтовку! Ты же не станешь в меня стрелять! — сердито произнес хриплый мужской голос, но темные глаза говорившего светились нежностью. Впрочем, все мужчины смотрели на Саванну О'Раук с нежностью, и Боуден Салливэн не был исключением, хотя приходился ей кузеном.
Стройная и высокая, она была хороша, как античная богиня. При встрече с ней взволнованно билось сердце любого мужчины. Обрамлявшие ее прекрасное лицо пышные золотистые волосы в лучах заходящего солнца Луизианы казались огненным ореолом. Под простым коричневым платьем из грубой домашней материи соблазнительно вырисовывались стянутые корсетом полные груди, тонкая талия и округлые бедра. Своими маленькими босыми ножками она, легко балансируя, стояла на стволе поваленного дерева в обрамлении серовато-зеленого мха, который прядями свисал с росшего у нее за спиной кипариса.
Вряд ли нашелся бы мужчина, не проявивший интереса к Саванне, но этим утром внимание Боудена привлекла не только сама Саванна, но еще и винтовка в ее изящных руках.
Поскольку в ответ на его просьбу бросить винтовку Саванна даже не шевельнулась, Боуден со смиренным видом протянул к ней руки и как мог ласково при своем грубом голосе произнес:
— Клянусь, я не настроен шутить.
— То же самое ты говорил и в прошлый раз! — отрезала Саванна, крепко сжимая винтовку. Ее нисколько не испугало появление очаровательного обманщика ростом в два метра, крепкого телосложения, и она повторила свою угрозу: — Боуден, разве я не говорила, что, как только увижу тебя здесь, сразу же пристрелю?!
На обольстительных губах Боудена появилась улыбка.
— Что бы ты ни говорила, дорогая моя, у тебя просто не поднялась бы рука на своего единственного кузена!
Саванне стоило немалых усилий устоять перед его дьявольской улыбкой и завораживающим голосом. Девушка прищурила свои аквамариновые глаза и решила, что ни в коем случае не даст Салливэну себя провести.
— Проваливай! Отправляйся в Новый Орлеан, в свой игорный дом, к своим красоткам! Здесь тебе делать нечего!
— Но здесь ты, — проговорил он с отчаянием, окинув взглядом унылые окрестности.
Высокий, широкоплечий, в бриджах из оленьей кожи и темно-синем вышитом жилете, Боуден стоял на маленькой пристани, позади несла свои мутные воды Миссисипи, а впереди простирались мрачные загадочные болота, и единственное, что указывало на присутствие человека в этих местах, были полуразвалившиеся постройки справа. Тощие куры деловито рылись в земле возле покосившегося крыльца одного из домов; на другом, таком же ветхом, красовалась вывеска «Таверна О'Раук». Салливэн знал, что за домами есть еще куры, несколько поросят и коровенка, такая же тощая, как и куры. Боуден презрительно скривил губы.
Жаль, что проклятым британцам так и не удалось проникнуть в эту северную часть Нового Орлеана до того, как их отбросили американцы. В противном случае перед ним сейчас лежало бы пепелище и у Саванны не было бы причин оставаться здесь. С другой стороны, Боуден не мог не признать, что, проникни тогда британцы в глубь этой территории, американцы не одержали бы победу в битве под Новым Орлеаном и конец войны 1812 года не оказался бы для Соединенных Штатов столь блестящим. К счастью, этого не случилось, в январе 1815 года американцы одержали победу в Новоорлеанском сражении, и Боуден возблагодарил Всевышнего. Грустная улыбка тронула его губы. Однако счастье его не было полным, поскольку Саванна никак не соглашалась покинуть эту Богом забытую дыру, где она влачила жалкое существование. Упрямство ее поистине не знало границ.
— Я слышал, у тебя неприятности, — тихо проговорил он, в замешательстве пригладив свои черные непослушные волосы. — Мне сказал об этом один игрок, недавно побывавший здесь. Как явствует из его слов, к тебе приходил бывший дружок Хары, Майкейя Ятс, и едва не разнес к чертям всю таверну.
— Господи! А ты-то здесь при чем? — снова вспылила она. Неужели Боуден думает, что она не в состоянии постоять за себя? Да как он смеет?! В то же время его забота о ней до глубины души тронула девушку, В ней постоянно боролись два чувства: желание свернуть ему шею и обожание.
