– Станция Риихимяки, – крикнул в это время проводник, – стоянка восемь минут.
– Финский театр не сможет существовать без моих драматических произведений…
– Пересадка на поезда, следующие на север, – добавил проводник…
– Не мешайте мне, – заметил драматург.
Поезд остановился, и Суомала поспешил в вокзальный ресторан отведать селедки. Йере облегченно вздохнул и остался в вагоне. Прошло семь минут. Йере обнаружил, что на соседней скамейке сидит господин и пытается познакомиться с ним.
– Мы не встречались раньше? – спросил тот.
– Нет, – ответил Йере.
Пролетело восемь минут, а автор драматических произведений все еще не появлялся. Поезд тронулся, Йере беспокойно осмотрелся. И в этот момент господин, сидевший на соседней скамейке, переместился на место Суомала и сказал:
– Господин драматург отстал от поезда. Огромная потеря для Выборга. Разрешите я посижу на его месте?
Йере кивнул. Он высунул голову в окно и увидел Суомала. Тот бежал за поездом и грозил ему кулаками. Однако сила пара победила финскую драму, и бегун отстал. Йере схватил с полки сумку писателя, трость и выбросил все это в окно на железнодорожную насыпь. Издалека послышался знакомый возглас «черт», заглушенный стуком колес поезда. Йере утратил было присутствие духа, но скоро пришел в себя. Закрыл окно и сел на свое место. На вешалке висело светлое пальто Суомала. Йере снял его и изучил содержимое карманов. Ему понравились сигары, способствующие рождению драматических произведений. Он попытался спрятаться за облаком дыма, исходящего от сигары, но человек, перебравшийся на место Суомала, не позволил ему сделать этого и спросил:
– Я могу присесть здесь?
– Пожалуйста.
– У меня и билет есть.
– В этом никто не сомневается.
Состоялось взаимное представление, и через несколько минут сильная личность финской драматургии была полностью забыта. Йере совершенно не огорчился, ибо сейчас он познакомился с доктором Куралуома, ехавшим в Ленинград. Доктор также относился к тем людям, которые с большим удовольствием рассказывают о себе. Когда он увидел, сколь терпеливо выслушивал Йере сентенции Юхани Суомала, то пожелал раскрыть свою душу такому благодарному слушателю.
– Я ученый, – скромно начал он свое выступление, когда поезд добрался до станции Хикия. – Ученые в большинстве являются мучениками своей науки, поскольку верят, что истина и наука – синонимы. Стоит им только отказаться от этого, они становятся богачами и отправляются путешествовать. Поездки обогащают знания человека, исключая, конечно, езду в трамвае в часы пик, где люди мельчают, становятся незначительными. Я обожаю путешествовать. Это придает науке вдохновение.
– Вы, видимо, социолог?
– Нет. Я биолог. Еду в Советский Союз не как социолог, а как естествоиспытатель. Решил выяснить, на каком языке поют там петухи. Я специалист именно в этой области, и будущее представляется мне весьма светлым.
– Вы большой юморист, господин доктор, – льстиво заметил Йере, ибо знал по опыту, что художники и ученые легко поддаются на лесть. Лицо доктора Куралуома помрачнело.
– Ошибаетесь, уважаемый. Юмора во мне меньше, чем волос на голове. К сожалению.
Он погладил свое голое темя, словно оно впервые открылось ему, и через минуту продолжил:
– Область моих исследований пока, как мне представляется, вам незнакома. Но позвольте я просвещу вас?
– С удовольствием, господин доктор.
– Ну-с. Вы наверняка знаете, что вся живность, населяющая земной шар, начиная от вшей и земляных червей вплоть до буйволов и китов, разговаривает исключительно на своем индивидуальном языке? И, что самое удивительное, в каждой стране у нее свой диалект. Эти говоры, конечно, нельзя сравнивать с одухотворенной системой понятия человека, хотя они и выражают различным образом переживания животных. Если диалекты языка животных были бы средствами цивилизованно раскрывающейся сущности, моя исследовательская работа была бы значительно затруднена, ибо лингвисты тут же стали бы утверждать, что существуют западные и восточные диалекты. К счастью, их интересуют только человеческие языковые распри, поэтому мне для беспрепятственной работы нет необходимости обращаться в общество защиты животных.
