Попка у Катерины была замечательной, равно как и грудь, отличавшаяся редкой для семнадцатилетнего существа пышностью.
Она постелила чистые простыни на широкой родительской постели, тщательно взбила подушки, облачилась в длинную ночную рубашку с кружевными оборками на просторных рукавах и ушла в соседнюю комнату играть на пианино, покуда Юра устраивался на кровати. Поведение давней подруги не вызвало у него вопросов. Если она решила провести ночь с ним в одной постели, значит, так тому и быть. Женщина полна загадок, как сказочный лес Авалона.
– Ты долго еще будешь бренчать? – крикнул он, потягиваясь на прохладной простыне.
– Иду.
Катерина вошла в комнату абсолютно спокойная с виду, хотя в её глазах Юра заметил напряжение. Легла она не сразу, сначала присела на край кровати спиной к юноше. Он с удовольствием смотрел на её прямую спину под нежной полупрозрачной тканью. Затем Катя, будто приняв какое-то решение, откинулась на спину и натянула на себя одеяло по самый подбородок.
– Я тушу свет? – спросила она.
– Валяй.
Щёлкнул выключатель на ночном столике. Лампа, стилизованная под старинный газовый фонарь, погасла. По стенам и потолку комнаты скользнул отсвет фар проехавшего автомобиля.
– Знаешь, – заговорила Катя, – я хочу, чтобы мой муж был моим первым мужчиной.
– Это шутка или как?
– Нет. Я серьёзно. Понимаю, что это звучит глупо, но я бы так хотела.
– Какого же беса ты меня пригласила на ночь, Катюха? – он повернулся на бок и приблизился к ней.
– Не знаю…
– Так дело не пойдёт.
Юрка приподнялся на локте, заглядывая в лицо девушки. Её глаза были широко распахнуты, губы приоткрылись.
– Мы с тобой никогда не целовались, Катька…
– Никогда…
Он прикоснулся своими губами к её рту и почувствовал кончик её языка и зубы. Но то не был ещё поцелуй. Просто сближение. Первое сближение. Первое знакомство давно знакомых людей. Знакомство с новой стороны. И по его телу пробежала искра. Юра раскрыл рот пошире и захватил целиком девичьи губы – поцелуй получился влажным, пробуждающим похоть.
Катя попыталась что-то сказать, но лишь глухо замычала.
– М-м-м, – ответил Юра. Его правая рука скользнула вниз по телу Катерины и без особого труда подняла подол ночной рубашки, под которым трепетали холодные ноги и бёдра девушки. Катя попыталась остановить его руку.
– Ты постелила нам вместе, Катька, – прошептал он, – значит, не имеешь права сопротивляться, это просто подло с твоей стороны.
– Я хочу, Юр… На самом деле хочу, но не могу. Я уже сказала тебе…
– Помню: твоя девственность принадлежит твоему будущему мужу, – он не прекращал мягко оглаживать внутреннюю сторону её бёдер, – но зачем же ты уложила меня рядом с собой?
Через мгновение он потянул её рубашку вверх, и девушка послушно вскинула руки.
– Твоя девственность останется при тебе, Катюша…
– Я прошу тебя…
– Трусихаты, Катька…
Она лежала рядом с ним, тонкая, вытянутая, открытая всем его прикосновениям, с круглыми мягкими грудками, плоским животом. Руками и губами он терзал её груди, ощущал вкус её кожи и твёрдость крупных сосков. Не меньше часа прошло в изнуряющей любовной игре, окутанной звуками шуршащих простыней и глубокими девичьими стонами.
– Всё, милая, хватит, – сказал он наконец, – теперь ты сделай что-нибудь…
Перекувыркнувшись в кровати, Юра резко ткнулся ртом в её влажную промежность и языком проник в девичьи недра. Она вскрикнула. Он стянул с себя трусы. Ствол его мужского орудия в полной готовности качнулся перед лицом Катерины. Не думая о том, будет ли девушка способна ублажить его, Юра продолжал работать языком. Через несколько минут он почувствовал прикосновение её пальцев. Катя трогала его неумело и боязливо, то стискивая основание, то хватаясь за кончик, иногда робко прижималась щекой, ласкаясь.
– Я боюсь, – донёсся до Юры её захлебнувшийся голос.
Но после этих слов она взяла его губами.
– Твоя девственность останется при тебе, – повторил Юра.
Она всхлипнула в ответ и жадно обняла его бёдра. Природное знание сценария любовной пьесы вдруг словно пробудилось в ней, и Катя ритмично задвигала пальцами.
Извергнулся он в сторону, ловко освободившись от её рта и рук.
