А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Серый гогель-могель, который вольют в горло магистрального канала. Головное сооружение приближается к концу. А выемка? Он нагнулся над загородившим дорогу ручьём и освежил лицо водой. Река за обрывом шумела неугомонно, как примус. Кларк так привык к её шуму, что перестал его замечать. И сейчас, расслышав его в хрупкой утренней тишине, не сразу сообразил, что это такое.
Городок медленно просыпался. На пороге бараков появлялись мужчины в цветных майках. Одни тут же справляли свои мелкие надобности, другие споласкивали сон ведром студёной воды.
«Почему не устроят здесь человеческих писсуаров? При такой близости реки ничего бы не стоило провести канализацию. Отсутствие элементарных культурных потребностей. Эти камышовые коллективные уборные можно бы показывать в музее средневековых ужасов».
Взмутив прозрачную голубизну воздуха, мимо продребезжал грузовик.
Новый барак ИТР, куда переселился из местечка Кларк, стоял на отлёте, в ближайшем соседстве с рекой. Кларк толкнул рукою дверь.
– Это вы, Джим?
– Я, Мэри. Я вас разбудил?
– Вы только сейчас вернулись? – Полозова, жмуря глаза, приглаживала взъерошенные волосы.
– Да, всю ночь – одни сплошные неприятности.
– Что-нибудь случилось? – спросила Полозова по-английски.
– На глубине десяти метров вместо гальки оказался конгломерат. Придётся рвать.
– И много?
– По приблизительным подсчётам не меньше семидесяти тысяч кубометров.
– Что вы говорите! Но ведь это очень задержит работу.
– Минимум на три месяца.
– Как же это? Неужели никто не знал об этом раньше?
– Я вот тоже спрашиваю. На основании проведённых разведок, по плану, на всём этом отрезке значится галька.
– Подождите, я сейчас вскипячу чай… Ну, и что же будет?
– Посмотрим. Послал рапорт Киршу. Пусть он решает. Придётся срочно переоборудовать всю трассу работ.
Он взял со стола белый лист и, облокотившись на стол, рассыпал по бумаге косые вереницы цифр.
– Садитесь, попейте со мной чаю. Вы очень расстроены?
– Радоваться нечему, к сроку не закончим.
– Ну, не надо сразу сдавать позиции. Может быть, ещё найдётся какой-нибудь выход. Подбросят побольше рабочих.
– Механизмов нет. Наши экскаваторы для этого грунта не годятся.
Она погладила его руку.
– Я очень рада, что вы так глубоко, по-настоящему, болеете за строительство. Вы стали совсем советский инженер: даже по три дня не бреетесь.
Он смущённо провёл ладонью по подбородку.
– Извините, Мэри, сейчас побреюсь. Это не по-советски, это просто неряшливо. Мурри говорит, что наши американские солдаты даже в окопах, между двумя атаками, находили время побриться.
– «Наши американские солдаты»? Это те, которые потрошили бошей?
– Не ловите меня на слове. «Наши» в смысле государственной принадлежности.
– Не поправляйтесь, а то запутаетесь ещё больше… Слушайте, Джим, – она закинула ему руки на шею, – у меня есть для вас две новости: хорошая и печальная. Вчера весь день вас не видела, не могла сообщить.
– Какая же это печальная новость?
– Почему вы не спрашиваете сначала про хорошую? Ввели меня в бюро комсомольского комитета. Вы не рады?
– Рад. А какая же печальная?
– Перебрасывают меня на второй участок. Придётся нам на некоторое время разъехаться, возможно до конца строительства.
– Кто ж это вас перебрасывает и почему?
– Комсомольский комитет. У Мурри уехал переводчик. Выписывать нового нет уже смысла: пока приедет, пройдёт два месяца. Нет никого под рукой, кроме меня. Это одно, не главное. А главное: назначили меня секретарём комсомольской ячейки второго участка. Подумайте только, какая большая, интересная работа!
– Я вижу, вы очень рады.
– Мне немножко грустно, что не будем жить вместе, но самой работе я очень радуюсь. Вы не понимаете, какое это большое доверие со стороны комсомольской организации. Ячейка – сто двадцать человек. Я даже боюсь – справлюсь ли с такой большой работой.
– И вы думаете серьёзно туда ехать? Переводчицей к Мурри?
