– шептал пересохшими от волнения губами Коравье, опустившись подле нее на колени.
– Ничего, – успела выговорить Росмунта. – Побудь около меня. Так мне будет легче, – и опять закричала.
Все ее тело выгибалось так, будто в спину ей вставили гибкий китовый ус.
– О-о-о-о-о! И-и-и-и!
В глазах Коравье что-то защипало, и он с удивлением обнаружил, что весь покрыт липким соленым потом.
Снова дикий вой разнесся по тундре. И хоть бы кто-нибудь отозвался! Вдруг голос Росмунты прервался, и тотчас послышался захлебывающийся детский плач.
– Перекуси пуповину, – выговорила Росмунта и закрыла глаза.
Коравье держал на руках новорожденного сына и не знал, что с ним делать. Мальчик орал во все горло и шевелил маленькими, плотно сжатыми кулачками. Он выскальзывал из рук отца, как только что пойманная рыба.
– Иди обмой его, – слабым голосом велела Росмунта.
Коравье побежал к ближайшему озерку. Вода оказалась достаточно теплой. Коравье осторожно обмыл ребенка. Он закричал еще пуще.
– Кричи, сын! Пусть олени тебя слышат! – сказал Коравье, высоко подняв ребенка.
– Покажи мне его, – попросила Росмунта, когда Коравье вернулся.
Коравье поднес к ее лицу сына.
– Какой маленький, – с оттенком разочарования произнесла Росмунта.
– Ничего, вырастет, – успокоил жену Коравье. – Еще каким богатырем станет!
К концу дня Росмунта немного оправилась.
Спотыкаясь о кочки, присаживаясь отдыхать через каждый десяток шагов, Росмунта и Коравье с сыном на руках наконец добрались до стойбища.
– Кыкэ вынэ вай! возглас крайнего удивления.
– воскликнула женщина, повстречавшаяся им, и кинулась бежать, чтобы разнести новость по стойбищу.
В яранге Коравье уложил жену, бережно пристроил рядом с ней сына и принялся разжигать костер, чтобы приготовить для роженицы теплое питье.
Когда запылали сухие ветки стланика, в ярангу вошел Арэнкав.
Коравье встретил старейшину с просиявшим лицом и, поприветствовав, с гордостью сообщил:
– У нас родился сын!
Вопреки обычаю Арэнкав промолчал. Он был мрачен и сопел от сдерживаемого гнева.
– Что случилось? – участливо спросил его Коравье.
– Мутен у тебя разум! – объявил Арэнкав. – Ты нарушил древний обычай и принял от нечистой женщины дитя!
Коравье растерянно заморгал. Он хорошо знал, что мужчина не должен подходить к яранге, где происходит таинственное появление нового человека. Но как быть в тундре? Не мог же он оставить Росмунту одну? И все же лучше не перечить Арэнкаву.
– Так случилось, – смиренно сказал Коравье.
– По древнему обычаю, которому мы следуем, ребенок, родившийся на глазах мужчины, не должен жить. Он может принести вред нашему стойбищу, ибо он вестник несчастья.
От этих слов у Коравье все внутри похолодело. Язык, казалось, прилип к нёбу. Коравье только кинул беспокойный взгляд на полог: не слышит ли Росмунта?
– Что же делать? – с дрожью в голосе спросил Коравье.
– Не знаю, – ответил Арэнкав. – Надо спросить Эльгара. Он посоветуется с духами, а может быть, ему удастся поговорить с самим Локэ.
– Когда же это будет? – спросил Коравье.
– Сегодня ночью Эльгар будет камлать, – ответил Арэнкав и вышел из яранги.
До ночи время для Коравье прошло в каком-то полусне. Он невпопад отвечал на вопросы Росмунты. Сын спал и во сне уморительно причмокивал губами.
Когда солнце скрылось за вершины гор и наступила полночь, в стойбище загремел бубен и воздух огласился воплями и всхлипами Эльгара. Каждый удар бубна отдавался болью в сердце Коравье. Оторвав неподвижный взгляд от лица спящего сына, он тряхнул головой, будто сбрасывая с себя что-то, и обратился к жене:
– Росмунта! Мы должны уйти отсюда, если хотим спасти нашего сына.
Росмунта, заплетавшая косу, бессильно уронила руки.
– Куда пойдем? Кругом тундра и нет наших людей, – тихо сказала она.
– Теперь и здесь нет наших людей. Они хотят убить моего сына и изгнать нас из стойбища. Мы остались только втроем в этом мире… Пойдем, Росмунта!
Шаги у яранги насторожили Коравье, и он бросился к выходу, раскинув руки.