Боудену уже исполнилось двадцать восемь, а Саванне в феврале минуло двадцать два. Несмотря на родство, особого сходства между ними не было, если не считать внушительный рост, упрямый подбородок и завораживающую ослепительную улыбку. Зато нравом они отличались одинаковым: упрямые, гордые до высокомерия и в то же время благородные, смешливые и бесконечно преданные друг другу. Они выросли вместе, но их связывало нечто большее, чем годы дружбы: оба считали своих отцов недостойными их матерей и немало страдали от этого.
Они часто ссорились, но это не мешало их крепкой дружбе. Вот и сейчас в глазах Боудена вспыхнули хорошо знакомые Саванне огоньки, когда он произнес:
— Меня все здесь касается, и ты хорошо это знаешь! Неужели я могу оставаться спокойным после того, как к тебе заявились преступники? Особенно Майкейя, этот убийца? А ты здесь совсем одна, на несколько миль вокруг — ни души. Неужели не понимаешь, в какой могла оказаться опасности?
— Я не одна. Со мной Сэм, — ответила Саванна с легкой улыбкой на полных красивых губах.
— Сэм! — взорвался Боуден. — Нашла защитника!
— Я не так уж плох, как выгляжу, мистер Бо, — раздался старческий голос, и откуда-то из-за домишек появился седовласый чернокожий человек, привычно держа винтовку в своих костлявых руках, точь-в-точь такую, как у Саванны. В молодости Сэм Брэкен был высоким, широкоплечим, с могучей грудью, молодец, да и только. Но постоянный труд на тростниковых и хлопковых плантациях не прошел без следа, и сейчас, в свои семьдесят пять, Сэм Брэкен выглядел хилым и немощным.
Боуден пришел в замешательство. Когда он был мальчишкой, Сэм не раз устраивал ему ловушки, мог и поколотить, и не исключено, что даже сейчас в случае необходимости старик оказался бы ловким и сильным противником.
— Извини, Сэм, я вовсе не хотел тебя обижать, — через силу произнес Боуден. — Но я с ума схожу при мысли о том, что Саванна живет невесть где, вместо того чтобы переселиться в Новый Орлеан или к Элизабет.
— К моей матери? — фыркнула Саванна. — Вести респектабельный образ жизни? Нет уж, благодарю покорно. Ведь с тех самых пор, как мне исполнилось восемнадцать, она не оставляла мысли выдать меня за того лавочника, очень умного и очень серьезного, по ее мнению, человека.
Боуден поморщился. Элизабет О'Раук, мать Саванны, одна из самых приятных и милых женщин в округе, так и не получившая доступа в светское общество, страстно желала для своей дочери другой жизни. Она никак не могла принять во внимание доводы дочери, наотрез отказавшейся от замужества и респектабельной жизни, считая их просто нелепыми.
— Послушай, — начал он миролюбивым тоном, — неужели мы не можем зайти к тебе поговорить? — И тихо, но с решимостью во взгляде добавил: — И опусти, пожалуйста, винтовку, чтобы нам обоим потом не пожалеть.
— Такие, как ты, просто напрашиваются на выстрел, — скривив губы в усмешке, ответила Саванна.
— Это уж точно, — тоже с усмешкой поддакнул Боуден. Некоторое время она пристально смотрела на него, затем с беспечным видом повесила винтовку на плечо.
— Ладно, входи, но предупреждаю — никаких шуточек! Я больше не позволю себя провести, как это ты сделал в прошлый раз, когда был здесь!
И, повернувшись, Саванна быстро направилась к строению с вывеской, взбежала по ступенькам на шаткое крыльцо и скрылась за дверью.
Внутри таверна не выглядела такой обшарпанной, как снаружи, и хотя не могла претендовать на элегантность, здесь можно было жить, и даже с некоторым комфортом. В доме все поражало чистотой, особенно деревянные полы, тщательно выскобленные и вымытые до белизны; сосновые столы и стулья были отполированы до блеска. Одну стену украшало стеганое одеяло, вдоль другой, задней, тянулась стойка, на которой поблескивали бутылки с напитками, стояли стаканы и кружки разной величины. Из кухни, соединенной с основным помещением коридором, доносился приятный запах оленьего жаркого, напомнивший Боудену о том, что с самого утра он ничего не ел.
— Может, накормишь меня, прежде чем продолжим наш спор? — спросил он, сбрасывая жилет.
