– Я тебе еды из твоей большой Столовой принес. Той, вкусной. Помнишь?…
Профессор вывалился в дневной домик и недоуменно огляделся. Новичка нигде не было. Словно не доверяя глазам, старый хомяк тщательно обнюхал все углы.
Новичка не было.
– Может, опять Судьба ненадолго забрала?
Внутри вдруг стало холодно и тоскливо.
* * *
Чутье Профессора не обмануло. В дневном домике Новичок больше не появился. Старый хомяк и не думал, что будет так переживать!
– Ведь я говорил ему, говорил! – повторял он. – Нельзя идти против законов Жизни. Каждый хомяк должен ходить по маршруту… А он не слушал…
Профессор на автомате пробегал свой маршрут и, иногда даже забывая поесть, сразу возвращался в дневной домик. Каждый раз старый хомяк надеялся, что снова увидит приятеля, что тот появится также внезапно, как и исчез.
Каждый раз замедляя шаг, Профессор подбегал к тоннелю, ведущему в дневной домик… Медленно подходил к выходу, поднимал глаза… Но заранее знал, что никого не увидит. Чувствительное обоняние загодя говорило ему об этом.
Через несколько дней Профессор потерял надежду вновь увидеть Новичка. Чтобы заглушить непонятную боль внутри, Профессор яростно носился по маршруту и через силу, до отвала, наедался в Столовых – чтобы хоть немножко подремать. Но вместо дремоты, он только повторял:
– Ведь я говорил ему! Говорил!… Нет никакой Свободы! Нет никакой Любви! Наша Жизнь – это всего лишь большой запутанный лабиринт с препятствиями, едой и жалкими развлечениями…
* * *
Профессор уже привык встречаться по утрам со своим молодым коллегой. Вот и сейчас, профессор стоял и ждал. Обычно юноша появлялся на пару минут позже, однако сегодня его не было уже целых пять минут. Наконец, ассистент появился, чуть-чуть запыхавшийся и взволнованный:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, молодой человек! Вы сегодня задержались!… Так ведь и опоздать можно!
– Извините, Арнольд Яковлевич! – Андрей остановился рядом с профессором. – Пойдемте?
– Пойдем… – коллеги быстро зашагали к станции метро.
Несколько раз глянув на мрачную физиономию Андрея, профессор спросил:
– Чего-то ты сегодня смурной какой-то? Что-то случилось?
– Да, так! – поморщился Андрей. – С девушкой своей с утра поругался…
– А, понятно… – усмехнулся профессор. – Ничего, бывает. Помиритесь…
– Да ну их всех!… – Андрей чертыхнулся, чуть не налетев на переполненный бачок для мусора. Они вошли в метро. Эскалатор в привычном спокойном ритме понес вниз.
– Ладно, не горячись, – сказал профессор, выслушав возмущенный рассказ Андрея. – Женщины – они и есть женщины. Привыкнешь. К ним особый подход нужен… как и ко всему важному в жизни. А женщины, скажу я тебе, очень важная в жизни вещь. Они эту самую жизнь при желании тебе могут, ой, как подпортить!…
– Вот я и говорю, да ну их всех! – повторил Андрей.
– Ну-ну! – усмехнулся профессор.
Коллеги сошли с эскалатора, прошли немного вперед, потом повернули направо и остановились в ожидании поезда.
Он подошел через несколько минут, всосал в себя людей и понесся в темный тоннель.
– Ладно, не переживай! – продолжил Арнольд Яковлевич. Он на всякий случай огляделся – в надежде, что каким-то чудом где-то осталось не занятое место или кто-то каким-то чудом уступит место пожилому человеку. Не обнаружив ни того, ни другого, профессор ухватился за поручни и повернулся к Андрею. – Сейчас придешь на работу, отвлечешься и развеешься. Работа хорошо отвлекает от дурных мыслей, не замечал?
– Замечал… Особенно когда ее много и когда она тяжелая…
– Ну, работа у тебя, к сожалению, не тяжелая, но зато ее много. Ты уже перенес статистические данные за прошедшую неделю в чистовую папку?
– Нет еще, Арнольд Яковлевич…
– Почему? У нас впервые за несколько месяцев идет серьезный эксперимент! Я не собираюсь ковыряться в ежедневных черновиках. Мне нужны достоверные, проверенные данные, отпечатанные на машинке и вложенные в соответствующую папку…
Андрей слабо защищался:
– Я сделаю, Арнольд Яковлевич. Просто не успеваю. Я только-только освоился с лабиринтом, а мы уже начали эту «передачу опыта». Я не успеваю!