– Зачем ты отодвинулся? – спросила она, отдышавшись.
– Катюха, я же не знаю, понравится ли тебе это, – засмеялся он.
– Я хочу попробовать.
– Похоже, ты серьёзно готовишься к замужеству, девочка.
– Я хочу знать всё. Спросить мне не у кого. Подруг у меня нет. Да мне и признаться бы им стыдно в том, что я до сих пор ни с кем не была. В институте девчонки об этом только и шушукаются, хвастают новыми парнями…
– Да, – отозвался он, – в некоторых кругах девственность никогда не была в почёте.
– Почему так? Разве это плохо?
– Не плохо и не хорошо. Ты сама-то как думаешь? – Он потянулся. – У тебя тело давным-давно созрело, а ты искусственно лишаешь его того, что ему надо. У тебя мозги набекрень поедут однажды. По-моему, ты глупишь… Ладно, я схожу в душ.
– Я всё правильно сделала? – Катя остановила его за руку.
– Правильно.
– Можно ещё?
– Сейчас я вернусь…
Так прошли три ночи – ночи, подарившие им обоим удовлетворение. Как ни странно, эти отношения показались им обоим абсолютно естественными и закономерными. И всё же, ублажая друг друга, Юрий и Катерина настоящими любовниками не стали.
– Скажи, – спросила она, – а если бы у тебя была жена, это считалось бы изменой?
– Я думаю, что большинство жён сочло бы изменой уже тот факт, что муж потискал другую женщину за титьки или задницу. Впрочем, спроси у себя. Ты ведь когда-нибудь станешь женой. Тебе виднее.
– Я бы хотела, чтобы у моего мужа была именно такая любовная связь, а не другая. Как-то спокойнее…
– Смешная ты девчонка, Катюша.
* * *
Учёба в институте шла своим чередом. Жизнь выглядела лёгкой и беззаботной. Один за другим приятели Юрия покидали систему координат холостяцкой жизни, окольцовывая пальцы тонким золотом и устраивая пышные свадебные застолья. Иногда Юрию казалось, что свадьбы случались чаще остальных праздников. Это было повальное увлечение, эпоха банкетных залов, цветов, поздравлений и пьяных ссор.
Когда Игорь Петров, больше известный среди своих друзей как Петруша, объявил, что намерен жениться, Юра ничуть не удивился.
– В добрый час, Петруша, в добрый час. Только не забывай, что некоторые из наших корешей, успевшие расписаться на первом курсе, уже развелись.
– Юрик, я женюсь не для того, чтобы потом разводиться, – убеждённо заявил Игорь.
На свадьбе, устроенной в малогабаритной квартире Петровых, Юра увидел среди гостей Татьяну Зарубину. Он часто встречал своих знакомых в компаниях, где не ожидал их увидеть, и потому утвердился в мысли, что мир тесен. И всё же появление Тани у Петруши немало удивило Юрия. Поразила и её внешность. Густо-чёрные глаза, тёмный разлёт бровей и подлинно золотые волосы – не раскрашенная солома, а натуральное шелковистое золото. Чудесное существо!
– Вот так встреча! Здравствуй, Танечка, – обрадовался он. – Какими судьбами? Давно тебя не видел.
– Года три уже, а то и больше того, – девушка улыбнулась.
– Ты похорошела, повзрослела. Даже не похорошела, а стала шикарной, – сказал Юра с восхищением. – Где же были мои глаза раньше?
– Раньше твои глаза упирались в моих подружек, – ответила Татьяна.
– Ты не права. Я на твоих подруг не заглядывался. В восемнадцать шестнадцатилетние девочки кажутся парням слишком маленькими. Ведь я у тебя на твоё шестнадцатилетие был? Однако проходит время, и те, кто был вне поля нашего зрения, вдруг делаются исключительно привлекательными и начинают дразнить нас своей красотой, – Юра состроил виноватую мину. – Прости старого друга, Танюша.
– Прощаю и разрешаю тебе по старой дружбе немного поухаживать за мной, – девушка изящно потрепала ладошкой его по плечу. – Кстати, познакомься. Это мой друг, его зовут Олег. Олег, это Юра.
Стоявший справа от неё высокий парень ощупал Юрия прозрачными глазами и кивнул. Молодые люди пожали друг другу руку. В пожатии Олега чувствовался вызов, Юрий не понравился ему.
Через час Юра подошёл к Татьяне и сказал с некоторой растерянностью:
– Танюха, твой чувак меня донимает. Не понимаю, в чём дело, но он категорически против того, чтобы я с тобой танцевал, сказал мне об этом открытым текстом.
