показывать. А в том таазие одна женщина из семьи имама, значит, от горя чадру с себя скидывает и волосы на голове рвет… Ну, и сказали, что для этого надо мужчину какого-нибудь и чтоб парик надел, двадцать суток по всему Гиясабаду ходили, охотника искали – никто не вызвался.
– Значит, ты считаешь, что Практикан Гиясабади откажется надеть парик?
– Ну, голубчик ты мой, зачем врать? До могилы-то! Он ведь уже несколько лет в Тегеране пробыл, ну нрав-то его мог и измениться. Может, понахватался от этих бесстыжих.
Так мы с Маш-Касемом беседовали в саду, как вдруг я увидел, что дядюшка Наполеон поспешно вышел из своих дверей и рысью двинулся к нашему дому. В недоумении я побежал следом за ним.
Дядюшка направился прямо к отцу в кабинет. Я подобрался к дверям.
– Вы слышали? Слышали?.. – воскликнул дядюшка.
– Что такое стряслось? Да вы садитесь!
– Я спрашиваю, вы слышали радио?
– Нет, а что там? Что-нибудь случилось?
– Они уже здесь… здесь… Передавали правительственное сообщение… Там сказано: англичане вошли в Тегеран. Населению запрещается вступать с ними в контакт – ну и прочие глупости.
– Напрасно вы так беспокоитесь, – пытался ободрить его отец, – право, нет никаких оснований для подобной тревоги. Вы лучше меня знаете англичан: они никогда не нападут первыми, открыто…
– Я беспокоюсь как раз потому, что знаю этих коварных волков, – сдавленным голосом прервал его дядюшка. – Я знаю, что они не пойдут на открытое нападение, это мне отлично известно. Я всю жизнь потратил на борьбу с ними!
– А теперь вы так волнуетесь…
– Эх, голубчик, я же не за себя тревожусь. Моя участь ясна: мне ни здесь, ни там не миновать их лап. Нет, я думаю не о себе. Мучеников за родину, таких, как я, тысячи!.. За родную страну душа болит. Горе Ирану, которому грозит опустошение, который превратится в логово диких зверей…
У него перехватило голос. Когда я заглянул в дверную щелку, то увидел, как он кончиком пальца отирает глаза. Отец сказал:
– Что поделаешь, ага! Говоря вашими же словами, В когтях кровожадного льва нет спасения, кроме смиренья.
– Да, ничего не поделаешь… Но я хочу просить вас. Поскольку между нашими домами нет изгороди, пожалуйста, запирайте покрепче наружную дверь. А я велю Маш-Касему ни под каким видом не открывать чужим садовой калитки. И главное, не разрешайте детям выходить на улицу. Хотя я не думаю, чтобы это коснулось ваших детей… Они метят в меня и в моих потомков.
Дядюшка на мгновение задумался, потом вышел из комнаты и, увидев меня поблизости, ласково сказал:
– Сынок, ты ведь уже большой мальчик… Сейчас происходят такие события, глубокую сущность которых ты, вероятно, еще не можешь постичь, но я прошу тебя, если какой-нибудь незнакомый человек будет меня спрашивать, ничего ему не отвечай. И сестре своей накажи то же самое. Не отворяй дверь никому чужому!
– А разве что-нибудь случилось, дядюшка?
– Что могло случиться, как ты думаешь? Враг в городе!
Тут он положил руку мне на плечо и патетически произнес:
– Теперь каждый раз, когда ты видишь своего дядю, может оказаться последним… Конечно, таков закон борьбы!..
Он стоял, вперив в меня взор, но мысли его витали где-то далеко. Потом он вдруг быстрым шагом направился к садовой калитке, но, едва отворив ее, прирос к месту. Я осторожно подошел поближе. Мне было слышно учащенное дыхание дядюшки. Внезапно он повернулся к Маш-Касему, который неподалеку поливал цветы, и хрипло спросил:
– Касем, Касем, где он, куда?..