Профессор был непреклонен:
– Плохо, что не успеваешь! Ты молодой, должен делать все быстро и умело… Как там, кстати, наши экспериментальные крысы поживают? Давно я в лабораторию не заходил. У меня после начала эксперимента ведь тоже работы прибавилось. Из кабинета не вылажу…
– А я из лаборатории… – Коллеги вышли из поезда, прошли по длинному извилистому коридору, свернули направо, потом прошли немного вверх, вперед, вперед, вперед и снова направо, чуть-чуть спустились и повернули налево. Сели в другой поезд.
Андрей продолжил отчет о своих наблюдениях:
– …Конкурент с Беляком чуть хуже идут пока. Зато Профессор…
– Что еще за Конкурент? – Арнольд Яковлевич вопросительно посмотрел из-под очков.
– Это хомяк С-34-18… Я же вам говорил…
– Ах, да! – поморщился профессор. – Ты так и не избавился от этой дурной привычки давать имена объектам исследования?
– Так проще, Арнольд Яковлевич! На самом деле проще.
– Да ладно, твое дело… Только напомни, почему именно «Конкурент»?
– Ну, как же? – удивился Андрей. – Хомяк «Профессор» у нас изначально считался лидером. Значит, второй хомяк, к которому тоже подсадили хомяка-новичка, конкурент Профессора…
– Ты мне только из научного эксперимента крысиные бега не делай!… – пошутил Арнольд Яковлевич.
– Ну, хоть какое-то развлечения, а то от этих цифр уже голова устала. А тут хоть интересно наблюдать, кто кого…
– Ну, и кто кого?
– У вас же все цифры есть! Я каждый день их вам приношу в конце рабочего дня…
– Я их не смотрел еще… – профессор смутился, а потом возмущенно добавил. – Я же сказал, что не хочу в серьезном эксперименте работать с черновиками!…
Мужчины вышли из второго поезда, выбрались на поверхность, подошли к остановке автобуса и сели на пустую скамейку.
– Ну, так как там дела у Профессора и этого… Конкурента?… А у тех крыс, что одни начинают? Кто кого?
– Два хомяка, которые были помещены в отдельные кубы, осваивают лабиринт примерно с той же скоростью, как и все их предшественники. Я специально посмотрел архивы. Отклонение от среднестатистических показателей в пределах нормы. Зато братья этих двух хомячков, которые были помещены с Профессором и Конкурентом, показывают просто удивительные результаты! Профессорский Новичок уже самостоятельно бегает по лабиринту!
– В самом деле? – Арнольд Яковлевич, казалось, искренне удивился. – Зря я уже столько времени в лаборатории не показывался… А новичок Конкурента?
– Я его назвал Беляком, чтобы не путать. Беляк пока ходит за Конкурентом, но, судя по всему, через день-другой тоже начнет осваивать лабиринт сам.
– Значит, как я понял, Новичком ты назвал крысу, которую мы подсадили к Профессору, а Беляком ту, которую к Конкуренту?
– Да…
– Ладно, будем оперировать именами, – вздохнул Арнольд Яковлевич. – Раз ты по-научному не можешь…
Подошел автобус. Андрей с профессором зашли и спокойно заняли два места.
– То есть, по-твоему, старые крысы могут передавать опыт молодым, которые еще не знают лабиринта?
Андрей пожал плечами:
– По другому предварительные, да и чисто визуальные, результаты эксперимента объяснить нельзя.
– А какова разница в показателях между первой и второй парами молодых крыс?
– Просто огромная! Она выходит за рамки всех случайных отклонений. Так что «передача опыта» действительно происходит.
– Хорошо, – удовлетворенно сказал профессор. – Сегодня же посмотрю данные…
Профессор с ассистентом замолчали. Арнольд Яковлевич задремал. Андрей задумчиво смотрел в окно. Вскоре коллеги доехали до остановки «Институт», вышли, прошлись через лесок, вахту, вверх по лестнице и оказались в родном кабинете.
– Ну, иди, включай все, выпускай крыс, я сейчас подойду…
Профессор снял верхнюю одежду и уселся за стол, как обычно заваленный бумагами. Когда пришло время заглянуть в лабораторию, Андрей как раз усаживал в куб последнюю «крысу».
– Ну, показывай свое хозяйство!