В щели откинутой кожаной занавеси показалось лицо Эльгара.
– Пришли тебе объявить, Коравье…
– Ничего не говори! – перебил его Коравье. – Мы уходим из стойбища. Все. И жена моя Росмунта, и сын, еще не имеющий имени…
В ярангу вошли Арэнкав, Мивит и Эльгар. Старый шаман едва держался на ногах от усталости: видно, непривычно было после долгого перерыва такое серьезное камлание.
– Значит, понял свою вину, – сказал Арэнкав. – В просторах тундры ты можешь очиститься от скверны, которую принял от встреч с людьми другого мира. Хорошо, иди. Мы тебе дадим двух оленей. Но яранга – наше достояние. Ты ведь знаешь закон, завещанный Локэ?
Слушая эти слова, Коравье сгорал от гнева и думал, что для новых старейшин стойбища нет ничего удобнее, чем придумывать все новые и новые заветы Локэ, которые тот и не держал в мыслях.
– Мы даже разрешаем тебе, – продолжал Арэнкав, – взять с собой Росмунту, хотя ты знаешь, что у нас не хватает женщин и брат ждет смерти брата, чтобы обзавестись его женой.
– Мы сейчас же уйдем, – торопливо пообещал Коравье. – Только немного приготовимся.
– До того как солнце достигнет Остроконечной вершины, – строго сказал Арэнкав.
Когда Коравье добрался до холма, перевалив через который потерял из глаз стойбище, сердце его сжалось. Вот она, его родина, его земля, его мир. И все это он, может быть, теряет навсегда… День был яркий, полный света и тепла. Горы радостно тянулись вершинами к ясному небу. Ручьи, текущие по склонам, звенели, перекликаясь с птицами. В такую погоду сердце оленевода должно веселиться, а не плакать невидимыми слезами.
На небольшой гоночной нарте поместилось немного. Поверх кучи одежды и скудного запаса еды в меховом мешке лежал сын и смотрел блестящими глазами на небо.
Росмунта шла рядом с мужем. Она еще не совсем оправилась, но наотрез отказалась сесть на нарту. Полозья хорошо скользили по мокрой тундре, и оленей не запрягли. Коравье выбрал важенку и бычка, надеясь в будущем получить потомство.
К полудню истомились. Росмунта еле волочила ноги и часто присаживалась.
– Куда мы идем? – спросила она. – Не все ли равно, где остановиться?
Коравье задумался, пораженный справедливостью ее слов. В самом деле: куда ни пойди Коравье с Росмунтой и сыном, разве им будет лучше, чем там, где они сейчас? Не собираются же они переселиться к другим людям, которые живут в колхозах!
– Давай выберем место, – предложил Коравье. – Немного ниже по течению реки Маленьких Зайчиков есть горячие ключи Гылмимыл. Около них и разобьем ярангу.
И они пошли дальше.
Около горячих источников росла густая трава, дерн был толстый и мягкий. На жерди для яранги пришлось разобрать нарту, зато жилище получилось настоящее, удалось даже при помощи лоскута рэтэма отделить спальное помещение.
Олени паслись возле яранги, горел ярким пламенем костер, и над ним на треножнике висел котелок с мясом. Росмунта кормила ребенка.
Коравье молча сидел неподалеку. Мрачные мысли, как надоедливая стая комаров, не давали ему покоя. Как жить дальше? Еды, которую удалось захватить с собой, хватит на сегодня и на завтра. У Коравье и в мыслях не было забить оленей. Податься к колхозным людям и попросить у них еды? Нет, этого он никогда не сделает. Может быть, попроситься обратно в стойбище? Намекал же Эльгар, что если он очистится от скверны, которую получил от разговора с русскими, то, быть может, его примут обратно…
– Корав, – позвала Росмунта.
Коравье посмотрел на жену. Она ласково и с сочувствием, явно желая отвлечь его от тяжелых раздумий, спросила:
– Не пора ли дать имя сыну?
Сколько они перебрали имен в ожидании сына! И не смогли остановиться ни на одном. Много имен в родном чукотском языке, но как угадать такое, которое предназначено для сына Росмунты и Коравье? Все, что приходило на ум, не нравилось им: часто имя напоминало о живущем уже человеке, который не заслуживал подражания. Что мог ответить жене Коравье? И посоветоваться не с кем, нет рядом мудрых стариков, и никто не воскликнул при рождении сына, возвестив о появлении нового мужчины.
А Росмунта ждала.
– Придет время – и дадим сыну самое лучшее имя, – уклончиво ответил Коравье.
