А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 




Станислав Семенович Гагарин
Ловушка для «Осьминога»



Станислав Гагарин
Ловушка для «Осьминога»

Часть первая
АТАКА «ОСЬМИНОГА»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Труп водителя мешал убийце вести машину.
Перехватив штурвал правой рукой, не отрывая глаз от мчавшейся навстречу дороги, он потянулся через обмякшее тело, нашел ручку и распахнул дверцу машины. Затем энергично сдвинул мертвеца к краю сиденья. На мгновение убийца отвлекся от штурвала, и машину стало заносить в сторону. Он судорожно вздохнул, выправил движение и резким толчком бедра выбросил труп.
Убийца захлопнул дверцу, положил левую руку на штурвал, прибавил газу и рассмеялся. Нагруженный железобетонными панелями трайлер вздрогнул, прибавил скорость и, подвывая мощным двигателем, устремился вперед.
В свете фар мелькнул щит с надписью: «Клюквенное. 8 км».
«Только бы прорваться! – подумал убийца. – И еще двести-триста метров от шлагбаума на той стороне. По времени я успеваю. Меня уже ждут… Ждут!» И убийца запел нечто торжествующее, без слов. Но несмотря на это победное завывание он весь был словно стальная пружина, готовая распрямиться в любую секунду.
До пограничного контрольно-пропускного пункта оставалось пять километров.

