Бежав в Афганистан после неудачной истории с доносом на Уртабаева, ишан Халик (Ходжияров) продолжал поддерживать с Мурри, через своих эмиссаров, самую тесную связь. Срок и стратегический план налёта были согласованы с Мурри, и вся подготовка к налёту проводилась по его прямым указаниям.
Сегодня, в двенадцать часов ночи, узнав об аресте Крушоного и разгроме банд Халика, Мурри пытался спастись бегством к афганской границе. Арестованный на третьем участке и подвергнутый допросу, Мурри-Бэйли виновным себя ни в чём не признал, заявил, что никакого другого языка, кроме английского, не знает, и отказался дать какие-либо показания. Во время очной ставки с Крушоным и ишаном Халиком Мурри заявил, что речи их не понимает, об инженере Крушоном знает только, что это начальник механизации строительства, а ишана Халика не видел никогда в глаза. Когда Мурри-Бэйли показали его собственный чемодан и остаток находящихся в нём помеченных денег, он велел передать мне через переводчика, что никаких денег в чемодане у него не было, кто их туда положил – не знает, поскольку же чемодан был вскрыт в его отсутствие, – ни за какое его содержимое он отвечать не обязан.
Прилагаю при сём подробные протоколы допросов:
1. Инженера Мурри Р. (он же полковник Бэйли Ф. М.).
2. Инженера Крушоного Ю. Д.
3. Ишана Халика Валяд-и-Умар (он же Иса Ходжияров).
4. Подрывника Парфенова М. Г.
5. Десятника Пономарника А. Т.».
…Утром, когда со свежеусыпанной дамбы Ката-Тага убрали рефлекторы и отъехали последние брички, гружённые лопатами и кетменями, Морозов, напрасно дожидавшийся пуска воды, увидел издали первую легковую машину.
– Чего ж они воды не дают? – встретил он выскочившего из машины Синицына. – Девять часов! Того гляди гости подъедут! У нас уже два часа, как всё готово. Что они там, уснули?
– Ты разве ничего не знаешь? – как-то странно посмотрел на него Синицын.
Морозов только сейчас заметил, что Синицын со вчерашнего дня осунулся и постарел.
– Нет, а что? Опять что-нибудь случилось?
– Ночью был налёт на головное. Прорвалась банда человек в сорок. Никто не ожидал: сто двадцать километров от границы! А тут взяли и проскочили.
– Повредили что-нибудь?
– Нет. Не успели. Продержались всего какой-нибудь час. Подоспел отряд из Кургана и взял их всех.
– Есть с нашей стороны убитые?
– Есть. Зарубили человек восемь из охраны. А двоих замучили: Нусреддинова и Гальцева.
– Что ты говоришь! Насмерть?
– Да. Зверски… – голос у Синицына дрогнул.
– Как же всё это произошло? – бледнея пробормотал Морозов.
– Басмачи хотели открыть шлюзы и пустить воду, чтобы затопить тут всю низину. На штурвальных колёсах были замки. Комендант убежал. Отбить замков сначала не смогли. Захватили Нусреддинова и Гальцева и стали их пытать, где ключи. Запытали насмерть.
– А воды так и не открыли?
– Под конец удалось им отбить три замка. Но тут накрыл их доброотряд из Кургана. Знаешь, кто его привёл? Кларк. Ускользнул на машине из-под самого носа басмачей и предупредил Комаренко. Отряд нагрянул вовремя и взял их всех живьём. Успели поднять только первый щит и начали открывать второй.
– А-а! Вот откуда ночью у нас вода по каналу пошла! А потом вдруг перестала. Я так и не мог понять, откуда бы это.
– Да, если б тогда сразу достали ключи и подняли все семь щитов, у вас тут от дамбы и следа бы не осталось.
– А у кого же были ключи?
– В конторке, у коменданта.
– Не нашли?
– Нет, нашли.
– Почему же тогда не открыли?
– Комаренко тоже этим заинтересовался. Спрашивал у Ходжиярова на допросе. Ходжияров говорит, что белобрысый, – очевидно Гальцев, – в последнюю минуту вырвал связку ключей у одного из джигитов и кинул в Вахш. Те его за это и прикончили.
Морозов провёл рукой по лбу.
Синицын смотрел куда-то в сторону.