– Не обращай на него внимания.
– Он, видишь ли, угрожает мне. Не хотелось бы испортить Петруше вечеринку. Не представляю, насколько хорошо ты знаешь эту семью, но я-то с Петрушей ещё в интернате корешился, у нас давняя дружба.
– Не переживай, – твёрдо ответила Таня. – Если Олег будет наглеть, я разрешаю тебе надавать ему тумаков.
– Таня, милая, ты мне очень нравишься, но твоего разрешения, для того чтобы засветить кому-либо в глаз, не требуется. Говорю же: набив морду приятелю Петру-ши, я испорчу свадьбу. Кстати, а кто чей знакомый: это Олег дружит с Петрушей или ты?
– Я, – улыбнулась она, – Олег просто при мне.
– Тогда мои руки развязаны.
Юра чмокнул девушку в щёку и скрылся в толпе. Минут через пять над ним нависла белобрысая голова Олега, он хамовато улыбался:
– Старик, нам надо поговорить, давай выйдем.
– Разве есть тема для разговора? – удивился Юра.
– Не валяй дурака, ты прекрасно понимаешь. Или сдрейфил? – улыбка Олега сделалась ещё более самоуверенной.
– Если ты настаиваешь… Давай выйдем из квартиры, чтобы здесь не шуметь, – Юрий был уверен в себе – уже два года он занимался карате.
На лестничной клетке они встали друг против друга. Олег был почти на голову выше, смотрел сверху вниз.
– Ну вот что… – начал он, взял Юру за воротник и потянул к себе.
Схватка была короткой. Юрий сделал подсечку ногой и двумя быстрыми ударами в наглое лицо опрокинул Олега навзничь. Падая, тот стукнулся белобрысым затылком о стену. Самоуверенность его испарилась, но он не остыл.
– Ты просто сволочь, – прошипел Олег, наливаясь злобой.
– У вас дурные манеры, сударь, – ответил Юра. – Надеюсь, тема на этом исчерпана?
Олег поднялся, сжимая кулаки, но не сделал и шагу в сторону соперника. Внезапно он испытал прилив сильного головокружения и прислонился к стене, прикрыв глаза.
– Головка бо-бо? – сочувственно спросил Юра и пошарил в кармане в поисках носового платка. – Ладно, пойдём в хату. Возьми-ка платок, а то у тебя из носа течет.
* * *
Годы, проведённые в институте, внезапно закончились. Юрию показалось, что эти пять лет, бурных и ярких, могли запросто поместиться на его ладони – таким крохотным теперь представлялся этот радостный отрезок жизни. Только что каждый день был бесконечным и беззаботным, и вдруг всё круто изменилось.
Поднявшись на очередную ступень по лестнице жизни, Юрий обнаружил себя в тесном пространстве конторы, уставленной столами, заваленной бумагами, загромождённой компьютерами, наполненной ровным гулом голосов, принтеров и телефонными звонками. Фигуры в белых рубашках и чёрных пиджаках переходили из комнаты в комнату с видом собственной значимости, в воздухе витал запах духов, лосьона для бритья, растворимого кофе.
Всё, что было в жизни Юрия до прихода на работу, обернулось мимолётным видением. Теперь пришло горькое пробуждение. Наступила серая явь. Сухая рутина. Существование в кольце бесконечного хождения с работы и на работу. Нелепое прозябание в однообразном ритме конторских дел ради нескольких свободных часов вечером. В тоннеле размеренного и тоскливого существования, обещавшего оставаться таковым до конца дней, единственным источником света были студенческие годы, может, ещё пара-тройка последних школьных лет, но свет этот шёл из-за спины. О том времени можно было только вспоминать. И эта память, выставленная Юрием вперёд, словно маяк, оживляла новоиспечённого клерка, но одновременно и медленно уничтожала его.
– Юрка, послушай меня, – говорил ему отец, – жить прошлым нельзя. Никак нельзя. Мечты о прошлом – это слёзы. А слёзы не помогают в жизни.
– Но мне так плохо, пап, невыносимо плохо. Я думал, что жизнь… дана для того, чтобы жить, чтобы успевать думать, успевать творить… А тут…
– Разве ты не успеваешь думать? Что мешает тебе? – спрашивал Николай Петрович.
– Как только я начинаю думать, я понимаю, что не живу. Это не жизнь. Это убивание жизни.
– Ты хочешь сказать, что я, дотянув до пятидесяти с лишком лет, вовсе не жил? Я вкалывал, между прочим, как вол, чтобы ты мог получить что-то…
Николай Петрович нахмурился, не зная, как объяснить сыну. Юра похлопал его по руке.