II

Он был веселым и жизнерадостным парнем, Володя Рыбин, водитель из совхоза «Синегорье». Год тому назад Володя вернулся со службы в родную Ленинградскую область из далекого Ашхабада, где два года возил на «уазике» командира полка, и с радостью сел на тяжелую машину, предложенную директором совхоза. Он и до армии водил мазовский самосвал и не любил «хлипкие» машины.
Спустя два месяца после возвращения домой Володя женился на Маше Томилиной, которая ждала его такие длинные два года. Неделю назад Владимир стал отцом… Девочку назвали Валентиной. Если бы случился сын, то имя ему дали бы Валентин – в честь Машиного деда, погибшего на заставе в июле сорок первого года неподалеку от Синегорья.
Вообще-то в глубине души Володя мечтал о сыне, но когда сегодня утром встретил Машу на крыльце родильного отделения Синегорской больницы и, осторожно приподняв кружевной край розового конверта, увидел крошечное личико дочки, то и думать забыл, что хотел сына. Бережно принял молодой отец маленькую Валюшку на руки, и такое щемяще-сладкое чувство охватило его душу, что даже слезы навернулись на глаза.
Володя отказался сесть в «жигуленок» своего закадычного еще холостого дружка Васи Шкаева, плавающего токарем на теплоходе «Вишера» Балтийского пароходства, отправил с ним Машу и тещу, а сам с дочкой на руках пошел пешком. Так и принес ее домой.
А дома Рыбина ждал заместитель директора совхоза Глушкин. Игорь Борисович ведал в Синегорье строительством, перебрался сюда с крупной стройки в Ленинграде, семью привез, осесть в деревне решил крепко и дела развернул широко. Он вежливо извинился перед Володей и Машей, сказал, что понимает ситуацию, но на строительстве школы простаивает студенческий отряд – нет панелей. Два других шофера выбыли из строя – один хоронит отца, второй попался «гаишникам» по хмельному делу.
– Говорит, что лишь пива кружку хлопнул, – пожал плечами Игорь Борисович, – а там кто его знает. Раппопорт не дурак, против его прибора что скажешь? Отобрали у Сазоненко права. На тебя одна надежда, Владимир. Выручай!
По Глушкину выходило, что если Рыбин рванет сейчас на станцию Канельярви, где находится завод железобетонных изделий, и возьмет там панели, то к концу рабочего дня будет дома.
– Конечно, поезжай, Вова, – оказала Маша. – Школу ведь строят… Там и нашей Валюшке учиться.
– Главное, чтобы до гостей успел, – подала голос Татьяна Михайловна, Володина мать.
– За мной шампанское, Владимир, – улыбнулся Глушкин, благодарно взглянув на молодую мать и ее свекровь.
– У нас Вова совсем непьющий, – строго сказала Маша. – Он даже пиво не потребляет. Вы к нам так приходите, мы вас сами шампанским угостим.
С тем Володя и уехал. Только вот на заводе ЖБИ проторчал чуть ли не до конца рабочего дня, оформляя всевозможные документы. Лишь в шестом часу вечера стали грузить его машину. Пришлось пообещать крановщику пузырек, иначе тот грозился: до шести я тебя, дескать, не загружу, а ровно в восемнадцать ноль-ноль скажу производству «чао». За пузырек крановщик справился еще за пятнадцать минут до этого самого «чао».
В начале седьмого Рыбин вывел машину за ворота завода.
Груженый трайлер шел спокойно и уверенно. Дорога была хорошая, и Володя надеялся, что в восемь вечера он сядет за праздничный стол Но тут пошел дождь, дорога стала скользкой, и пришлось сбросить скорость. Потом двадцать минут стоял у железнодорожного переезда, десять – у моста через Мууксу, дважды плелся в хвосте длинного ряда машин – усилилось движение – ведь была пятница, владельцы автомобилей кто куда спешили на выходные дни.
Наконец Володя вывел машину к развилке, от которой шла параллельная основному шоссе дорога. Она тоже вела к границе и проходила через центральную усадьбу совхоза. По этой дороге ходили только местные автомобили и туристические автобусы, ехать по ней было одно удовольствие – встречного движения почти никакого.
«Вот я и дома», – с облегчением подумал Володя, вспомнил личико дочки и растроганно улыбнулся. Нога его, лежавшая на педали газа, подалась вперед. И тут Володя увидел его. Человек этот будто ниоткуда возник на обочине. Еще мгновение тому назад никого не было на дороге – и вдруг: стоит рослый парень в зеленой униформе бойца студенческого строительного отряда и спокойно так, уверенно поднимает над головой руку. Володя сбросил газ и с готовностью, с удовольствием стал тормозить разогнавшийся было трайлер.
Рыбин любил ребят из студенческих отрядов. Работали они так, как теперь на селе работают разве что одни шабашники – от зари до зари. И получалось у них не только слаженно и качественно, но еще и с шутками-прибаутками. А вечером песни, мудреные разговоры у костра. Володя и сам в институт собирался, но только так получилось, что отец его, Феофан Рыбин, погиб на рыбном промысле в Северном море, и пришлось ему помогать матери растить двух сестренок. Потом служба в армии, а теперь вот дочка родилась. Но уж когда наладится житуха, он, конечно, поступит в автодорожный, на заочное, разумеется, потому как семья…
– Залезай, кореш! – крикнул Володя, остановив трайлер так, что дверца кабины оказалась напротив студента. – Садись, скоро дома будем…
Студент проворно забрался в кабину, поздоровался, поблагодарил и умолк, глядя прямо перед собой.
Володю так переполняла большая и светлая радость, что он не заметил некоторой напряженности своего попутчика.
– В Синегорье, значит? – спросил он.
Студент кивнул.
– Из нашего стройотряда? – не унимался Рыбин, сбоку разглядывая парня. Впрочем, не парень, это был, скорее, молодой мужчина, лет тридцати, чернобородый. Такого Володя в Синегорье не видел.
– Нет, – ответил бородач. – Я комиссар из районного штаба.
– Сами-то из студентов? – спросил Володя.
– Аспирант, – ответил попутчик. – Вот еду посмотреть, как они там у вас строят.
– А что?! – воскликнул Рыбин. – Вкалывают дай Бог каждому… Хорошая школа выходит. Я как раз панели для них везу
Хотел Володя сказать, что через семь лет его Валюшка, которую он сегодня утром впервые держал на руках, пойдет учиться в эту школу, только не успел.
Человек, которого он подобрал на дороге, сунул руку в карман форменной куртки, где лежал пистолет.
– А это что у вас? – кивнул он в сторону окошка со стороны водителя
– Это… – Володя слегка повернул голову в сторону проносившихся слева строений молочной фермы, хотел ответить, но ответить ему не дали. «Аспирант», незаметно доставший пистолет, сунул его за Володину спину и дважды выстрелил под лопатку.

