Мрачно предвидел он свое будущее — если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь — как не трудно в это поверить — заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля — он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию.
— А твой где? — спросил он, оттягивая время.
— О, не буду же я есть бифштексы. — По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул:
— Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку — горячую!
— О нет, милый, — сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.
— Сиди, — сказал он. — Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.
Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.
— Но, милый…
— Я сказал, что бунта не потерплю, — проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.
— О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. — Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.
— Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, — сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.
Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива — пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.
Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни — за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы — без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.
— Я надену плащ, — сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.
— Вы нас покидаете, сэр? — спросила старая служанка, заходя в гостиную.
— Да. Мадам рассчитается, когда вернется, — сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.
— Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. — Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из «Георга» в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена.
Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.
— Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, — сказал он заботливо.
— О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, — взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.
Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить.
Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.
— Дорогой, — сказала Мария. — У меня для тебя маленький подарок.
Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку.
— Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, — говорила она. — За такое короткое время я не могла сделать ничего получше. Я бы хотела тебе что-нибудь вышить — я бы хотела сделать что-нибудь достойное тебя. Но я шила их с тех самых пор как… как…
Продолжать Мария не могла. Она выпрямилась, чтобы не расплакаться.
— Я буду думать о тебе всякий раз, как буду их надевать, — сказал Хорнблауэр. Он надел перчатки, хотя с мешком в руках делать это было неудобно. Перчатки были очень красивые, толстые, шерстяные, с отдельными большим и указательным пальцами.
— Они в точности на меня. Спасибо тебе за заботу, дорогая.
Они дошли почти до причала. Скоро это испытание останется позади.
— Семнадцать фунтов у тебя? — задал Хорнблауэр ненужный вопрос.
— Да, спасибо, дорогой. Я боюсь, это слишком много…
— И ты сможешь получать половину моего жалованья, — резко, чтобы не выдать своих чувств, продолжал Хорнблауэр. Потом, поняв, что говорил слишком уж резко, добавил: — Пора прощаться, милая.
Он выдавил из себя это непривычное слово. Вода у пристани стояла высоко. Это означало, что сейчас прилив — он учитывал это, отдавая приказы. Стало быть, он сможет воспользоваться отливом.
— Милый! — воскликнула Мария, поднимая к нему лицо.
Он поцеловал ее. Снизу доносились мужские голоса и знакомый стук весел на банках: команда шлюпки их заметила. Мария слышала это не хуже Хорнблауэра и поспешно отняла холодные губы.
— До свиданья, мой ангел.
Больше не о чем было говорить, нечего делать. Конец одного короткого жизненного эпизода. Хорнблауэр повернулся прочь от Марии, прочь от мирной, штатской семейной жизни, к полной опасностей жизни военной.
3
— Стояние прилива и отлива, сэр, — объявил Буш. — Отлив начнется через десять минут. Якорь выбран до панера, сэр.
— Спасибо, мистер Буш. — В сером предрассветном сумраке можно уже было различить лицо Буша. Рядом с Бушем стоял Провс, и. о. штурмана, старший штурманский помощник. Он наравне с Бушем претендовал на внимание капитана. Согласно адмиралтейским инструкциям. Провсу поручалось «вести судно из порта в порт под руководством капитана». Но из этого никак не следовало, что Хорнблауэр не должен предоставлять другим офицерам случая попрактиковаться — скорее наоборот. И вполне возможно, даже очень вероятно, что Провс, прослуживший на флоте тридцать лет, будет пытаться перехватить руководство судном у молодого и неопытного капитана.
— Мистер Буш! — сказал Хорнблауэр. — Снимайтесь с якоря, пожалуйста. Возьмите курс, чтоб обойти косу.
Стараясь не подавать виду, Хорнблауэр внимательно наблюдал за Бушем. Тот в последний раз огляделся по сторонам, прикидывая направление ветра и начинающегося отлива.
— Приготовиться на шпиле, — скомандовал он. — Отдать передние паруса. Эй, наверху, отдать марсели.
Хорнблауэр вдруг осознал, что может полностью положиться на Буша. Он мог бы с самого начала в нем не сомневаться и напрасно не доверял своим воспоминаниям двухлетней давности. Буш отдавал приказы через правильные промежутки времени. Когда подняли якорь, «Отчаянный» двинулся кормой вперед. Руль положили на борт, матросы на баке обтянули шкоты передних парусов, и корабль повернулся. Буш приказал выбрать шкоты до места и отправил матросов к брасам. Легкий ветер наполнил паруса, и корабль двинулся вперед, наклонившись всего на один-два градуса. В мгновение ока он набрал скорость, при которой судно уже слушается руля, и заскользил по воде, руль уравновешивал давление парусов — живое, прекрасное существо.
Незачем вслух хвалить Буша, слишком уж простая операция — сняться с якоря. От того, что он снова на идущем по морю корабле, Хорнблауэру стало радостно. Матросы побежали наверх, ставить брамсели, потом нижние прямые паруса. Тут Хорнблауэр вспомнил.
