— Но, Георгий… — возразил я нерешительно.— Мне здесь делать нечего, Лесь.Он резко развернулся, сел в машину, хлопнул дверцей и укатил. Я остался стоять на пороге. Мерзко, подумал я, до чего же мерзко. Шевчук, прищурившись, окинул меня взглядом.— Что ж, проходи, — сказал он равнодушно.— Незачем, Адам…Он пожал плечами.— Сдать меня хотел? — спросил он все таким же невыразительным голосом. — Мажора приволок… Так я и думал…— А ты, выходит, успел раньше…— Выходит, так. — Лицо его выражало одну лишь беспредельную скуку.— Бучко-то за что? Просто под руку подвернулся?— Подвернулся… А не прячь террористок… Они начали весь Подол прочесывать — от самых доков. Все равно бы наткнулись. И Бучко бы замели, и меня заодно… Что я должен… За так, из-за какой-то швали собой жертвовать? Или ею? — Он кивнул в сторону коридора. — Ради бандитов этих? Да с какой стати? И что ты так на меня вытаращился, Лесь, не понимаю! Ты ж сам… Подсуетился…— Я спасти вас пытался. Неужто ты не видишь, что делается?— Понятно что… Душат они нас… А ты думал — найдешь одного, добренького, а он тебе леденец на палочке и гражданские права в придачу? Дурак ты, Лесь, ох, какой дурак! Надо же, мажора притащил, да еще и удивляешься!Это он меня обвиняет, удивленно подумал я! И в чем — в коллаборационизме! Ну и ну!— Нет среди них добреньких, — упрямо сказал Шевчук, — и порядочных нет… Заладил — что делается, что делается! Да как обычно, чуть мы голову поднимем… Тогда мятеж Пугачевский в крови потопили… А я что, первый должен голову под топор подставлять, что ли? Да с чего ради?— Да кто топил-то? Что, Суворов грандом был? Кто голову Пугачеву рубил — гранды?— Нет, но они смотрели.Ты— то чем лучше, подумал я. Как он умудрился повернуть, что я все время оправдываюсь…— Наши тоже смотрели. Уж такие тогда были нравы… Да и мятеж этот… после него и пошли реформы. Квота в парламенте, образовательная программа — разве нет?И верно, мы их тогда здорово потрепали. Только перья летели. Тогда они и решили, что добром с нами легче будет сладить. А может, их и впрямь комплекс вины допек — когда это у них народники появились? Черт, историю подзабыл…— Вот они, твои квоты, — холодно сказал Шевчук. — Нет уж, я в эти игры не играю. Они ж именно этого от нас ждут — что мы попрем, очертя голову. А у меня одна жизнь, одна-единственная. Другой нет.— Послушай, Адам, да если Аскольд развернется, ты же первый пострадаешь! Весь Нижний Город! Ты что же, этого хочешь? Я ж остановить его пытался! А как мне еще действовать? Камнями, что ли, закидать…— Зачем — камнями… — рассеянно произнес Шевчук.— Ладно, Адась, — устало сказал я, — пустое это… Они вот-вот чрезвычайное объявят и начнут с того, что все нежелательные элементы депортируют. То есть, всех с низким ИТ. А мы еще гадали, что такое эта китайская модель…Но Шевчук уже не слушал. Он, глядя в одну точку, начал медленно сползать по стенке и уселся на корточки, охватив голову руками: я уж, было, думал, что наконец-то до него дошло, что к чему, но тут он сказал в пространство:— Черт, как не вовремя!Про меня он, казалось, забыл.Не понимаю я его… и раньше никогда не понимал… Я как-то позабыл за давностью лет, только теперь вспомнил — мы тогда его… побаивались.Наверху, над крышей, в покосившейся голубятне, возились и ворковали сизари.— Ладно, — сказал я, — пойду, пожалуй.Почему, думал я, бредя по Андреевскому спуску, ну почему на одной планете должны были возникнуть два разумных вида? Что — одного мало, что ли? Как ни стараемся — они ведь тоже стараются, и не меньше нашего, — все время упираемся в противостояние, то скрытое, то явное… Неудивительно, что в конце концов у одного из заклятых друзей возникло искушение расправиться с соперником — бессознательный, чисто биологический импульс, который на сознательном уровне может объясняться политикой, государственной необходимостью, просто жаждой власти… да чем угодно…И что мне теперь делать?