III

На пограничном контрольно-пропускном пункте Клюквенное в этот вечер дежурили двое пограничников: ефрейтор Саша Ефлеев и недавно прибывший из учебного отряда рядовой Сережа Лучкин.
Лучкнн первым услышал пока еще далекий рев трайлера, идущего на предельной скорости.
– Кто-то к нам в гости движет, – сказал он ефрейтору, который был в их наряде старшим.
– По времени не автобус, – отозвался Ефлеев, прислушиваясь. – Да и звук не тот… – Он почувствовал непонятную тревогу, глянул на закрытый шлагбаум и на всякий случай спросил: – Красный у нас горит?
– Горит, товарищ ефрейтор! – весело выкрикнул Лучкин.
«Чего он веселится? – хмуро подумал ефрейтор. – Не ко времени будто бы…»
Ефлеев уже повидал кое-что на границе, был опытным солдатом и приобрел главное качество настоящего охранителя границы – он желал на границе тишины и спокойствия и делал все, чтобы эти два состояния сохранялись здесь как можно дольше. А Сережа Лучкин и в самом деле был в некоем приподнятом настроении. Он понятия не имел, откуда и почему оно появилось, молодой парень словно чувствовал приближение события и радовался ему, инстинктивно, подсознательно готовясь испытать себя в настоящем деле.
В километре от поста дорога поворачивала, и машину пока не было видно. Но вот внезапно выметнулся ее громоздкий корпус и стал быстро приближаться.
– Не нравится мне это, – вполголоса проговорил спокойно Ефлеев и тут же принял решение. – Лучкин! – крикнул он вовсе другим тоном. – Смотри в оба! Звоню прапорщику!
Основной наряд с досмотровой группой находился у самой границы. Командовал им сегодня прапорщик Леонид Бычков, дослуживающий последний год сверхсрочного пятилетия.
Машина была метрах в шестистах от КПП, когда Ефлеев прокричал в трубку:
– На пост движется трайлер с панелями! Скорость – восемьдесят в час… Не тормозит, товарищ прапорщик! Думаю, идет на прорыв…
Бычков о чем-то спросил, но его голос в телефонной трубке заглушил треск сокрушаемого трайлером шлагбаума.
– Прорвался, товарищ прапорщик! – крикнул Ефлеев. – Уходит к вам! Да-да! Все понял.
Он быстро повесил трубку, выглянул из будки и увидел, как выбежавший на полотно дороги Лучкин приложил к плечу укороченный автомат Калашникова.
– Отставить! – крикнул ефрейтор. – Не стрелять! Его там встретят.