Доктор Куралуома выражался точно, аккуратно подбирая слова, словно циркулем измеряя их размер и взаимосвязь.
– Область ваших исследований, – искренне заметил Йере, – заинтересовала меня. Вы поистине великий юморист.
Доктор Куралуома рассердился.
– Я еще раз повторяю, я не какой-нибудь пустой юморист, а ученый. В моей жизни я десятилетиями не находил ничего смешного. Последний раз смеялся четырнадцатого июня тысяча девятьсот десятого года, когда мой отец вступил в новый брак (он был вдовцом шесть лет) с одной разведенной госпожой, которая оказалась матерью моей жены. Когда отец стал моим свекром, а я его зятем, тут уж я не мог удержаться от хохота. Сейчас же мне не до смеха, поскольку наши родственные связи настолько запутались, что иногда мне кажется, будто я становлюсь папой своему отцу и дедушкой себе. Однако я не силен в генеалогии. Моя специальность – фонетика животных, и следующей осенью в Хельсинкском университете будет создана такая кафедра.
– Очень интересно, – воскликнул Йере.
– Правда? В таком случае вы первый непосвященный, который оценил мою работу. Судя по всему, вы большой почитатель наук? Отбросим титулы! Анастасиус!
– Йере!
Случилось так, что они стали друзьями еще до приезда в Лахти. Поскольку дружба обязывает к делам, доктор Куралуома вынудил Йере выслушать следующий доклад:
– Дорогой друг, ты знаешь, какие трудности испытывают финские ученые в своей работе. Художников, писателей жалеют, им собирают добровольные пожертвования, воздвигают памятники и надгробные плиты, нам же, ученым, не перепадает и гроша. Когда я в сорок два года защитил докторскую диссертацию на тему «Значение запаха в мире переживаний грудных детей в свете новейшей биологии», мне даже никто не посочувствовал, не говоря уже о славе. Тогда я решил сменить область моих исследований. Начал основательно и углубленно изучать современную науку о звездах, но не в качестве астролога или астронома, а как биолог. Целых три года трудился я совершенно бескорыстно и добился того, что смог опубликовать первую часть своих исследований, в которой подвергнул рассмотрению звезд киноэкрана и спорта. Что касается мира кинозвезд, то там восприняли мой труд как рекламу, а звезды спорта, в особенности боксеры, которые, став звездами, зарабатывают астрономические гонорары, заклеймили меня как врага спорта. По инициативе спортивных обществ, которым, кстати, государство оказывает помощь, мой труд был скуплен за один день до последнего экземпляра. Тома собрали на стадионе зоопарка и сожгли на костре. Тогда я поверил, что на звездное небо спортивного мира наложено табу, о котором не осмеливаются упоминать даже государственные ревизоры. Как мне сообщили, бегунов особо возмутила глава моего произведения под названием «Марка и метр" Марка – денежная единица Финляндии.

. Боксеров же встретили в штыки главы: «С ринга в мир переживаний животных или в хирургическую клинику» и «Узаконенная драка с точки зрения собаки».
В качестве исследователя звезд я, как видишь, мало чего добился. Поэтому переквалифицировался и занялся изучением языков животных и их диалектов. Пару раз мне выделяли деньги для моей темы, и работу считают очень полезной для общества. Месяца через два выйдет мое произведение «Языки животных», которое совершит переворот в картине мира. Многие тритоны глухи и немы, у бесхвостых лягушек имеется уже барабанная перепонка и слуховая кость, соединяющаяся с ушным лабиринтом. Язык лягушек – это вовсе не отмерший язык, как, например, латинский, хотя и намного старше латыни. На нем говорили очень широко в болотах каменноугольного периода, когда позвоночные еще только учились пользоваться органами речи. Если же мы углубимся в мою специальную область, язык птиц, то окажемся довольно близко к человеку. Поэтому не стоит удивляться сравнениям звуков, издаваемых человеком, с речью или пением птиц: гогочет как гусь, каркает словно ворона, говорит как попугай, и кудахчет подобно курице. Благодаря сильному развитию полосатого тела головного мозга слуховой аппарат многих крылатых более развит, чем у человека. Птица учится петь инстинктивно, человек – проделав огромную работу либо в консерватории, либо в певческом хоре. Песнь птицы, даже если она поет на диалекте, я слушаю с удовольствием, а при пении жены всегда приходит на ум толстоногая курица megapodius duperreyin, живущая на Соломоновых островах.
