Их мир ограничен и мал, в нем царят безмятежное счастье и цыпки на ногах.
Аманда Мяхкие, стоя у открытого окна, наблюдала за малышами. В ее глазах притаилась тайная материнская тоска. Вечер принес с собой чувство одиночества, и в такие моменты она ощущала себя обездоленной, словно дерево, выросшее на пустыре. Коллективный кот Гармоники, послушный и тишайший Хатикакис, мурлычет, разлегшись на столе рядом с женщиной. Аманда гладит бархатную шерсть котяры и следит за представлением во дворе. Каждый малыш играет свою роль. Рука женщины замирает на голове кота, и ее пальцы причесывают у него за ушами. Инстинктивное движение руки вызывает чувство, в котором присутствует смирение и отказ от желаний и борьбы.
Днем между Амандой и Импи-Леной произошла стычка. Аманда слышала «утреннюю молитву» Суомалайненов и сразу же, как только мужчины отправились в город, поспешила наверх с намерением высказать свое недовольство нарушением тишины и спокойствия в доме.
– Пожалуй, мы пошумели немного, – согласилась Импи-Лена.
– Я не имею в виду небольшой шум, такое ощущение, что здесь завели домашних животных – собак или лошадей.
– Кроме клопов у нас никого нет, да и те заползли из комнаты хозяйки, – спокойно ответила Импи-Лена, в ее голосе отсутствовало даже подобие нежности.
– Что за острый язычок у этой бабы!
– Не люблю вмешиваться в семейные дела других.
– Я хозяйка этого дома и имею право спросить, кто здесь так орал.
– А у меня есть право сказать: убирайся отсюда!
– У служанки нет никаких прав…
– А у меня есть!
– Что у тебя есть? Аппетитная задница да толстые ляжки.
– Поосторожней с выражениями!
Импи-Лена подошла вплотную к владелице Гармоники и прошипела:
– Господин Суомалайнен на тебе никогда не женится, как бы ты ему ни вешалась на шею. Он пьяниц не переносит.
– Кто это пьяница и кто это вешается на шею?
– Ты!
– Врешь! Смотри, подам на тебя в суд, и тебя обвинят во внебрачной связи.
– В чем? Нет у нас никакой связи. Тебе это хорошо известно.
– Вот балда… Не знает даже, что такое шуры-муры… Руки Импи-Лены сжались в кулак, и в ее мощных мышцах сосредоточилась сила троих женщин. Она вцепилась в волосы хозяйки, уставилась в ее глаза и тихо произнесла:
– Мяхкие… Этот плод не по твоим зубам! Если ты сейчас же…
Импи-Лена выпустила всклокоченные волосы своей противницы, схватила табуретку и запыхтела. Аманда попятилась, затряслась от страха и выскочила в переднюю, где собрались жильцы дома послушать перебранку.
– Убирайтесь, или вас выбросят! – оскорбленно завизжала она. – Мне не нужны волостные иждивенцы.
Она скрылась в своей комнате и, задохнувшись от злости, стукнула кулаком о кулак. Мяхкие не была знакома с излюбленным афоризмом Еремиаса Суомалайнена: никогда не забывай о достоинстве, ибо только достоинство отличает человека от других живых существ…
Постепенно бушевавшая вовсю энергия Аманды сошла на нет. Она бросилась на постель и попыталась смыть слезами испытанное унижение. Только сейчас до нее дошло, что вожделенный плод ей не по зубам. Но побороться за него следует.
Вечер уже полностью вступил в свои права, но воздух еще сохранял удушливое тепло. Толпа ребятишек, резвившихся во дворе, уменьшилась и насчитывала не более полудюжины. Остальных позвали или увели домой.
Аманда снова сидела у окна, освещенного последними отблесками прячущегося за горизонтом солнца. Она гладила спинку Хатикакиса, переживая пустоту своей жизни. Что-то сломалось, что-то исчезло. У нее появилось сомнение в том, что она является хозяйкой своего дома. Аманда сидела босиком и не замечала непроизвольных движений шишковатого большого пальца правой ноги. Только когда под ноготь вонзилась вызвавшая боль заноза, она обнаружила, что царапала пальцем по щели, образовавшейся в обоях. Мяхкие со злостью столкнула кота на пол и принялась извлекать занозу. На том закончились ее душевные муки, а боль под сердцем переместилась под ноготь большого пальца.
Хатикакис, не проявляя, впрочем, ни малейшего цинизма, попытался опрудить икру ноги хозяйки.