Наливавшая в это время виски в стакан Саванна едва сдержала улыбку. Боуден с таким самоуверенным видом откинулся на стуле, вытянув свои длинные ноги, что девушке нестерпимо захотелось запустить в его красивую физиономию стаканом с виски, но она благоразумно отказалась от этой мысли, ибо месть кузена, как всегда, не заставила бы себя ждать.
Чего только они не придумывали, чтобы досадить друг другу! Саванна наконец улыбнулась. Господи! Как же она скучала без Боудена и его проделок, неизменно приводивших ее в ярость!
— Неужели ты думаешь, что я смогла бы тебя застрелить? — спросила она не без любопытства, поставив перед ним выпивку.
Боуден посмаковал напиток и, глядя на нее темными глазами, в которых плясали смешинки, ответил:
— Нет, разумеется, нет, только в приступе гнева. Несколько месяцев назад ты так на меня разозлилась, что едва не натворила глупостей, но с тех пор у тебя было достаточно времени обуздать свой бешеный нрав.
Саванна бросила на него сердитый взгляд:
— В один несчастливый для тебя день, Боуден, я окажусь где-нибудь поблизости и задам тебе хорошую взбучку. — Она подошла к двери, ведущей в кухню, и крикнула: — Сэм, после всего нам еще придется его накормить! Пожалуйста, принеси немного жаркого и хлеб.
В ожидании еды Боуден потягивал виски и, с интересом оглядывая помещение, улыбнулся, когда взгляд его упал на прелестный серебряный колокольчик, висевший над дверью в кухню. Саванна изо всех сил старалась внести в убранство таверны изящество и изысканность. Девушка продолжала стоять у прилавка, позвякивая стаканами, и совершенно не обращала внимания на кузена. Однако воцарившееся молчание не было признаком их отчуждения, просто каждый предался своим мыслям.
Саванна невольно вздохнула, подумав о том, что неожиданное появление Боудена всколыхнуло в ней, как всегда, самые противоречивые чувства. Ей и хотелось, и не хотелось видеть кузена. «Я и без него счастлива», — убеждала она себя. Но захватывающие рассказы Боудена о Новом Орлеане, которые она слушала широко раскрыв глаза, о живущих там людях, о роскошных наряда женщин с каждым разом все больше и больше будоражили ее воображение.
— Как мама? — встряхнув головой, словно желая прогнать наваждение, сердито спросила Саванна. — Она знает, что ты поехал меня навестить?
— Мама хорошо. С окончанием войны она успокоилась, — просто ответил Боуден. — Когда я собирался к тебе, благословила меня.
— Еще бы! — сухо ответила Саванна. — Поняла, что я никогда не соглашусь выйти за этого дурака Генри Гринвуда, и решила пристроить твой игорный дом, даже не спросив моего согласия.
Боуден поджал губы:
— Черт возьми, ты же знаешь, что я никогда не позволил бы тебе там работать!
— Но надо же мне как-то зарабатывать на жизнь! — вкрадчивым тоном сказала она. — Сделаешь из меня уборщицу или отдашь какому-нибудь богачу на забаву. А может, из меня получится хорошая проститутка?
Уязвленный ее насмешками, Боуден уже готов был вскочить со стула, но сдержался.
— Жаль, что не нашлось никого, кто задушил бы тебя еще в колыбели. В жизни не видел такой бешеной. Любого доведешь до белого каления.
В ответ Саванна лишь рассмеялась, да так заразительно, что губы у Боудена растянулись в улыбке. В этот момент появился Сэм с подносом, и оба принялись за еду, прекратив перепалку, чтобы поделиться последними новостями, которых у Саванны было не так уж много.
Таверна О'Раук находилась в глухом уединенном месте на пустынном берегу Миссисипи, между Натчезом и Новым Орлеаном, вдали от густонаселенных городов. Редкие путники заглядывали сюда, чтобы насладиться дикой, еще не тронутой человеком природой. В большинстве своем это были преступники, скрывавшиеся от правосудия, но попадались и смельчаки, которые отваживались остановиться в таверне на ночлег. Саванна чувствовала себя здесь как рыба в воде, безлюдная пустынность этих краев давала ей ощущение умиротворенности и радости, которого она ни разу не испытывала в доме своего отца, в Кампо-де-Верде. Она хорошо знала всех, кто спасался здесь от правосудия, и воспринимала их как своих добрых знакомых, а вовсе не преступников, которых следовало бы остерегаться, не считая, разумеется, Майкейю и ему подобных. Почти все они помнили Саванну еще ребенком, уважали ее, как умели, и неизменно восхищались ею. Саванне нравилась жизнь, которую она здесь вела, не то что в Кампо-де-Верде, где все казалось девушке нелепым и надуманным.
