— Скажите, Рихард, а не смогли бы вы побывать в Маньчжурии? Конечно, если только это возможно.
— Попробую.
Зорге снова заговорил о своей группе «Рамзай». За это время ее удалось скомплектовать. Слабым звеном остается только радиосвязь, которая часто подводит. Зорге сказал Урицкому:
— Я очень вас прошу, Семен Петрович, пошлите ко мне радистом Макса Клаузена, с ним я работал в Шанхае. Иначе могут быть перебои связи с Центром.
— Какие у вас еще просьбы?
— Как будто никаких…
— В таком случае давайте условимся: заканчивайте дела в управлении и на месяц поезжайте отдохнуть на юг. На больший срок, к сожалению, нельзя. Согласны?… Радиста попробуем разыскать до вашего отъезда. Наш разговор будем считать предварительным — подробнее доложите в отделе, а затем встретимся еще раз. На мой взгляд, вы работали отлично, Рихард. Будем думать о перспективах, так сказать, о направлении главного удара… А теперь пошли ужинать! Небось стосковались по русской кухне?! Надеюсь, вас устроит селедка с разварной картошкой!…
Комкор Урицкий, с которым Зорге познакомился ближе, относился к поколению людей, сформировавшихся в революционные годы. Они были однолетки — начальник военной разведки и руководитель группы «Рамзай», действовавшей на Дальнем Востоке. Люди одного поколения, одной эпохи, одних устремлений, идей и убежденности. Семен Урицкий детство провел в Одессе, начинал жизнь с казенного училища, с работы на побегушках у знакомого аптекаря. Жил в семье своего дяди Урицкого и в семнадцать лет, не без его влияния, стал большевиком-подпольщиком. В двадцать лет, примерно в то же самое время, когда Зорге служил в германском пехотном полку, Семена призвали в русскую армию — рядовым Стародубского драгунского полка. Они находились по разные стороны русско-германского фронта.
Февраль семнадцатого года застал Семена в Одессе. Потом Красная гвардия и бесчисленные фронты гражданской войны: Царицын, Крым, Украина.
В двадцать пять лет Урицкий командовал кавалерийской бригадой, в двадцать семь — закончил Академию Генерального штаба, часто отрываясь от лекций по неотложным делам — то на подавление Кронштадтского мятежа, то на другие боевые задания. Несколько лет он провел за границей на такой же работе, как Зорге. Позже командовал корпусом, был на штабной, на командной работе и в сорок лет, став опытным военачальником, вернулся на разведывательную работу.
В этот приезд Рихард не раз встречался с Семеном Петровичем и проникался все большей симпатией к нему. Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа «Рамзай» все основательнее внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где ни разу не удавалось задержаться надолго ни одному разведчику, не вызывая подозрений у всевидящей кемпейтай — имперской контрразведки. Но если вначале перед Рамзаем и его группой ставилась первоочередная задача — наблюдать за военно-политическим, экономическим положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать планы японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения взаимных связей двух тяготевших друг к другу агрессивных стран — Японии и Германии — перед группой Зорге были поставлены новые сложные задачи. Возник вопрос — нельзя ли из Токио наблюдать за деятельностью германских фашистских политиков? Пусть Япония станет как бы «наблюдательной вышкой» для дозорных из группы Рамзая…
Вот об этом снова и снова говорил комкор Урицкий с разведчиком, приехавшим из Японии.
Недели через полторы в Москве появился Макс Клаузен. После работы в Китае он считал себя демобилизованным и занялся мирным трудом. Он жил в то время под Саратовом, в маленьком городке Красный Кут, работал трактористом под другой фамилией и перестал думать о разведывательной работе. Обзавелись хозяйством, получили корову, Анна развела кур, кроликов. Жили они в маленьком домике, окруженном тенистым садом. Что еще нужно для спокойной, счастливой жизни?! В машинно-тракторной станции Макс был на хорошем счету, получал премии. Жил в достатке. Единственное, что напоминало Максу о его прежней профессии, это увлечение радиосвязью. Что-то мурлыча себе под нос, он в свободные вечера мастерил передатчики, ставил их на тракторы, работающие на отдаленных полях. Радиосвязь действовала километров на пятьдесят. Конечно, это не Владивосток, но для одной МТС было вполне достаточно.