У Суомалайненов этим вечером настроение также было унылым. Еремиас получил место в фотографии, которая занималась увеличением портретов, но сейчас уже был готов передать его любому другому. Более одиннадцати часов он нарушал домашний покой граждан, но охотников увеличить собственную фотографию так и не нашел. По мнению Еремиаса, это свидетельствовало о скудности эмоций, отсутствии благоразумия и излишней скромности народа Финляндии. И все же он в какой-то степени был доволен результатами истекшего дня: его всюду встречали любезно и приглашали приходить снова. Только в одном доме ему ответили грубо:
– У нас на портреты не молятся, ваше высочество.
– Извините, ваше ничтожество, – ответил Еремиас и закрыл дверь, на которой была укреплена небольшая табличка: «Общество слепых. Мастерская по изготовлению ершиков для чистки ламповых стекол».
Еремиас после дневного похода вернулся домой уставшим и голодным. Импи-Лена в ответ на его приветствие заявила, что уходит от них. Для Еремиаса ее заявление было подобно оглушительному удару. Он попытался доходчиво поговорить с этой женщиной – просительно, почти раболепно:
– Импи-Лена, не обращайте, пожалуйста, внимания на мелочи. Между людьми, случается, возникают размолвки. И, как я уже говорил утром, мы не собираемся растранжиривать ваши сбережения. Сейчас я поступил на службу…
– Служба! – в удивлении воскликнула женщина. – Неужели господин стал агентом фирмы Зингера?
– Ну нет, конечно, не такая мелкая должность. У меня ведь есть и другие возможности…
– Да, возможности у господина имеются, надо бы только использовать их на благо… Хорошие возможности. Но я все же решила уйти…
– Почему?
Женщина замолчала. Она скрыла от хозяина, что истинная причина ухода – вдова Аманда Мяхкие. Только из-за нее Импи-Лена хотела поменять место работы. Она украдкой взглянула на своего хозяина и почувствовала жалость к этому беспомощному и нерасторопному мужчине, у которого бедность отняла все, кроме его апломба. Импи-Лена попыталась ответить, но подобрать нужные слова оказалось так же трудно, как проехаться на санях по песку.
– Конечно, я знаю, что получу свои деньги обратно и даже с процентами, но сейчас я решила уйти, – наконец произнесла она.
– Уйти да уйти. Куда?
– Не знаю. Пойду куда-нибудь. Да и годы уже не те.
Импи-Лена всегда страшилась старости, хотя до конца и не верила в ее приход. Еремиас, в свою очередь, замолчал. Только сейчас до него дошло, кто являлся его опорой и защитой. Импи-Лена действительно хорошая женщина: верная, надежная и старательная. Но одинокая. Старые девы обычно одиноки, но живут дольше замужних, ибо неумирающая надежда манит их к жизни.
В передней послышались шаги и тихое мурлыкание. В комнате появился Йере. На его лице играла широкая улыбка. Он беззаботно забросил шляпу и трость на вешалку и заговорил стихами:
– Бросим прочь еремиаду, запоем-ка серенаду…
– Сын! Хватил крепенького?! – воскликнул отец и втянул в себя воздух.
Йере с форсом протянул экономке банкноту в сто марок.
– Это только начало…
Преданное сердце служанки трепетно забилось. Жест сына благотворно подействовал и на настроение папы. Он погладил бороду и торжественно^произнес:
– Я всегда утверждал, что Йере пером заработает себе на жизнь. Сочинительство – это, так сказать, культурная работа.
Йере уселся за стол и в знак согласия кивнул головой. Он не хотел разрушать иллюзий, поскольку вместо них ничего предложить не мог. Настроение поднялось, все успокоились, и беседа потекла легко и безобидно.
После ужина Йере отправился в Аспирин навестить магистра Ахопалтио. Философ заразился в легкой форме болезнью странствий. Перед его глазами маячила чужая страна, где песня «Черный Рудольф» уже вышла из моды. Чтобы подтвердить свое непреодолимое желание, Ахопалтио снял с ушей наушники. Упаковывая чемодан, он восторженно говорил об излеченных комплексах и о симптомах внутренней жизни своей хозяйки. Попутно он прочел короткий доклад об исследованиях гормонов, выполненных в последнее время. Когда Йере зевнул, Ахопалтио свободно переключился на науку о^ воспитании и мимоходом упомянул имя Руссо Тут Йере внезапно очнулся. Он вспомнил Кахилуса и банкноту в сто марок. Поднялся, беспокойно заходил по комнате и внезапно спросил:
– Ты можешь мне помочь?
