Он подумал, что следует включить в число новых гравюр мавзолей эрцгерцогини Христины, творение Кановы, и очутился вдруг перед церковью капуцинов, где находился склеп, в нем хоронили императоров, начиная с Матвея. Его и увидел Гитлер в небольшой группе людей, наряженных в царственные одежды. Они стояли друг за другом у входа, образуя смиренную очередь.
— Нам не сюда, молодой человек, — сказал Гитлеру крайний, и Адольф понял, что перед ним император Матвей. — Судя по всему, вы из последних отпрысков, а порядок такой: регистрация мертвецов начинается с недавно умерших.
— Но я еще живой! — воскликнул Гитлер.
— Вы так считаете? — сощурился монарх, — Нет, коль вы с нами, то живым не можете быть.
— Но кто это все придумал? — спросил Адольф.
— Новый император Германии. Ему почему-то нравится, чтобы его называли вождем. Вы из какой ветви Габсбургов?
— Не из какой, — буркнул Гитлер.
— Значит, вы Гогенцоллерн? — осведомился император Матвей. — Кто именно?
— Никто! — воскликнул вдруг истерически Гитлер, — Оставьте меня в покое… Никто!
От собственного крика фюрер проснулся и, постепенно возвращаясь сознанием в явь, подумал о том, что император Матвей неспроста задавал ему вопросы, связанные с происхождением вождя.
«Снова происки моих врагов, — с усталой отрешенностью подумал он, все еще не вернувшись до конца в реальный мир и не понимая, в каком времени и пространстве находится сейчас. — Надо сказать Генриху, пусть еще раз пройдется по цепочкам моей родословной».
К этой глухой еще ночи 3 июля 1942 года, когда Гитлер проснулся за четверть часа до намеченного им самим срока, чтобы лететь с аэродрома Ангербург вместе с Гальдером в Полтаву, нити, так или иначе ведущие к тайне происхождения фюрера, давным-давно были взяты Гиммлером на особый контроль. Любая утечка при этом исключалась, возможные источники ее без лишнего шума ликвидировались.
Главной опасностью было то белое, или иного цвета пятно, которое связывалось с внебрачным появлением отца фюрера, Алоиса Шикльгрубера, который стал Гитлером только тогда, когда его усыновил отчим. Его мать, сорокасемилетняя Мария Анна, вышла замуж за Георга Гидлера — буква «т» в его фамилии появилась позднее, — имея на руках пятилетнего парнишку Алоиса, которого перезрелая девица Шикльгрубер родила от неизвестного лица…
Генеалогию семьи Гитлеров дотошные, геральдисты проследили до пятнадцатого века, но все они спотыкались на одном-единственном факте — отец вождя, Алоис Шикльгрубер-Гитлер, не был родным сыном Георга. И тут возникла кощунственная версия о которой и помыслить было страшно. Враги рейха и германского народа осмеливались предполагать, что соблазнителем Марии Анны был некий еврей-коммивояжер… Версия стоила головы многим болтунам, но существовать она существовала, и по ней выходило что радетель за чистоту арийской расы сам на четверть является иудеем…
Но это же немыслимо! От Гиммлера фюрер получал непременно только одно утверждение: грязные инсинуации. С происхождением Гитлера полный порядок, оно безупречно. Но вождь не верил Черному Генриху до конца. И довольно часто подумывал о том, что Гиммлер сосредоточил в одних руках слишком мощный сыскной и репрессивный аппарат.
…Пока они с Гальдером летели в Полтаву, в штаб группы армии «Юг», Гитлер втолковывал начальнику генерального штаба Гальдеру, что противника необходимо постоянно ослаблять с помощью небольших прорывов в ходе операций
— Основная цель операции «Блау» — уничтожение живой силы русских, — сказал Гитлер. — Не дать им уползти к Волге, брать в клещи отступающие дивизии и пресекать их попытки прорваться к главным силам!
— Передовые отряды ударной группы Вейхса подходят к Дону, мои фюрер, — сообщил начальник генштаба. — Но северный фланг, на воронежском направлении, активно контратакует 5-я танковая армия Брянского фронта…
— Я снимаю задачу по взятию Воронежа! — резко произнес фюрер. — Война — акт творчества, генерал… Это вдохновение, а не следование инструкциям, пусть и толково разработанным в вашем штабе. Нет необходимости брать Воронеж при любых обстоятельствах. Если обнаружится, что русские наступают с севера крупными силами, то пройдем к Дону южнее.