– Давайте, начнем с Профессора и его напарника, – предложил Андрей. Ученые подошли к кубу номер семь. – Они довольно быстро уходят в лабиринт. Оба.
Задержавшись у седьмого куба, Арнольд Яковлевич с Андреем принялись разглядывать двух хомячков. Наконец один из них полез в лабиринт.
– Смотрите, смотрите, побежали! – почему-то шепотом сказал Андрей.
– Вижу… – кивнул Арнольд Яковлевич. – Это, значит, у нас пошел Профессор… Он не сменил, случаем, свой маршрут по лабиринту после подсадки второй крысы?
– Нет, ходит, как и раньше… В первые дни были небольшие отклонения от стандартного маршрута, но не надолго.
– Ясно. – Арнольд Яковлевич задумчиво следил за неторопливым бегом рыжего хомяка. – А второй объект… Как ты его там обозвал?
– Новичком…
– Подозреваю, что маршрут Новичка очень мало отличается от профессорского? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Арнольд Яковлевич. – Ведь если «передача опыта» работает, то передается только то, что старший успел освоить сам. А значит, маршрут подопечной крысы не должен уж слишком отличаться от маршрута ведущей…
– Я тоже так думал… Но это теоретически. На практике же… Кстати, что касается Конкурента с Беляком, то у них – все в соответствии с теорией! Беляк ходит по маршруту Конкурента и, судя по всему, не собирается искать что-то принципиально новое… А вот Новичок…
– Ого! – перебил ассистента Арнольд Яковлевич. – Он же практически сразу свернул!
– Вот я и говорю! – продолжал Андрей. – У Профессора с Новичком принципиально разные маршруты!
– Так, если мне память не изменяет, в середине тоннеля, по которому побежал Новичок, у нас стоит довольно сложное препятствие «Вертушка»? Обычно, крысы перед ней пасуют и поворачивают назад, словно из тупика…
Наблюдая за белым хомяком, Профессор замолчал.
– Ты смотри… – удивился он, увидев, как легко Новичок проскочил сквозь «Вертушку». – Почти без задержки!
– Я для интереса перерыл архивы по Профессору, чтобы выяснить, проходил ли он когда-нибудь за свою жизнь «Вертушку»… – начал Андрей.
– Молодец, что сам догадался это проверить! – Арнольд Яковлевич довольно хмыкнул. – Ну, и как?
– Не проходил! – Андрею было приятно, что его похвалили. – В списке освоенных Профессором препятствий «Вертушка» не числится!
Ученые еще какое-то время стояли и наблюдали за Новичком, потом перешли на другую сторону лабиринта и переключились на Конкурента с Беляком.
– Здесь все не так интересно, – сказал Андрей. – Беляк освоил только те препятствия и ловушки, которые знает Конкурент. Я тоже проверил это по архиву. Всего нового Беляк избегает. Если в своих нерешительных попытках самостоятельно исследовать лабиринт Беляк натыкается на что-то незнакомое, то сразу пасует и поворачивает обратно…
– Что же, так и должно быть, – кивнул профессор. – Я только такой результат и прогнозировал. «Передача опыта возможна только в пределах опыта ведущего…»
– Поэтому мне кажется, что Новичок сам по себе – уникальный хомячок…
– Не говорите ерунды, молодой человек! – почему-то раздраженно ответил профессор. – Все крысы одинаковы, и отклонения от нормы обусловлены либо стечением обстоятельств, либо неисправностью (в данном случае – болезнью) самого объекта исследования…
– Здесь я, при всем уважении, не могу с вами согласиться, – возразил Андрей. – Мне кажется, каждый хомяк – это индивидуальность. Так же как и у людей: каждый человек – особенный…
– Неудачное сравнение. Даже человеческая индивидуальность – это сентиментальное преувеличение. Все люди, по большому счету, одинаковы. Их, как вы выражаетесь, «индивидуальность» обусловлена все теми же внешними причинами. Примерно теми же, что и у крыс, только в другом масштабе. У вас, молодой человек, просто еще недостаточно жизненного опыта, чтобы понять, насколько люди примитивны и одинаковы! Что уж говорить о примитивных лишенных сознания крысах!…
Андрей промолчал. Он зафиксировал необходимые данные в черновой журнал, потом вместе с Арнольдом Яковлевичем перешел в кабинет.
Профессор продолжил начатый разговор:
– Кстати, это одна из причин, почему я против имен для объектов исследования…
– В смысле?
