Солодкевич остановился тоже, и оба вдруг почувствовали исходящую из дыры черную теплоту.
- Да если б меня бросил муж, сманил дочь, а потом пытался выманить последнего, второго ребенка!.. Я бы... его собственными руками в этот колодец столкнула! - И Лидия показала внутрь люка.
В этот миг Солодкевич повернулся и побежал. Поговорили! Он бежал удивительно легко, и крепкое пузцо совсем не проглядывало со спины. Он ловко уходил с линии движения прохожих. Лидия хотела догнать и извиниться, сама не ангел и не Бог, чтобы судить, но она не могла догнать: услышав ее "Леонид Григорьевич, да подождите же!", он так припустил, что скрылся из виду.
Сразу скажем, забегая вперед, что Леонид Григорьевич не успеет забрать сына: незадолго до решающего разговора с Зоей неожиданно от разрыва сердца умрет новая жена Солодкевича. А вскоре и он сам упадет прямо на скользкий лед Невского Проспекта, который как площадка для предсмертных судорог ничем не лучше, чем какая-нибудь дикая уральская улочка. В больнице он придет в сознание и расскажет, что уже знает: у него опухоль мозга. После смерти отца дочь Леонида Григорьевича уедет в Израиль. В Перми весть о его смерти будет перекатываться из дома в дом и наконец дойдет до Лидии. Она достанет из чемодана ворох старых газет "Пермский университет" и вдруг увидит себя в роли Коробочки в "шиповской" постановке "Мертвых душ", а дальше - знакомые все фамилии. Вот Женя Бояршинов пишет о концерте биологов: "Ни на одном факультете ленинская тема не была решена с такой душевной теплотой..."
В университете долго еще будут жалеть: нет больше такого умного председателя ГЭКа... "Успокойся, Лидия, - будет говорить Лев Ароныч, - у Лени все прекрасно получалось: брак, первая диссертация, спектакли "Шипа", и он думал, что так же легко дадутся второй брак, докторская, устройство в Питере. Леня не хотел ничем расплачиваться за устройство новой жизни. Но что говорить, он заплатил по всем счетам".
4
Весь август Надька у родителей варила варенье, закатывала в банки огурцы, помидоры, солила грузди, которые предварительно с бесконечным упорством выискивала в ельнике, шепча: "Вот еще одно письмо от Саши, а вот еще одно - большое". Грузди приподнимали опавшую хвою, иногда выпячиваясь светлым вещим краешком. А из темноты почтового ящика ничто не белело навстречу Надьке. Он обещал сразу же написать из Ялты, но, может, фронтовые раны открылись. Она вспомнила одну багровую многолучевую печать войны на бедре Грача и втянутый шрам на плече от пули навылет. Когда она представляла, что эти куски железа и свинца прошли сквозь тело двадцатилетнего пацана, хотя и командира целого стада пушек, она прощала ему отсутствие писем.
А мать, видимо, простила Надьке "уды" в летней сессии:
- Ничего, если не выучишься - лопат-то на всех хватит! - Но тут же добавляла: - То ли дело выучился. Вон наш начальник цеха - ходит руки в брюки, хрен в карман.
Последние слова она говорила уже не Надьке, а переведя взгляд в перспективу и обращаясь к невидимому, более достойному собеседнику, который поймет лучше, чем родная дочь. А отец сидел, покуривая, и медленно просчитывал: если не будет у Надежды стипендии, достаточно ли будет продать кабанчика.
Четырнадцатилетняя Вера, накручивая выпрошенные у Надьки бигуди, так и сяк примеряла судьбу старшей сестры на себя: удастся ли совместить самое главное - любовь - с другим самым главным - учебой. Причем она говорила про себя "любовь", и откликалось теплом в груди, говорила "учеба", и откликалось сильно только в голове...
А Надька, выбираясь по утрам из-под обломков мучительных сновидений, тяжело вздыхала: только бы полчаса поговорить с Лидией, только полчасика! Но та в Москве, и делать нечего.
Насилу дожила Надька до двадцать восьмого августа, до трех часов дня. Вот она сидит в комнате у Лидии и никак не может вникнуть, зачем та захотела познакомиться с Анастасией Цветаевой и почему услышала от нее: "Будьте мужественны!" Надька молитвенно сжимала ладони и пыталась найти лазейку между стремительными фразами Лидии, чтобы закричать: "Он не написал мне ничего за лето!" От одной мысли, что может сегодня его не увидеть, ее начинала бить дрожь. Эта наркотическая зависимость ее пугала. Надька это так чувствовала, как если бы она хотела курева, но только в тысячу раз сильнее. Лидия увидела вдруг, что Надька слегка позеленела.