Прилетели в Полтаву к семи утра, фюрер немедленно открыл совещание. Он начал с трагической случайности, в результате которой майор Реихель попал в руки противника с важными документами по операции «Блау». Будем исходить из того, что русские знают о наших намерениях, — довольно спокойно примирился с этой неизбежностью фюрер. Чем это угрожает нам? Организовать сопротивление вермахту в ближайшее время противнику не удастся. Но есть опасность другого рода. Маршал Тимошенко стремится вывести Красную Армию из-под угрозы новых окружений. Наша задача состоит в том, чтобы не дать ему этого сделать. Ни в коем случае не допустить, чтобы Тимошенко ушел от разгрома! За его спиной обширные степные пространства, которые тот не замедлит использовать, чтобы оторваться от наших боевых порядков. Трудно рассчитывать на крупные прорывы, можно и увлечься, разомкнуть собственные коммуникации. Но дробить русские соединения небольшими охватами необходимо постоянно. О втором фронте англичан и американцев не беспокойтесь, — продолжал фюрер. — Все их обещания Сталину на сорок второй год — блеф. Лучшее доказательство — поведение Черчилля. Поэтому судьба дает нам шанс, господа генералы… Существуют предельные пространственные возможности сопротивления России. Это нефтеносные районы, Ленинград и Москва. Как только они окажутся в наших руках — для противника наступит экономическая катастрофа.
В конце речи фюрер еще раз повторил: в ходе развития операции необходимы быстрые короткие прорывы, чтобы перемалывать русские армии по частям.
— Этот Тимошенко — опасный противник, — сказал Гитлер генералу Гальдеру, когда в девять утра они вылетели назад, в Ангербург. — Наше счастье, что Сталин перестал ему доверять после Харькова и, видимо, скоро отстранит от командования на юге. Тимошенко умеет отступать и может помешать нашей основной задаче…
— Отступать — русский стиль войны, — усмехнулся Гальдер.
— Неплохо сказано, генерал, — хмыкнул фюрер. — В устах бойкого журналиста это звучит… А вот вам, начальнику генерального штаба…
Гитлер не договорил. Его мысли переметнулись неожиданно на север.
— Как дела у новоиспеченного фельдмаршала? — спросил он о командующем группой армий фон Кюхлере, получившем высшее военное звание 30 июня.
— Волховский котел ликвидирован, — ответил Гальдер. — Идет планомерная зачистка, ликвидация разрозненных групп Второй ударной армии. Все готово к захвату Погостья. Мы направили туда первую роту новых танков.
Фюрер распорядился об этом на совещании с фон Кюхлером три дня назад и теперь довольно склонил голову. Тогда же он поставил задачу по очистке восточного берега Волхова, в порядке подготовки нового наступления на Ленинград с охватом его вторым кольцом блокады, но Кюхлер сказал, что для этого необходимо не менее четырех дивизий.
— Вы знакомы с учением Канта, генерал? — спросил вдруг Гитлер.
Гальдер удивленно взглянул на фюрера и пожал плечами, собираясь с ответом, но Гитлер нетерпеливо поднял руку, удерживая его.
— Ну да, — сказал вождь и усмехнулся, стараясь делать это сдержанно, чтобы пощадить самолюбие этого штабиста, он, как и все они, эти фанфароны в мундирах, болезненно мнителен, — вам, генерал, ни к чему мудрствования прусского философа. Военные люди руководствуются уставами.
— Почему же? — возразил Гальдер, который вовсе не собирался обижаться на фюрера, ибо считал его необузданной стихией, а сердиться на дожди, метель или землетрясение попросту глупо. — На войне мы, например, руководствуемся категорическим императивом Канта, только, разумеется, со знаком минус.
«Он гораздо образованнее, нежели я предполагал, — подумал о Гальдере фюрер. — Пожалуй, даже слишком для начальника генерального штаба…» Последняя мысль показалась Гитлеру парадоксально-остроумной, и вождь с удовольствием подумал, как обнародует ее сегодня вечером за ужином в узком кругу товарищей по партии, его верных соратников. Они с таким же, как у него, недоверием относятся к генералитету.