Пожалуй, спокойней всего будет отсидеться в деревне — не очень-то я обожал Валькину маму, да и она меня тоже, поскольку считала выскочкой и чистоплюем, но, в конце концов, притерпимся… Если Себастиану и впрямь удалось передать американцам ту пленку, Аскольду придется слегка притормозить, продемонстрировать свою благонамеренность и либерализм, а там, возможно, наберут силу те подспудные течения, которые всегда формировали политику в мажорской элите, вынося на поверхность лишь сухие сводки официальных бюллетеней и безликую информацию в теле— и радионовостях.Что— то в Верхнем Городе было не так, и прошло несколько минут, прежде чем я сообразил, что транспорт не ходит. Сновали лишь машины с номерными знаками Опекунского совета.Потому я добрался домой, когда совсем стемнело. И, уже подходя к дому, понял, что в квартире кто-то есть; окно, выходящее на улицу, светилось.Господи, подумал я, Валька! До нее, видно, дошли какие-то слухи, и она вместо того, чтобы дождаться меня, рванула в город.Я бегом пронесся по лестнице и несколько секунд тыкал ключом в замочную скважину, потому что никак не мог попасть. Освещена была только гостиная — в кресле у телевизора кто-то сидел,— Черт бы тебя побрал, Себастиан, — устало сказал я.Он виновато захлопал глазами.— Я тебя напугал, Лесь? Извини.— Ты где взял ключ?— Мне вахтер открыл. Я его попросил, и он открыл.— Ах да, конечно…Не такой дурак наш вахтер, чтобы отказать мажору — да еще в нынешнее смутное время.— Тебе звонил какой-то Ким.— Ясно, — сказал я устало. Нужно будет перезвонить ему, подумал я, хотя бы намекнуть, что происходит. Лучше бы он так и остался в своем Новосибирске — пока волна докатится до провинции… Хотя, опять же, китайская граница под боком…— Я передал пленку. — Он оживленно пошевелился в кресле. — Это было не так-то легко… Меня и не подпустили к посольству, представляешь? Но я вспомнил, что один мой однокурсник сейчас стажируется в «Известиях», а там при них американец из «СиЭнЭн» — он телетайп обслуживает. Ну, я и…— Корреспондент?— Ага.— Это хорошо. Что ж, поглядим. Может, и выгорит.Я прошел мимо него к шкафу, вытащил рюкзак, и, разложив его на полу, стал сваливать туда все самое необходимое.— Ты что же, — удивленно спросил Себастиан, — уезжаешь?— А чего ты хочешь? Чтобы я дожидался, пока меня в вагон затолкают, как скотину бессловесную? Почем я знаю, может, они с Верхнего Города начнут?Он так и подпрыгнул в кресле.— Да кто начнет-то?Тут только я сообразил — он же ничего не знает!— Я гляжу, на улицах что-то странное творится, — недоуменно сказал он, — ничего не понимаю. Включил тут у тебя телевизор, а там только первый канал… Говорят, сохраняйте спокойствие…— Аскольд твой… Борец за равноправие. — Я вздохнул. — Фактически, это государственный переворот, Себастиан. Только… легализованный. Для людей настают тяжелые времена.Он вскочил, вытаращился на меня.— Эта пленка!— Там были доказательства. Записи переговоров Аскольда с террористами…— Я тебе не верю. Да откуда такая техника у обезьянок? — выпалил он.Я с удовольствием сказал:— Идиот!— Прости, Лесь, но…Я отступил на два шага, заложил руки за спину и насмешливо оглядел его с головы до ног.— Ах ты, бедняжка! Святая простота! Ты, выходит, и впрямь думал, что все эти новые технологии разработаны мажорами! Думаешь, почему Аскольд в штаны наложил? Почему ваша оппозиция — если она у вас есть — предпочла ему поверить? Да потому что еще немного — и люди сами возьмут все, что им причитается. Вот вы и всполошились, захлопали крылышками…— Но если так, то… нужно предупредить хлопцев… И вправду, бедняга…— Каких хлопцев, Себастиан? Кого ты хочешь предупреждать? Бучко арестован. За укрывательство раненой женщины — единственного человека, который мог бы свидетельствовать против Аскольда. Кстати, по доносу Шевчука. Так что, полагаю, Шевчук вполне может позаботиться о себе сам… Зря ты, как видишь, волновался, он оказался вполне благонамеренным гражданином.— Бучко арестован? — выдохнул он.— Я же тебе говорю. Галерея опечатана.