Труд мой объемом более шестисот страниц, в который включены тысячи фотографий и фонетических схем, различные нюансы динамики и своеобразия форм, уже готовится к изданию. В нем отсутствует только пение русского петуха, послушать его я и еду сейчас…
Выступление доктора Куралуома было прервано появлением в вагоне кондуктора, громко возвестившего:
– Следующая станция Выборг! Торговцы, прибывшие из чужих краев, снимите кольца с пальцев.
Отважный ученый посмотрел на Йере, как на своего ученика, но не заметил, что тот трет глаза, борясь со сном. Йере встал, надел на себя пальто драматурга Суомала, снова сел на скамью и промолвил с интересом:
– Я полагаю, ваш научный труд редок по своему характеру и ценен. Я уже сейчас испытываю любопытство. Хотелось бы услышать пение петухов на различных языках.
– С удовольствием! – воскликнул Куралуома. – Готов показать вам несколько образцов.
Он вытащил из кармана записную книжку и принялся писать примеры пенья петухов из разных стран.
– Пятилинейная система позволяет графически изобразить ноты. Взгляните внимательно! Для записи, помимо мелодии, важны еще и движения. Вот так обозначаются движения мелодии, связанные с крыльями петуха, а эти – с горлом и гребнем. В Китае, например, петух поет так: ки-ки-а-ки. Темп песни петуха и настроение в основном подчинены одной закономерности. Об этом лучше всего свидетельствуют следующие примеры: французский петух – coquerico; финский – kukkokiekuu; английский – cooc-a-doodle-coc; японский – cu-ca-ho-ca-cu-ca-hoo; греческий – cocoricoo; албанский – kokoriku; датский – kykkeliky; немецкий – kickeriki…
Доктор Куралуома задохнулся, воспроизводя пение петухов, и закашлялся. В вагон вошел проводник в обществе двух сыщиков и с недоверием посмотрел на старуху, примостившуюся на скамье рядом с огромной корзиной.
– Что у тебя в корзине?
– А, чего…
– Неужели не знаешь, что в вагоне для пассажиров нельзя провозить животных?
– Знаю, знаю…
Старуха заморгала глазами и начала твердить:
– Когда лошадь у соседа чешется, то волосы дыбом встают.
– У тебя в корзине петух?
– Петух? Если на дороге найдешь лошадиный волос, то кажется, что нашел целую лошадь.
– Неужто петух? Петуху петь не прикажешь, но и не запретишь.
Проводник покинул вагон, а пришедшие с ним сыщики остались. Доктор Куралуома, набравший снова достаточно воздуха в легкие, внезапно закукарекал на санскритском языке.
Поезд сбавил ход и остановился.
Спутники попрощались, и Куралуома вышел проводить Йере в тамбур вагона. В этот момент сыщики схватили Куралуома за руки.
– Куда едете? – спросил старший из них.
– В Ленинград.
– По какому делу?
– Послушать пение русского петуха.
– Не болтайте чепухи. Забирайте свои вещи и следуйте за нами. Вы задержаны.
– Я?
Младший сыщик принес дорожный саквояж, пальто и шляпу доктора. Ученый не стал возражать, ибо он когда-то слышал выражение, что полиция и право – синонимы.
– По какой причине меня задерживают? – лишь поинтересовался он.
– По приказу Центра сыскной полиции. Вы шпионите за голосами. В чью пользу?
– В пользу науки.
– Ладно! Вы еще расколетесь…
– Я тоже задержан? – прямодушно спросил Йере.
– Нет. У вас нет музыкального слуха.
В этот момент из принадлежавшего русскому эмигранту курятника, пока еще не переделанного в летнюю дачу для писателей, раздалось веселое пение петуха. Доктор Куралуома восторженно воскликнул:
– Друзья! Я слышал его! Это пел русский петух! – Он повернулся к сыщикам и продолжил: – Спасибо вам, представители благородной власти! Вы сэкономили мне время и труд. С удовольствием последую с вами в Хельсинки.
Доктор вытащил из внутреннего кармана записную книжку и записал: Ку-ку-ре-ку. Он вознамерился было на прощанье протянуть руки Йере, но на них уже звякнули наручники. Йере посчитал для себя за благо исчезнуть и влиться в толпу милого сердцу родного города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и увидел рядом с собой тщательно выбритого молодого человека, который внешне напоминал воспитанника Оксфордского университета.