Гитлер собирался уже оборвать разговор о Канте, которым хотел поразить солдафона Гальдера, ему расхотелось объяснять собственную провидческую манеру воевать через затверженный им наизусть софизм знаменитого кенигсбержца. Фюрер не знал, что любой софизм можно расценить как абсурд, имеющий вид истины, а парадокс как истину, имеющую вид абсурда… Тем не менее он догадался опустить кавычки и обратился к Гальдеру с изречением, в котором отсутствовала ссылка на авторство Иммануила Канта.
— Запомните, генерал, — сказал Гитлер, — одну бесспорную для творческих натур истину. Когда человеку необходимо действовать, а сложившиеся обстоятельства ему неясны и у него нет знания всех деталей ситуации, надо исходить из предположения и верить в то, что основанное на нем действие приведет к цели.
— Так вы поступили минувшей зимой, экселенц, — почти искренне заметил генерал-полковник.
«Повременю с его отставкой, — подумал Гитлер. — По крайней мере до тех пор, пока Паулюс не выйдет к Волге… Сталин вынужден будет пойти на мои условия. А главное из них в том, чтобы к западу от Урала не было ни одного советского солдата. Тогда и придут новые времена, в которых умникам типа Гальдера не будет места». Вслух же он сказал:
— Я знаю, Гальдер, что вы против моего намерения одновременно захватить Кавказ с его источниками нефти и совершить бросок к Волге. Ваши коллеги считают, что я воюю, как политик, иными словами, непрофессионально. Но подумайте, Гальдер, разве нынешняя война, когда сошлись лицом к лицу гигантские массы носителей столь различных духовных ценностей, разве такая война может вестись только военными средствами? Нет и еще раз нет! Мне кажется, что наши успехи в России были бы куда значительнее, если бы мы с самого начала учитывали в этом военном столкновении идей политический фактор.
Отношение Гальдера к фюреру было сложным. Он и боялся его, как и все, впрочем, генералы вермахта, и поддавался порой той гипнотической силе, что исходила от него, и ненавидел за дикое упрямство и самодурство, которое ставило германскую армию в опасное положение, презирал за некомпетентность и одновременно восхищался прорывами провидческого мышления, которые приводили к конкретным результатам. И хотя приказ о повороте вермахта на Кавказ с одновременным маршем к Сталинграду не был отдан, Гальдер знал, что это в скором времени произойдет… Наступила пауза. Гитлер почти не спал в эту ночь, но был в великолепном расположении духа. И только нынешний сон не выходил у него из головы. Фюрер верил: за любым сновидением могут обнаружиться реальные причины, его вызвавшие. Но вопросы императора Матвея о происхождении вождя?.. Такого могущества, которым он обладает, не имел ни один Габсбург, ни один Гогенцоллерн! И кого-то он ему напоминает, этот давно почивший в бозе сюзерен…
— Мне кажется, — осторожно заметил Гальдер, не оставивший надежды отвлечь фюрера от опасного дробления боевых сил вермахта походом на Кавказ, — представляется возможным утверждать, экселенц, что главной целью нашего летнего наступления должен быть Сталинград…
«Вспомнил!» — едва не выкрикнул вождь, и ему стало вдруг страшно. Теперь он явственно сообразил, что в облике императора Матвея в очереди коронованных особ с ним разговаривал Сталин. «Зачем ему мое происхождение?» — мысленно спросил вождь, покрываясь липким противным потом. Даже самому себе не признавался Гитлер, как панически боится он этого человека.
63
Горело, казалось, все. Болото и отчекрыженный лес на нем, ярко освещенная огнем жердевая дорога, по которой им предстояло идти в невыносимую геенну, горело само небо, переставшее противиться немыслимому Армагедону. Пахло порохом, кровью и подгоревшим мясом. Ошеломленные, они с ужасом смотрели на клубящееся пламя. Бывалым бойцам, им не доводилось видеть ничего подобного прежде.
Они пытались прорваться влево, потом вправо, но всюду встречали их автоматные и пулеметные очереди, И тогда стала возникать неуверенность, затем страх и едва сдерживаемая паническая истерия.