На другое утро он отправился на охоту. Ему удалось подбить камнем двух уток. Обрадованный удачей, он поспешил домой и застал возле своей яранги трактор. Русский парень в замасленном комбинезоне пытался разговаривать с Росмунтой, а та стояла испуганная, с ребенком на руках.
– Не бойся его! Не бойся его! – закричал издали Коравье. – Они хорошие люди! Я их знаю.
Тракторист обернулся на голос и обрадованно замахал. Он подал руку, и Коравье со знанием дела потряс ее.
– Он что-то, наверное, спрашивает, – сказала Росмунта, – и все крякает по-утиному: как, как, как…
Разобравшись в жестах тракториста, Коравье сообразил, что парень спрашивает дорогу на Большое озеро. Коравье взял прутик и довольно точно изобразил на песке Большое озеро, Теплую реку и впадающую в нее реку Маленьких Зайчиков. Тракторист радостно закивал головой:
– Спасибо, земляк!
Он забрался в трактор и протянул оттуда Коравье несколько блестящих жестянок и бумажные пачки, показав на Росмунту и ребенка.
Когда трактор укатил, Росмунта с восхищением сказала мужу:
– Как ты не пугаешься железной грохочущей нарты?
– Я ее не первый раз вижу, – ответил Коравье и добавил, медленно выговаривая слова: – А это ты правильно заметила – не железный это зверь, а нарта.
– Нет, нет! – замахала рукой Росмунта. – Мне тоже сначала показалось, что это зверь. Он так страшно ревел и грохотал! Я выбежала из яранги и вижу – на наше жилище идет. А потом оттуда вышел парень…
Коравье озадаченно посмотрел на жестянки и бумажные пачки. Такие иногда попадались ему в тундре. Локэ объяснял, что в них русские держат еду. Но Коравье не станет и пробовать. В тундре он сможет сам прокормить жену и сына.
Как мало нужно человеку, чтобы он снова почувствовал себя хозяином жизни. Иногда для этого достаточно подшибить камнем двух уток. Только вчера Коравье рисовались картины одна мрачнее другой, а сегодня, принимаясь за вторую утку, он уже прикидывал, какую надо построить ярангу, чтобы было просторно и сыну было где учиться ходить… Летом можно прокормиться дичью, смастерив силки и лук со стрелами. А может быть, удастся добыть бродячего тундрового медведя? Медвежьим жиром можно заправить светильник, а шкуру употребить на полог.
– Когда-то, наверно, сначала появился один человек, – рассуждал вслух насытившийся Коравье. – И было у него сперва не целое стадо, а важенка и бычок. Выжил человек. Стал сильнее всех зверей и. птиц. Стадо умножалось… А нас – трое. В один день я добыл двух уток и накормил семью…
– Явился на грохочущей железной нарте четвертый человек – русский и напугал твою жену, – добавила Росмунта.
Коравье крякнул: всегда женщина вмешается и испортит мужские мысли!
Каждый прожитый день убеждал Коравье в том, как трудно было первому человеку прокормить семью и удержаться от соблазна заколоть свою единственную пару оленей. Птицы дразнили его и улетали, едва только он успевал прицелиться в них из самодельного лука. Коравье посылал вслед им проклятья, забывая о почтении к ним. Иногда после целого дня скитаний по тундре он возвращался к жалкой яранге усталый, мокрый и злой с одним тощим болотным куликом, у которого мяса-то было на один укус.
Однажды Росмунта пожаловалась на боль в правой груди. Грудь была как каменная, и ребенок не хотел брать ее. Сердце у Коравье сжималось от жалости, когда он смотрел на мучения Росмунты. Ребенок день ото дня становился все беспокойнее и громко плакал, требуя еды. Росмунта горела огнем и неподвижно лежала рядом с сыном, заходившимся в крике. Жена не хотела есть похлебку из тощих болотных куликов и отворачивалась к стене.
Отчаявшись в поисках пищи, Коравье решил открыть банку русской еды – все же люди ее употребляют. Он вытащил нож и пробил в жестянке маленькую дырочку. Оттуда показалась белая жидкость.
– На молоко похоже, – прошептала наблюдавшая за ним Росмунта.
Коравье осторожно лизнул кончик ножа и сказал:
– Так и есть. Только очень сладкое и густое, даже прилипает к губам.
Коравье рассортировал подарки русского тракториста, отобрав банки со сгущенным молоком, и стал кормить Росмунту и сына. Он макал палец в густое молоко и давал по очереди сосать то сыну, то жене.
Росмунта улыбалась и говорила:
– Видишь, все-таки для того, чтобы выжил первый человек, другой человек должен ему помочь… Наверное, не было никогда так, чтобы жил один-единственный человек на свете…
– Ешь, ешь, – потчевал жену Коравье.
