Вы получите он него даром ваш полный гороскоп. Не медлите ни одного дня! Кто знает? Завтра может быть уже поздно!…»
Релих откладывает газету.
«А что, если в самом деле послать этому Махатме три франка?…»
6
…Вгороде Трире, в тесной комнатушке, спит Эрнст Гейль. Кровать у хозяина одна. Эрнсту постелили на полу, рядом с сенником мальчишки. Иоганн насильно всучил ему свою подушку.
В комнате тишина. Свет уличного фонаря тускло мерцает на полу.
Иоганн не спит. Товарищ из центра сказал ему сегодня, что разговорами о неизбежности войны он, Иоганн, помогает «наци». Так и сказал: «Какой же ты коммунист, если твои желания на руку врагам Советского Союза?» Иоганн спросил: «Возможно ли, чтобы Советский Союз и его Красная Армия не победили Гитлера? Невозможно! А раз так, то почему же коммунист не имеет права желать, чтобы это произошло поскорее? Неужто даже помечтать об этом нельзя?» Вот именно, неужто нельзя и помечтать! Товарищ из центра говорит: «Сбросить Гитлера своими силами и протянуть руку Советскому Союзу – вот мечта, достойная коммуниста!» Что же, это, конечно, верно. Но как? Вот работаешь, жилы из себя вытягиваешь, а потом тебе говорят: ты работал на Гитлера!…
Ночью Эрнст просыпается от холода и, поджав ноги, пробует укутаться одеялом.
– Спишь? Нет? – слышит он у самого уха чей-то настойчивый шепот. Эрнст приподнимается на локте, щупает впотьмах рукой: Руда.
– Не сплю. А что? – Он старается говорить шепотом. В комнате слышно размеренное дыхание хозяев.
Руда подползает еще ближе, к самому уху.
– Там, на шкафу, – шепчет он скороговоркой, – в бумажке, лежит сахар. Восемь кусков! Мамка прячет. Даже отцу не дает. Хочешь, я тебе достану?
– Не хочу. Зачем же мне ночью сахар?
Минута молчания.
– А я достану два куска: один тебе, другой себе.
– А мама завтра увидит, что ей скажешь? – ехидно спрашивает Эрнст.
– Скажу, для тебя брал.
– Думаешь, поверят?
Парень секунду соображает.
– Нет, не поверят.
– Вот видишь! И отлупят. Что у тебя, спина казенная?
– Все равно за что-нибудь отлупят.
В реплике парня столько отчаянного стоицизма, что Эрнст не знает сам, как ему быть.
– Знаешь что, – шепчет он Руда. – Ты маминого сахара лучше не трогай. Раз она прячет – значит так надо. А я тебе завтра дам двадцать пфеннигов. Купишь себе конфет.
– Дашь? – недоверчиво справляется Руда.
– Обязательно.
Руда уползает к себе, но через минуту возвращается обратно.
– Ты завтра ранехонько уедешь, я спать буду. А мамке дашь, она мне не передаст. Дай лучше сейчас.
– Ну вот, сейчас надо доставать пиджак! Всех разбудим.
– А я тебе подам его тихонько.
– Ладно, давай, что же с тобой делать!
Эрнст разыскивает в кармане двадцать пфеннигов и вручает их мальчишке.
– У тебя всегда столько денег? – шепотом осведомляется Руда.
– Нет. Денег у меня немного. Часто совсем не бывает. Сейчас вот наскреб на дорогу.
– А ты далеко едешь?
– Далеко.
– В Люксембург?
– Дальше.
А хватит у тебя денег?
– Хватит.
– А сюда еще приедешь?
– Обязательно приеду. А теперь давай спать!
Руда послушно уползает на свой тюфяк.
Где-то вдали, на вокзале, аукаются паровозы…
7
…Берлинский экспресс подходит к Гар-де-л'Эст Восточный вокзал в Париже.
. Бледное январское утро. За окнами порошит снег, легкий, воздушный, словно ветер сдунул целое поле одуванчиков. В вагон веселой оравой врываются носильщики.
– С первым снегом!
Оказывается, в Париже сегодня первый снег.
Релих вручает молодому плечистому парню свой увесистый чемодан и пробирается за ним следом. Под звуки электрических звонков и поцелуев он пересекает перрон. Его одного, кажется, не встречает здесь никто. Вернее, его встречают лишь три неизменных старых парижанина, которые первыми приветствуют каждого приезжего: аперитив «Дюбоннэ», шоколад «Менье» и эмалевая краска «Риполин».
Серые угрюмые гостиницы окружили площадь, как сонный сонм швейцаров в ожидании традиционных чаевых. Релих бросает шоферу адрес гостиницы на левом берегу Сены и, откинувшись на спинку сиденья, развертывает захваченные на вокзале свежие газеты.