– Должно быть, у тебя другое отношение к жизни, пап, – предположил он. – Тебе нравится быть начальником?
– Да, нравится. И тебе понравится, когда подтянешься по служебной лестнице, – убеждённо сказал отец. – Всему своё время.
– Нужно ли мне это время, пап? Нужно ли вообще это всё? – Юра был грустен. – Мне бы куда-нибудь в тайгу податься, жить там, промышлять охотой, приносить в дом мясо, есть, спать, просыпаться с первыми лучами солнца.
– Жить там? Почему-то людям кажется, что жизнь где-то там непременно лучше, чем здесь.
– Я не сказал, что лучше. Я имел в виду, что она другая.
– Ты полагаешь, что жить жизнью таёжного охотника так просто? – спросил отец.
– Физически, конечно, труднее, а в остальном…
– И ты мог бы вести такую животную жизнь? – перебил отец.
– А разве мы не животную жизнь ведём? Разве наши одежды делают нас людьми? Мы так же жрём и срём, как первобытные люди… Я вот что вдруг понял: они – дикари то есть – жили и живут трудно, очень трудно, всегда трудно. Ни о каких удобствах нет речи. Жизнь их – непрерывная борьба за существование. Всё так. Но им легче, чем нам, ведь у них нет никаких «высоких» целей – только жить. А мы мечтаем о свободном времени, об отдыхе, о развлечениях. Мы боремся не столько за жизнь, сколько за всякие блага, мыслимые и немыслимые. Это величайший самообман. Мы путаем глубинную суть жизни с этими благами, подменяем одно другим. Но если мне не нужны эти блага? Я не нуждаюсь ни в каких казино, ресторанах, огромных суммах денег. Мне нужно время, чтобы сидеть на природе и дышать свежим воздухом. Мне нужно время, чтобы сочинять. Мне нужно время, чтобы заниматься любовью. Да, хочется, чтобы вокруг всё было красиво, изысканно, может быть, даже шикарно. Но разве первоклассный отель более великолепен, чем вершины Алтая? Они тоже шикарны, но по-другому. Неужели следует продавать всю свою жизнь за деньги, чтобы однажды – когда-нибудь потом! – можно было потратить эти деньги на дорогой отель? Разве ты не согласен, что это нелепость? Ты только вникнивэто: зарабатывать «на жизнь». Но где же сама жизнь? В зарабатывании? Я не понимаю такого расклада, отказываюсь понимать. Жизнь должна быть качественной ежесекундно. И если процесс зарабатывания превращается в смысл жизни, то уж прости меня, тогда жить не стоит вообще…
– В чём-то ты прав, Юрка, конечно, прав. Но ты пока ещё остаёшься максималистом. Я понимаю, что за этим скрывается.
– Что?
– Твоя работа. Она сковала тебя, отняла возможность жить в своё удовольствие. Студенческие годы – пора сладкого безделья. К сожалению, эта пора нас сильно развращает. Как ты понимаешь, я тоже прошёл через всё это. И вот я перед тобой, и я уверен в том, что ты справишься с хандрой.
– Это не хандра.
– А что?
– Я не хочу быть клерком, мне не нравится составлять конъюнктурные листы, готовить контракты. – Юра состроил кислую гримасу. – Я никогда не полюблю этого. Нельзя любить ложь.
– Ты считаешь, что твоя нынешняя работа – ложь?
– Воплощение лжи, её олицетворение… Очень много серьёзности на лицах, слов, жестов. Чересчур много игры в важность. Любая торговая сделка – ерунда по сути своей. Но посмотри, сколько значимости на рожах бизнесменов! Бизнес… Слово-то какое… Правильнее сказать «узаконенный обман». После политиков первые обманщики – люди торговли.
– Может, дёрнем с тобой по коньячку? – Николай Петрович открыл шкаф и достал тёмно-зелёную пузатую бутылку. – Ты говоришь, что не любишь конторскую работу. Но ведь учился ты именно ради такой работы.
– Я был глуп. Я не видел дальше собственного носа.
– Слова не мальчика, но мужа. Это честно. – Отец дзынькнул бокалом о бокал.
– Я спутал состояние жизни с состоянием обеспеченности. Я не хотел, чтобы что-то менялось, мне нравилось скользить по накатанной лыжне: уют, квартира, деньги… Я и сейчас не способен ничего поменять.
– А чего бы ты хотел?
– Наблюдать.
– Наблюдать? За кем?