Сын успокоился и засопел. Коравье уселся возле Росмунты, положив у ног подарки русского тракториста. Решив попробовать, что годится в пищу, он надорвал бумажную пачку и обнаружил уложенные одна на другую тоненькие, хрупкие дощечки. Коравье взял в рот отколовшуюся крошку. Она оказалась вкусной и сладкой, тающей во рту. Росмунта с удовольствием съела одну дощечку и попросила другую.
В других жестяных банках оказалось мясо незнакомого зверя – вареное, сильно посоленное и сдобренное чем-то пахучим. Оно мало годилось в пищу, но, если ничего другого не будет, можно и его съесть, раз им питаются русские…
Праву зашел в контору колхоза. Давно кончился рабочий день, но никто не торопился уходить. Так бывало каждый вечер. Наоборот, после шести здесь становилось еще многолюднее, чем днем.
За столом у окна восседал завхоз колхоза Геллерштейн. Позади него высился внушительный сейф, запертый на простой висячий замок. Никому еще не удалось заглянуть в него: какие секретные документы держал в нем колхозный завхоз, оставалось для всех тайной.
Ринтытегин о чем-то оживленно разговаривал с Елизаветой Андреевной, Наташа Вээмнэу и Сергей Володькин листали новые журналы.
– Вот тебя-то мы и ждем! – обрадовался Ринтытегин, увидев в дверях Праву, и сразу же приступил к делу.
– Мы тебе поручаем стойбище Локэ, – сказал он, – ты историк – тебе и карты в руки…
– Но, – попытался возразить Праву, – у меня нет опыта…
А у кого из нас он есть? Спроси любого сидящего здесь – кому раньше приходилось сталкиваться с таким необычным моментом?
– Дело не в моменте…
– Ты не спеши отказываться, а послушай. Ты учился побольше всех нас, не считая Володькина. Значит, тебе надо дать работу по твоим знаниям… В этом деле требуется человек, который может работать без оглядки назад… Извини, Праву, может быть, туманно говорю… Тут нужно найти главное, за что бы ухватить стойбище и вытянуть его из той жизни. А я, честно сознаюсь, не знаю, с чего начать. Сложное дело… Подумай. Не спеши.
– А как же красная яранга? – спросил Праву.
– Летом там все равно делать нечего, – успокоил его Ринтытегин. – Стада далеко. Обслуживать поселок будет пока Володькин. Пусть приведет в порядок клуб… А ты, Праву, думай…
– Мы разрабатываем план строительства на этот год, – обратилась к Праву Елизавета Андреевна. – Нужно ли учитывать жителей стойбища Локэ? Или лучше повременить? Как ты считаешь? Тракторист Мирон Стрелков уже проложил трассу от строящегося комбината к нашему поселку, со дня на день начнут возить стройматериалы…
– Я не знаю, – замялся Праву. – Но, мне кажется, об этом все время надо думать: они будут жить с нами.
– Значит, нужно строить и для них?
Вместо ответа Праву только пожал плечами. Он думал о другом. Если он согласится, с чего в самом деле начать, за что ухватиться? Потом вспомнил, как спешил сюда из Ленинграда, как чуть не заблудился, отправившись в стойбище Локэ, и о том, что увидел там. И ответил:
– Я согласен, но работать придется всем.
Ринтытегин улыбнулся:
– Конечно, будем помогать! Это дело для нас всех близкое и ответственное. Но нужно, чтобы кто-нибудь его возглавлял. Тут нужна тонкость и политическая и человеческая.
– Разрешите мне сказать? – подняла по-ученически руку доктор Наташа Вээмнэу.
Праву удивленно поглядел на нее: ей-то что до стойбища? Но, слушая ее взволнованную речь, устыдился своего раздражения.
– Прежде всего нужно всех там осмотреть… – говорила Наташа. – Наверняка среди них есть много больных, нуждающихся в немедленном лечении. Здоровых детей изолировать от больных…
Ринтытегин заключил:
– Значит, на первом месте следующее: школа и медицинское обслуживание стойбища Локэ. Ищите в самом стойбище людей, которые пойдут нам навстречу. Такие люди есть, я в этом убежден…
Тут распахнулась дверь, и в комнату вбежал тракторист Мирон Стрелков.
– Что случилось? – встревоженно спросила Елизавета Андреевна.
– Там человек помирает! Женщина!
Ринтытегин попросил:
– Объясни спокойней. Где?