– Помочь?
– Да. Ты долго учился и много знаешь, дай мне совет, как мне жить?
Ахопалтио перестал упаковывать чемоданы, пристальным взглядом ученого посмотрел на своего друга и медленно ответил.
– Как жить? Точно на этот вопрос ответить трудно. Наряду с психологической закономерностью действует социологическая, которая находится над личностью. Ты, следовательно, являешься социальным существом, которое обязано играть в жизни определенную роль.
– Оставим роли в стороне! – прервал его Йере – Я уже достаточно наигрался.
– Прости, я продолжу. Каждый человек должен играть какую-нибудь роль, которую он, правда, разрабатывает для себя лично. Содержание роли обычно определяет обстановка и прежде всего социальные условия…
– Мне это известно, – прервал Йере, который днем целых пять часов играл роль часовых дел мастера. – Речь идет о моей жизни, а не о театральном представлении.
Философ закрыл глаза и попытался сделать более доходчивой свою речь.
– Проблема серьезна, – продолжил он. – Как тебе жить? Шопенгауэр говорит, что все мы, бедные смертные, порочные и одновременно добродетельные животные, жизнь которых слишком коротка для достижения совершенства как в пороках, так и в добродетелях. Марк Аврелий также утверждает, что жизнь человеческая кратковре-менна и ничтожна: вчера еще эмбрион, а сегодня уже мумия или пригоршня праха. Жюль Пейо, в свою очередь, особо подчеркивает, что леность и упадок духа коварным образом приводят нас к преждевременной смерти. А Генри Амьель и мой ученый родитель Фрейд…
– Нет, нет, дорогой друг, – прервал Йере поток цитат, – я не живу ни философией, ни афоризмами. Посоветуй мне, как добыть пищу и одежду.
– На этот вопрос я ответить не могу. Я и не предполагал, что тебя интересуют материальные проблемы. Подожди-ка… Кто может дать тебе совет?.. Значит, тебе нужны…
– Деньги, чтобы жить.
Ахопалтио растерялся. В раздумье он пробормотал:
– Жизнь, посвященная погоне за деньгами, в минуту смерти покажется смехотворной, как указывает Жюль Пейо…
– Познакомь меня с этим господином! – со злостью в голосе воскликнул Йере, ибо Ахопалтио выдавал советы, словно поваренная книга.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – удивился философ. – Культурный человек живет в одухотворенном мире впечатлений и переживаний, он должен бы обладать чувством собственного достоинства, а ты…
– Мне нужна работа, понимаешь, работа. На одни лишь духовные ценности не проживешь. Думал, что ты с твоими связями смог бы рекомендовать меня кому-нибудь из своих знакомых. Теперь понимаешь?
– Пытаюсь понять. Значит, рабочее место… А что ты будешь там делать? Ты же писатель. Почему ты хочешь впрягаться в работу?
– Потому что мне нужно как-то жить.
– Следует ли мне понимать тебя так, что писательский труд или как еще его там нынче именуют, не дает тебе желаемого удовлетворения?
– Об этом я и говорю! Наконец-то мы поняли друг друга! Я всегда восхищался твоим острым умом.
Ахопалтио отрицательно помотал своей головой неистового исследователя:
– К сожалению, я и сейчас тебя не понимаю. Всегда верил, что работа писателя придает твоей жизни смысл, тебе нужно изучать окружающий мир и трудиться. Но какая это должность?! Надо бы выяснить ситуацию с помощью подходящих опытов и тестов. Пользуясь математической шкалой, можно точно установить, какие склонности у тебя наиболее развиты и в чем проявляются недостатки. Чисто экспериментально…
– Ясно! – воскликнул Йере. – Экспериментально я могу с полной уверенностью утверждать, что от тебя помощи не получишь. Ты заучился до глупости.
– Я?!
– Ты!
Йере осознал, что добиться от умного человека понимания простейших вопросов обыденной жизни дело абсолютно безнадежное. Он более не удивлялся, что Ахопалтио должен изучить три десятка научных трудов, прежде чем придет к постижению научной истины о том, что со снижением цен на спиртное люди будут за меньшие деньги приходить в состояние опьянения.
– У тебя были когда-нибудь экономические затруднения? – спросил Йере.