– Дать имя – это первый шаг на пути очеловечивания объектов исследования. А для серьезного научного исследования это недопустимо. Понимаешь?
– Не очень…
– Человек по своей сути отпетый антропоцентрист! Он на все смотрит через призму своего человеческого восприятия. Отсюда возникли пантеизм, политеизм, тотемизм и прочее. Человек с древних времен пытается приписать человеческие черты, чувства, характер и мотивы всему подряд: явлениям природы, животным, иногда даже планетам! Отсюда все эти многочисленные человекоподобные боги: бог ветра, грозы, океана… – профессор поморщился. – И вся это человеческая глупость начинается с того, что мы даем неодушевленному объекту, вроде крысы или неба, собственное имя. Понимаешь теперь?
– А разве животные – это неодушевленные объекты?
– Вот только не надо устраивать теологических споров! – презрительно усмехнулся Арнольд Яковлевич. – Впрочем, сам термин «неодушевленный» – антропоцентричен. Проще говоря: когда ты даешь той же крысе имя, ты уже не можешь к ней относиться нейтрально, а наделяешь ее и другими человекоподобными качествами: представляешь, как она «думает», наделяешь характером и прочее, прочее, прочее… Очеловечиваешь, одним словом. Это, может быть, и неплохо для какого-нибудь домашнего любимца, какого-нибудь там Мурзика или Шарика, но для объектов научного исследования – недопустимо… Понимаешь теперь?
– Смутно. То есть, если я правильно уловил, мы должны относиться к нашим хомякам в лабиринте, как, например, к движению электронов в магнитном поле?
– Именно! – профессор так обрадовался, что даже, сняв, возбужденно протер очки. – Хорошее сравнение! Движение наших крыс в лабиринте – это как движение электронов в магнитном поле!
– Но ведь электроны – это просто элементарные частицы, которые подчиняются законам физики, а хомячки обладают индивидуальностью…
– Да не обладают они никакой индивидуальностью! – профессор возмутился снова. – Вернее, обладают, но не большей, чем электроны. Вся разница в том, что тебе не придет в голову очеловечивать электроны, а хомяков – запросто!…
– Но ведь…
– И эти твои хомяки, подобно электронам, полностью подчиняются законам инстинкта. У электронов – законы физики, у крыс – законы инстинкта: пища, самка, сон, опасность. Вот и все. Понимаешь? Вся их деятельность, при кажущейся сложности по сравнению с электронами, сводится всего к четырем инстинктивным законам: найти пищу, совокупиться с самкой, поспать, избежать опасности. Так в чем же индивидуальность? Любое их движение по лабиринту можно объяснить тем или иным влиянием этих законов, так же как движение и траекторию электрона можно объяснить влиянием магнитных полей…
– Но ведь…
– Ты же изучал архивы? Через лабиринт прошло много поколений крыс, но все они всегда действовали одинаково. Погрешность минимальна и объясняется внешними причинами, то есть устройством лабиринта… Так что ставлю тебя «пять» за удачное сравнение с электронами, но «два» за упертый антропоцентризм, недостойный настоящего ученого…
– Но тогда получается, что человек ничем не отличается от хомяков? – Андрею наконец удалось вставить фразу в монолог профессора. – Если аналогия между мертвыми электронами и живыми хомяками верна, то тем более верна аналогия между живыми хомяками и живыми людьми…
– Живое, мертвое… – Арнольд Яковлевич опять поморщился. – Ладно, сегодня не будем рассуждать, чем отличается одно от другого, а то уже скоро время обеда… Что касается аналогии… Она не будет верна, потому что, в отличие от крыс и электронов, у людей есть разум… По крайней мере, у некоторых!
– А что такое…
– Только не спрашивай, что такое разум! – опередил профессор вопрос Андрея. – И чем отличается разумное от не разумного. Это разговор не на один день, а через полчаса – обед…
– Не буду, – согласился Андрей. – Просто я хотел сказать, что аналогия хомяки – люди гораздо естественней, чем электроны – хомяки. Ведь хомяки живые. Они, как и люди, чувствуют боль, беспокоятся, переживают, болеют… Они живут! А электроны просто действуют…
– Видимо, ты неисправим, – покачал головой профессор. – Мы о чем только что говорили? Животные подчиняются законам инстинкта. Их «боль», «беспокойства», поиск пищи – это просто инстинктивные реакции на раздражители. Как у амебы… Помнишь? На первых курсах вы должны были проводить этот опыт: помещаешь в воду кристаллик соли, и амеба бежит от него, помещаешь пищу – она бежит к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Профессор вывалился в дневной домик и недоуменно огляделся. Новичка нигде не было. Словно не доверяя глазам, старый хомяк тщательно обнюхал все углы.