– Около источника горячей воды, – отдышавшись, сказал тракторист. – Там яранга стоит…
– Колхозники?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Ничего, – успела выговорить Росмунта. – Побудь около меня. Так мне будет легче, – и опять закричала.
Все ее тело выгибалось так, будто в спину ей вставили гибкий китовый ус.
– О-о-о-о-о! И-и-и-и!
В глазах Коравье что-то защипало, и он с удивлением обнаружил, что весь покрыт липким соленым потом.
Снова дикий вой разнесся по тундре. И хоть бы кто-нибудь отозвался! Вдруг голос Росмунты прервался, и тотчас послышался захлебывающийся детский плач.
– Перекуси пуповину, – выговорила Росмунта и закрыла глаза.
Коравье держал на руках новорожденного сына и не знал, что с ним делать. Мальчик орал во все горло и шевелил маленькими, плотно сжатыми кулачками. Он выскальзывал из рук отца, как только что пойманная рыба.
– Иди обмой его, – слабым голосом велела Росмунта.
Коравье побежал к ближайшему озерку. Вода оказалась достаточно теплой. Коравье осторожно обмыл ребенка. Он закричал еще пуще.
– Кричи, сын! Пусть олени тебя слышат! – сказал Коравье, высоко подняв ребенка.
– Покажи мне его, – попросила Росмунта, когда Коравье вернулся.
Коравье поднес к ее лицу сына.
– Какой маленький, – с оттенком разочарования произнесла Росмунта.
– Ничего, вырастет, – успокоил жену Коравье. – Еще каким богатырем станет!
К концу дня Росмунта немного оправилась.
Спотыкаясь о кочки, присаживаясь отдыхать через каждый десяток шагов, Росмунта и Коравье с сыном на руках наконец добрались до стойбища.
– Кыкэ вынэ вай! возглас крайнего удивления.
– воскликнула женщина, повстречавшаяся им, и кинулась бежать, чтобы разнести новость по стойбищу.
В яранге Коравье уложил жену, бережно пристроил рядом с ней сына и принялся разжигать костер, чтобы приготовить для роженицы теплое питье.
Когда запылали сухие ветки стланика, в ярангу вошел Арэнкав.
Коравье встретил старейшину с просиявшим лицом и, поприветствовав, с гордостью сообщил:
– У нас родился сын!
Вопреки обычаю Арэнкав промолчал. Он был мрачен и сопел от сдерживаемого гнева.
– Что случилось? – участливо спросил его Коравье.
– Мутен у тебя разум! – объявил Арэнкав. – Ты нарушил древний обычай и принял от нечистой женщины дитя!
Коравье растерянно заморгал. Он хорошо знал, что мужчина не должен подходить к яранге, где происходит таинственное появление нового человека. Но как быть в тундре? Не мог же он оставить Росмунту одну? И все же лучше не перечить Арэнкаву.
– Так случилось, – смиренно сказал Коравье.
– По древнему обычаю, которому мы следуем, ребенок, родившийся на глазах мужчины, не должен жить. Он может принести вред нашему стойбищу, ибо он вестник несчастья.
От этих слов у Коравье все внутри похолодело. Язык, казалось, прилип к нёбу. Коравье только кинул беспокойный взгляд на полог: не слышит ли Росмунта?
– Что же делать? – с дрожью в голосе спросил Коравье.
– Не знаю, – ответил Арэнкав. – Надо спросить Эльгара. Он посоветуется с духами, а может быть, ему удастся поговорить с самим Локэ.
– Когда же это будет? – спросил Коравье.
– Сегодня ночью Эльгар будет камлать, – ответил Арэнкав и вышел из яранги.
До ночи время для Коравье прошло в каком-то полусне. Он невпопад отвечал на вопросы Росмунты. Сын спал и во сне уморительно причмокивал губами.
Когда солнце скрылось за вершины гор и наступила полночь, в стойбище загремел бубен и воздух огласился воплями и всхлипами Эльгара. Каждый удар бубна отдавался болью в сердце Коравье. Оторвав неподвижный взгляд от лица спящего сына, он тряхнул головой, будто сбрасывая с себя что-то, и обратился к жене:
– Росмунта! Мы должны уйти отсюда, если хотим спасти нашего сына.
Росмунта, заплетавшая косу, бессильно уронила руки.
– Куда пойдем? Кругом тундра и нет наших людей, – тихо сказала она.
– Теперь и здесь нет наших людей. Они хотят убить моего сына и изгнать нас из стойбища. Мы остались только втроем в этом мире… Пойдем, Росмунта!
Шаги у яранги насторожили Коравье, и он бросился к выходу, раскинув руки.