Спокойным оставался только полковник Рогов. Начальник разведотдела, который вел не только собственных подчиненных, но и примкнувших к ним бойцов сводного батальона, внимательно прислушивался к разрывам мин и снарядов, хладнокровно изучал обстановку, поглядывая на секундомер. Затем скомандовал: «За мной, перебежками, по жердевой дороге — марш!» А незадолго до того он сказал радисту Васильеву, прикомандированному для связи из штаба фронта, радисту Помошко, писарю Иванову, Виталию Ротштейну из второго отделения:
— У нас есть только один шанс вырваться отсюда, друзья. Я все рассчитал и поведу вас строго по науке. Но сначала поклянемся: не оставим друг друга на поругание фашистам в случае тяжелого ранения. Если ранят меня, не пытайтесь тащить… Возможно, буду без сознания, поэтому приказываю: застрелите, забрав партийный билет и другие документы. Живым не оставлять! Клянитесь…
Все молча наклонили головы.
— А теперь слушайте внимательно, — продолжал Александр Семенович, сделав короткую паузу и глубоко вздохнув. — Противник поставил перед нами заградительную завесу, кладет снаряды через полторы-две минуты. Часть снарядов уходит в болото, их осколки почти не разлетаются вокруг. В промежутках между залпами мы можем пробежать достаточное расстояние, чтобы оставить заградогонь за спиной. Слушать мои команды и четко их выполнять — в этом залог спасения. Встречавшихся на пути бойцов и командиров зовите с собой. Итак, приготовились… Вперед!
Едва грянул залп, они бросились бежать изо всех сил.
— Ложись! — крикнул Рогов.
Все залегли. Снаряды упали за их спинами. Полковник Рогов снова поднял людей и заставил точно по времени пройти рассчитанную им для них полосу жизни.
…Виталий Ротштейн и капитан Козлов, непосредственный его начальник, в последние недели оказались без работы. Всю зиму и весну ведали они агентурной разведкой, но когда армия готовится покинуть освобожденную территорию через узкое горлышко гигантского кувшина, забрасывать людей через линию фронта не имеет смысла. Разведдеятельность роговского отдела свелась практически к нулю, питать их стали на подобной же отметке. Это, разумеется, шутка, которую запустили в обиход их «соседи» из ведомства Шашкова, они-то всегда находили себе работу.
Кормили всех штабистов едино: тарелка супа в день. Блюдо готовилось из сухарных крошек, заправленных заячьей капустой. Расправившись с кушаньем, балагуры бодро заявляли, что с такого рациона не помрешь. А вот женщину уж точно не захочешь. Но держались как надо, паники никакой, находились даже охотники острить.
Когда получили приказ на выход, Ротштейну и радисту Помошко начальник отдела поручил прикрывать отход штаба в место сосредоточения.
Был у Виталия в наличии автомат с двумя дисками, наган и граната-лимонка. На нем — хлопчатобумажный костюм, кирзовые сапоги и пилотка. Шинель Ротштейн решил оставить, приспособил брезентовый плащ, в таком плаще по июньскому времени способней. Не забыл захватить и полевую сумку, она у него при надобности вмещала и буханку хлеба, и кусок сала с фляжкой. В зимнее и весеннее время, когда Виталий мотался по переднему краю, обеспечивал заброску агентов во вражеский стан, сумка эта его выручала. Сейчас она съежилась и пустая болталась на боку, выбрасывать ее было жалко.
Помошко тоже взял автомат, и одет радист был так же, как сослуживец, но поскольку плаща не имел, то захватил с собою шинель. А за спину повесил вещевой мешок с радиостанцией «Север» — редкой и потому ценной по тем временам аппаратурой.
Когда отходили в место сосредоточения, прошли сосновую рощу, забитую артиллерией. Особенно много было 152-миллиметровых пушек. Теперь уже становилось ясно, что они будут здесь брошены.
Едва добрались до места, налетели пикирующие бомбардировщики и стали густо класть бомбы. Небольшим осколком в сердце убило бойца Швечикова, служившего при разведотделе. Душевного парня, мастера на все руки, здесь любили. Его смерть незадолго до общего спасения показалась разведчикам роковой.
…Полсотни самолетов по очереди заходили на бомбометание, а Иванов сидел, опершись спиной о березку, и клевал носом. Спать хотелось неумолимо. До такой степени измотался в последние недели, что усталость подавила страх смерти, и мощные разрывы, сплошной рев устремлявшихся к земле «юнкерсов» не мешали ему проваливаться в сон, будто в безвозвратное небытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97