– Кто, ага? Про кого вы спрашиваете?
– Про чистильщика.
– Тут он, ага, разве нету? Я утром ходил за хлебом, он как раз пришел.
Дядюшка схватил его за плечо, тряхнул:
– Ну так где же он? Куда девался?
– А что такого?.. Если обувь надо почистить, давайте я на базар отнесу – так вычистят, словно зеркало заблестит. Этот малый вообще-то никудышный мастер.
– Болван! Я тебя спрашиваю: где он есть? Куда ушел?
– Господи, зачем врать? До могилы ведь… Я его в глаза не видал, надо узнать, куда этот паршивец запропастился…
– Чего же ты мешкаешь? Ступай, да пошевеливайся. Пойди разузнай, расспроси о нем! Да запирай за собой дверь.
У дядюшки дрожали руки, он нервно бегал по дорожке, словно барс в клетке. Маш-Касем не спеша вышел улицу. Взгляд дядюшки упал на меня, взволнованным голосом он сказал:
– Сынок, этот Касем такой дурак – сходи-ка ты, поговори с бакалейщиком, с прохожими. Надо узнать – куда девался чистильщик.
Потом, видно, сообразив, что такая озабоченность может вызвать недоумение, он отыскал предлог:
– Сходи, сынок! У него остались мои новые французские ботинки.
Я быстро завернул домой, чтобы сменить шлепанцы на туфли. Когда я подбегал к калитке, то столкнулся с Маш-Касемом и по пятам за ним вернулся к дядюшке.
– Куда он ушел, куда, Маш-Касем?
– Ей – богу, ага, зачем…
– Чтоб ты сдох со своим «зачем врать»! Говори, куда он ушел!
– Ей-богу, тут Эбрахим-ага оказался, я у него выспросил. Приходил, значит, полицейский, забрал его в участок…
– В полицейский участок?.. Почему? Что он сделал?
– Зачем врать, ага, до могилы-то… Я-то сам не видел, но Эбрахим-ага рассказывал, будто он часы украл. Да его и по глазам видать, что плут и мошенник.
– Часы?.. Чьи же это часы он украл?
– А вот приятель-то наш, сардар индийский, пошел в участок и жалобу заявил. Сказал, что вчера во время драки чистильщик вытащил у него из кармана часы! Золотые карманные часы.
Дядюшка сразу как-то обмяк. Руки его бессильно повисли вдоль тела. Секунду он стоял, хватая ртом воздух, привалившись к ближайшему дереву, чтобы не упасть, потом зажмурился и пробормотал:
– Подлецы! Уже начали! Начали выполнять свой план! Господи, на тебя уповаю…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Услышав, что чистильщика обвиняют в краже часов, дядюшка Наполеон ужасно разволновался. Он, видно, никак не решался открыть глаза, губы его тряслись. Маш-Касем с беспокойством спросил:
– Кто начал, ага?
Дядюшка, не открывая глаз, слабым голосом проговорил:
– Все они, волки коварные… Англичане эти… Это их затея.
Маш-Касем на минуту задумался, потом сказал:
– Это что же, они, значит, представить хотят, будто мы Хушанга-чистильщика подстрекали украсть часы у индийского сардара?
– Да нет, ты не понимаешь!.. Тут такие дела, в которых тебе не разобраться, Касем. Политические тонкости для тебя слишком сложны.
– Ей – богу, зачем врать? Ведь до могилы-то… Не из тех я, которые понять не могут. Только, право слово…
Доводы Маш-Касема были прерваны появлением в саду Азиз ос-Салтане:
– Этот тип не пришел еще? Боже, пошли мне смерть. Ага, что это вы так побледнели?
– Ничего, ничего… Настоящий военачальник уметь сносить поражения. По словам Наполеона, полководцу в школе войны следует больше изучать уроки поражений, чем уроки побед.
– Да что случилось-то? Кто вас расстроил? Маш-Касем, кто расстроил агу?