– Простите, – любезно произнес молодой человек. – Я имею честь разговаривать с писателем Суома-ла?..
– Да, это я, – удивился Йере. – Вы, видимо, встречаете меня?
– Вы правильно догадались. Меня зовут Янхукайнен.
– Инженер завода, если не ошибаюсь?
– Не инженер, а завхоз, – внес поправку Янхукайнен, широко улыбнувшись.
– Директор сказал, что на вас будет светлое пальто, а в руках трость, по этим признакам я и осмелился… Да, прошу прощения, раньше я с вами не встречался. Правда, ваше фото было в газете.
– Моя фотография? – снова удивился Йере, но тут же решил, что мыловаренный завод где-то раздобыл снимок и опубликовал его в выборгских газетах. Молодцы.
Завхоз выразил сожаление, что у Йере нет багажа и похвастался силой своих рук. Рассказал, что когда-то работал носильщиком. Затем стал рабочим сцены в театре, а сейчас уже более года исполняет обязанности завхоза. Он выразил беспредельную радость по поводу того, что руководство доверило ему выполнять функции хозяина сегодняшнего вечера, принимая писателя. Он заказал гостю номер в гостинице и поинтересовался, где Йере желал бы поужинать. После этого в честь писателя будет организован торжественный прием, который намечено начать сразу после окончания спектакля.
Йере в душе благословлял Ахопалтио. Без рекомендаций философа он не смог бы стать поэтическим воспевателем мыла, которого на новом месте встречают, словно князя, в ресторане. Он больше не метался между обманом и истиной подобно актеру, который играет выученную роль, а вел себя естественно и непринужденно. Стал почти независимым от изменений обстоятельств, превратился в человека с сильным характером, который психологически и эстетически казался значительной персоной, достойной уважения. Он овладел миром с помощью мыльного могущества. Когда Йере спустя некоторое время наслаждался крабами с белым вином в обществе завхоза, картина будущего открывалась перед ним ликующим амфитеатром.
– Как, кстати, идет «Леммикки»? – спросил он у Янхукайнена, движения которого были столь отточены, что он наполнял бокалы, не проливая ни капли на скатерть.
– «Леммикки»? – повторил бывший носильщик и рабочий сцены. – Господин писатель, конечно, имеет в виду «Стамбульскую розу». Благодарю, она идет довольно хорошо. Но рекламы о ней надо дать побольше. Это же просто оперетта из оперетт.
– Оперетта! Блестящее название! Я, видишь ли, пока еще не знаком с вашим профессиональным словарным запасом. Говоря прямо, совершенно зеленый юнец в этой отрасли.
– Ну-у, господин писатель слишком скромен, – произнес Янхукайнен. – Вы полностью созрели, более зрелый, чем все остальные.
– Пожалуй, пожалуй. Но в каждой профессии сначала надо познать ее словарный запас. Возьмем, к примеру, профессию часовщика. Часовых дел мастер шпеньки, на которых вращаются стрелки, зовет «ямочками от улыбки», маятник – «барабанщиком», храповик – «Гитлером», а хроноскоп – «точнемером». Естествоиспытатели, в свою очередь, говорят, что глаза мухи фальцетные, писатели болтают об анекдотах, а петит называют «навозным жуком».
Янхукайнен рассмеялся.
– У нас тоже есть свои словечки. Вазелин называют «вассу», а одеколон – «скрипичным ключом».
– «Чему мы при этом учимся?» – вопрошал в свое время дедушка Крылов, – рассмеялся Йере, – только тому, что во всех профессиях поначалу свои трудности.
– Именно так, – согласился завхоз и бросил взгляд на часы. – Нам скоро надо отправляться. Для нас зарезервированы места в директорской ложе.
– Неужели вы намерены затащить меня в театр?
– Конечно. Вам же нужно присутствовать на премьере.
– И не подумаю! Никогда не хожу летом в театр. Правда, за исключением хороших театров.
На лице завхоза появилось темно-красное пятно от выпитого вина.
– Этот спектакль отрепетировали хорошо, – сказал он в свою защиту. – Артисты были бы весьма благодарны, если бы увидели вас в зале.
Янхукайнен снова бросил взгляд на часы. Но Йере беззаботно махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26