– То есть как, думаю ли ехать? Я же вам говорю, что я уже назначена. Сегодня еду. Вы недовольны? Ну, Джим, не надо хмуриться. Будьте умны. Это же совсем близко, всего двадцать километров. Можем по меньшей мере раз в декаду навещать друг друга, а то и чаще. Ведь и сейчас по целым дням мы не видимся. Почему вы не хотите понять, что для меня это очень большая и ответственная работа, которую мне поручают в первый раз и с которой я должна справиться во что бы то ни стало? Ну, Джим!..
– Я не спорю, что роль постоянного адъютанта Мурри для молодой женщины – очень интересная работа. Но я считаю, что для моей жены эта работа неинтересная и неподходящая.
– Джим! Ну что это такое! Ревность? Как вам не стыдно! Неужели вы серьезно недовольны?
– Я не недоволен, а я категорически против.
– Но почему же? Потому, что мы не будем вместе, или потому, что я буду работать с Мурри?
– И по тому, и по другому. Я считаю, что Мурри имел столько же времени научиться говорить по-русски, сколько и я. А если ему не хотелось, то это не основание, чтобы моя жена покидала мой дом и служила у него переводчицей.
– «Моя жена, мой дом, наши американские солдаты» – из вас помаленьку вылезает весь ваш старый лексикон. Неприятно слушать. Ну, Джимка! Не глупи! Какой хвастун! Он мог выучить русский язык, а Мурри не хотелось! Во-первых, положите руку на сердце к скажите: выучились ли бы вы так быстро по-русски, если б не закрутили со мной романа? Да к тому же у вас было достаточно много времени, когда вы лежали больной. А во-вторых, кто же может заставить Мурри учиться по-русски, если ему, допустим, не хочется? А переводчика строительство ему дать обязано. Без переводчика он работать не может и даром будет получать деньги. Весь вопрос: нужен ли Мурри строительству, или не нужен? Вы сами хорошо знаете, что нужен, следовательно, надо поставить его в такие условия, чтобы он мог дать строительству возможно больше. Роль переводчика Мурри даже для «вашей жены», как вы изволите выражаться, не содержит ничего унизительного или несерьёзного. Это такой же участок строительства, как любой другой.
– Хорошо. Если строительство обязано предоставить переводчика Мурри, в такой же степени оно обязано предоставить его и мне. Я такой же американец, как и он.
– Вчера вы ещё обижались, когда вам говорили, что вы такой же американец, как все. Кто это говорил Синицыну: «я не американски, я советски»? А потом вы, миленький Джим, говорите уже прекрасно по-русски, и никакой переводчик вам не нужен.
– То, что я выучился по-русски, это моё частное дело. Я тоже не был обязан учиться и имею такое же право пользоваться переводчиком, как и Мурри. Я не возражал, когда ваш уход на другую работу не требовал вашего ухода из дома. Но если в награду за то, что я сам изучил русский язык и отказался от переводчика, у меня хотят отнять жену и сделать её переводчицей Мурри, – я сегодня же пойду к Морозову и попрошу вернуть мне обратно переводчицу.
– Кто у вас отнимает жену? Что вы болтаете? Вы просто не выспались и перепутали, кажется, где вы живёте. Не ходите ни к какому Морозову, если не хотите поставить себя и меня в смешное положение. Пора бы вам уже знать, что по советским законам жена и муж не могут работать в одном предприятии в непосредственной зависимости друг от друга. И о какой это награде вы болтаете? Извольте видеть, научился говорить по-русски и считает, что сделал всему строительству огромное одолжение, все должны ему быть благодарны: сократил штат строительства на одну переводчицу.
– Я не говорю ещё настолько совершенно по-русски, чтобы обойтись без переводчика.
– Кого вы хотите обмануть, Морозова? Строительство? Партию? Как вам не стыдно! Посягнули на святыню, жену, видите ли, хотят с ним разлучить на несколько месяцев, и сразу схлынули с него все его советские чувства. Готов, как мелкий лгунишка, обманывать во имя защиты «домашнего очага».
– Можете надо мной измываться сколько угодно. Я думаю, если люди живут друг с другом, то должны немного считаться один с мнением другого. Я запрещаю вам туда ехать! Понятно?
– Вот таким языком надо было говорить с самого начала, тогда нам не о чем было бы вообще спорить. Я, дура, раскрываюсь, радуюсь, говорю о комсомоле, о большой работе, а у него одно: «Моя жена не смеет покинуть мой дом». Вам, очевидно, кажется, что титул «моя жена» даёт вам право и в наших условиях распоряжаться мною как вещью. Вы ошибаетесь. Возвращаю вам его обратно. Когда мы сошлись, вы не уточняли условий, а я такой ценой покупать этот титул никогда не собиралась. Я жила с вами до тех пор, пока считала вас действительно своим, нашим человеком. Оказывается, все ваши сугубо советские установки – только внешняя скорлупа. В первый раз поскребли поглубже, и сразу вылез из вас пошленький мелкий буржуа. До свиданья, мистер Кларк. Если при вашем несовершенном знании русского языка вам понадобится переводчица, поищите себе другую.