– Все зависит от классификации. Если исходить из утверждений Вундта…
– Не делай этого! – прервал собеседника Йере. – Исходи из собственного кошелька, он ближе к твоему сердцу. Ты страдал когда-нибудь от недостатка денег?
– Нет… В жизни много иных ценностей.
– Поэтому тебе и трудно понять, что человек проживет по твоим рецептам не более десяти дней.
– По моим рецептам? О чем ты?
– О том, что ты сам столь упрямо пытаешься вдолбить мне в голову. По-твоему, человеку не нужно жилье, ибо у сына человеческого не было угла, где бы он мог приклонить голову. Голод и жажду я должен утолять Марком Аврелием. Одежды мне не нужно, «прикроюсь» Метерлин-ком. Налоги будут оплачивать психоанализом Фрейда, Эб-бингауза или Дитни, счета в ресторанах – сенсуальной психологией Циена. В трамвае, парикмахерской и бане я могу сидеть, не тратя ни пенни, – достаточно лишь иметь при себе том Демокрита или Амьеля, и все сразу завертится, как в венском вальсе. Блестящая, поистине превосходная психопатология повседневности.
Йере закончил свое выступление, ибо Ахопалтио бросился устанавливать на уши заглушки. Собеседники оказались в немом пространстве. Оба говорили на безупречном финском языке и все же не понимали друг друга. Наконец в мозгах философа просветлело.
– Следует ли мне понимать так, – спросил он примирительно, – что ты намерен устроиться на работу и получать жалованье? Говоря просто, пойти в услужение к какому-то постороннему человеку. Правильно ли я понял?
– Да, – вздохнул Йере. – Однако оставим это. Тебе еще нужно собрать вещи для поездки. Не хочу больше мешать тебе.
Йере намеревался уже уйти, попрощался с философом и пожелал ему счастливого пути. Ахопалтио проводил гостя во двор и тут что-то вспомнил. Он начал принюхиваться к аромату цветов, росших у стены, и вдруг радостно воскликнул:
– Хороший запах! Хороший запах! Будь благословенна ассоциация!
Йере втянул в нос воздух, но почувствовал в ноздрях лишь вонь куриного помета, исходящую от грядок. Он с сожалением посмотрел на своего друга, который принялся повторять то же самое с еще большим воодушевлением:
– Ассоциация – это удивительное сочетание представлений, под влиянием которого одно представление приводит к пониманию другого. Я совсем забыл, что мыловаренный завод «Чудный аромат» ищет человека на должность начальника отдела рекламы. Мой дядя является там директором-распорядителем. Могу порекомендовать тебя. Говори сразу, согласен ли ты принять эту должность?
Йере не успел ответить, а Ахопалтио продолжал:
– Работа в Выборге. Блестящая библиотека, пышущие здоровьем бойкие женщины, театр на открытом воздухе, автобусное сообщение с Терийоки…
– Знаю, знаю. Выборг ведь моя родина.
– Ну, значит, все ясно. Надеюсь, что ты приживешься на новой должности. Напишу тебе открытку с дороги. Привет!
Ахопалтио при необходимости проявлял недюжинные способности оратора, который просто оглушал слушателя. Йере попытался сочинить ответ, но заметил, что стоит на дворе в одиночестве. Гостеприимный хозяин сбежал упаковывать вещи. Йере не удивился поведению своего друга, поскольку и раньше встречал людей, для которых сами исследования гораздо важнее результата. Если Ахопалтио вещал о женской красоте, то объяснял ее причины, исходя из типа расы и, соответственно, строения тела. Он заказывал себе к костюмам по две пары брюк, хотя и не вел двойной жизни.
Йере, испытывая некоторое разочарование и тоску, двинулся по направлению к Гармонике. Вечер был прохладный и тихий. Скоро на землю пала ночь. С ближайшего луга вверх поднимались жиденькие полоски тумана. Казалось, что над кронами деревьев, как бы шелестя, сгущается темень.
Сердце писателя, автора произведений для еженедельных журналов, сжалось, поглощенное борьбой за существование. В ушах звенели слова: «Надо выполнять нормальную работу». Обман во многих случаях допустим, на него временами можно опереться, но вечно обманывать невозможно.