И вот нежданно-негаданно Клаузен получил вызов в Москву. Сначала он заупрямился, но вторая, более категоричная телеграмма в горвоенкомат заставила поехать. Телеграмма была за подписью Ворошилова. Кто бы мог подумать, что рядового тракториста вызывает к себе нарком обороны!… И все же Макс Клаузен ехал в Москву с намерением не соглашаться ни на какую работу — хватит! Он так и сказал Анне: «От добра добра не ищут — будем жить здесь. Ты меня знаешь».
И первым, кого встретил Макс в разведуправлении, был Зорге. Макс с удивлением посмотрел на приятеля:
— Откуда ты?
— Приехал за тобой…
— Вот оно что! А я-то думаю, кто ж это про меня вспомнил.
— Так как, соленый моряк, поедем?
Клаузен по привычке потер ладонью крепкую шею.
— С тобой, Рихард, хоть на край света. — Он не знал даже, куда зовет его Зорге.
В тот день Урицкий пригласил домой Зорге и Макса.
— Ну, как решаем? — спросил Урицкий.
— Ехать так ехать, — ответил Макс. — Продам корову, и можно трогаться…
Все рассмеялись.
— Вот и хорошо! Поговорим о делах. Имейте в виду, товарищи, вы — разведчики мира. Знаете, Клаузен, куда надо ехать?
— Нет, Рихард не говорил.
— В Японию. Вы сделаете все, что необходимо, чтобы предотвратить войну между Советским Союзом и Японией, предотвратить, — раздельно и по слогам повторил Урицкий. — Понятно? Ну, а что касается вашего отпуска, Рихард, придется отложить… на лучшие времена. Вам немедленно надо выезжать обратно. Клаузен приедет за вами следом.
— Что ж, долг есть долг, — грустно улыбнулся Зорге. — Я готов, Семен Петрович. Мы — люди пути далекого…
— Да, именно так — люди пути далекого! — Комкор горячо пожал руку разведчику.
В разговоре один на один Урицкий еще сказал:
— Запомните, Рихард, задача номер один — знать о переговорах Берлина с Токио. И второе — следить за обстановкой в Маньчжурии. Остальное — по вашему усмотрению.
И вот торопливое прощанье с друзьями, последние напутствия… Дорога в Канаду, в Штаты, старый паспорт, сохранивший силу, потому что в Москву Рихард выехал под другой фамилией…
Приезд доктора Зорге в Соединенные Штаты совпал с газетной шумихой, вызванной предстоящим воздушным рейсом из Америки в Токио. Рихард подумал, — а что, если в Японию полететь самолетом? Разведчику не обязательно быть постоянно в тени. Быть самим собой — это лучшая маскировка. Задача предстояла сложная, но Рихард начал действовать — как-никак, он все же корреспондент влиятельной «Франкфуртер цайтунг»…
— Пит, я не хочу, чтобы ты улетал, — сказала Джейн.
— Но почему, девочка? — спросил Пит, хотя уже знал, к чему она клонит. Такие разговоры повторялись каждый раз перед отлетом.
Они сидели в баре филадельфийского аэропорта с низкими потолками и громадным, во всю стену, окном, за которым теснились самолеты. Желтый бензозаправщик поил горючим «Дуглас», на котором Пит должен был лететь в Сан-Франциско. Он летел пассажиром, что бывало с ним редко.
— Мне надоело, что ты постоянно куда-то улетаешь.
— Зато я привезу много денег, и мы наконец поженимся
— Оставь, Пит! Я не хочу стать вдовой еще раньше того, как мы обвенчаемся!
Джейн была раздражена и говорила глупости. При чем тут вдова? Пит тоже рассердился.
— Ну, чем я виноват, что я летчик! Тебе надо бы было найти пивовара или шофера такси.
— Не остроумно!… Летчики тоже бывают разные. Твой приятель Билл летает на линии, как шофер, возит почту. После работы каждый день дома. Разве это плохо?
— Где же мне взять такую работу?
— А зачем ты сам лезешь куда не надо? Я всегда умираю от страха, переживаю за тебя, когда ты в воздухе проводишь эти дурацкие испытания. Мне это надоело!
Пит почувствовал: они вот-вот могут поссориться. Ему этого не хотелось.
— Пожалуй, я выпью еще виски, — сказал он, чтобы переменить разговор. — Ты будешь что-нибудь пить?
— Сок со льдом и немного джину. Совсем немного.