В то же время Саванна и вместе с ней старый Сэм с восторгом слушали, как Боуден рассказывал о Новом Орлеане, восхитительном городе чудес и пороков, стараясь не пропустить ни единого слова.
— Неужели ты видел пирата Лэффита и генерала Джексона? — спросила Саванна, забыв, о еде.
— Мм… да, моя милая, — ответил Боуден, собрав кусочком хлеба с тарелки остатки подливы и отправив его в рот. — Должен сказать, что во время битвы при Новом Орлеане я приобрел массу новых знакомых.
Поставив локти на стол и подперев подбородок руками, Саванна во все глаза смотрела на кузена.
— Какие они? Ну расскажи еще что-нибудь, Боуден!
И Боуден с готовностью выполнил ее просьбу. Так прошел час, и все было хорошо, пока разговор не коснулся довольно опасной темы.
— А как мама? Не испугалась, когда напали британцы? Переехала в город или осталась в Кампо-де-Верде?
— Переехала в город, опасаясь, как бы плантации к югу от Нового Орлеана не оказались в руках британцев. Но нисколько не испугалась. Даже когда загрохотала артиллерия. — Боуден пристально взглянул на Саванну. — Твоя мама боится лишь одного, — очень осторожно, подбирая слова, продолжал он. — Что, живя здесь, ты можешь оказаться во власти какого-нибудь проходимца, разбойника, а то и убийцы.
Лицо Саванны стало непроницаемым, и, опустив руки, она отпрянула от стола.
— Насколько помню, это ни капельки не пугало ее, когда мы жили в… кажется… в Крауз-Нест! — резко заявила она.
— Тогда еще жив был Давалос, а, как ты знаешь, он и слышать не хотел о том, чтобы она жила в другом месте, — произнес Боуден, ничем не выдав своих истинных чувств.
Наступило молчание. Оба погрузились в тягостные воспоминания о днях своей юности.
Боудену было три года, когда умерла его мать, Анна Салливэн, и отцу, Иннису О'Рауку, богатому плантатору из Теннесси, пришлось взять мальчика к себе. Родители Боудена не были женаты, и нежеланный и никем не любимый ребенок влачил жалкое существование до тех пор, пока через два года из Ирландии не приехала мать Саванны, шестнадцатилетняя Элизабет, сестра Инниса, носившая ребенка под сердцем. Она сразу прониклась жалостью к темноволосому черноглазому малышу и стала для него настоящим ангелом-хранителем. Но недолговечным оказалось счастье ребенка. Очень скоро Иннис и Элизабет надолго уехали в Новый Орлеан, а когда вернулись, у Элизабет несколько недель глаза не просыхали от слез, а Иннис постоянно ходил мрачный, закипая яростью без всякой на то причины.
Потом приехал испанец, Блас Давалос, к которому Боуден с первого же взгляда проникся неприязнью, вскоре перешедшей в жгучую ненависть к этому красивому, стройному и очень высокомерному мужчине, когда мальчик наконец понял, что это из-за испанца его обожаемая Элизабет день и ночь лила слезы, а Иннис приходил в ярость. Кончилось тем, что Элизабет выгнали из дома. Боуден до сих пор не забыл, как Элизабет, рыдая, разбудила его среди ночи, наспех одела и они, сбежав по широкой парадной лестнице, сели в кабриолет, которым управлял Давалос. С тех пор он больше не видел ни отца, ни Свит-Медоуз.
У Боудена почти не сохранилось воспоминаний о тех днях, когда Давалос увез их из Свит-Медоуз, и прошли. годы, прежде чем он по-настоящему осознал, что рождение Саванны в одном из маленьких глухих поселений на берегу Миссисипи обернулось для Элизабет великим позором и презрением всей ее семьи, для которой она навсегда стала изгоем. Давалос так и не пожелал жениться на Элизабет, и его дочь появилась на свет незаконнорожденной.
И если Боуден с первого взгляда невзлюбил Давалоса, Саванна в раннем детстве вообще не питала к нему никаких чувств. И неудивительно. Только в шесть лет она поняла, что Давалос —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38