IV

Но убийцу Володи Рыбина ждали неподалеку от границы не только на нашей стороне. Около семнадцати часов по местному времени через финский поселок Фуруельм прошла, направляясь к советской границе, легковая автомашина марки «вольво» серебристого цвета. Миновав стоящий на окраине двухэтажный домик-коттедж, в котором жил егерь Пекко Виртанен со своим многочисленным семейством, водитель «вольво» проехал еще метров пятьсот и повернул налево. Здесь основное шоссе Стокгольм – Хельсинки – Ленинград пересекала рокадная дорога, идущая вдоль границы. В двухстах метрах от развилки автомобиль развернулся и встал. Водитель выключил двигатель.
– Вы думаете, мы отсюда что-нибудь услышим, Стив? – спросил у водителя человек, сидевший с ним рядом.
– Конечно, – ответил Стив, кряжистый, плотный блондин с приплюснутым «боксерским» носом, который достался ему от природы. Впрочем, хозяин «боксерского» носа довольно неплохо, по житейской необходимости, владел приемами кулачного боя. – Во-первых, до границы всего полтора километра. Там поднимется такой шум, что мы его, разумеется, услышим. Во-вторых, у нас включен радиотелефон. Мой человек возле заставы подаст условный сигнал.
– Боюсь, что этот шум, Стив, услышат в Хельсинки и Вашингтоне, – проворчал пассажир с заднего сиденья. – Финны не хотят осложнений с русскими, начнут копать, сделают представление нашему посольству, не остановятся и перед тем, чтобы объявить кое-кого персоной нон грата. Могут потянуть ниточку к своим соседям. Те тоже захотят соблюсти невинность. А отдуваться нам с вами, Стив. И вы, Майкл, можете загреметь со своим дипломатическим иммунитетом.
– Мне к этому не привыкать, – усмехнулся тот, кто сидел рядом с водителем. – Только я надеюсь, что наш друг Рутти Лаймесон, как бывший абориген, продумал детали и проведет операцию так, что, по выражению русских, комар носа не подточит.
Поговорку Майкл произнес на русском языке, но все трое знали русский вполне достаточно, чтобы оценить ее соответствие нынешнему моменту.
Стив фыркнул. Это вовсе не означало, что он смеется. Майкл знал особенности характера водителя и, живо повернувшись к нему, спросил:
– Вы чем-то недовольны, Рутти?
– Да, недоволен! – резко ответил Стив. – Сколько раз можно говорить о том, чтобы вы не называли меня этим именем? Рутти Лаймесона больше нет… Не существует! Есть Стив… Я Стив Фергюссон, черт вас побери…
– Перестаньте ссориться, – усталым тоном произнес сидевший сзади джентльмен. – Вы, право, как дети… Майкл, объявляю вам замечание за легкомысленное поведение. А вы, Стив, поберегите вашу вспыльчивость для истинно ратных дел. Я понимаю, что в ваших жилах течет кровь викингов, наверняка среди предков были и воины-берсерки. не знающие в бою инстинкта самосохранения, но сейчас нам этот инстинкт крайне необходим. Когда контрольный срок?
– До полуночи, – ответил Майкл. – По московскому времени…
– Тем более не стоит ссориться. Ведь нам, возможно, сидеть втроем в этой железной коробке несколько часов… Вы уверены в этом человеке, Стив?
– Смел, решителен, по-своему умен. Мосты сжег уже давно. Начисто лишен каких-либо эмоций, разве что патологически ненавидит Советы и русских. Его отца, возглавлявшего отряд «верных братьев», расстреляли как военного преступника за месяц до его рождения.
– Не принес бы он на хвосте чего-либо уголовного. Трудно будет тогда доказывать политический характер акции, ссылаться на права человека, хельсинский Заключительный акт.
– Согласно инструкциям, которые он получил, мистер Сандерс, – официальным тоном принялся докладывать Майкл на английском языке, характерно выговаривая букву «р», – согласно инструкциям наш Лангуст должен угнать тяжелую автомашину, пройти на ней через пограничные посты русских, на большой скорости сбить шлагбаум и выскочить на эту сторону. Затем он бросает машину, добирается до перекрестка, где ждем его мы, случайно оказавшиеся на дороге. Отвозим в убежище, оттуда Стив переправляет Лангуста через кордон. Впрочем, я ведь представил вам, мистер Сандерс, письменную разработку операции.
– Услышать о ней из уст подчиненного еще раз всегда полезно, Майкл. Ну что ж, полагаюсь на вас, мальчики. Только бы этот ваш Лангуст проскочил сюда с чистыми клешнями.
Ни мистер Сандерс, ни его сорокалетние мальчики не знали, что весь день Лангуст не сумел войти в подходящую ситуацию, которая могла бы закончиться угоном тяжелой автомашины, и принял свое решение – убить водителя, чтобы завладеть машиной.

V

День и не думал как будто бы кончаться. Солнце все еще стояло над городом, заливая лучами полноводную Неву, степенно катящую воды к Финскому заливу, и празднично раззолотив устремленные в небо шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. А было уже восемь часов вечера…
Генерал Третьяков не любил сверхурочных совещаний, он полагал, что надо укладываться в рабочее время, если, конечно, не произошло ничего экстраординарного. Лев Михайлович был за плановые методы работы в контрразведке, хотя и считался великим мастером импровизации, проявившим склонность к парадоксальным приемам еще в молодые годы, когда начинал службу во фронтовом «Смерше». И в этот последний день недели генерал надеялся закончить совещание до конца официального срока дневной службы, начав его в семнадцать ноль-ноль. Обычно часа хватало на обсуждение даже самых сложных вопросов. Но в этот раз не получилось… Лев Михайлович отпустил сотрудников только в половине восьмого.
Майор Колмаков позвонил жене, что будет дома в девять. Выйдя из здания управления на Литейный проспект, он прошел переулком, свернул направо и по улице Фурманова, бывшей Гагаринской, спустился к реке – ему хотелось пройтись по Невской набережной и осмыслить услышанное им сегодня.
– Активность новой резидентуры, обосновавшейся в городе Ухгуилласуне, не просто подозрительна, – сказал генерал Третьяков, – она предвещает развертывание серьезной операции, или даже серии операций, направленных против наших интересов. Более того, мне представляется вполне возможным, что именно этому разведывательному подразделению подчинены старые резидентуры, которые выявлены нами в Скандинавии за последние годы. Заокеанских политиков серьезно беспокоят относительно миролюбивые тенденции правительств стран Северной Европы, движение за объявление этой зоны безъядерной. Они исходят из принципа, что «дурной» пример заразителен. Из четырех скандинавских стран только две пристегнуты к военной и политической колеснице Северо-Атлантического Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8