— Мистер Провс, пожалуйста, дайте мне подзорную трубу. Он поднял к глазу тяжелую подзорную трубу и направил ее за корму. Еще не совсем рассвело, и «Отчаянный» отошел примерно на милю от недавней стоянки. И все же Хорнблауэр сразу увидел, что искал, — одинокое серое пятнышко на пристани у самой воды. Возможно, мелькало что-то белое — может быть, Мария махала носовым платком, но в этом он не был уверен. Впрочем, он об этом и не думал. Всего-навсего одинокое серое пятнышко. Хорнблауэр посмотрел снова и опустил подзорную трубу — она была тяжелая и руки у него немного дрожали. Первый раз в жизни он уходил в море, оставляя на берегу кого-то, не безразличного к его судьбе.
— Спасибо, мистер Провс, — сказал Хорнблауэр резко, возвращая подзорную трубу.
Он знал, что должен быстро отвлечься, быстро найти, чем занять свои мысли. К счастью, у капитана на только что вышедшем в море корабле недостатка в заботах не бывает.
— Ну, мистер Провс, — сказал он, глядя на пенистый след корабля и на разворот парусов. — Ветер пока не меняется. Мне нужен курс на Уэссан.
— Уэссан, сэр. — У Провса было длинное скорбное лицо, как у мула. Он, не меняя выражения, переваривал полученную информацию.
— Вы меня слышали, — с внезапным раздражением отрезал Хорнблауэр.
— Да, сэр, — торопливо ответил Провс. — Уэссан, сэр. Есть, сэр.
Конечно, было оправдание для его первой реакции. Никто на «Отчаянном», кроме самого Хорнблауэра, не знал, что в адмиральских приказах. Никто не знал даже, в какую точку земного шара они направляются. Упоминание Уэссана хоть немного сужало выбор. Исключались Северное и Балтийское моря, а так же Ирландия, Ирландское море и залив св. Лаврентия. Но оставалась Вест-Индия, мыс Доброй Надежды или Средиземное море — путь к ним ко всем проходил мимо Уэссана.
— Мистер Буш! — сказал Хорнблауэр.
— Сэр!
— Можете отпустить подвахтенных и отправить матросов завтракать, когда сочтете нужным.
— Есть, сэр.
— Кто вахтенный офицер?
— Карджил, сэр.
— Значит, он отвечает за палубу.
Хорнблауэр огляделся. Все в порядке, «Отчаянный» держит курс в сторону Ла-Манша. И все же что-то не так, что-то необычно. Постепенно Хорнблауэр осознал. Впервые за свою жизнь он покидал гавань в мирное время. Прежде, когда бы его судно ни выходило в плаванье, оно тут же подвергалось дополнительной опасности, помимо морских — в любую минуту на горизонте мог появиться неприятель, и через час команде пришлось бы драться, спасая себя и корабль. И опаснее всего был первый выход в море с только что набранной, недообученной командой — это был наиболее вероятный, и вместе с тем наименее удачный момент встретить неприятеля.
Сейчас они выходили в море, ни о чем таком не тревожась. Это было необычное, новое ощущение — как и то, что он оставил позади Марию. Хорнблауэр силился отбросить мысль о жене — как раз в это время за правой раковиной промелькнул буй, и Хорнблауэр попытался оставить вместе с ним и воспоминания о Марии. С облегчением он увидел приближающегося Провса. Провс держал в руке клочок бумаги. Он взглянул на корабельный вымпел, затем на горизонт, пытаясь угадать погоду.
— Курс зюйд-вест-тень-вест и полрумба к весту, сэр, — сказал он. — Когда мы повернем оверштаг, то как раз сможем идти этим курсом в крутой бейдевинд.
— Спасибо, мистер Провс. Можете отметить на доске.
— Есть, сэр. — Провс был польщен таким доверием. Откуда ему знать, что Хорнблауэр, перебирая вчера вечером сегодняшние свои обязанности, проделал те же расчеты и пришел к тому же результату. Встающее солнце озарило зеленые холмы острова Уайт.
— Вот буй, сэр, — сказал Провс.
— Спасибо. Мистер Карджил! Поверните судно оверштаг, пожалуйста.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр отошел на корму. Он хотел проследить не только, как Карджил будет управлять судном, но и как «Отчаянный» себя поведет. Когда начнется война, успех или поражение, свобода или плен не просто возможно, а наверняка будут зависеть от того, как «Отчаянный» поворачивает оверштаг, насколько послушно он приводится к ветру.
Карджил был краснолицый, полнеющий человек лет тридцати. Он явно старался забыть, что за ним наблюдают одновременно капитан, первый лейтенант и штурман. Он стоял у штурвала, пристально глядя то вверх на паруса, то назад на кильватерную струю. Хорнблауэр заметил, что правая рука Карджила сжимается и разжимается. Это может быть признак нервозности, а может — просто привычный жест при расчетах. Вахтенные матросы стояли на постах. Пока все они были незнакомы Хорнблауэру — полезно будет понаблюдать и за ними.
Карджил овладел собой и отдал первый приказ рулевому.