– Ну, одним словом, воду сейчас откроют… А вот, кажется, и гости, – указал он на приближавшуюся вереницу машин. – Ну что ж, принимай гостей. Говорить им ничего не стоит. Зачем разводить панику? Подумают, у нас здесь действительно дикая Азия.
– А ты не останешься?
– Нет. Мне, понимаешь, трудно. Нусреддинова я очень любил. Это был у меня, можно сказать, почти что сын. А теперь и его нет… Я поеду к себе…
Он пошёл к машине и, стоя уже одной ногой на ступеньке, повернулся:
– А Гальцев-то, а? Сколько мы ему выговоров напришивали за всё время строительства! А тут вот тебе! Оказался на деле настоящий герой. И не умри он сегодня, никто бы ведь так и не знал… Гостям не говори. Всё равно не поймут.
Машина Синицына уехала, а Морозов всё ещё стоял, созерцая давно растаявшую струйку бензина. Очнулся от деликатного прикосновения чьей-то руки:
– С добрым утром, господин Морозов! – Перед ним стоял опрятно выбритый бельгийский профессор и укоризненно улыбался. – А вы о нас совсем забыли.
– Что вы, что вы! – засуетился Морозов. Он хотел улыбнуться, но улыбки у него не получилось. – У нас тут просто вышла небольшая заминка, – он растерянно развёл руками. – Ночью, видите ли, затерялись. ключи от штурвальных колёс, и нельзя было с утра открыть воду. Но сейчас уже всё в порядке. А вот и вода пошла!

Открытое письмо
писателя Бруно Ясенского кавалеру ордена Индийской империи, полковнику Ф.М. Бэйли

Милостивый государь!
Получив предложение от одного из американских товарищей относительно перевода настоящего романа на английский, я имею все основания полагать, что роман этот, рано или поздно, попадёт к вам в руки. Если вы даже и не следите за нашей советской литературой, вы, вероятно по-прежнему интересуетесь положением в Средней Азии, и книга о строительстве в б. Восточной Бухаре имеет все шансы обратить на себя ваше внимание.
Дочитав её до конца вы несомненно загоритесь благородным возмущением и, быть может, захотите излить его в печати, в оскорблённом протесте против злоупотреблений вашим добрым именем. Вы, возможно, представите ряд достоверных и высокопоставленных свидетелей, которые подтвердят, что со времени вашей миссии в Туркестане в 1918 г. никогда больше ваша нога не ступала на территорию нынешнего СССР, никогда вы не арестовывались органами ОГПУ в Таджикистане, и попытка отождествить вас с американским инженером Мурри является чистейшим вымыслом. Желая избавить вас от ненужных хлопот, я решил присоединить к роману это письмо.
Доказательства ваши излишни. Повествование о вашем вторичном явлении в пределах Средней Азии – вымышленно. Автор настоящего романа, специально интересовавшийся вашей дальнейшей карьерой, хотя и не смог проследить её на всём её протяжении (пути сотрудников Интеллидженс Сервис неисповедимы!), установил всё же, что в период развёртывания событий описываемых в этом романе, вы исполняли с честью свои обязанности политического агента британского имперского правительства в Сиккиме.
Вы спросите, на каком основании, зная об этом, я присвоил ваше имя, – имя частного реального лица, – вымышленному герою?
Прежде всего вы несомненно недооцениваете своего значения, если продолжаете считать себя частным лицом. В силу ваших специфических незаурядных качеств, равно как и в силу событий, о которых была вам отведена немаловажная роль, вы давно перестали быть частным лицом и стали личностью исторической. Изучая на основании документов и рассказов очевидцев вашу многостороннюю деятельность на территории Туркестанской республики, я пришёл к заключению что современность оказалась по отношению к вам несправедливой. Ваша известность, ограничивающаяся узким кругом специалистов по контрразведке и историков гражданской войны в Туркестане, несоизмерима с разнообразием и классом ваших способностей. Я знаю, что организация, задания которой вы столь блестяще выполняли и продолжаете выполнять, не гонится за шумной мирской славой, вернее даже было бы сказать, – тщательно её избегает. Нельзя, однако, считать нормальным такое положение вещей, когда посредственности вроде Лауренса пользуются незаслуженной мировой известностью, в то время как о полковнике Бэйли так называемая широкая публика не знает до сих пор ровно ничего.