Новичка не было.
– Может, опять Судьба ненадолго забрала?
Внутри вдруг стало холодно и тоскливо.
* * *
Чутье Профессора не обмануло. В дневном домике Новичок больше не появился. Старый хомяк и не думал, что будет так переживать!
– Ведь я говорил ему, говорил! – повторял он. – Нельзя идти против законов Жизни. Каждый хомяк должен ходить по маршруту… А он не слушал…
Профессор на автомате пробегал свой маршрут и, иногда даже забывая поесть, сразу возвращался в дневной домик. Каждый раз старый хомяк надеялся, что снова увидит приятеля, что тот появится также внезапно, как и исчез.
Каждый раз замедляя шаг, Профессор подбегал к тоннелю, ведущему в дневной домик… Медленно подходил к выходу, поднимал глаза… Но заранее знал, что никого не увидит. Чувствительное обоняние загодя говорило ему об этом.
Через несколько дней Профессор потерял надежду вновь увидеть Новичка. Чтобы заглушить непонятную боль внутри, Профессор яростно носился по маршруту и через силу, до отвала, наедался в Столовых – чтобы хоть немножко подремать. Но вместо дремоты, он только повторял:
– Ведь я говорил ему! Говорил!… Нет никакой Свободы! Нет никакой Любви! Наша Жизнь – это всего лишь большой запутанный лабиринт с препятствиями, едой и жалкими развлечениями…
* * *
Профессор уже привык встречаться по утрам со своим молодым коллегой. Вот и сейчас, профессор стоял и ждал. Обычно юноша появлялся на пару минут позже, однако сегодня его не было уже целых пять минут. Наконец, ассистент появился, чуть-чуть запыхавшийся и взволнованный:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, молодой человек! Вы сегодня задержались!… Так ведь и опоздать можно!
– Извините, Арнольд Яковлевич! – Андрей остановился рядом с профессором. – Пойдемте?
– Пойдем… – коллеги быстро зашагали к станции метро.
Несколько раз глянув на мрачную физиономию Андрея, профессор спросил:
– Чего-то ты сегодня смурной какой-то? Что-то случилось?
– Да, так! – поморщился Андрей. – С девушкой своей с утра поругался…
– А, понятно… – усмехнулся профессор. – Ничего, бывает. Помиритесь…
– Да ну их всех!… – Андрей чертыхнулся, чуть не налетев на переполненный бачок для мусора. Они вошли в метро. Эскалатор в привычном спокойном ритме понес вниз.
– Ладно, не горячись, – сказал профессор, выслушав возмущенный рассказ Андрея. – Женщины – они и есть женщины. Привыкнешь. К ним особый подход нужен… как и ко всему важному в жизни. А женщины, скажу я тебе, очень важная в жизни вещь. Они эту самую жизнь при желании тебе могут, ой, как подпортить!…
– Вот я и говорю, да ну их всех! – повторил Андрей.
– Ну-ну! – усмехнулся профессор.
Коллеги сошли с эскалатора, прошли немного вперед, потом повернули направо и остановились в ожидании поезда.
Он подошел через несколько минут, всосал в себя людей и понесся в темный тоннель.
– Ладно, не переживай! – продолжил Арнольд Яковлевич. Он на всякий случай огляделся – в надежде, что каким-то чудом где-то осталось не занятое место или кто-то каким-то чудом уступит место пожилому человеку. Не обнаружив ни того, ни другого, профессор ухватился за поручни и повернулся к Андрею. – Сейчас придешь на работу, отвлечешься и развеешься. Работа хорошо отвлекает от дурных мыслей, не замечал?
– Замечал… Особенно когда ее много и когда она тяжелая…
– Ну, работа у тебя, к сожалению, не тяжелая, но зато ее много. Ты уже перенес статистические данные за прошедшую неделю в чистовую папку?
– Нет еще, Арнольд Яковлевич…
– Почему? У нас впервые за несколько месяцев идет серьезный эксперимент! Я не собираюсь ковыряться в ежедневных черновиках. Мне нужны достоверные, проверенные данные, отпечатанные на машинке и вложенные в соответствующую папку…
Андрей слабо защищался:
– Я сделаю, Арнольд Яковлевич. Просто не успеваю. Я только-только освоился с лабиринтом, а мы уже начали эту «передачу опыта». Я не успеваю!