- Лидия, - сквозь стыд сказала Надька, - принеси телефон, я ему позвоню...
Вошла Анна Лукьяновна и деликатно преподнесла грубую новость:
- У вас вся жизнь впереди, Надюша, это у нас на войне половину женихов поубивало. А что касается Грача, то у Александра Юрьевича уже новая пассия. Надюш, вы еще найдете в своем поколении...
Надька смотрела на кофточку Анны Лукьяновны: по кремовому полю бежали группы гончих псов. И они разбежались по материи так, что сначала кажется: просто красивые путаные линии, а уж потом, при еще более внимательном вглядывании, они складываются в силуэты, а силуэты - в стаи. И поясок есть. На нем собаки то головой высовываются отрубленной, то ногой. Вот именно на пояске Надька увидела собачью голову, а потом искала на кофточке. Талия у Анны Лукьяновны еще тонкая.
...ах та ли я?
Сто сантиметров талия.
Грач любит такие языковые заковырки. У Надьки в руках появился телефон, и она начала умолять в трубку: "Только на минутку зайду!" Лидия вызвалась сопровождать, но Надька заявила:
- Я должна все сама.
- Надь, Ахматову бросали, Цветаеву бросали... - твердила Лидия. - Я только умоюсь с поезда, подожди!
- Не надо... Я к Витьке зайду.
- Зачем? Ты же его оставила! Нет, так нельзя: Инна и Витька подали заявление в ЗАГС.
Разумным тоном, как ребенку, Надька говорила:
- Лидия, спокойно, не волнуйся, я просто с ним подышу, возле него, поняла? Я собираюсь... Не собираюсь менять в его личной жизни. Ты меня за кого держишь, зачем мне это? Душно, я на Каму с ним, с Витькой, схожу, клянусь, прогуляться, подышать.
Лидия поразилась: душно? Какая в Перми может быть духота или жара?! Вот в Киеве...
Надька взбесилась оттого, что Лидия затянула: Цветаеву, мол, бросали, Ахматову бросали. Как ты запоешь, если тебя Володька бросит! Подумаешь, Витька и Инна на грани брака, а где-то уже и за гранью. Не дворянские, чай, все мы детки, великосветский скандал не грянет.
5
Грач сказал с порога, что может поговорить с ней, пока собирается в театр. Он зашел в ванную, не закрыв дверь, и стал мыть ноги... Из прихожей была видна стена с иконами - Грач был известный в городе собиратель и любитель старины. Надька слышала, что иконы могут помочь, и она хотела сейчас взять от них помощи: втиснулась взглядом в изображения двух Богородиц, висящих рядом. Но ничего не увидела, кроме золотых и коричневых пятен. Повернула взгляд внутрь себя: там плавилось уныние пополам с духотой.
- Зачем ты сказала Любови Климентьевне, что только что из моей постели? - слезливо выговаривал Грач, надевая носки. - Ты же меня подставила!
Надька вспомнила: после всего она любила лежать на большом голом теле Грача и воображать, что все опасности навсегда закончились. Сначала он огорчался, что для нее главное - не "миг последних содроганий", а вот это замершее лежание. А потом привык и иногда использовал для примирения после редких ссор: "Ну, ладно, иди сюда, полежи, замри на мне..."
Она с минуту поплакала и пошла жить.
Надька шла быстро и даже ни разу не покурила. Два квартала расплывающихся зданий пронеслись мимо. Такое впечатление, что она стояла на месте, слегка перебирая ногами, и только притормозила, чтобы Витькин дом оказался напротив. За это время только два раза поверх бесчувствия прошло по ней тихое удивление: какая-то знакомая фигура в коричневом мелькнула по другую сторону улицы. Да нет, Лидия сейчас должна принимать ванну, она же насквозь пыльная после поезда. Не будет же она юрко прятаться за киоск "Союзпечати" - это для ее большого искреннего тела просто смешно!
Надьке открыла Витькина мать Евдокия Павловна: черты лица ее еще больше отвердели, но, впрочем, она сказала:
- Витька сейчас кончит причепуриваться к свиданке, чаю с ним попьете. Где каникулы провела, Надежда?
За столом маленькие глазки Витьки вообще спрятались внутрь черепа, бульба носа залоснилась, рука дрогнула, и Евдокия Павловна закричала:
- Куда песок-то сыплешь мимо! Я ведь не на Каме его собираю, показывая тоном: убиралась бы ты, Надежда, побыстрее добрым путем.