– За всеми. Смотреть на людей, выхватывать из толпы лица, вылепливать характеры и складывать из этого истории, – глаза Юры загорелись.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Под сводами высокой лжи'
1 2 3 4 5
Она постелила чистые простыни на широкой родительской постели, тщательно взбила подушки, облачилась в длинную ночную рубашку с кружевными оборками на просторных рукавах и ушла в соседнюю комнату играть на пианино, покуда Юра устраивался на кровати. Поведение давней подруги не вызвало у него вопросов. Если она решила провести ночь с ним в одной постели, значит, так тому и быть. Женщина полна загадок, как сказочный лес Авалона.
– Ты долго еще будешь бренчать? – крикнул он, потягиваясь на прохладной простыне.
– Иду.
Катерина вошла в комнату абсолютно спокойная с виду, хотя в её глазах Юра заметил напряжение. Легла она не сразу, сначала присела на край кровати спиной к юноше. Он с удовольствием смотрел на её прямую спину под нежной полупрозрачной тканью. Затем Катя, будто приняв какое-то решение, откинулась на спину и натянула на себя одеяло по самый подбородок.
– Я тушу свет? – спросила она.
– Валяй.
Щёлкнул выключатель на ночном столике. Лампа, стилизованная под старинный газовый фонарь, погасла. По стенам и потолку комнаты скользнул отсвет фар проехавшего автомобиля.
– Знаешь, – заговорила Катя, – я хочу, чтобы мой муж был моим первым мужчиной.
– Это шутка или как?
– Нет. Я серьёзно. Понимаю, что это звучит глупо, но я бы так хотела.
– Какого же беса ты меня пригласила на ночь, Катюха? – он повернулся на бок и приблизился к ней.
– Не знаю…
– Так дело не пойдёт.
Юрка приподнялся на локте, заглядывая в лицо девушки. Её глаза были широко распахнуты, губы приоткрылись.
– Мы с тобой никогда не целовались, Катька…
– Никогда…
Он прикоснулся своими губами к её рту и почувствовал кончик её языка и зубы. Но то не был ещё поцелуй. Просто сближение. Первое сближение. Первое знакомство давно знакомых людей. Знакомство с новой стороны. И по его телу пробежала искра. Юра раскрыл рот пошире и захватил целиком девичьи губы – поцелуй получился влажным, пробуждающим похоть.
Катя попыталась что-то сказать, но лишь глухо замычала.
– М-м-м, – ответил Юра. Его правая рука скользнула вниз по телу Катерины и без особого труда подняла подол ночной рубашки, под которым трепетали холодные ноги и бёдра девушки. Катя попыталась остановить его руку.
– Ты постелила нам вместе, Катька, – прошептал он, – значит, не имеешь права сопротивляться, это просто подло с твоей стороны.
– Я хочу, Юр… На самом деле хочу, но не могу. Я уже сказала тебе…
– Помню: твоя девственность принадлежит твоему будущему мужу, – он не прекращал мягко оглаживать внутреннюю сторону её бёдер, – но зачем же ты уложила меня рядом с собой?
Через мгновение он потянул её рубашку вверх, и девушка послушно вскинула руки.
– Твоя девственность останется при тебе, Катюша…
– Я прошу тебя…
– Трусихаты, Катька…
Она лежала рядом с ним, тонкая, вытянутая, открытая всем его прикосновениям, с круглыми мягкими грудками, плоским животом. Руками и губами он терзал её груди, ощущал вкус её кожи и твёрдость крупных сосков. Не меньше часа прошло в изнуряющей любовной игре, окутанной звуками шуршащих простыней и глубокими девичьими стонами.
– Всё, милая, хватит, – сказал он наконец, – теперь ты сделай что-нибудь…
Перекувыркнувшись в кровати, Юра резко ткнулся ртом в её влажную промежность и языком проник в девичьи недра. Она вскрикнула. Он стянул с себя трусы. Ствол его мужского орудия в полной готовности качнулся перед лицом Катерины. Не думая о том, будет ли девушка способна ублажить его, Юра продолжал работать языком. Через несколько минут он почувствовал прикосновение её пальцев. Катя трогала его неумело и боязливо, то стискивая основание, то хватаясь за кончик, иногда робко прижималась щекой, ласкаясь.
– Я боюсь, – донёсся до Юры её захлебнувшийся голос.
Но после этих слов она взяла его губами.
– Твоя девственность останется при тебе, – повторил Юра.
Она всхлипнула в ответ и жадно обняла его бёдра. Природное знание сценария любовной пьесы вдруг словно пробудилось в ней, и Катя ритмично задвигала пальцами.
Извергнулся он в сторону, ловко освободившись от её рта и рук.
– Зачем ты отодвинулся? – спросила она, отдышавшись.