Йере медленно брел по тропинке и остановился перед воротами Гармоники. От стен исходил острый запах перечника. Йере думал о представлении, которое порождает новое представление. Он уставился на горшок с перечником, у него возникла ассоциация его с мыловаренным заводом «Чудный аромат». Голову философа редко посещали практические мысли, но, пожалуй, о предложении Ахопалтио следовало подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Аманда Мяхкие, стоя у открытого окна, наблюдала за малышами. В ее глазах притаилась тайная материнская тоска. Вечер принес с собой чувство одиночества, и в такие моменты она ощущала себя обездоленной, словно дерево, выросшее на пустыре. Коллективный кот Гармоники, послушный и тишайший Хатикакис, мурлычет, разлегшись на столе рядом с женщиной. Аманда гладит бархатную шерсть котяры и следит за представлением во дворе. Каждый малыш играет свою роль. Рука женщины замирает на голове кота, и ее пальцы причесывают у него за ушами. Инстинктивное движение руки вызывает чувство, в котором присутствует смирение и отказ от желаний и борьбы.
Днем между Амандой и Импи-Леной произошла стычка. Аманда слышала «утреннюю молитву» Суомалайненов и сразу же, как только мужчины отправились в город, поспешила наверх с намерением высказать свое недовольство нарушением тишины и спокойствия в доме.
– Пожалуй, мы пошумели немного, – согласилась Импи-Лена.
– Я не имею в виду небольшой шум, такое ощущение, что здесь завели домашних животных – собак или лошадей.
– Кроме клопов у нас никого нет, да и те заползли из комнаты хозяйки, – спокойно ответила Импи-Лена, в ее голосе отсутствовало даже подобие нежности.
– Что за острый язычок у этой бабы!
– Не люблю вмешиваться в семейные дела других.
– Я хозяйка этого дома и имею право спросить, кто здесь так орал.
– А у меня есть право сказать: убирайся отсюда!
– У служанки нет никаких прав…
– А у меня есть!
– Что у тебя есть? Аппетитная задница да толстые ляжки.
– Поосторожней с выражениями!
Импи-Лена подошла вплотную к владелице Гармоники и прошипела:
– Господин Суомалайнен на тебе никогда не женится, как бы ты ему ни вешалась на шею. Он пьяниц не переносит.
– Кто это пьяница и кто это вешается на шею?
– Ты!
– Врешь! Смотри, подам на тебя в суд, и тебя обвинят во внебрачной связи.
– В чем? Нет у нас никакой связи. Тебе это хорошо известно.
– Вот балда… Не знает даже, что такое шуры-муры… Руки Импи-Лены сжались в кулак, и в ее мощных мышцах сосредоточилась сила троих женщин. Она вцепилась в волосы хозяйки, уставилась в ее глаза и тихо произнесла:
– Мяхкие… Этот плод не по твоим зубам! Если ты сейчас же…
Импи-Лена выпустила всклокоченные волосы своей противницы, схватила табуретку и запыхтела. Аманда попятилась, затряслась от страха и выскочила в переднюю, где собрались жильцы дома послушать перебранку.
– Убирайтесь, или вас выбросят! – оскорбленно завизжала она. – Мне не нужны волостные иждивенцы.
Она скрылась в своей комнате и, задохнувшись от злости, стукнула кулаком о кулак. Мяхкие не была знакома с излюбленным афоризмом Еремиаса Суомалайнена: никогда не забывай о достоинстве, ибо только достоинство отличает человека от других живых существ…
Постепенно бушевавшая вовсю энергия Аманды сошла на нет. Она бросилась на постель и попыталась смыть слезами испытанное унижение. Только сейчас до нее дошло, что вожделенный плод ей не по зубам. Но побороться за него следует.
Вечер уже полностью вступил в свои права, но воздух еще сохранял удушливое тепло. Толпа ребятишек, резвившихся во дворе, уменьшилась и насчитывала не более полудюжины. Остальных позвали или увели домой.
Аманда снова сидела у окна, освещенного последними отблесками прячущегося за горизонтом солнца. Она гладила спинку Хатикакиса, переживая пустоту своей жизни. Что-то сломалось, что-то исчезло. У нее появилось сомнение в том, что она является хозяйкой своего дома. Аманда сидела босиком и не замечала непроизвольных движений шишковатого большого пальца правой ноги. Только когда под ноготь вонзилась вызвавшая боль заноза, она обнаружила, что царапала пальцем по щели, образовавшейся в обоях. Мяхкие со злостью столкнула кота на пол и принялась извлекать занозу. На том закончились ее душевные муки, а боль под сердцем переместилась под ноготь большого пальца.
Хатикакис, не проявляя, впрочем, ни малейшего цинизма, попытался опрудить икру ноги хозяйки.