Профессор был непреклонен:
– Плохо, что не успеваешь! Ты молодой, должен делать все быстро и умело… Как там, кстати, наши экспериментальные крысы поживают? Давно я в лабораторию не заходил. У меня после начала эксперимента ведь тоже работы прибавилось. Из кабинета не вылажу…
– А я из лаборатории… – Коллеги вышли из поезда, прошли по длинному извилистому коридору, свернули направо, потом прошли немного вверх, вперед, вперед, вперед и снова направо, чуть-чуть спустились и повернули налево. Сели в другой поезд.
Андрей продолжил отчет о своих наблюдениях:
– …Конкурент с Беляком чуть хуже идут пока. Зато Профессор…
– Что еще за Конкурент? – Арнольд Яковлевич вопросительно посмотрел из-под очков.
– Это хомяк С-34-18… Я же вам говорил…
– Ах, да! – поморщился профессор. – Ты так и не избавился от этой дурной привычки давать имена объектам исследования?
– Так проще, Арнольд Яковлевич! На самом деле проще.
– Да ладно, твое дело… Только напомни, почему именно «Конкурент»?
– Ну, как же? – удивился Андрей. – Хомяк «Профессор» у нас изначально считался лидером. Значит, второй хомяк, к которому тоже подсадили хомяка-новичка, конкурент Профессора…
– Ты мне только из научного эксперимента крысиные бега не делай!… – пошутил Арнольд Яковлевич.
– Ну, хоть какое-то развлечения, а то от этих цифр уже голова устала. А тут хоть интересно наблюдать, кто кого…
– Ну, и кто кого?
– У вас же все цифры есть! Я каждый день их вам приношу в конце рабочего дня…
– Я их не смотрел еще… – профессор смутился, а потом возмущенно добавил. – Я же сказал, что не хочу в серьезном эксперименте работать с черновиками!…
Мужчины вышли из второго поезда, выбрались на поверхность, подошли к остановке автобуса и сели на пустую скамейку.
– Ну, так как там дела у Профессора и этого… Конкурента?… А у тех крыс, что одни начинают? Кто кого?
– Два хомяка, которые были помещены в отдельные кубы, осваивают лабиринт примерно с той же скоростью, как и все их предшественники. Я специально посмотрел архивы. Отклонение от среднестатистических показателей в пределах нормы. Зато братья этих двух хомячков, которые были помещены с Профессором и Конкурентом, показывают просто удивительные результаты! Профессорский Новичок уже самостоятельно бегает по лабиринту!
– В самом деле? – Арнольд Яковлевич, казалось, искренне удивился. – Зря я уже столько времени в лаборатории не показывался… А новичок Конкурента?
– Я его назвал Беляком, чтобы не путать. Беляк пока ходит за Конкурентом, но, судя по всему, через день-другой тоже начнет осваивать лабиринт сам.
– Значит, как я понял, Новичком ты назвал крысу, которую мы подсадили к Профессору, а Беляком ту, которую к Конкуренту?
– Да…
– Ладно, будем оперировать именами, – вздохнул Арнольд Яковлевич. – Раз ты по-научному не можешь…
Подошел автобус. Андрей с профессором зашли и спокойно заняли два места.
– То есть, по-твоему, старые крысы могут передавать опыт молодым, которые еще не знают лабиринта?
Андрей пожал плечами:
– По другому предварительные, да и чисто визуальные, результаты эксперимента объяснить нельзя.
– А какова разница в показателях между первой и второй парами молодых крыс?
– Просто огромная! Она выходит за рамки всех случайных отклонений. Так что «передача опыта» действительно происходит.
– Хорошо, – удовлетворенно сказал профессор. – Сегодня же посмотрю данные…
Профессор с ассистентом замолчали. Арнольд Яковлевич задремал. Андрей задумчиво смотрел в окно. Вскоре коллеги доехали до остановки «Институт», вышли, прошлись через лесок, вахту, вверх по лестнице и оказались в родном кабинете.
– Ну, иди, включай все, выпускай крыс, я сейчас подойду…
Профессор снял верхнюю одежду и уселся за стол, как обычно заваленный бумагами. Когда пришло время заглянуть в лабораторию, Андрей как раз усаживал в куб последнюю «крысу».
– Ну, показывай свое хозяйство!
– Давайте, начнем с Профессора и его напарника, – предложил Андрей. Ученые подошли к кубу номер семь. – Они довольно быстро уходят в лабиринт. Оба.