В щели откинутой кожаной занавеси показалось лицо Эльгара.
– Пришли тебе объявить, Коравье…
– Ничего не говори! – перебил его Коравье. – Мы уходим из стойбища. Все. И жена моя Росмунта, и сын, еще не имеющий имени…
В ярангу вошли Арэнкав, Мивит и Эльгар. Старый шаман едва держался на ногах от усталости: видно, непривычно было после долгого перерыва такое серьезное камлание.
– Значит, понял свою вину, – сказал Арэнкав. – В просторах тундры ты можешь очиститься от скверны, которую принял от встреч с людьми другого мира. Хорошо, иди. Мы тебе дадим двух оленей. Но яранга – наше достояние. Ты ведь знаешь закон, завещанный Локэ?
Слушая эти слова, Коравье сгорал от гнева и думал, что для новых старейшин стойбища нет ничего удобнее, чем придумывать все новые и новые заветы Локэ, которые тот и не держал в мыслях.
– Мы даже разрешаем тебе, – продолжал Арэнкав, – взять с собой Росмунту, хотя ты знаешь, что у нас не хватает женщин и брат ждет смерти брата, чтобы обзавестись его женой.
– Мы сейчас же уйдем, – торопливо пообещал Коравье. – Только немного приготовимся.
– До того как солнце достигнет Остроконечной вершины, – строго сказал Арэнкав.
Когда Коравье добрался до холма, перевалив через который потерял из глаз стойбище, сердце его сжалось. Вот она, его родина, его земля, его мир. И все это он, может быть, теряет навсегда… День был яркий, полный света и тепла. Горы радостно тянулись вершинами к ясному небу. Ручьи, текущие по склонам, звенели, перекликаясь с птицами. В такую погоду сердце оленевода должно веселиться, а не плакать невидимыми слезами.
На небольшой гоночной нарте поместилось немного. Поверх кучи одежды и скудного запаса еды в меховом мешке лежал сын и смотрел блестящими глазами на небо.
Росмунта шла рядом с мужем. Она еще не совсем оправилась, но наотрез отказалась сесть на нарту. Полозья хорошо скользили по мокрой тундре, и оленей не запрягли. Коравье выбрал важенку и бычка, надеясь в будущем получить потомство.
К полудню истомились. Росмунта еле волочила ноги и часто присаживалась.
– Куда мы идем? – спросила она. – Не все ли равно, где остановиться?
Коравье задумался, пораженный справедливостью ее слов. В самом деле: куда ни пойди Коравье с Росмунтой и сыном, разве им будет лучше, чем там, где они сейчас? Не собираются же они переселиться к другим людям, которые живут в колхозах!
– Давай выберем место, – предложил Коравье. – Немного ниже по течению реки Маленьких Зайчиков есть горячие ключи Гылмимыл. Около них и разобьем ярангу.
И они пошли дальше.
Около горячих источников росла густая трава, дерн был толстый и мягкий. На жерди для яранги пришлось разобрать нарту, зато жилище получилось настоящее, удалось даже при помощи лоскута рэтэма отделить спальное помещение.
Олени паслись возле яранги, горел ярким пламенем костер, и над ним на треножнике висел котелок с мясом. Росмунта кормила ребенка.
Коравье молча сидел неподалеку. Мрачные мысли, как надоедливая стая комаров, не давали ему покоя. Как жить дальше? Еды, которую удалось захватить с собой, хватит на сегодня и на завтра. У Коравье и в мыслях не было забить оленей. Податься к колхозным людям и попросить у них еды? Нет, этого он никогда не сделает. Может быть, попроситься обратно в стойбище? Намекал же Эльгар, что если он очистится от скверны, которую получил от разговора с русскими, то, быть может, его примут обратно…
– Корав, – позвала Росмунта.
Коравье посмотрел на жену. Она ласково и с сочувствием, явно желая отвлечь его от тяжелых раздумий, спросила:
– Не пора ли дать имя сыну?
Сколько они перебрали имен в ожидании сына! И не смогли остановиться ни на одном. Много имен в родном чукотском языке, но как угадать такое, которое предназначено для сына Росмунты и Коравье? Все, что приходило на ум, не нравилось им: часто имя напоминало о живущем уже человеке, который не заслуживал подражания. Что мог ответить жене Коравье? И посоветоваться не с кем, нет рядом мудрых стариков, и никто не воскликнул при рождении сына, возвестив о появлении нового мужчины.
А Росмунта ждала.
– Придет время – и дадим сыну самое лучшее имя, – уклончиво ответил Коравье.