– Катюха, я же не знаю, понравится ли тебе это, – засмеялся он.
– Я хочу попробовать.
– Похоже, ты серьёзно готовишься к замужеству, девочка.
– Я хочу знать всё. Спросить мне не у кого. Подруг у меня нет. Да мне и признаться бы им стыдно в том, что я до сих пор ни с кем не была. В институте девчонки об этом только и шушукаются, хвастают новыми парнями…
– Да, – отозвался он, – в некоторых кругах девственность никогда не была в почёте.
– Почему так? Разве это плохо?
– Не плохо и не хорошо. Ты сама-то как думаешь? – Он потянулся. – У тебя тело давным-давно созрело, а ты искусственно лишаешь его того, что ему надо. У тебя мозги набекрень поедут однажды. По-моему, ты глупишь… Ладно, я схожу в душ.
– Я всё правильно сделала? – Катя остановила его за руку.
– Правильно.
– Можно ещё?
– Сейчас я вернусь…
Так прошли три ночи – ночи, подарившие им обоим удовлетворение. Как ни странно, эти отношения показались им обоим абсолютно естественными и закономерными. И всё же, ублажая друг друга, Юрий и Катерина настоящими любовниками не стали.
– Скажи, – спросила она, – а если бы у тебя была жена, это считалось бы изменой?
– Я думаю, что большинство жён сочло бы изменой уже тот факт, что муж потискал другую женщину за титьки или задницу. Впрочем, спроси у себя. Ты ведь когда-нибудь станешь женой. Тебе виднее.
– Я бы хотела, чтобы у моего мужа была именно такая любовная связь, а не другая. Как-то спокойнее…
– Смешная ты девчонка, Катюша.
* * *
Учёба в институте шла своим чередом. Жизнь выглядела лёгкой и беззаботной. Один за другим приятели Юрия покидали систему координат холостяцкой жизни, окольцовывая пальцы тонким золотом и устраивая пышные свадебные застолья. Иногда Юрию казалось, что свадьбы случались чаще остальных праздников. Это было повальное увлечение, эпоха банкетных залов, цветов, поздравлений и пьяных ссор.
Когда Игорь Петров, больше известный среди своих друзей как Петруша, объявил, что намерен жениться, Юра ничуть не удивился.
– В добрый час, Петруша, в добрый час. Только не забывай, что некоторые из наших корешей, успевшие расписаться на первом курсе, уже развелись.
– Юрик, я женюсь не для того, чтобы потом разводиться, – убеждённо заявил Игорь.
На свадьбе, устроенной в малогабаритной квартире Петровых, Юра увидел среди гостей Татьяну Зарубину. Он часто встречал своих знакомых в компаниях, где не ожидал их увидеть, и потому утвердился в мысли, что мир тесен. И всё же появление Тани у Петруши немало удивило Юрия. Поразила и её внешность. Густо-чёрные глаза, тёмный разлёт бровей и подлинно золотые волосы – не раскрашенная солома, а натуральное шелковистое золото. Чудесное существо!
– Вот так встреча! Здравствуй, Танечка, – обрадовался он. – Какими судьбами? Давно тебя не видел.
– Года три уже, а то и больше того, – девушка улыбнулась.
– Ты похорошела, повзрослела. Даже не похорошела, а стала шикарной, – сказал Юра с восхищением. – Где же были мои глаза раньше?
– Раньше твои глаза упирались в моих подружек, – ответила Татьяна.
– Ты не права. Я на твоих подруг не заглядывался. В восемнадцать шестнадцатилетние девочки кажутся парням слишком маленькими. Ведь я у тебя на твоё шестнадцатилетие был? Однако проходит время, и те, кто был вне поля нашего зрения, вдруг делаются исключительно привлекательными и начинают дразнить нас своей красотой, – Юра состроил виноватую мину. – Прости старого друга, Танюша.
– Прощаю и разрешаю тебе по старой дружбе немного поухаживать за мной, – девушка изящно потрепала ладошкой его по плечу. – Кстати, познакомься. Это мой друг, его зовут Олег. Олег, это Юра.
Стоявший справа от неё высокий парень ощупал Юрия прозрачными глазами и кивнул. Молодые люди пожали друг другу руку. В пожатии Олега чувствовался вызов, Юрий не понравился ему.
Через час Юра подошёл к Татьяне и сказал с некоторой растерянностью:
– Танюха, твой чувак меня донимает. Не понимаю, в чём дело, но он категорически против того, чтобы я с тобой танцевал, сказал мне об этом открытым текстом.
– Не обращай на него внимания.