– Если вы сейчас уйдёте, предупреждаю, можете больше не возвращаться. Советую вам подумать.
– Спасибо за совет, я уже подумала. Мои мелкие вещи, если вам не трудно, отошлите с шофёром на второй участок. Всего вам доброго, мистер Кларк.
…Об оконное стекло заунывно, в нос, звенела муха. Окно выходило на Вахш. По краешку стекла ползла звенящая тварь. Нет, это была не муха, это была большая полосатая оса с тонкой талией лезгина. Она, урча, упорно продвигалась вверх. Оса явно состояла из двух самостоятельных частей: миниатюрный трактор с прицепом. На столе, в разрисованных пиалах, бесповоротно стыл чай. Кларк взял карандаш, придвинул листок с цифрами и попробовал проверить вычисления. Вереницы цифр бежали перед глазами, косые, как дождь. Он свернул листок и засунул в карман. Кто-то открыл входную дверь:
– Тут живёт инженер из Америки?
– Чего нужно?
– Просють срочно к главному инженеру.
– Хорошо. Сейчас приеду.
Полозова, выйдя из дому, машинально пошла к головному участку. Время было раннее. В комсомольском комитете, наверно, никого ещё нет. Машина на второй участок уходила тоже значительно позже. Полозова пошла вдоль реки. Горечь обиды свела судорогой сухие губы, жгучей сухостью горела в глазах. «Дерьмо! Как я могла столько времени прожить с таким человеком?»
Не доходя до головного сооружения, она неожиданно натолкнулась на небольшого человека в зелёной тюбетейке, сидящего на валуне, у обрыва.
– Керим!
– А, это ты, Мариам?
– Что ты здесь делаешь?
– Приехал с третьего участка. С утра будет много работы. Спать ложиться не стоит. Присел тут над рекой. Прохладно, и пыли нет. А ты куда так рано?
– Я?… Я тоже вышла немного пройтись. С утра тихо, хорошо. Вот подожду машину, поеду на второй участок.
– С сегодняшнего дня приступаешь к работе?
– А чего ж откладывать? Там ведь ячейка осталась почти беспризорная. Чем скорее наладим работу, тем лучше.
– Да, это правильно.
Разговор не клеился. Полозова чувствовала: лучше было не останавливаться, сказать, что куда-нибудь торопится. Но сказала ведь сама, что не торопится никуда, и уходить было неловко. Она подняла глаза на Нусреддинова:
– Керим!
– Да, Мариам?
– Слушай, Керим. Я давно уже хотела с тобой поговорить… – она солгала и остановилась.
– О чём, Мариам?
– Видишь, всё это как-то нехорошо вышло… Тогда, после твоего приезда… Я хотела как-нибудь это объяснить и всё не было времени… Нет, я неправду говорю, дело не во времени, а просто мне самой трудно было об этом говорить. Вот и сейчас решила, начала, а… а слов-то нужных нет.
– А зачем говорить, Мариам?
– Нет, сказать надо, обязательно надо. Видишь, тогда, на узкоколейке, мы жили в такой напряжённой атмосфере, так дружно, на такой какой-то высокой ноте… нет, я не то говорю, но ты меня поникаешь, минуты такого коллективного подъёма бывают не так часто. Я этой недели никогда в жизни не забуду. Даю тебе слово, Керим, никогда в жизни!
– Я тоже никогда не забуду, Мариам.
– И, видишь, я тебя, вас всех очень тогда любила. Нет, это опять не то. Я ведь и сейчас всех вас очень люблю. И тебя очень люблю, Керим… как товарища, очень люблю. Но тогда, в эти дни, я любила вас больше, чем когда-либо. И тебя в особенности. Ты ведь был душой всего этого… необыкновенного. Ну, я не умею сказать, но ты понимаешь, ты ведь чувствовал то же самое. И вот эту нашу исключительную большую дружбу… мне тогда показалось… я приняла за любовь, как женщина любит мужчину. А потом я поняла, что это не так, что я тебя люблю, очень люблю, но иначе. И я думаю, хорошо, что я поняла это до того, как мы сошлись.
– Я тоже так думаю, Мариам.