Пит поднял руку, к столику подошла кельнерша, одетая, как стюардесса, — в короткой юбочке, синей кофте с погонами и авиационной пилотке. Пит заказал напитки. Над столом мягко жужжал электрический вентилятор. Поток воздуха легко шевелил волосы Джейн — нежные, тонкие шелковинки и совсем светлые, почти такого же цвета, как недопитый сок ананаса в ее стакане. Маленькие агатовые глаза с короткими бровями глядели растерянно, скорее сердито. И вся ее гибкая фигурка, сейчас такая напряженная, красивые удлиненные пальцы, нервно барабанящие по столу, выражали сдерживаемую ярость, протест против неудачной своей судьбы.
— Послушай, Джейн, — он захотел ее успокоить, — ведь это почти обычный рейс. Смотри — вот здесь Сан-Франциско, здесь Гонолулу, — он чертил ногтем на салфетке маршрут предстоящего полета. — А отсюда рукой подать до Токио. Всего каких-нибудь шесть тысяч миль… Мы, как по камушкам, перескочим через этот ручей…
— Шесть тысяч миль и все время над океаном, — возразила Джейн.
— Ну и что? У всех будут спасательные пояса и даже порошок, который отгоняет акул… Тебе кажется страшно потому, что это первый рейс. Поверь мне, в Японию скоро будут летать так же просто, как из Филадельфии в Сан-Франциско. Я стану работать на этой линии, как шофер пригородного омнибуса. — Пит положил руку на пальцы Джейн, они перестали выбивать нервную бесшумную дробь.
— Пит, обещай мне, что ты переменишь профессию, пусть это будет последний раз. — Она подняла на него глаза, в которых была мольба. — Я так измучилась жить в постоянном страхе. Ведь я люблю тебя, Пит…
В глазах у нее стояли слезы. Пит решил подойти с другой стороны.
— Не всем везет сразу, — сказал он, — ты знаешь Чарльза Линдберга, мы вместе с ним учились в летной школе. Сначала он тоже брался за любую работу, был воздушным циркачом, испытателем, возил почту и вдруг стал миллионером! Перелетел без посадки в Европу и стал знаменитым, теперь купается в долларах.
— Я не завидую ему, твоему Линдбергу, Пит. Ты же знаешь, что шайка гангстеров украла у него сына. Я бы на его месте отдала им любой выкуп. Теперь его Анна несчастная женщина, я представляю себе, что пережила она, когда бандиты в отместку прислали ей отрубленные пальчики ее ребенка… Это ужасно, ужасно! — Джейн закрыла лицо руками.
Пит подумал — зачем он заговорил о Линдберге. В самом деле, национальный герой Америки собирается теперь бежать из Штатов в Англию, где надеется, что вымогатели не достанут его. Чарльз не нашел защиты в своей стране… Нет, зря он заговорил с Джейн о Чарльзе Линдберге.
Джейн осторожно, чтобы не размазать тушь на ресницах, прикоснулась платком к глазам.
— Мне не нужно, Пит, ни славы, ни денег, только будь со мной рядом. Я так измучена!… — Такого приступа страха, как сейчас, у Джейн никогда не было.
— Что с тобой, Джейн? Повторяю, это обыкновенный рейс, я даже лечу в нем не пилотом, а бортмехаником, почти как пассажир.
Он не сказал, что летчиком его просто не взяли, потому что не было вакансий.
— Тем более, — сказала Джейн, — ты даже не сможешь применить свое искусство. Нет, нет, то, что ты получишь, это только плата за страх… Знаешь что, — вдруг решительно сказала она, — я полечу с тобой в Сан-Франциско.
— Но зачем?
— Не хочу с тобой расставаться… Потом… Потом — у нас скоро будет ребенок… Понял ты меня наконец?!
Пит даже раскрыл рот от изумления.
— Так что ж ты мне об этом не говорила!… В самом деле — полетим. И знаешь что, в Сан-Франциско мы обвенчаемся. Нечего ждать, когда мы разбогатеем!… Но как же с твоей работой?
А Джейн же улыбалась. До сих пор она не знала — и это тревожило ее, — как Пит отнесется к тайне, которую она ему сообщила. Значит, он тоже рад…
— Я позвоню на завод, скажу, что приду в понедельник, завтра уже суббота, мне разрешат.
Джейн работала копировщицей в техническом бюро на авиационном заводе под Филадельфией. Там и познакомилась с Питом, безработным летчиком-испытателем.
На самолет в Сан-Франциско уже объявили посадку. До отлета оставалось пятнадцать минут. Пит торопливо расплатился с кельнершей и побежал за билетом, а Джейн пошла звонить по телефону. Встретились они у выхода и с последними пассажирами поднялись в самолет. Через несколько часов они были на побережье Тихого океана.