На другое утро он отправился на охоту. Ему удалось подбить камнем двух уток. Обрадованный удачей, он поспешил домой и застал возле своей яранги трактор. Русский парень в замасленном комбинезоне пытался разговаривать с Росмунтой, а та стояла испуганная, с ребенком на руках.
– Не бойся его! Не бойся его! – закричал издали Коравье. – Они хорошие люди! Я их знаю.
Тракторист обернулся на голос и обрадованно замахал. Он подал руку, и Коравье со знанием дела потряс ее.
– Он что-то, наверное, спрашивает, – сказала Росмунта, – и все крякает по-утиному: как, как, как…
Разобравшись в жестах тракториста, Коравье сообразил, что парень спрашивает дорогу на Большое озеро. Коравье взял прутик и довольно точно изобразил на песке Большое озеро, Теплую реку и впадающую в нее реку Маленьких Зайчиков. Тракторист радостно закивал головой:
– Спасибо, земляк!
Он забрался в трактор и протянул оттуда Коравье несколько блестящих жестянок и бумажные пачки, показав на Росмунту и ребенка.
Когда трактор укатил, Росмунта с восхищением сказала мужу:
– Как ты не пугаешься железной грохочущей нарты?
– Я ее не первый раз вижу, – ответил Коравье и добавил, медленно выговаривая слова: – А это ты правильно заметила – не железный это зверь, а нарта.
– Нет, нет! – замахала рукой Росмунта. – Мне тоже сначала показалось, что это зверь. Он так страшно ревел и грохотал! Я выбежала из яранги и вижу – на наше жилище идет. А потом оттуда вышел парень…
Коравье озадаченно посмотрел на жестянки и бумажные пачки. Такие иногда попадались ему в тундре. Локэ объяснял, что в них русские держат еду. Но Коравье не станет и пробовать. В тундре он сможет сам прокормить жену и сына.
Как мало нужно человеку, чтобы он снова почувствовал себя хозяином жизни. Иногда для этого достаточно подшибить камнем двух уток. Только вчера Коравье рисовались картины одна мрачнее другой, а сегодня, принимаясь за вторую утку, он уже прикидывал, какую надо построить ярангу, чтобы было просторно и сыну было где учиться ходить… Летом можно прокормиться дичью, смастерив силки и лук со стрелами. А может быть, удастся добыть бродячего тундрового медведя? Медвежьим жиром можно заправить светильник, а шкуру употребить на полог.
– Когда-то, наверно, сначала появился один человек, – рассуждал вслух насытившийся Коравье. – И было у него сперва не целое стадо, а важенка и бычок. Выжил человек. Стал сильнее всех зверей и. птиц. Стадо умножалось… А нас – трое. В один день я добыл двух уток и накормил семью…
– Явился на грохочущей железной нарте четвертый человек – русский и напугал твою жену, – добавила Росмунта.
Коравье крякнул: всегда женщина вмешается и испортит мужские мысли!
Каждый прожитый день убеждал Коравье в том, как трудно было первому человеку прокормить семью и удержаться от соблазна заколоть свою единственную пару оленей. Птицы дразнили его и улетали, едва только он успевал прицелиться в них из самодельного лука. Коравье посылал вслед им проклятья, забывая о почтении к ним. Иногда после целого дня скитаний по тундре он возвращался к жалкой яранге усталый, мокрый и злой с одним тощим болотным куликом, у которого мяса-то было на один укус.
Однажды Росмунта пожаловалась на боль в правой груди. Грудь была как каменная, и ребенок не хотел брать ее. Сердце у Коравье сжималось от жалости, когда он смотрел на мучения Росмунты. Ребенок день ото дня становился все беспокойнее и громко плакал, требуя еды. Росмунта горела огнем и неподвижно лежала рядом с сыном, заходившимся в крике. Жена не хотела есть похлебку из тощих болотных куликов и отворачивалась к стене.
Отчаявшись в поисках пищи, Коравье решил открыть банку русской еды – все же люди ее употребляют. Он вытащил нож и пробил в жестянке маленькую дырочку. Оттуда показалась белая жидкость.
– На молоко похоже, – прошептала наблюдавшая за ним Росмунта.
Коравье осторожно лизнул кончик ножа и сказал:
– Так и есть. Только очень сладкое и густое, даже прилипает к губам.
Коравье рассортировал подарки русского тракториста, отобрав банки со сгущенным молоком, и стал кормить Росмунту и сына. Он макал палец в густое молоко и давал по очереди сосать то сыну, то жене.
Росмунта улыбалась и говорила:
– Видишь, все-таки для того, чтобы выжил первый человек, другой человек должен ему помочь… Наверное, не было никогда так, чтобы жил один-единственный человек на свете…
– Ешь, ешь, – потчевал жену Коравье.