– Ей – богу, зачем врать? Этот чистильщик стащил часы у сардара – индийца. Вот его и забрали…
– Ну, что ты порешь, Касем? – взвился дядюшка. – Вот ведь тупая башка! Ты так поверхностно судишь, оттого что англичан не знаешь.
Тут Маш-Касем оскорбился и даже запротестовал:
– Это я-то не знаю?.. Долгих лет вам жизни, ага, ежели я их не знаю, так кому и знать?.. Да они на моих глазах выросли, можно сказать… Они мне лучше, чем отец с матерью, знакомы! А все схватки и стычки с англичанами, в которых я под вашим руководством участвовал, это, выходит, не в счет?.. В бою под Казеруном, когда ихний сержант с белым флагом пришел на переговоры с вами, кто встречал его? Кто ему сразу выложил, заткнись, мол, больно много чести тебе с господином разговаривать? Кто им наперерез выскочил, словно лев? Англичане крови моей жаждут, а я их, оказывается, не знаю?.. Вот у меня один земляк, прости господи, так он завсегда говорил: «Уж ежели англичаны до тебя доберутся, тут извиняюсь…»
– Довольно, Касем, – заорал дядюшка. – Дай мне подумать, как найти выход.
Азиз ос-Салтане взяла дядюшку под руку:
– Такое возбуждение повредит вашему сердцу, пожалуйста, прошу вас – успокойтесь, вам надо отдохнуть. – С этими словами она повела его к дому.
Но дядюшка вдруг опомнился. Он выпрямился, освободился из рук Азиз ос-Салтане:
– Со мной все в порядке, я не нуждаюсь в вашей помощи. Полководец покидает поле боя на своих ногах. – Тут он повернулся к Маш-Касему:
– Касем, посмотри пойди, если Асадолла дома, скажи, чтобы поскорее пришел сюда. По-моему, он сегодня не ходил, в свое министерство…
После этого твердым и уверенным (как он полагал) шагом он направился к дому. Азиз ос-Салтане в удивлении воззрилась на нас с Маш-Касемом:
– Чтоб мне провалиться, какая муха его укусила? Ему-то что за дело до этих часов и до чистильщика?..
– Ей – богу, зачем врать?.. – не задумываясь, ответил Маш-Касем. – Вы этих англичанов не знаете. Да у аги в доме женщина родит, а англичанам забота новая! Был у меня один земляк…
– Так вы не знаете, в чем дело, тетя Азиз? – прервал я разглагольствования Маш-Касема. – Сосед индиец по злобе на дядюшку, который разрешил чистильщику работать на нашей улице, пошел и оклеветал беднягу. Вот дядюшка и разнервничался. – Потом я поглядел на Маш-Касема: – Маш-Касем, дядюшка, кажется, велел тебе сходить за Асадолла-мирзой?
Маш-Касем подошел к дому, позвал мамашу Билкис, дядюшкину служанку, и послал ее за Асадолла-мирзой. Похоже, что сам он не желал ни на минуту покинуть место событий. Потом он вернулся к Азиз ос-Салтане, которая в ожидании прохаживалась по дорожке.
– Ханум, не посчитайте за дерзость, я только вам доложить хотел: когда мой земляк придет, вы уж оставьте это дело на меня. Я с ним договорюсь. Гиясабадцу лучше знать, как к своим подойти.
– Ах ты, балбес, теперь выходит, что этого вонючего плешака еще и уговаривать надо, чтобы он мою деточку взял? Ну, дочка, чтоб тебе счастья не видать, довела ты меня до черного дня!
– А Гамар-ханум предупредили, чтобы она помолчала чуток?
– Да что с ней без толку разговаривать – она знай себе твердит про кудри черные.