— Руль под ветер! — закричал он. Не слишком громко — на середине команды голос его дрогнул.
— Шкоты передних парусов! — Немногим лучше. В шторм это не пойдет, хотя сейчас матросам было слышно. Кливер и фор-марсель заполоскали.
— Шкоты, галсы отдать.
«Отчаянный» начал приводиться к ветру, вставая на ровный киль. Он поворачивался, поворачивался — неужели откажется приводиться?
— Пошел контра-брас! Пошел!
Сейчас все решится. Матросы свое дело знали — они споро вытравили булини и брасы левого борта и начали выбирать их с правого. Реи повернулись, но «Отчаянный» не желал слушаться. Он заартачился. Он замер, стоя прямо против ветра, потом увалился на два румба влево. Все паруса заполоскали, скорость была потеряна. Судно оказалось совершенно беспомощно.
— Вот здорово было бы, окажись мы у подветренного берега, сэр, — проворчал Буш.
— Подождите, — сказал Хорнблауэр. Карджил оглянулся на него, ожидая приказа, и Хорнблауэру это не понравилось. Он предпочел бы, чтоб Карджил сам постарался исправить положение. — Продолжайте, мистер Карджил.
Матросы вели себя хорошо. Никто не болтал, все ждали дальнейших распоряжений. Карджил барабанил пальцами по ноге, но для своего же блага он должен вывернуться без посторонней помощи. Хорнблауэр видел, как сплелись его пальцы, как он взглянул вперед, потом назад, и как, наконец, взял себя в руки. «Отчаянный» все быстрее двигался кормой вперед — ветер давил на его паруса спереди. Карджил решился.
По его приказу руль переложили на левый борт, по следующему — перебрасопили реи. «Отчаянный» некоторое время колебался, затем нехотя лег на правый галс и начал набирать скорость. Карджил в мгновение ока приказал повернуть штурвал в обратную сторону и выбрать брасы. Места хватало, вблизи не было опасного подветренного берега, можно было не торопиться, и Карджил подождал, пока все паруса вновь наполнятся и «Отчаянный» наберет достаточную скорость, чтоб хорошо слушаться руля. У Карджила даже достало выдержки позволить кораблю увалиться на лишний румб, чтоб хватило инерции вращения на следующую попытку, хотя Хорнблауэр и отметил с некоторым сожалением, что он все-таки немного поторопился. Сам Хорнблауэр подождал бы еще минуты две.
— Шкоты передних парусов! — снова приказал Карджил. Его пальцы опять забарабанили.
Но он все-таки не терял головы и отдавал приказы в правильной последовательности. «Отчаянный» начал приводиться к ветру. Выбрали шкоты и брасы. В какую-то парализующую секунду судно снова заартачилось, словно намеревалось, как и в прошлый раз, воспротивиться маневру. Но в этот раз инерция вращения была побольше, и в последние несколько секунд благоприятное сочетание ветра и волн развернуло-таки нос корабля на последние необходимые градусы. Он повернулся.
— Круто к ветру! — приказал Карджил рулевому. В голосе его явно слышалось облегчение. — Фока-галс! Шкоты! Брасы!
Закончив маневр, Карджил обернулся к старшим офицерам, ожидая выговора. Хорнблауэр чувствовал, что Буш готов высказать Карджилу все, что о нем думает. Буш искренне верил, что каждому пойдет на пользу жесточайшая выволочка по любому поводу, и обычно он был прав. Но Хорнблауэр внимательно следил за поведением «Отчаянного».
— Продолжайте, мистер Карджил, — сказал он. Карджил с облегчением отвернулся, а Буш удивленно глянул на Хорнблауэра.
— Слишком сильный дифферент на нос, — сказал Хорнблауэр. — Это мешает судну приводиться к ветру.
Может быть, — с некоторым сомнением согласился Буш.
Если нос погружен глубже, чем корма, корабль будет вести себя, как флюгер, упорно стараясь держаться кормой к ветру.
— Это не годится, — сказал Хорнблауэр. — Надо так изменить дифферент, чтоб корма осела минимум на шесть дюймов. Что мы можем переместить на корму?
— Ну… — начал Буш.
Перед его внутренним взором возникли внутренности «Отчаянного», до отказа набитые припасами. Подготовить корабль к плаванью было подвигом Геракла — чтоб разместить все необходимое, пришлось приложить немалую изобретательность. Казалось, по-иному разложить припасы просто невозможно, и все же…
— Может быть… — предложил Буш, и они мгновенно ушли в обсуждение.
Подошел Провс, козырнул и доложил, что «Отчаянный» держит курс на Уэссан, так круто к ветру, как только может. Вполне естественно, что при упоминании Уэссана Буш навострил уши. Вполне естественно, что Провс немедленно включился в беседу об изменении дифферента. Чтоб дать место для ежечасного бросания лага, пришлось отойти в сторону. Ветер хлопал полами их сюртуков. Они в море — позади кошмарные дни и ночи подготовки к плаванию, позади — какое бы подобрать слово? — лихорадочные — да, пожалуй — лихорадочные дни женитьбы.
1 2 3 4 5 6