— Что же делать, Лесь? — Он в отчаянье посмотрел на меня. — Что же делать?— Я пытался уговорить Георгия — знаешь такого? — чтобы он занялся этим делом… тогда у нас еще был бы хоть какой-то шанс. Привел его к Бучко. Но Шевчук меня опередил.— А теперь?— Надежда только на твою кассету. Ты и, правда, ее передал?— Я никогда не вру, — возмутился он.— Что ж, отлично…Уложил вещи в рюкзак и затянул веревки. Он продолжал следить за каждым моим движением с таким безнадежным видом, что я сжалился.— Там, на кухне, стоит приемник. Давай, поймай-ка «Голос Америки», послушаем, что делается…Он покорно побрел на кухню. Я приглушил звук телевизора — все равно следующая сводка новостей будет через полчаса… Пока что сводный оркестр яростно исполнял «Патетическую ораторию»…Себастиан осторожно поставил приемник на журнальный столик.— Что-то я тут… — сказал он, подкручивая колесико.— Погоди, — я отобрал у него радио. — Он берет УКВ. Сейчас…Мне его как-то под горячую руку переделал Ким, этот приемник.— Но это же… незаконно…— Ты что же, совсем дурак?Он наблюдал за мной молча, с некоторым страхом. Потом виновато сказал:— Я и, правда, не думал, что… люди… сами по себе… на такое способны.— Понимаю. Ты готов был бороться за права меньших братьев. Но мы вовсе не меньшие братья, Себастиан. И мы не нуждаемся ни в жалости, ни в снисхождении. — О, Господи, еще как нуждаемся…Голос с чуть заметным акцентом выплыл из той странной тьмы, где живут радиоголоса, блуждая в эфире, точно призрачные рыбы.«…и сейчас, после музыкальной паузы, о последних событиях в столице. Обнаружены виновники взрыва в Торговом Центре — ими оказались члены радикальной группы под руководством небезызвестного Романа Ляшенко. Главарь террористической организации приговорен к смертной казни — первый подобный казус со времен Новосибирского инцидента. Приговор приведен в исполнение. Объединенное правительство единодушно поддержало жесткие меры по урегулированию ситуации в городе и прилежащих районах, предпринятые перспективным политиком Аскольдом — возможно, это означает грядущие перестановки в правительстве и рост влияния клана Палеологов, в последнее время оттесненного враждующими группировками на второстепенные позиции. Прослушайте комментарий нашего политического обозревателя Вячеслава Новгородского…»И уже другой голос произнес врастяжку: «Дорогие радиослушатели! Наша программа уже обращала ваше внимание на стремительный рост популярности Аскольда — возможно, единственного трезвомыслящего прогрессиста в составе нынешнего правительства. Последние события только подтверждают…»— Достаточно.Я выключил приемник.— Но это… — недоуменно произнес Себастиан, — ведь та пленка попала к ним. Я говорю правду, Лесь. Почему же они молчат?— Не знаю…— Ты говоришь, там переговоры Аскольда… Может, проверяют ее подлинность? Боятся обострять отношения?— Может быть, — я пожал плечами, — а быть может, просто не хотят вмешиваться. Ведь, если вдуматься, Аскольд ведет страну к краху — к полному коллапсу: пусть не немедленному… пусть через десять лет… или двадцать… Почему, как ты думаешь, Китай пошел с нами на сближение, когда они столько лет кричали об уникальном китайском пути? Да потому что оказались в полной заднице — сколько там людей осталось, в Китае, и все в резервациях, поставляют эти… изделия народного творчества… При нынешнем раскладе Евразийский союз ждет то же самое. Да через полвека у американцев будут такие технологии, что представить трудно — вплоть до межконтинентальных самолетов. Тогда нам, милый мой, никакая дружба с Китаем не поможет…— Ты думаешь? Но Америка…— Оплот свободы и равноправия? Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.— Тогда, что же нам делать?— Нам? — Я покачал головой. — Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын — не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города — если на мостах еще нет кордонов…Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных — он попадет под колесо одним из первых.