Как плоскогубцы чувствовали себя в руках у Витьки, так и он сам чувствовал сейчас себя в руках у Надьки - простым инструментом.
- Вить, пойдем, я тебе должна что-то сказать. Не здесь, - тщательно произнося звуки и наполняя их силой, сказала Надька.
Они прошли оставшееся до Камы небольшое городское пространство. Надька шла по мглистому, отдающему серым светом, холодцу земли. Пасмурная тяжесть легла на дома, и они начали превращаться в желатин, расползаясь по поверхности.
Лидия увесисто скользила за ними, укрываясь между прохожими и деревьями, которых хватало на улице газеты "Звезда". Ее название пермяки, впрочем, уже сжали до просто Звезды, и получалось что-то романтически-волшебное. Серьезный идейный смысл развеялся в сияющем воздухе. Пасмурность была, но в то же время сквозь облака по всему небу светило солнце. Надькина фигура чуть ли не пропадала в висящем над городом жемчужном сиянии. Так, то подпрятываясь за ствол дерева, то глядя в сторону, чтобы не тревожить Надьку и Витьку своим горячим взглядом, Лидия подобралась достаточно близко, но все равно ничего не слышала. Но она чувствовала дрожь Витьки и какое-то его чуть ли не предсмертное томление: прежняя жизнь кончается, вот сейчас решится все.
- Если ты на мне не женишься сейчас же, я брошусь в Каму и утоплюсь. Но не бойся, никаких мучений не будет...
Он отчаянно старался лицо сохранить свое, чтобы что-то было от его собственной воли, а не от инструмента. Он сейчас думал о себе, как о мужчине.
- Я женюсь. Я всегда тебя продолжал любить... я о тебе много думал в это лето. Я понимаю, что, наверно, у тебя с Грачом все... Но ты не думай, что я тут запасной вариант, я до него любил тебя...
В этот миг Надька и Витька отчетливо разглядели Лидию, даже очень ярко - в коричневом муслиновом платье, еще слегка запыленном с дороги, лихорадочно грызущую полусухую жухлую ветку с тополя. Но они распределили свои силы так, что на Лидию внимания не хватало. И забыли про Лидию, прошли мимо нее.
- Надо резко менять свою судьбу, - Надька говорила с чувством тягучей собственной значимости. Это чувство втекло в нее сейчас и осталось с нею на всю жизнь.
Теперь она могла проявить роскошь милосердия:
- Конечно, во мне уйма недостатков. Я виновата, я металась. Ну и что я выиграла? А ты устойчив, как якорь, в этой жизни... Егор уже пропил свой хер, Фая жалуется! А Бояршинов - для него все лишь средство для каких-то стихов...
Лидия видела, что Надька что-то говорила с нежно-растерянным лицом, а такие лица, как известно, бывают у людей очень цепких. Лидия успокоилась, что конфликт перевалил через гору, а теперь идет мирный и долгий спуск - в какую там уж долину, спокойную и цветущую или опустошенную, выжженную, это уже сейчас не понять. Надо в самом деле идти домой, отмокать в ванне, пыли и грязи столько нацеплялось.
6
Уходя с набережной, Лидия услышала, что ее кто-то окликает.
- Лидия! - это был Бояршинов. - Привет! Сегодня покупал камбалу у твоей Гальки. Стоит за прилавком вся цветущая. Вадим-то пришел из армии, наверно, ее дерет. Не смотрит на весы, что там взвешивает, я говорю: "А покрупнее нельзя?" Она и выворотила мне за хвост такого дракончика. Принес домой - ни в одну сковородку не лезет.
И он замолк с понурым видом, но вдруг просиял от возникшего вывода:
- И к чему эта Галькина доброта привела?! Я чуть не остался голодным. Что это я все о себе? Когда приехала? Что так часто в Москву ездишь? - И взглядом добавил: "Может, тебя там кто-то дерет?"
Они вырулили на Компрос, и, увлекаемый упругой волной разговора, Женя, расслабившись, катился рядом еще несколько кварталов.
- ...а еще я три раза за этот месяц встречалась с Анастасией Цветаевой. Она мне столько про лагерь и про ссылку рассказала...
- И ты им всем веришь? - вскрикнул Бояршинов, затряс кудрями. - Где доказательства, что они в лагерях вели себя достойно? Она про себя сказала?
- Да ты что, Женя? Презумпция невиновности, она в самом деле существует, - Лидия вся кипела, но говорила отрезвляюще, чтобы помочь ему выйти из непонятного опьянения.
- Ты меня не поразила, - дразнил он ее...
- Меня вообще не влечет общение с позиции супермена: сегодня я тебя поражу, а завтра ты меня обязан поразить, - сказала Лидия.