– Ну, и с кудрями сообразим кой – чего. Вы еще этих гиясабадцев не знаете, им стоит только поживу учуять, они ярмо на себя готовы надеть, не то что парик… Это еще что, а вот один раз мой земляк…
Стук в калитку заставил его оборвать свой рассказ. Бросившись ко входу, он торопливо повторил:
– На случай, ежели это он, вы, пожалуйста, не говорите ничего, дозвольте мне…
Маш-Касем приоткрыл дверь, в изумлении отступил и воскликнул:
– Ох, господи! Никак, вы?
– Точно, я самый. Прочь от двери! Молчать!
В грудь Маш-Касема уперлась рука и отшвырнула его в сторону. Мы с Азис ос-Салтане так и приросли к месту: в сад вошел инспектор уголовной полиции Теймур-хан, начальник Практикана Гиясабади, который прошлый раз приходил к нам расследовать дело об исчезновении Дустали-хана. Следом за ним появился Практикан Гиясабади в надвинутой на самые уши старой шляпе. Азиз ос-Салтане невольно проговорила:
– Господин инспектор, вы?!
– Здравствуйте, ханум. Я самый! Вы удивлены – похоже, что вы меня не ждали. Тихо!
– Но почему же… мы не думали… не предполагали, что вас побеспокоят.
– Молчать! Время – деньги! Изложите, что у вас украдено. Отвечайте. Быстро, немедленно, срочно, точно! – выпалил Теймур-хан с такой скоростью, что Азиз ос-Салтане растерялась и даже начала заикаться:
– Я… кое – что… то есть…
– Что вы? Что украли? Говорите. Быстро, немедленно, срочно, точно. Ну? Что?
– Одну вещь… то есть… вещь… часы покойного аги.
– Золотые?
– Ну… конечно… Да, золотые.
– Карманные, с цепочкой? Быстро, немедленно, срочно, точно!
– Да… то есть цепочка… Да, с цепочкой.
– Молчать! Никого не подозреваете? Ну? Тихо!
Маш-Касем был так ошеломлен неожиданным приходом инспектора Теймур-хана, что застыл на месте разинув рот и вытаращив глаза. Инспектор подскочил к нему:
– А тебя как звать? Что?
– Ей – богу, врать… врать…
– А, ты, врать? Признавайся! Быстро, немедленно, точно, срочно!
– Я не врал. Вообще, зачем врать? До могилы-то… А звать меня – ничтожный ваш слуга Маш-Касем.
– Угу, вспомнил. Обвиняемый номер два по преступлению прошлого года. Молчать!
Я хотел ретироваться, но тут же раздался вопль инспектора:
– Стой! Кто разрешил идти? Оставаться здесь!
Маш-Касем обратился было к Практикану Гиясабади с приветствиями и вежливыми расспросами, но инспектор оборвал его:
– Тихо! Хочешь моего помощника задобрить? Зачем? Отвечай! Быстро, точно. Молчать!
Тут он приблизил свою чудовищную физиономию вплотную к Маш-Касему:
– Ладно, господин Маш-Касем, значит, говоришь… Как ваше здоровье?
– Слава господу, благодаренье богу, вашими милостями.
– Ну, посмотрим, посмотрим. Обедали?
Маш-Касем ухмыльнулся:
– Воля ваша, господин, еще и десяти нет…
– Откуда ты знаешь, что десяти нет? – прорычал инспектор. – На часы смотрел? На какие часы? На золотые часы с цепочкой, принадлежавшие покойному аге? Ну? Что? Быстро, немедленно, срочно, точно… Где ты их спрятал? Отвечай живо, срочно! Молчать!
Маш-Касем сначала посмеивался, потом, как бы отвлекая на себя внимание инспектора, проговорил:
– Вы, значит, сказать желаете, что я, прости господи, часы эти…
Тут Азиз ос-Салтане с раздражением прервала его:
– Ну что вздор-то городить? Господин инспектор, это все наши люди, у нас по двадцать – тридцать лет живут. Уж честнее их не бывает. И вообще – кто вас сюда прислал? Мы уговаривались, что придет господин Гиясабади.