Гидросамолет, отправлявшийся первым, рекламным рейсом из Соединенных Штатов в Японию, улетал вечером следующего дня. С утра Пит занимался делами, проверял моторы, систему управления, подачу горючего, заполнял какие-то карты, а после полудня встретился в отеле с Джейн. Она была в белом подвенечном платье, которое успела купить в магазине, и вернулась в отель перед самым приездом Пита. В свидетели взяли летчиков, улетавших в Японию, и прямо из мэрии вернулись к самолету.
Среди провожающих у самого барьера стояла высокая, стройная девушка в белом подвенечном платье с букетом красных роз. Она стала предметом внимания многочисленных фоторепортеров, нацеливших в нее свои объективы. В толпе кто-то сказал:
— Это ловко придумали такой трюк с невестой, для фирмы отличная реклама…
На другой день в газетах появилась фотография Джейн — с поднятой рукой, в которой она держала букет цветов.
«Миссис Джейн Флеминг, — говорилось в подписи под фотографией, — провожает в полет своего мужа, бортмеханика Питера Флеминга, с которым она обвенчалась за час сорок пять минут перед началом первого воздушного рейса Соединенные Штаты — Япония».
В первый рейс, соединявший Штаты с японскими островами, полетели главным образом журналисты. Среди них был корреспондент влиятельной немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» — Рихард Зорге.
КАНАДЕЦ ИЗ МОНРЕАЛЯ
Мистер Файф, канадец из Монреаля, поселился в Лондонской гостинице, выходившей фасадом на зеленый бульвар, буйно заросший деревьями, сквозь которые просвечивала теплая синева моря. В Одессе стояла тропическая жара, канадец изнемогал от зноя, и его безукоризненно чистый воротничок быстро темнел от пота. Трижды в день приходилось менять сорочку. Гостиница была старая, с громоздкой мебелью, тяжелой деревянной кроватью посреди комнаты и плотными, малинового цвета, коврами. От этой душной купеческой обстановки в номере казалось еще жарче. Днем мистер Файф по нескольку раз погружался в прохладную широкую ванну, тщательно причесывал щеткой непросохшие волосы, менял сорочку, а через полчаса снова обливался потом.
К вечеру иностранец спускался обедать в маленький внутренний дворик под сенью раскидистых платанов, потом шел на бульвар в кафе «Лето», расположенное рядом с широкой лестницей, ведущей в порт, к морю. Здесь было прохладно, столики под разноцветными тентами стояли вдоль балюстрады над крутым обрывом. Канадец усаживался так, чтобы видеть море, не замиравший и ночью порт. Сюда, сквозь городской шум, доносился лязг и грохот якорных цепей, лебедок, гудки пароходов, нервные свистки лоцманов. Зеленые, рубиновые звезды, вспыхивая и угасая, будто подмигивали канадцу. Он наслаждался наступившей прохладой, тянул холодное пиво и задумчиво созерцал жизнь порта.
Мистер Файф, промышленник средней руки, возвращался из туристской поездки по Советскому Союзу. Он побывал в Ленинграде, Москве, Киеве и через Одессу отправлялся в Канаду. Билет до Пирея, где мистер Файф намеревался пересесть на океанский лайнер, уже лежал в бумажнике, но пароход уходил через несколько дней, и иностранец томился в вынужденном безделье.
Наконец пришло время отъезда. Туристу подали черный лакированный «Линкольн», погрузили его чемоданы, и мистер Файф отправился на морской вокзал. Пароход с белыми, как накрахмаленный воротничок, палубными надстройками и красным околышем с серпом и молотом на трубе стоял у пирса.
В зале ожидания оставалось все меньше людей, пассажиры, получив паспорта, уходили на корабль.
Канадец ждал, попыхивая сигарой, но его будто забыли. Он несколько раз подходил к окошечку, где сидел молодой пограничник, называл свою фамилию, но сотрудник контрольно-пропускного пункта, извиняясь, просил его подождать еще несколько минут.
Пароход дал два гудка, зал опустел. Мистер Файф снова подошел к окошку. Его пригласили почему-то пройти внутрь.
— Где вы получали визу на въезд в Советский Союз? — спросил дежурный, разглядывая паспорт мистера Файфа.
— В Вене, — ответил канадец, — в советском консульстве.
— Но в Вене нет советского консула с такой фамилией, — возразил дежурный.
— Я этого не знаю, в моем паспорте стоит виза.