Сын успокоился и засопел. Коравье уселся возле Росмунты, положив у ног подарки русского тракториста. Решив попробовать, что годится в пищу, он надорвал бумажную пачку и обнаружил уложенные одна на другую тоненькие, хрупкие дощечки. Коравье взял в рот отколовшуюся крошку. Она оказалась вкусной и сладкой, тающей во рту. Росмунта с удовольствием съела одну дощечку и попросила другую.
В других жестяных банках оказалось мясо незнакомого зверя – вареное, сильно посоленное и сдобренное чем-то пахучим. Оно мало годилось в пищу, но, если ничего другого не будет, можно и его съесть, раз им питаются русские…
Праву зашел в контору колхоза. Давно кончился рабочий день, но никто не торопился уходить. Так бывало каждый вечер. Наоборот, после шести здесь становилось еще многолюднее, чем днем.
За столом у окна восседал завхоз колхоза Геллерштейн. Позади него высился внушительный сейф, запертый на простой висячий замок. Никому еще не удалось заглянуть в него: какие секретные документы держал в нем колхозный завхоз, оставалось для всех тайной.
Ринтытегин о чем-то оживленно разговаривал с Елизаветой Андреевной, Наташа Вээмнэу и Сергей Володькин листали новые журналы.
– Вот тебя-то мы и ждем! – обрадовался Ринтытегин, увидев в дверях Праву, и сразу же приступил к делу.
– Мы тебе поручаем стойбище Локэ, – сказал он, – ты историк – тебе и карты в руки…
– Но, – попытался возразить Праву, – у меня нет опыта…
А у кого из нас он есть? Спроси любого сидящего здесь – кому раньше приходилось сталкиваться с таким необычным моментом?
– Дело не в моменте…
– Ты не спеши отказываться, а послушай. Ты учился побольше всех нас, не считая Володькина. Значит, тебе надо дать работу по твоим знаниям… В этом деле требуется человек, который может работать без оглядки назад… Извини, Праву, может быть, туманно говорю… Тут нужно найти главное, за что бы ухватить стойбище и вытянуть его из той жизни. А я, честно сознаюсь, не знаю, с чего начать. Сложное дело… Подумай. Не спеши.
– А как же красная яранга? – спросил Праву.
– Летом там все равно делать нечего, – успокоил его Ринтытегин. – Стада далеко. Обслуживать поселок будет пока Володькин. Пусть приведет в порядок клуб… А ты, Праву, думай…
– Мы разрабатываем план строительства на этот год, – обратилась к Праву Елизавета Андреевна. – Нужно ли учитывать жителей стойбища Локэ? Или лучше повременить? Как ты считаешь? Тракторист Мирон Стрелков уже проложил трассу от строящегося комбината к нашему поселку, со дня на день начнут возить стройматериалы…
– Я не знаю, – замялся Праву. – Но, мне кажется, об этом все время надо думать: они будут жить с нами.
– Значит, нужно строить и для них?
Вместо ответа Праву только пожал плечами. Он думал о другом. Если он согласится, с чего в самом деле начать, за что ухватиться? Потом вспомнил, как спешил сюда из Ленинграда, как чуть не заблудился, отправившись в стойбище Локэ, и о том, что увидел там. И ответил:
– Я согласен, но работать придется всем.
Ринтытегин улыбнулся:
– Конечно, будем помогать! Это дело для нас всех близкое и ответственное. Но нужно, чтобы кто-нибудь его возглавлял. Тут нужна тонкость и политическая и человеческая.
– Разрешите мне сказать? – подняла по-ученически руку доктор Наташа Вээмнэу.
Праву удивленно поглядел на нее: ей-то что до стойбища? Но, слушая ее взволнованную речь, устыдился своего раздражения.
– Прежде всего нужно всех там осмотреть… – говорила Наташа. – Наверняка среди них есть много больных, нуждающихся в немедленном лечении. Здоровых детей изолировать от больных…
Ринтытегин заключил:
– Значит, на первом месте следующее: школа и медицинское обслуживание стойбища Локэ. Ищите в самом стойбище людей, которые пойдут нам навстречу. Такие люди есть, я в этом убежден…
Тут распахнулась дверь, и в комнату вбежал тракторист Мирон Стрелков.
– Что случилось? – встревоженно спросила Елизавета Андреевна.
– Там человек помирает! Женщина!
Ринтытегин попросил:
– Объясни спокойней. Где?
– Около источника горячей воды, – отдышавшись, сказал тракторист. – Там яранга стоит…
– Колхозники?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35