– Он, видишь ли, угрожает мне. Не хотелось бы испортить Петруше вечеринку. Не представляю, насколько хорошо ты знаешь эту семью, но я-то с Петрушей ещё в интернате корешился, у нас давняя дружба.
– Не переживай, – твёрдо ответила Таня. – Если Олег будет наглеть, я разрешаю тебе надавать ему тумаков.
– Таня, милая, ты мне очень нравишься, но твоего разрешения, для того чтобы засветить кому-либо в глаз, не требуется. Говорю же: набив морду приятелю Петру-ши, я испорчу свадьбу. Кстати, а кто чей знакомый: это Олег дружит с Петрушей или ты?
– Я, – улыбнулась она, – Олег просто при мне.
– Тогда мои руки развязаны.
Юра чмокнул девушку в щёку и скрылся в толпе. Минут через пять над ним нависла белобрысая голова Олега, он хамовато улыбался:
– Старик, нам надо поговорить, давай выйдем.
– Разве есть тема для разговора? – удивился Юра.
– Не валяй дурака, ты прекрасно понимаешь. Или сдрейфил? – улыбка Олега сделалась ещё более самоуверенной.
– Если ты настаиваешь… Давай выйдем из квартиры, чтобы здесь не шуметь, – Юрий был уверен в себе – уже два года он занимался карате.
На лестничной клетке они встали друг против друга. Олег был почти на голову выше, смотрел сверху вниз.
– Ну вот что… – начал он, взял Юру за воротник и потянул к себе.
Схватка была короткой. Юрий сделал подсечку ногой и двумя быстрыми ударами в наглое лицо опрокинул Олега навзничь. Падая, тот стукнулся белобрысым затылком о стену. Самоуверенность его испарилась, но он не остыл.
– Ты просто сволочь, – прошипел Олег, наливаясь злобой.
– У вас дурные манеры, сударь, – ответил Юра. – Надеюсь, тема на этом исчерпана?
Олег поднялся, сжимая кулаки, но не сделал и шагу в сторону соперника. Внезапно он испытал прилив сильного головокружения и прислонился к стене, прикрыв глаза.
– Головка бо-бо? – сочувственно спросил Юра и пошарил в кармане в поисках носового платка. – Ладно, пойдём в хату. Возьми-ка платок, а то у тебя из носа течет.
* * *
Годы, проведённые в институте, внезапно закончились. Юрию показалось, что эти пять лет, бурных и ярких, могли запросто поместиться на его ладони – таким крохотным теперь представлялся этот радостный отрезок жизни. Только что каждый день был бесконечным и беззаботным, и вдруг всё круто изменилось.
Поднявшись на очередную ступень по лестнице жизни, Юрий обнаружил себя в тесном пространстве конторы, уставленной столами, заваленной бумагами, загромождённой компьютерами, наполненной ровным гулом голосов, принтеров и телефонными звонками. Фигуры в белых рубашках и чёрных пиджаках переходили из комнаты в комнату с видом собственной значимости, в воздухе витал запах духов, лосьона для бритья, растворимого кофе.
Всё, что было в жизни Юрия до прихода на работу, обернулось мимолётным видением. Теперь пришло горькое пробуждение. Наступила серая явь. Сухая рутина. Существование в кольце бесконечного хождения с работы и на работу. Нелепое прозябание в однообразном ритме конторских дел ради нескольких свободных часов вечером. В тоннеле размеренного и тоскливого существования, обещавшего оставаться таковым до конца дней, единственным источником света были студенческие годы, может, ещё пара-тройка последних школьных лет, но свет этот шёл из-за спины. О том времени можно было только вспоминать. И эта память, выставленная Юрием вперёд, словно маяк, оживляла новоиспечённого клерка, но одновременно и медленно уничтожала его.
– Юрка, послушай меня, – говорил ему отец, – жить прошлым нельзя. Никак нельзя. Мечты о прошлом – это слёзы. А слёзы не помогают в жизни.
– Но мне так плохо, пап, невыносимо плохо. Я думал, что жизнь… дана для того, чтобы жить, чтобы успевать думать, успевать творить… А тут…
– Разве ты не успеваешь думать? Что мешает тебе? – спрашивал Николай Петрович.
– Как только я начинаю думать, я понимаю, что не живу. Это не жизнь. Это убивание жизни.
– Ты хочешь сказать, что я, дотянув до пятидесяти с лишком лет, вовсе не жил? Я вкалывал, между прочим, как вол, чтобы ты мог получить что-то…
Николай Петрович нахмурился, не зная, как объяснить сыну. Юра похлопал его по руке.