— Ваш паспорт не в порядке, мы не можем вас выпустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Попробую.
Зорге снова заговорил о своей группе «Рамзай». За это время ее удалось скомплектовать. Слабым звеном остается только радиосвязь, которая часто подводит. Зорге сказал Урицкому:
— Я очень вас прошу, Семен Петрович, пошлите ко мне радистом Макса Клаузена, с ним я работал в Шанхае. Иначе могут быть перебои связи с Центром.
— Какие у вас еще просьбы?
— Как будто никаких…
— В таком случае давайте условимся: заканчивайте дела в управлении и на месяц поезжайте отдохнуть на юг. На больший срок, к сожалению, нельзя. Согласны?… Радиста попробуем разыскать до вашего отъезда. Наш разговор будем считать предварительным — подробнее доложите в отделе, а затем встретимся еще раз. На мой взгляд, вы работали отлично, Рихард. Будем думать о перспективах, так сказать, о направлении главного удара… А теперь пошли ужинать! Небось стосковались по русской кухне?! Надеюсь, вас устроит селедка с разварной картошкой!…
Комкор Урицкий, с которым Зорге познакомился ближе, относился к поколению людей, сформировавшихся в революционные годы. Они были однолетки — начальник военной разведки и руководитель группы «Рамзай», действовавшей на Дальнем Востоке. Люди одного поколения, одной эпохи, одних устремлений, идей и убежденности. Семен Урицкий детство провел в Одессе, начинал жизнь с казенного училища, с работы на побегушках у знакомого аптекаря. Жил в семье своего дяди Урицкого и в семнадцать лет, не без его влияния, стал большевиком-подпольщиком. В двадцать лет, примерно в то же самое время, когда Зорге служил в германском пехотном полку, Семена призвали в русскую армию — рядовым Стародубского драгунского полка. Они находились по разные стороны русско-германского фронта.
Февраль семнадцатого года застал Семена в Одессе. Потом Красная гвардия и бесчисленные фронты гражданской войны: Царицын, Крым, Украина.
В двадцать пять лет Урицкий командовал кавалерийской бригадой, в двадцать семь — закончил Академию Генерального штаба, часто отрываясь от лекций по неотложным делам — то на подавление Кронштадтского мятежа, то на другие боевые задания. Несколько лет он провел за границей на такой же работе, как Зорге. Позже командовал корпусом, был на штабной, на командной работе и в сорок лет, став опытным военачальником, вернулся на разведывательную работу.
В этот приезд Рихард не раз встречался с Семеном Петровичем и проникался все большей симпатией к нему. Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа «Рамзай» все основательнее внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где ни разу не удавалось задержаться надолго ни одному разведчику, не вызывая подозрений у всевидящей кемпейтай — имперской контрразведки. Но если вначале перед Рамзаем и его группой ставилась первоочередная задача — наблюдать за военно-политическим, экономическим положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать планы японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения взаимных связей двух тяготевших друг к другу агрессивных стран — Японии и Германии — перед группой Зорге были поставлены новые сложные задачи. Возник вопрос — нельзя ли из Токио наблюдать за деятельностью германских фашистских политиков? Пусть Япония станет как бы «наблюдательной вышкой» для дозорных из группы Рамзая…
Вот об этом снова и снова говорил комкор Урицкий с разведчиком, приехавшим из Японии.
Недели через полторы в Москве появился Макс Клаузен. После работы в Китае он считал себя демобилизованным и занялся мирным трудом. Он жил в то время под Саратовом, в маленьком городке Красный Кут, работал трактористом под другой фамилией и перестал думать о разведывательной работе. Обзавелись хозяйством, получили корову, Анна развела кур, кроликов. Жили они в маленьком домике, окруженном тенистым садом. Что еще нужно для спокойной, счастливой жизни?! В машинно-тракторной станции Макс был на хорошем счету, получал премии. Жил в достатке. Единственное, что напоминало Максу о его прежней профессии, это увлечение радиосвязью. Что-то мурлыча себе под нос, он в свободные вечера мастерил передатчики, ставил их на тракторы, работающие на отдаленных полях. Радиосвязь действовала километров на пятьдесят. Конечно, это не Владивосток, но для одной МТС было вполне достаточно.
И вот нежданно-негаданно Клаузен получил вызов в Москву. Сначала он заупрямился, но вторая, более категоричная телеграмма в горвоенкомат заставила поехать. Телеграмма была за подписью Ворошилова. Кто бы мог подумать, что рядового тракториста вызывает к себе нарком обороны!… И все же Макс Клаузен ехал в Москву с намерением не соглашаться ни на какую работу — хватит! Он так и сказал Анне: «От добра добра не ищут — будем жить здесь. Ты меня знаешь».