В это время дядюшка, видимо, привлеченный шумом, показался в дверях:
– В чем дело, ханум? Что этому господину…
– Да здесь такая неразбериха, понять ни черта невозможно! – завопила Азиз ос-Салтане. – Я просила господина начальника прислать к нам Гиясабади, а является этот гусь и начинает тут каждому злодейство приписывать.
У инспектора Теймур-хана сердце так и взыграло:
– Как? Не понял! Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей?..
– Успокойтесь, – попытался дядюшка урезонить его, – никто не желал вас оскорбить. Ханум просто забыла, она думала…
– Тихо вы! Не такая вещь мужские часы, чтоб ханум положила их в сумочку и забыла. Я убежден, что часы украдены. Похищение, кража, грабеж.
– Откуда такая уверенность? Кто вам сказал?
– Чутье подсказывает. Чутье основоположника международной системы мгновенного ошарашивания!
Дядюшка несколько секунд обалдело смотрел на Азиз ос-Салтане. Они, видно, не условились, что говорить по поводу кражи. Конечно, это было неудивительно: никому и в голову не пришло, что может заявиться инспектор Теймур-хан, зато насчет Практикана Гиясабади решили твердо – как только он придет, Азиз ос-Салтане скажет ему, что пропажа нашлась. Лишь знаменитая «система мгновенного ошарашивания» инспектора Теймур-хана мешала Азиз ос-Салтане без промедления выложить некстати подвернувшемуся основоположнику все, что она о нем думает. А теперь от него не отвяжешься – ведь инспектор не принадлежал к людям, которые легко отступаются от начатого расследования.
В это время мимо прошел наш слуга с кошелкой в руках. Заметив его, инспектор закричал:
– Стой! А ну-ка… Кто тебе разрешил выходить? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно.
Слуга испугался и, разинув рот, уставился на Теймур-хана. Вмешался Маш-Касем:
– Не бойся, сынок, это у господина инспектора нрав такой… Он из полиции пришел, насчет того, кто часы украл…
– Маш-Касем, молчать! – завопил инспектор и нагнулся к слуге. Приближая к нему свою страшную рожу, Теймур-хан рявкнул:
– Ты, ты! Если сразу сознаешься, смягчим тебе наказание. Сознавайся! Ну! Быстро, немедленно, точно, срочно! Говори, куда ты дел часы?
Слуга вдруг задрожал и забормотал бессвязно:
– Нашел я их… возле мечети Мортаза-Али. Я не крал, нашел я.
Мы все так и замерли, будто громом пораженные. Вот уж чего никто из нас не ожидал! В тишине раздался довольный смех инспектора:
– Ха – ха! Практикант Гиясабади! Наручники!
Наш бедный слуга, страшно побледнев, начал умолять:
– Нет, не надо меня в тюрьму! Не крал я их, нашел возле мечети.
– Нашел? Где? Когда? С кем? Каким образом? Отвечай! Быстро, точно! Молчать!
Он заносчиво поглядел на нас и процедил:
– Система мгновенного ошарашивания инспектора Теймур-хана всегда приводит к успеху!
В этот момент дверь сада отворилась, и в сопровождении Шамсали-мирзы вошел Асадолла-мирза. Едва они появились, инспектор, не глядя в их сторону, поднял обе руки и заорал:
– Тихо! Вмешательство в расследование запрещено!
Асадолла-мирза жестами и мимикой пытался спросить, что происходит. Но присутствующие были слишком огорошены, чтобы отвечать ему. Инспектор снова придвинулся к слуге и спросил:
– А сейчас часы где?
– В комнате…
– Практикант Гиясабади! Отвести этого человека под стражей к нему в комнату, чтобы он принес часы!
Практикан Гиясабади взял парня за руку повыше локтя и повел. Дядюшке, Азиз ос-Салтане и другим только и оставалось, что обмениваться вопросительными взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53