7
Такие сентябри словно специально выделывают для свадеб, и хорошо, что не надо ждать три месяца - родители Лидии замкнули где-то где надо контакты с бывшими учениками, и свежие штампы солидно утвердились в паспортах Надьки и Витьки. Витькина мать смиренно шуршала вдоль стола вместе с какими-то родственниками, но про себя все время тоскливо повторяла одну и ту же фразу: "Ой, не надо было разогревать старую похлебку, нет, не надо было! Инна-то получше, ой, получше".
Лидия думала: этот промежуток времени нужно пережить и для этого сидеть тихо, чтобы своими действиями его не увеличить. А вдруг эта свадьба все-таки положит начало новому счастью.
Все чувствовали, что здесь что-то не то. И никто даже не спрашивал, почему Лидия не извергает тосты, стихи и поздравления. А Лидия раздумывала всего один миг, и уже в следующий миг готовность вмешаться и помочь засверкала сквозь волокнистые испарения раздумий. Она устремила к Надьке взгляд, полный сочувствия.
- Выйди со мной, - попросила невеста.
Никто не удивился, что невеста попросила ближайшую подругу выйти с нею подышать. Надька и Лидия спустились по деревянной лестнице, постанывающей под их ногами. Надька пошла к дровянику, возле которого была сложена поленица дров, не вошедших в сарай. Невеста подумала: все здесь может запылать от одной искры.
Она отвернулась от кричащих и пылающих окон свадьбы, словно заслоняясь от нескромных взглядов, закурила. Становилось легче, когда она едким палевым дымком окуривала окружающий студенистый мир. После этой процедуры мир можно было принимать, правда, дробными дозами, стараясь не вспоминать про Грача. Мир, пришибленный мочевым пузырем небосвода.
Вот хорошо, со вкусом мечтала Лидия, пошел бы дождь, тогда бы все заорали за окнами: к счастью, к счастью... А комары - молодцы: летают такими компаниями дружными, приятно перегруппировывая свои клубы из квадратов в овалы, как в театре. А белое платье Надьки, как фонарь, освещает чуть ли не весь квартал. Этого не может быть, водка какая-то крепкая.
Надька выкурила половину сигареты и бросила ее. А окурок еще долго в сырой траве стрелял и шипел, из всех небольших своих творческих сил хотел поставить свою запятую в общем тексте.
Надька и Лидия ушли, а две их картины мира недоуменно всматривались в друг друга и не могли до конца решить, какая из них настоящая.
- Надюша, - сказал Витька, - хорошо, что ты быстро вернулась, а то папин шурин хочет поднять тост.
А про себя он думал: зачем такое цепляние за родство, позвали тридцать человек со стороны отца, почти столько же со стороны матери. Это все-таки всё пережитки... Я, конечно, люблю родителей, но и любых других бы полюбил... если б столько за мной ходили! И Надьку тоже полюблю! Да, полюблю, несмотря на все! На то и человек, чтобы преодолевать препятствия... Он мотнул головой, чтобы изгнать мягкий водочный шум. Вихри в голове (возникшие после поцелуя в ответ на крики "горько") начали выветриваться из висков и лба. Перед ним взбычилось пространство стола с нецеломудренными улыбками селедочниц. Гости разнообразно располагали мышцы лица и свои челюсти, чтобы показать, что все очень вкусно. Голосов было так много, что они иногда спрессовывались в тишину. Потом один гость не мог втиснуть свои слова в головоломку голосов, и они выкатились перед носом Витьки:
- Свадьба - это торжественный пуск в эксплуатацию...
Поперек этих слов шевелились руки Надьки - они отодвигали от жениха, необратимо делаемого мужем, бутылки и стаканы. И все вокруг беспечно подходили и что-то вещали. Егор снова про Канта. Надька не выдержала и врезала ему: "Кант-Кант, а Егор-то Крутывус, ты то есть, что именно сказал - сам-то?!"
- Надя, развертка сознания... э, развертка сознания.., - пьяно мямлил Егор.
А Фая слушала все это с таким видом, словно говорила: "Что ж ты, развертка, такая свернутая? Разведусь я с тобой".
Вдруг снова все вокруг закатились в тяжелый шар диаметром с кулак, транслирующий: "Горько, горько!"
После поцелуя, закончившегося на счете четырнадцать, слышались комментарии: "В такую жару, что вы хотите!" - "Это смотря с кем целоваться - кое с кем и в жару хорошо" - "А ты, Инна, покажи пример" - "А вот придете на мою свадьбу - будете считать, пока ваше знание цифр не кончится".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15