И первым, кого встретил Макс в разведуправлении, был Зорге. Макс с удивлением посмотрел на приятеля:
— Откуда ты?
— Приехал за тобой…
— Вот оно что! А я-то думаю, кто ж это про меня вспомнил.
— Так как, соленый моряк, поедем?
Клаузен по привычке потер ладонью крепкую шею.
— С тобой, Рихард, хоть на край света. — Он не знал даже, куда зовет его Зорге.
В тот день Урицкий пригласил домой Зорге и Макса.
— Ну, как решаем? — спросил Урицкий.
— Ехать так ехать, — ответил Макс. — Продам корову, и можно трогаться…
Все рассмеялись.
— Вот и хорошо! Поговорим о делах. Имейте в виду, товарищи, вы — разведчики мира. Знаете, Клаузен, куда надо ехать?
— Нет, Рихард не говорил.
— В Японию. Вы сделаете все, что необходимо, чтобы предотвратить войну между Советским Союзом и Японией, предотвратить, — раздельно и по слогам повторил Урицкий. — Понятно? Ну, а что касается вашего отпуска, Рихард, придется отложить… на лучшие времена. Вам немедленно надо выезжать обратно. Клаузен приедет за вами следом.
— Что ж, долг есть долг, — грустно улыбнулся Зорге. — Я готов, Семен Петрович. Мы — люди пути далекого…
— Да, именно так — люди пути далекого! — Комкор горячо пожал руку разведчику.
В разговоре один на один Урицкий еще сказал:
— Запомните, Рихард, задача номер один — знать о переговорах Берлина с Токио. И второе — следить за обстановкой в Маньчжурии. Остальное — по вашему усмотрению.
И вот торопливое прощанье с друзьями, последние напутствия… Дорога в Канаду, в Штаты, старый паспорт, сохранивший силу, потому что в Москву Рихард выехал под другой фамилией…
Приезд доктора Зорге в Соединенные Штаты совпал с газетной шумихой, вызванной предстоящим воздушным рейсом из Америки в Токио. Рихард подумал, — а что, если в Японию полететь самолетом? Разведчику не обязательно быть постоянно в тени. Быть самим собой — это лучшая маскировка. Задача предстояла сложная, но Рихард начал действовать — как-никак, он все же корреспондент влиятельной «Франкфуртер цайтунг»…
— Пит, я не хочу, чтобы ты улетал, — сказала Джейн.
— Но почему, девочка? — спросил Пит, хотя уже знал, к чему она клонит. Такие разговоры повторялись каждый раз перед отлетом.
Они сидели в баре филадельфийского аэропорта с низкими потолками и громадным, во всю стену, окном, за которым теснились самолеты. Желтый бензозаправщик поил горючим «Дуглас», на котором Пит должен был лететь в Сан-Франциско. Он летел пассажиром, что бывало с ним редко.
— Мне надоело, что ты постоянно куда-то улетаешь.
— Зато я привезу много денег, и мы наконец поженимся
— Оставь, Пит! Я не хочу стать вдовой еще раньше того, как мы обвенчаемся!
Джейн была раздражена и говорила глупости. При чем тут вдова? Пит тоже рассердился.
— Ну, чем я виноват, что я летчик! Тебе надо бы было найти пивовара или шофера такси.
— Не остроумно!… Летчики тоже бывают разные. Твой приятель Билл летает на линии, как шофер, возит почту. После работы каждый день дома. Разве это плохо?
— Где же мне взять такую работу?
— А зачем ты сам лезешь куда не надо? Я всегда умираю от страха, переживаю за тебя, когда ты в воздухе проводишь эти дурацкие испытания. Мне это надоело!
Пит почувствовал: они вот-вот могут поссориться. Ему этого не хотелось.
— Пожалуй, я выпью еще виски, — сказал он, чтобы переменить разговор. — Ты будешь что-нибудь пить?
— Сок со льдом и немного джину. Совсем немного.
Пит поднял руку, к столику подошла кельнерша, одетая, как стюардесса, — в короткой юбочке, синей кофте с погонами и авиационной пилотке. Пит заказал напитки. Над столом мягко жужжал электрический вентилятор. Поток воздуха легко шевелил волосы Джейн — нежные, тонкие шелковинки и совсем светлые, почти такого же цвета, как недопитый сок ананаса в ее стакане. Маленькие агатовые глаза с короткими бровями глядели растерянно, скорее сердито. И вся ее гибкая фигурка, сейчас такая напряженная, красивые удлиненные пальцы, нервно барабанящие по столу, выражали сдерживаемую ярость, протест против неудачной своей судьбы.