У Суомалайненов этим вечером настроение также было унылым. Еремиас получил место в фотографии, которая занималась увеличением портретов, но сейчас уже был готов передать его любому другому. Более одиннадцати часов он нарушал домашний покой граждан, но охотников увеличить собственную фотографию так и не нашел. По мнению Еремиаса, это свидетельствовало о скудности эмоций, отсутствии благоразумия и излишней скромности народа Финляндии. И все же он в какой-то степени был доволен результатами истекшего дня: его всюду встречали любезно и приглашали приходить снова. Только в одном доме ему ответили грубо:
– У нас на портреты не молятся, ваше высочество.
– Извините, ваше ничтожество, – ответил Еремиас и закрыл дверь, на которой была укреплена небольшая табличка: «Общество слепых. Мастерская по изготовлению ершиков для чистки ламповых стекол».
Еремиас после дневного похода вернулся домой уставшим и голодным. Импи-Лена в ответ на его приветствие заявила, что уходит от них. Для Еремиаса ее заявление было подобно оглушительному удару. Он попытался доходчиво поговорить с этой женщиной – просительно, почти раболепно:
– Импи-Лена, не обращайте, пожалуйста, внимания на мелочи. Между людьми, случается, возникают размолвки. И, как я уже говорил утром, мы не собираемся растранжиривать ваши сбережения. Сейчас я поступил на службу…
– Служба! – в удивлении воскликнула женщина. – Неужели господин стал агентом фирмы Зингера?
– Ну нет, конечно, не такая мелкая должность. У меня ведь есть и другие возможности…
– Да, возможности у господина имеются, надо бы только использовать их на благо… Хорошие возможности. Но я все же решила уйти…
– Почему?
Женщина замолчала. Она скрыла от хозяина, что истинная причина ухода – вдова Аманда Мяхкие. Только из-за нее Импи-Лена хотела поменять место работы. Она украдкой взглянула на своего хозяина и почувствовала жалость к этому беспомощному и нерасторопному мужчине, у которого бедность отняла все, кроме его апломба. Импи-Лена попыталась ответить, но подобрать нужные слова оказалось так же трудно, как проехаться на санях по песку.
– Конечно, я знаю, что получу свои деньги обратно и даже с процентами, но сейчас я решила уйти, – наконец произнесла она.
– Уйти да уйти. Куда?
– Не знаю. Пойду куда-нибудь. Да и годы уже не те.
Импи-Лена всегда страшилась старости, хотя до конца и не верила в ее приход. Еремиас, в свою очередь, замолчал. Только сейчас до него дошло, кто являлся его опорой и защитой. Импи-Лена действительно хорошая женщина: верная, надежная и старательная. Но одинокая. Старые девы обычно одиноки, но живут дольше замужних, ибо неумирающая надежда манит их к жизни.
В передней послышались шаги и тихое мурлыкание. В комнате появился Йере. На его лице играла широкая улыбка. Он беззаботно забросил шляпу и трость на вешалку и заговорил стихами:
– Бросим прочь еремиаду, запоем-ка серенаду…
– Сын! Хватил крепенького?! – воскликнул отец и втянул в себя воздух.
Йере с форсом протянул экономке банкноту в сто марок.
– Это только начало…
Преданное сердце служанки трепетно забилось. Жест сына благотворно подействовал и на настроение папы. Он погладил бороду и торжественно^произнес:
– Я всегда утверждал, что Йере пером заработает себе на жизнь. Сочинительство – это, так сказать, культурная работа.
Йере уселся за стол и в знак согласия кивнул головой. Он не хотел разрушать иллюзий, поскольку вместо них ничего предложить не мог. Настроение поднялось, все успокоились, и беседа потекла легко и безобидно.
После ужина Йере отправился в Аспирин навестить магистра Ахопалтио. Философ заразился в легкой форме болезнью странствий. Перед его глазами маячила чужая страна, где песня «Черный Рудольф» уже вышла из моды. Чтобы подтвердить свое непреодолимое желание, Ахопалтио снял с ушей наушники. Упаковывая чемодан, он восторженно говорил об излеченных комплексах и о симптомах внутренней жизни своей хозяйки. Попутно он прочел короткий доклад об исследованиях гормонов, выполненных в последнее время. Когда Йере зевнул, Ахопалтио свободно переключился на науку о^ воспитании и мимоходом упомянул имя Руссо Тут Йере внезапно очнулся. Он вспомнил Кахилуса и банкноту в сто марок. Поднялся, беспокойно заходил по комнате и внезапно спросил:
– Ты можешь мне помочь?