– Должно быть, у тебя другое отношение к жизни, пап, – предположил он. – Тебе нравится быть начальником?
– Да, нравится. И тебе понравится, когда подтянешься по служебной лестнице, – убеждённо сказал отец. – Всему своё время.
– Нужно ли мне это время, пап? Нужно ли вообще это всё? – Юра был грустен. – Мне бы куда-нибудь в тайгу податься, жить там, промышлять охотой, приносить в дом мясо, есть, спать, просыпаться с первыми лучами солнца.
– Жить там? Почему-то людям кажется, что жизнь где-то там непременно лучше, чем здесь.
– Я не сказал, что лучше. Я имел в виду, что она другая.
– Ты полагаешь, что жить жизнью таёжного охотника так просто? – спросил отец.
– Физически, конечно, труднее, а в остальном…
– И ты мог бы вести такую животную жизнь? – перебил отец.
– А разве мы не животную жизнь ведём? Разве наши одежды делают нас людьми? Мы так же жрём и срём, как первобытные люди… Я вот что вдруг понял: они – дикари то есть – жили и живут трудно, очень трудно, всегда трудно. Ни о каких удобствах нет речи. Жизнь их – непрерывная борьба за существование. Всё так. Но им легче, чем нам, ведь у них нет никаких «высоких» целей – только жить. А мы мечтаем о свободном времени, об отдыхе, о развлечениях. Мы боремся не столько за жизнь, сколько за всякие блага, мыслимые и немыслимые. Это величайший самообман. Мы путаем глубинную суть жизни с этими благами, подменяем одно другим. Но если мне не нужны эти блага? Я не нуждаюсь ни в каких казино, ресторанах, огромных суммах денег. Мне нужно время, чтобы сидеть на природе и дышать свежим воздухом. Мне нужно время, чтобы сочинять. Мне нужно время, чтобы заниматься любовью. Да, хочется, чтобы вокруг всё было красиво, изысканно, может быть, даже шикарно. Но разве первоклассный отель более великолепен, чем вершины Алтая? Они тоже шикарны, но по-другому. Неужели следует продавать всю свою жизнь за деньги, чтобы однажды – когда-нибудь потом! – можно было потратить эти деньги на дорогой отель? Разве ты не согласен, что это нелепость? Ты только вникнивэто: зарабатывать «на жизнь». Но где же сама жизнь? В зарабатывании? Я не понимаю такого расклада, отказываюсь понимать. Жизнь должна быть качественной ежесекундно. И если процесс зарабатывания превращается в смысл жизни, то уж прости меня, тогда жить не стоит вообще…
– В чём-то ты прав, Юрка, конечно, прав. Но ты пока ещё остаёшься максималистом. Я понимаю, что за этим скрывается.
– Что?
– Твоя работа. Она сковала тебя, отняла возможность жить в своё удовольствие. Студенческие годы – пора сладкого безделья. К сожалению, эта пора нас сильно развращает. Как ты понимаешь, я тоже прошёл через всё это. И вот я перед тобой, и я уверен в том, что ты справишься с хандрой.
– Это не хандра.
– А что?
– Я не хочу быть клерком, мне не нравится составлять конъюнктурные листы, готовить контракты. – Юра состроил кислую гримасу. – Я никогда не полюблю этого. Нельзя любить ложь.
– Ты считаешь, что твоя нынешняя работа – ложь?
– Воплощение лжи, её олицетворение… Очень много серьёзности на лицах, слов, жестов. Чересчур много игры в важность. Любая торговая сделка – ерунда по сути своей. Но посмотри, сколько значимости на рожах бизнесменов! Бизнес… Слово-то какое… Правильнее сказать «узаконенный обман». После политиков первые обманщики – люди торговли.
– Может, дёрнем с тобой по коньячку? – Николай Петрович открыл шкаф и достал тёмно-зелёную пузатую бутылку. – Ты говоришь, что не любишь конторскую работу. Но ведь учился ты именно ради такой работы.
– Я был глуп. Я не видел дальше собственного носа.
– Слова не мальчика, но мужа. Это честно. – Отец дзынькнул бокалом о бокал.
– Я спутал состояние жизни с состоянием обеспеченности. Я не хотел, чтобы что-то менялось, мне нравилось скользить по накатанной лыжне: уют, квартира, деньги… Я и сейчас не способен ничего поменять.
– А чего бы ты хотел?
– Наблюдать.
– Наблюдать? За кем?
– За всеми. Смотреть на людей, выхватывать из толпы лица, вылепливать характеры и складывать из этого истории, – глаза Юры загорелись.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Под сводами высокой лжи'
1 2 3 4 5