— Послушай, Джейн, — он захотел ее успокоить, — ведь это почти обычный рейс. Смотри — вот здесь Сан-Франциско, здесь Гонолулу, — он чертил ногтем на салфетке маршрут предстоящего полета. — А отсюда рукой подать до Токио. Всего каких-нибудь шесть тысяч миль… Мы, как по камушкам, перескочим через этот ручей…
— Шесть тысяч миль и все время над океаном, — возразила Джейн.
— Ну и что? У всех будут спасательные пояса и даже порошок, который отгоняет акул… Тебе кажется страшно потому, что это первый рейс. Поверь мне, в Японию скоро будут летать так же просто, как из Филадельфии в Сан-Франциско. Я стану работать на этой линии, как шофер пригородного омнибуса. — Пит положил руку на пальцы Джейн, они перестали выбивать нервную бесшумную дробь.
— Пит, обещай мне, что ты переменишь профессию, пусть это будет последний раз. — Она подняла на него глаза, в которых была мольба. — Я так измучилась жить в постоянном страхе. Ведь я люблю тебя, Пит…
В глазах у нее стояли слезы. Пит решил подойти с другой стороны.
— Не всем везет сразу, — сказал он, — ты знаешь Чарльза Линдберга, мы вместе с ним учились в летной школе. Сначала он тоже брался за любую работу, был воздушным циркачом, испытателем, возил почту и вдруг стал миллионером! Перелетел без посадки в Европу и стал знаменитым, теперь купается в долларах.
— Я не завидую ему, твоему Линдбергу, Пит. Ты же знаешь, что шайка гангстеров украла у него сына. Я бы на его месте отдала им любой выкуп. Теперь его Анна несчастная женщина, я представляю себе, что пережила она, когда бандиты в отместку прислали ей отрубленные пальчики ее ребенка… Это ужасно, ужасно! — Джейн закрыла лицо руками.
Пит подумал — зачем он заговорил о Линдберге. В самом деле, национальный герой Америки собирается теперь бежать из Штатов в Англию, где надеется, что вымогатели не достанут его. Чарльз не нашел защиты в своей стране… Нет, зря он заговорил с Джейн о Чарльзе Линдберге.
Джейн осторожно, чтобы не размазать тушь на ресницах, прикоснулась платком к глазам.
— Мне не нужно, Пит, ни славы, ни денег, только будь со мной рядом. Я так измучена!… — Такого приступа страха, как сейчас, у Джейн никогда не было.
— Что с тобой, Джейн? Повторяю, это обыкновенный рейс, я даже лечу в нем не пилотом, а бортмехаником, почти как пассажир.
Он не сказал, что летчиком его просто не взяли, потому что не было вакансий.
— Тем более, — сказала Джейн, — ты даже не сможешь применить свое искусство. Нет, нет, то, что ты получишь, это только плата за страх… Знаешь что, — вдруг решительно сказала она, — я полечу с тобой в Сан-Франциско.
— Но зачем?
— Не хочу с тобой расставаться… Потом… Потом — у нас скоро будет ребенок… Понял ты меня наконец?!
Пит даже раскрыл рот от изумления.
— Так что ж ты мне об этом не говорила!… В самом деле — полетим. И знаешь что, в Сан-Франциско мы обвенчаемся. Нечего ждать, когда мы разбогатеем!… Но как же с твоей работой?
А Джейн же улыбалась. До сих пор она не знала — и это тревожило ее, — как Пит отнесется к тайне, которую она ему сообщила. Значит, он тоже рад…
— Я позвоню на завод, скажу, что приду в понедельник, завтра уже суббота, мне разрешат.
Джейн работала копировщицей в техническом бюро на авиационном заводе под Филадельфией. Там и познакомилась с Питом, безработным летчиком-испытателем.
На самолет в Сан-Франциско уже объявили посадку. До отлета оставалось пятнадцать минут. Пит торопливо расплатился с кельнершей и побежал за билетом, а Джейн пошла звонить по телефону. Встретились они у выхода и с последними пассажирами поднялись в самолет. Через несколько часов они были на побережье Тихого океана.