Задержавшись у седьмого куба, Арнольд Яковлевич с Андреем принялись разглядывать двух хомячков. Наконец один из них полез в лабиринт.
– Смотрите, смотрите, побежали! – почему-то шепотом сказал Андрей.
– Вижу… – кивнул Арнольд Яковлевич. – Это, значит, у нас пошел Профессор… Он не сменил, случаем, свой маршрут по лабиринту после подсадки второй крысы?
– Нет, ходит, как и раньше… В первые дни были небольшие отклонения от стандартного маршрута, но не надолго.
– Ясно. – Арнольд Яковлевич задумчиво следил за неторопливым бегом рыжего хомяка. – А второй объект… Как ты его там обозвал?
– Новичком…
– Подозреваю, что маршрут Новичка очень мало отличается от профессорского? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Арнольд Яковлевич. – Ведь если «передача опыта» работает, то передается только то, что старший успел освоить сам. А значит, маршрут подопечной крысы не должен уж слишком отличаться от маршрута ведущей…
– Я тоже так думал… Но это теоретически. На практике же… Кстати, что касается Конкурента с Беляком, то у них – все в соответствии с теорией! Беляк ходит по маршруту Конкурента и, судя по всему, не собирается искать что-то принципиально новое… А вот Новичок…
– Ого! – перебил ассистента Арнольд Яковлевич. – Он же практически сразу свернул!
– Вот я и говорю! – продолжал Андрей. – У Профессора с Новичком принципиально разные маршруты!
– Так, если мне память не изменяет, в середине тоннеля, по которому побежал Новичок, у нас стоит довольно сложное препятствие «Вертушка»? Обычно, крысы перед ней пасуют и поворачивают назад, словно из тупика…
Наблюдая за белым хомяком, Профессор замолчал.
– Ты смотри… – удивился он, увидев, как легко Новичок проскочил сквозь «Вертушку». – Почти без задержки!
– Я для интереса перерыл архивы по Профессору, чтобы выяснить, проходил ли он когда-нибудь за свою жизнь «Вертушку»… – начал Андрей.
– Молодец, что сам догадался это проверить! – Арнольд Яковлевич довольно хмыкнул. – Ну, и как?
– Не проходил! – Андрею было приятно, что его похвалили. – В списке освоенных Профессором препятствий «Вертушка» не числится!
Ученые еще какое-то время стояли и наблюдали за Новичком, потом перешли на другую сторону лабиринта и переключились на Конкурента с Беляком.
– Здесь все не так интересно, – сказал Андрей. – Беляк освоил только те препятствия и ловушки, которые знает Конкурент. Я тоже проверил это по архиву. Всего нового Беляк избегает. Если в своих нерешительных попытках самостоятельно исследовать лабиринт Беляк натыкается на что-то незнакомое, то сразу пасует и поворачивает обратно…
– Что же, так и должно быть, – кивнул профессор. – Я только такой результат и прогнозировал. «Передача опыта возможна только в пределах опыта ведущего…»
– Поэтому мне кажется, что Новичок сам по себе – уникальный хомячок…
– Не говорите ерунды, молодой человек! – почему-то раздраженно ответил профессор. – Все крысы одинаковы, и отклонения от нормы обусловлены либо стечением обстоятельств, либо неисправностью (в данном случае – болезнью) самого объекта исследования…
– Здесь я, при всем уважении, не могу с вами согласиться, – возразил Андрей. – Мне кажется, каждый хомяк – это индивидуальность. Так же как и у людей: каждый человек – особенный…
– Неудачное сравнение. Даже человеческая индивидуальность – это сентиментальное преувеличение. Все люди, по большому счету, одинаковы. Их, как вы выражаетесь, «индивидуальность» обусловлена все теми же внешними причинами. Примерно теми же, что и у крыс, только в другом масштабе. У вас, молодой человек, просто еще недостаточно жизненного опыта, чтобы понять, насколько люди примитивны и одинаковы! Что уж говорить о примитивных лишенных сознания крысах!…
Андрей промолчал. Он зафиксировал необходимые данные в черновой журнал, потом вместе с Арнольдом Яковлевичем перешел в кабинет.
Профессор продолжил начатый разговор:
– Кстати, это одна из причин, почему я против имен для объектов исследования…
– В смысле?
– Дать имя – это первый шаг на пути очеловечивания объектов исследования. А для серьезного научного исследования это недопустимо. Понимаешь?