– И ты на меня не сердишься?
– За что же мне на тебя сердиться? Разве можно себя заставить полюбить того, кого не любишь?
– Видишь, Керим, когда ты приехал, мне как-то трудно было тебе это объяснить. Тем более трудно, что я это поняла именно тогда, когда полюбила другого человека. А ты мог просто подумать, что я плохая, распутная девчонка.
– Я так не думал, Мариам.
– Я знаю, ты – хороший товарищ, Керим… и потом ещё так сложилось, что этот человек не был нашим товарищем. Это был иностранный инженер. Ты мог подумать, что я, комсомолка, променяла испытанного, хорошего товарища на какого-то иностранного буржуа.
– Наши ребята, Мариам, подымали этот вопрос и спрашивали меня, имеет ли право комсомолка жить с человеком чуждого класса, но я им сказал: раз Мариам с ним живёт, значит это не чужой человек, а наш человек. А если он ещё и не совсем наш человек, то Мариам сумеет ему помочь стать нашим до конца.
– Ты так им сказал?
– Да. Больше они этого вопроса не подымали.
– Ты правильно сказал, Керим.
Внизу лениво чавкала вода. На головном размеренно, как бабы вальками, стучали бетономешалки.
– А тебе, Мариам, хорошо? Ты счастлива?
– О да… Понимаешь, ты очень правильно сказал: он, конечно, не совсем наш человек, но я должна суметь, и мне кажется, я сумею ему помочь стать нашим до конца.
– Ты в этом не совсем уверена, Мариам?
– Каждый из нас может ошибаться… но мне думается, я не ошиблась.
– Если тебе, Мариам, когда-нибудь нужна будет поддержка и помощь, не забудь, что у тебя есть хорошие, испытанные товарищи.
– Я всегда об этом помню, Керим.
– Я пойду в комитет. До свиданья, Мариам. Налаживай работу на втором участке. Дней через десять заеду посмотреть, как у тебя там дела.
– До свиданья, Керим. Думаю, что справлюсь.
Вечером на квартире у Морозова состоялось экстренное совещание. Кроме самого Морозова, Кларк застал Кирша, Уртабаева и начальника взрывпрома, грузинского инженера с трудно запоминаемой фамилией.
Морозов вкратце сообщил известную уже всем новость: вместо предполагаемых семидесяти тысяч кубометров конгломерата оказалось двести сорок тысяч. Нужно было срочно обсудить возможные варианты выхода из создавшегося положения. Морозов любезно спросил мнение Кларка.
– Я не понимаю, кто тут делал геологические разведки, – пожал плечами Кларк. – Это не есть недосмотренность, это есть вредительство.
– Вы совершенно правы, ОГПУ недавно раскрыта вредительская организация в планирующих органах и в среднеазиатском аппарате Наркомзема, имевшая своё ответвление и в системе водхоза. Не подлежит сомнению, что в период планирования нашего строительства и предварительных изыскательных работ здесь был допущен целый ряд сознательных вредительских актов. Прямой их целью было поставить наше строительство в наиболее невыгодные условия и максимально затормозить его развитие. Что ж хотите, классовая борьба есть классовая борьба, а здесь поставлена на карту хлопковая независимость Союза. Должен вас предупредить, что до окончания строительства нам придётся, очевидно, столкнуться ещё не с одним таким сюрпризом. Сегодня при пробном бурении на семнадцатом пикете на глубине двенадцати метров обнаружена подпочвенная вода. Этого тоже разведчики из геологического института «не заметили» и не предусмотрели, и это тоже в немалой степени затормозит наши работы по выемке конгломерата.
– Значит, мы должны будем одновременно рвать и откачивать воды?
– Придётся. Менять трассу канала поздно. Надо так перестроить план работ, чтобы, несмотря на неожиданные затруднения, уложиться в намеченные сроки.
Кларк вытащил из кармана сложенный лист бумаги.
– Я тут подсчитал, что есть возможно сделать с нашими механизмами, будучи как они есть. Я не брал в счёт подпочвенные воды. Это немного менит картину. Нужно много больше тракторов. По моим вычислениям, чтобы выбрать в минимум срок эти двести сорок тысяч кубометров конгломерата, нужно: первое – увеличить номер рабочих на втором прорабстве до тысячи пятьсот человек. Второе – перебрасывать со второго участка ещё два экскаватора. На этой глубине выбрасывать грунт вы должны в два приёма – один экскаватор внизу, другой наверху. Третье – поставить на девяты пикет второй конвейер. Транспортер и ролики мы имеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69