Гидросамолет, отправлявшийся первым, рекламным рейсом из Соединенных Штатов в Японию, улетал вечером следующего дня. С утра Пит занимался делами, проверял моторы, систему управления, подачу горючего, заполнял какие-то карты, а после полудня встретился в отеле с Джейн. Она была в белом подвенечном платье, которое успела купить в магазине, и вернулась в отель перед самым приездом Пита. В свидетели взяли летчиков, улетавших в Японию, и прямо из мэрии вернулись к самолету.
Среди провожающих у самого барьера стояла высокая, стройная девушка в белом подвенечном платье с букетом красных роз. Она стала предметом внимания многочисленных фоторепортеров, нацеливших в нее свои объективы. В толпе кто-то сказал:
— Это ловко придумали такой трюк с невестой, для фирмы отличная реклама…
На другой день в газетах появилась фотография Джейн — с поднятой рукой, в которой она держала букет цветов.
«Миссис Джейн Флеминг, — говорилось в подписи под фотографией, — провожает в полет своего мужа, бортмеханика Питера Флеминга, с которым она обвенчалась за час сорок пять минут перед началом первого воздушного рейса Соединенные Штаты — Япония».
В первый рейс, соединявший Штаты с японскими островами, полетели главным образом журналисты. Среди них был корреспондент влиятельной немецкой газеты «Франкфуртер цайтунг» — Рихард Зорге.
КАНАДЕЦ ИЗ МОНРЕАЛЯ
Мистер Файф, канадец из Монреаля, поселился в Лондонской гостинице, выходившей фасадом на зеленый бульвар, буйно заросший деревьями, сквозь которые просвечивала теплая синева моря. В Одессе стояла тропическая жара, канадец изнемогал от зноя, и его безукоризненно чистый воротничок быстро темнел от пота. Трижды в день приходилось менять сорочку. Гостиница была старая, с громоздкой мебелью, тяжелой деревянной кроватью посреди комнаты и плотными, малинового цвета, коврами. От этой душной купеческой обстановки в номере казалось еще жарче. Днем мистер Файф по нескольку раз погружался в прохладную широкую ванну, тщательно причесывал щеткой непросохшие волосы, менял сорочку, а через полчаса снова обливался потом.
К вечеру иностранец спускался обедать в маленький внутренний дворик под сенью раскидистых платанов, потом шел на бульвар в кафе «Лето», расположенное рядом с широкой лестницей, ведущей в порт, к морю. Здесь было прохладно, столики под разноцветными тентами стояли вдоль балюстрады над крутым обрывом. Канадец усаживался так, чтобы видеть море, не замиравший и ночью порт. Сюда, сквозь городской шум, доносился лязг и грохот якорных цепей, лебедок, гудки пароходов, нервные свистки лоцманов. Зеленые, рубиновые звезды, вспыхивая и угасая, будто подмигивали канадцу. Он наслаждался наступившей прохладой, тянул холодное пиво и задумчиво созерцал жизнь порта.
Мистер Файф, промышленник средней руки, возвращался из туристской поездки по Советскому Союзу. Он побывал в Ленинграде, Москве, Киеве и через Одессу отправлялся в Канаду. Билет до Пирея, где мистер Файф намеревался пересесть на океанский лайнер, уже лежал в бумажнике, но пароход уходил через несколько дней, и иностранец томился в вынужденном безделье.
Наконец пришло время отъезда. Туристу подали черный лакированный «Линкольн», погрузили его чемоданы, и мистер Файф отправился на морской вокзал. Пароход с белыми, как накрахмаленный воротничок, палубными надстройками и красным околышем с серпом и молотом на трубе стоял у пирса.
В зале ожидания оставалось все меньше людей, пассажиры, получив паспорта, уходили на корабль.
Канадец ждал, попыхивая сигарой, но его будто забыли. Он несколько раз подходил к окошечку, где сидел молодой пограничник, называл свою фамилию, но сотрудник контрольно-пропускного пункта, извиняясь, просил его подождать еще несколько минут.
Пароход дал два гудка, зал опустел. Мистер Файф снова подошел к окошку. Его пригласили почему-то пройти внутрь.
— Где вы получали визу на въезд в Советский Союз? — спросил дежурный, разглядывая паспорт мистера Файфа.
— В Вене, — ответил канадец, — в советском консульстве.
— Но в Вене нет советского консула с такой фамилией, — возразил дежурный.
— Я этого не знаю, в моем паспорте стоит виза.
— Ваш паспорт не в порядке, мы не можем вас выпустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86