Я уже протянул руку к трубке — и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.— Да?— Лесь, — я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, — это Гарик. Уходи из дому, Лесь.— Что стряслось?— У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…— Да он тут сидит…— А! — произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: — Хорошо… Постарайся не… не отпускай его…— Да что…— Потом поймешь.В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.— Беги, Лесь, — торопливо проговорил Гарик, — ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…Какой— то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.— Пошли отсюда, парень.— А как же… — Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад — я.— Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.— Георгия?!— А что, так не бывало раньше? Ты же, вроде, учил историю…— При Петре, разве, — сказал он неуверенно. — Да и то…Я подтолкнул его к двери.— Хватит болтать, пошли.Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами — чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уже, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших с этим смириться. По той же странной причине ни одному человеку — даже подросткам, которые вечно суют повсюду свой нос, — не приходило в голову ни с того, ни с сего разгуливать по этим карнизам: это были мажорские угодья, но угодья чисто символические, запущенные, обветшалые за ненадобностью. Я выбрался наружу через арочное окно и начал пробираться по карнизу, волоча за собой Себастиана.— Почему сюда? Почему не по лестнице? — проворчал он.— Помнишь вахтера? Который тебя впустил?— Ну?— Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, — несмотря на все его демократические позывы…— Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают…— Зачем?— Вот этого, — сказал я, — я и сам не понимаю.И, правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету… Раз уж ему удалось с американцами все укатать… что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно…— Лесь, — вдруг сказал Себастиан, — мне страшно.— Тебе-то чего? Тебя они не тронут… Впрочем, Гарика же они тронули.— Я боюсь высоты, — вдруг сказал Себастиан.Я вытаращился на него.— Вот это номер…— А ты думал… — Он почти всхлипнул. — Мы же давно потеряли способность… летать… Вроде бы, какая разница? А все равно, позор… каждый раз, когда… эти воздушные потоки… аж сердце из груди выпрыгивает — а как я могу показать? Стыдно же…Я с трудом подавил усмешку.— Ясно.— Я никому… только тебе…— Польщен…Осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.— Плохо дело… Нужно сматываться, Себастиан.— Но я…— Понял, понял. Мы осторожненько…Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, — я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.Со стороны Второй Владимирской карниз вытянулся, почти соприкасаясь с карнизом другого дома, — я так и представил себе мажоров, перелетающих с одного дома на другой, кружащихся в небе, как кружатся в солнечном луче снежные хлопья. Должно быть, обаяние этой никогда не существовавшей картины намертво поразило и их самих — иначе не держались бы так упорно за эти архитектурные излишества.— Давай, Себастиан.Он подобрался поближе к краю, заглянул вниз, отшатнулся…— Ох, нет!— Да не смотри ты туда! Прыгай.— Сначала ты, — взвизгнул он.— Черт с тобой. Ну, смотри!Я разбежался, стараясь не топать слишком громко, и, оттолкнувшись от края, перемахнул на ту сторону. Карниз у меня под ногами прогнулся, но устоял, я упал на колени, зацепился за кабель телевизионной антенны, змеившийся по козырьку, выпрямился.— Ну же, Себастиан! Если уж мы, обезьяны, можем, то уж вам-то…— Ты не…— Брось, это формальности. Прыгай!С минуту он еще топтался на той стороне, потом решился, разбежался и, нелепо хлопая крыльями, перемахнул через расщелину. Нужно сказать, у него это получилось гораздо лучше, чем у меня.Я подхватил его прежде, чем он успел поскользнуться на покатой крыше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10