– Помочь?
– Да. Ты долго учился и много знаешь, дай мне совет, как мне жить?
Ахопалтио перестал упаковывать чемоданы, пристальным взглядом ученого посмотрел на своего друга и медленно ответил.
– Как жить? Точно на этот вопрос ответить трудно. Наряду с психологической закономерностью действует социологическая, которая находится над личностью. Ты, следовательно, являешься социальным существом, которое обязано играть в жизни определенную роль.
– Оставим роли в стороне! – прервал его Йере – Я уже достаточно наигрался.
– Прости, я продолжу. Каждый человек должен играть какую-нибудь роль, которую он, правда, разрабатывает для себя лично. Содержание роли обычно определяет обстановка и прежде всего социальные условия…
– Мне это известно, – прервал Йере, который днем целых пять часов играл роль часовых дел мастера. – Речь идет о моей жизни, а не о театральном представлении.
Философ закрыл глаза и попытался сделать более доходчивой свою речь.
– Проблема серьезна, – продолжил он. – Как тебе жить? Шопенгауэр говорит, что все мы, бедные смертные, порочные и одновременно добродетельные животные, жизнь которых слишком коротка для достижения совершенства как в пороках, так и в добродетелях. Марк Аврелий также утверждает, что жизнь человеческая кратковре-менна и ничтожна: вчера еще эмбрион, а сегодня уже мумия или пригоршня праха. Жюль Пейо, в свою очередь, особо подчеркивает, что леность и упадок духа коварным образом приводят нас к преждевременной смерти. А Генри Амьель и мой ученый родитель Фрейд…
– Нет, нет, дорогой друг, – прервал Йере поток цитат, – я не живу ни философией, ни афоризмами. Посоветуй мне, как добыть пищу и одежду.
– На этот вопрос я ответить не могу. Я и не предполагал, что тебя интересуют материальные проблемы. Подожди-ка… Кто может дать тебе совет?.. Значит, тебе нужны…
– Деньги, чтобы жить.
Ахопалтио растерялся. В раздумье он пробормотал:
– Жизнь, посвященная погоне за деньгами, в минуту смерти покажется смехотворной, как указывает Жюль Пейо…
– Познакомь меня с этим господином! – со злостью в голосе воскликнул Йере, ибо Ахопалтио выдавал советы, словно поваренная книга.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – удивился философ. – Культурный человек живет в одухотворенном мире впечатлений и переживаний, он должен бы обладать чувством собственного достоинства, а ты…
– Мне нужна работа, понимаешь, работа. На одни лишь духовные ценности не проживешь. Думал, что ты с твоими связями смог бы рекомендовать меня кому-нибудь из своих знакомых. Теперь понимаешь?
– Пытаюсь понять. Значит, рабочее место… А что ты будешь там делать? Ты же писатель. Почему ты хочешь впрягаться в работу?
– Потому что мне нужно как-то жить.
– Следует ли мне понимать тебя так, что писательский труд или как еще его там нынче именуют, не дает тебе желаемого удовлетворения?
– Об этом я и говорю! Наконец-то мы поняли друг друга! Я всегда восхищался твоим острым умом.
Ахопалтио отрицательно помотал своей головой неистового исследователя:
– К сожалению, я и сейчас тебя не понимаю. Всегда верил, что работа писателя придает твоей жизни смысл, тебе нужно изучать окружающий мир и трудиться. Но какая это должность?! Надо бы выяснить ситуацию с помощью подходящих опытов и тестов. Пользуясь математической шкалой, можно точно установить, какие склонности у тебя наиболее развиты и в чем проявляются недостатки. Чисто экспериментально…
– Ясно! – воскликнул Йере. – Экспериментально я могу с полной уверенностью утверждать, что от тебя помощи не получишь. Ты заучился до глупости.
– Я?!
– Ты!
Йере осознал, что добиться от умного человека понимания простейших вопросов обыденной жизни дело абсолютно безнадежное. Он более не удивлялся, что Ахопалтио должен изучить три десятка научных трудов, прежде чем придет к постижению научной истины о том, что со снижением цен на спиртное люди будут за меньшие деньги приходить в состояние опьянения.
– У тебя были когда-нибудь экономические затруднения? – спросил Йере.