– Не очень…
– Человек по своей сути отпетый антропоцентрист! Он на все смотрит через призму своего человеческого восприятия. Отсюда возникли пантеизм, политеизм, тотемизм и прочее. Человек с древних времен пытается приписать человеческие черты, чувства, характер и мотивы всему подряд: явлениям природы, животным, иногда даже планетам! Отсюда все эти многочисленные человекоподобные боги: бог ветра, грозы, океана… – профессор поморщился. – И вся это человеческая глупость начинается с того, что мы даем неодушевленному объекту, вроде крысы или неба, собственное имя. Понимаешь теперь?
– А разве животные – это неодушевленные объекты?
– Вот только не надо устраивать теологических споров! – презрительно усмехнулся Арнольд Яковлевич. – Впрочем, сам термин «неодушевленный» – антропоцентричен. Проще говоря: когда ты даешь той же крысе имя, ты уже не можешь к ней относиться нейтрально, а наделяешь ее и другими человекоподобными качествами: представляешь, как она «думает», наделяешь характером и прочее, прочее, прочее… Очеловечиваешь, одним словом. Это, может быть, и неплохо для какого-нибудь домашнего любимца, какого-нибудь там Мурзика или Шарика, но для объектов научного исследования – недопустимо… Понимаешь теперь?
– Смутно. То есть, если я правильно уловил, мы должны относиться к нашим хомякам в лабиринте, как, например, к движению электронов в магнитном поле?
– Именно! – профессор так обрадовался, что даже, сняв, возбужденно протер очки. – Хорошее сравнение! Движение наших крыс в лабиринте – это как движение электронов в магнитном поле!
– Но ведь электроны – это просто элементарные частицы, которые подчиняются законам физики, а хомячки обладают индивидуальностью…
– Да не обладают они никакой индивидуальностью! – профессор возмутился снова. – Вернее, обладают, но не большей, чем электроны. Вся разница в том, что тебе не придет в голову очеловечивать электроны, а хомяков – запросто!…
– Но ведь…
– И эти твои хомяки, подобно электронам, полностью подчиняются законам инстинкта. У электронов – законы физики, у крыс – законы инстинкта: пища, самка, сон, опасность. Вот и все. Понимаешь? Вся их деятельность, при кажущейся сложности по сравнению с электронами, сводится всего к четырем инстинктивным законам: найти пищу, совокупиться с самкой, поспать, избежать опасности. Так в чем же индивидуальность? Любое их движение по лабиринту можно объяснить тем или иным влиянием этих законов, так же как движение и траекторию электрона можно объяснить влиянием магнитных полей…
– Но ведь…
– Ты же изучал архивы? Через лабиринт прошло много поколений крыс, но все они всегда действовали одинаково. Погрешность минимальна и объясняется внешними причинами, то есть устройством лабиринта… Так что ставлю тебя «пять» за удачное сравнение с электронами, но «два» за упертый антропоцентризм, недостойный настоящего ученого…
– Но тогда получается, что человек ничем не отличается от хомяков? – Андрею наконец удалось вставить фразу в монолог профессора. – Если аналогия между мертвыми электронами и живыми хомяками верна, то тем более верна аналогия между живыми хомяками и живыми людьми…
– Живое, мертвое… – Арнольд Яковлевич опять поморщился. – Ладно, сегодня не будем рассуждать, чем отличается одно от другого, а то уже скоро время обеда… Что касается аналогии… Она не будет верна, потому что, в отличие от крыс и электронов, у людей есть разум… По крайней мере, у некоторых!
– А что такое…
– Только не спрашивай, что такое разум! – опередил профессор вопрос Андрея. – И чем отличается разумное от не разумного. Это разговор не на один день, а через полчаса – обед…
– Не буду, – согласился Андрей. – Просто я хотел сказать, что аналогия хомяки – люди гораздо естественней, чем электроны – хомяки. Ведь хомяки живые. Они, как и люди, чувствуют боль, беспокоятся, переживают, болеют… Они живут! А электроны просто действуют…
– Видимо, ты неисправим, – покачал головой профессор. – Мы о чем только что говорили? Животные подчиняются законам инстинкта. Их «боль», «беспокойства», поиск пищи – это просто инстинктивные реакции на раздражители. Как у амебы… Помнишь? На первых курсах вы должны были проводить этот опыт: помещаешь в воду кристаллик соли, и амеба бежит от него, помещаешь пищу – она бежит к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9