Итак первое, что склонило автора этих строк вывести вас в качестве одного из персонажей настоящего романа, было законное желание сделать ваши подвиги достоянием широкой общественности.
История знает о подвигах ваших соотечественников в годы гражданской войны в Баку и на дальнем Севере, но слишком мало знает об их плодотворной деятельности в Средней Азии. А ведь где, как не в нынешнем Советском Таджикистане, начавшем своё мирное строительство на шесть лет позже других союзных республик, эта плодотворная деятельность была более урожайной.
В 1931 г., присутствуя при очевидном (последнем) налёте и поимке Ибрагима-бека, с именем Лиги наций на устах резавшего носы и уши пленным комсомольцам, я имел возможность осматривать отобранные у Ибрагимовых джигитов новенькие английские винтовки. Винтовки были последнего образца, скажу прямо: винтовки были замечательные! По сегодняшний день в кружках Осоавиахима учатся из них стрельбе таджикские комсомольцы.
Ибрагим-бек был плохим политиком. В своих прокламациях он говорил прямо, что идёт восстанавливать власть эмира бухарского. Напуганное этой перспективой население пошло на Ибрагима с палками, как ходят до сих пор в Таджикистане на кабанов. У Ибрагима не было ваших дипломатических способностей, он был простак, азиат, и разговоры с умными людьми по ту сторону Пянджа ничему его не научили.
Читая сводки о его бесславном конце, вы вероятно плохо отзывались о талантах ваших коллег, тративших зря деньги и время на воспитание такого тупого ученика. Вы, наверное, считали, что, будь это дело поручено вам, исход его несомненно был бы другой. И водя пальцем по карте, по столь знакомым вам местам, вы с горечью думали о близорукости некоторых высокопоставленных лиц, совершающих ошибку за ошибкой и не умеющих надлежащего человека использовать на надлежащем месте.
Действительность сложилась не так, как вы это предполагали тогда, в 18-м году, созерцая седую ташкентскую пыль из окон гостиницы «Регина», из которых тринадцатью годами позже созерцал её и я. Жизнь не дала вам возможности осуществить на практике ваши столь богатые замыслы.
Я решил исправить её ошибку и пойти вам навстречу. Я достал вам фальшивый паспорт, поставил на нём свою визу, посадил вас в самолёт и, провезя над всем СССР, высадил в нынешнем Таджикистане. Я снабдил вас большой суммой денег, связал кое с кем из ваших старых знакомых и, отпустив вас одного, вернулся за свой письменный стол. Я не внушал вам ничего, не навязывал своих взглядов и мнений. Я окунул вас лишь в стремительный поток реальных событий и стал за вами наблюдать, как наблюдал одновременно за десятками других персонажей, отмечая графически на бумаге каждое ваше движение. Я учёл ваши способности, выявившиеся столь блестяще в период первого вашего визита в Туркестане, и дал им возможность развернуться в обстановке и пределах нашего советского сегодня. Если и на этот раз они не привели к предполагаемым вами результатам, – не виноваты я этом ни вы, ни я: виновата неумолимая логика нашей социалистической действительности, которую не перепрыгнешь.
Во всяком случае я думаю, вам не за что быть на меня в обиде. Я дал вам возможность прожить безнаказанно год в нашей стране, в которую многие стремятся сейчас со всех уголков мира и в которую другим путём вам не попасть. Я дал вам возможность ознакомиться с фактическим положением вещей в Советской Азии: оттуда из Сиккимы, вы, вероятно, представляли себе его немножко иначе. Провала вашей второй миссии не занесут вам в послужной список, и это нисколько не отразится на вашей дальнейшей карьере. Практическое же соприкосновение с живой действительностью и людьми страны, знакомой вам в её средневековье и ставшей, – раньше чем вы успели поседеть, – такой, какой она отражена в этом романе, – поучительно и полезно. Вопреки теории покойного прокурора Кригера, советское среднеазиатское солнце имеет весьма целебные свойства. Оно излечивает, например, от устаревших иллюзий, в первую очередь от вредной склонности к опасным политическим авантюрам.
Примите, милостивый государь, уверения в моём совершеннейшем почтении.
Бруно Ясенский
1932–1933 гг.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69