– Все зависит от классификации. Если исходить из утверждений Вундта…
– Не делай этого! – прервал собеседника Йере. – Исходи из собственного кошелька, он ближе к твоему сердцу. Ты страдал когда-нибудь от недостатка денег?
– Нет… В жизни много иных ценностей.
– Поэтому тебе и трудно понять, что человек проживет по твоим рецептам не более десяти дней.
– По моим рецептам? О чем ты?
– О том, что ты сам столь упрямо пытаешься вдолбить мне в голову. По-твоему, человеку не нужно жилье, ибо у сына человеческого не было угла, где бы он мог приклонить голову. Голод и жажду я должен утолять Марком Аврелием. Одежды мне не нужно, «прикроюсь» Метерлин-ком. Налоги будут оплачивать психоанализом Фрейда, Эб-бингауза или Дитни, счета в ресторанах – сенсуальной психологией Циена. В трамвае, парикмахерской и бане я могу сидеть, не тратя ни пенни, – достаточно лишь иметь при себе том Демокрита или Амьеля, и все сразу завертится, как в венском вальсе. Блестящая, поистине превосходная психопатология повседневности.
Йере закончил свое выступление, ибо Ахопалтио бросился устанавливать на уши заглушки. Собеседники оказались в немом пространстве. Оба говорили на безупречном финском языке и все же не понимали друг друга. Наконец в мозгах философа просветлело.
– Следует ли мне понимать так, – спросил он примирительно, – что ты намерен устроиться на работу и получать жалованье? Говоря просто, пойти в услужение к какому-то постороннему человеку. Правильно ли я понял?
– Да, – вздохнул Йере. – Однако оставим это. Тебе еще нужно собрать вещи для поездки. Не хочу больше мешать тебе.
Йере намеревался уже уйти, попрощался с философом и пожелал ему счастливого пути. Ахопалтио проводил гостя во двор и тут что-то вспомнил. Он начал принюхиваться к аромату цветов, росших у стены, и вдруг радостно воскликнул:
– Хороший запах! Хороший запах! Будь благословенна ассоциация!
Йере втянул в нос воздух, но почувствовал в ноздрях лишь вонь куриного помета, исходящую от грядок. Он с сожалением посмотрел на своего друга, который принялся повторять то же самое с еще большим воодушевлением:
– Ассоциация – это удивительное сочетание представлений, под влиянием которого одно представление приводит к пониманию другого. Я совсем забыл, что мыловаренный завод «Чудный аромат» ищет человека на должность начальника отдела рекламы. Мой дядя является там директором-распорядителем. Могу порекомендовать тебя. Говори сразу, согласен ли ты принять эту должность?
Йере не успел ответить, а Ахопалтио продолжал:
– Работа в Выборге. Блестящая библиотека, пышущие здоровьем бойкие женщины, театр на открытом воздухе, автобусное сообщение с Терийоки…
– Знаю, знаю. Выборг ведь моя родина.
– Ну, значит, все ясно. Надеюсь, что ты приживешься на новой должности. Напишу тебе открытку с дороги. Привет!
Ахопалтио при необходимости проявлял недюжинные способности оратора, который просто оглушал слушателя. Йере попытался сочинить ответ, но заметил, что стоит на дворе в одиночестве. Гостеприимный хозяин сбежал упаковывать вещи. Йере не удивился поведению своего друга, поскольку и раньше встречал людей, для которых сами исследования гораздо важнее результата. Если Ахопалтио вещал о женской красоте, то объяснял ее причины, исходя из типа расы и, соответственно, строения тела. Он заказывал себе к костюмам по две пары брюк, хотя и не вел двойной жизни.
Йере, испытывая некоторое разочарование и тоску, двинулся по направлению к Гармонике. Вечер был прохладный и тихий. Скоро на землю пала ночь. С ближайшего луга вверх поднимались жиденькие полоски тумана. Казалось, что над кронами деревьев, как бы шелестя, сгущается темень.
Сердце писателя, автора произведений для еженедельных журналов, сжалось, поглощенное борьбой за существование. В ушах звенели слова: «Надо выполнять нормальную работу». Обман во многих случаях допустим, на него временами можно опереться, но вечно обманывать невозможно.
Йере медленно брел по тропинке и остановился перед воротами Гармоники. От стен исходил острый запах перечника. Йере думал о представлении, которое порождает новое представление. Он уставился на горшок с перечником, у него возникла ассоциация его с мыловаренным заводом «Чудный аромат». Голову философа редко посещали практические мысли, но, пожалуй, о предложении Ахопалтио следовало подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26