Он раскрывает «Юманите». Скользнув глазами по первой странице, он узнает, что голодные походы безработных департамента Сены, несмотря на многократные попытки полиции преградить им путь в столицу, упорно продвигаются вперед и сегодня достигнут застав Парижа. Утром, в десять часов, у застав безработные города Парижа организованно встретят своих братьев по классу. Запомните расписание! Голодный поход с востока: встреча у заставы Венсен. Голодный поход с юга: встреча у заставы Итали. Голодный поход с севера: встреча у заставы Шапель. Голодный поход с запада: встреча у заставы Версальской, Майо и Сен-Клу.
Релих раздраженно складывает «Юманите» и раскрывает «Пти Паризьен». Посмотрим лучше, что говорит Махатма Йоги и в каком платье очаровывала вчера всех маркиза Коссе-Бриссак.
…Поезда идут на запад. Поезда идут на юг…
С Лионского вокзала уходит поезд на Марсель. На ступеньках вагона третьего класса, окруженный толпой журналистов и фоторепортеров, стоит пожилой человек с длинным носом, в надвинутой на лоб поношенной коричневой шляпе. Бывший каторжник Бенжамен Ульмо, двадцать шесть лет пробывший в заточении в Кайенне, в том числе пятнадцать лет в абсолютном одиночестве на знаменитом Дьявольском острове, после шестимесячного пребывания во Франции возвращается добровольно в Гвиану.
– Скажите, пожалуйста, вы покидаете Францию, чтобы больше в нее не вернуться. А между тем в течение двадцати шести лет вашего пребывания в Кайенне вы, вероятно, не раз мечтали о возвращении на родину. Что же вас разочаровало здесь до такой степени, что вы с легким сердцем решили отказаться от всех благ современной цивилизации? – почтительно выспрашивает репортер.
Журналисты шелестят блокнотами. Мнение у них на этот счет определенное: этот старый дурак рехнулся от одиночества на своем Дьявольском острове и вообразил себя праведником, призванным поучать человечество. Но публика любит такие несуразные истории.
Бенжамен Ульмо улыбнулся.
– Прежде чем сесть на скамью подсудимых, я был матросом. Я оставил корабль, когда скорость его не превышала восемнадцати узлов. Сегодняшние корабли несколько больше по объему и делают двадцать шесть узлов в час. Много ли нужно изобретательности, чтобы раздуть размеры и увеличить скорость? Вы настолько потеряли чувство ценности вещей, что не отдаете себе отчета, до чего однообразна и глупа ваша страсть делать все крупнее, быстрее, а не лучше…
Он на мгновение задумывается и продолжает, смежив глаза, точно человек, привыкший диктовать стенографистке:
– То, что поражает человека, спавшего двадцать шесть лет и не имевшего соприкосновения с вашей цивилизацией, это даже не столько моральный упадок, сколько беспредельная тупость этого поколения, глубоко уверенного в своем превосходстве…
Верещит свисток к отправлению. Журналисты прячут самопишущие ручки.
Бенжамен Ульмо поднимается на ступеньку вагона и, еще раз оборачиваясь к людям, которые осаждали его в течение последних двух дней, говорит почти вдохновенно:
– Я уезжаю спокойным. События близки. Вам предоставлена короткая отсрочка. Если вы образумитесь до войны, вы еще сможете ее избегнуть…
Поезд трогается. Щелкают лейки. В окне вагона мелькает заплаканное лицо Мадлены Пуарье, мистической невесты Ульмо. Эта пожилая женщина, двадцать шесть лет дожидавшаяся возвращения жениха, во второй и последний раз провожает его в Марсель.
Журналисты, пересмеиваясь, отправляются в ближайшие бистро Небольшое кафе.
. После таких бредней для восстановления пищеварения нет ничего лучше, как рюмка чинцано…
8
…В то время, как Релих располагается в гостинице и принимает ванну, Эрнст Гейль все еще трясется в поезде где-то неподалеку от люксембургской границы. Голые деревья, завидев поезд, уныло ковыляют прочь. Сутулые домики, крытые черепицей, уползают за ними вслед неуклюжими красными черепахами. По стеклам вагона мутными ручейками струится дождь.
На противоположной скамейке, в углу, сидит Иоганн. Оба делают вид, будто друг с другом не знакомы. Иоганна многие здесь знают, провожать к границе чужих людей ему приходится нередко – нужно соблюдать максимальную осторожность.
На неизвестной маленькой станции Иоганн выходит. Переждав, сходит и Эрнст. Разыскивает глазами Иоганна: куда же он делся? Заглядывает в зал ожидания, в уборную – нет! Возвращается на перрон. Иоганна и след простыл.
Эрнст морщится под влиянием смутного неприятного предчувствия. Да нет, не может быть! Он озирается еще раз. Станционные чиновники смотрят на него с насмешливым любопытством. Неужели ловушка?
Он быстро покидает станцию. В первую минуту он хочет углубиться в аллею, ведущую прямо, но затем сворачивает влево, по направлению хода поезда. Граница, по всем данным, должна быть на этой стороне. Не оглядываясь, он прибавляет шагу.
Аллея сворачивает вправо. Если это ловушка, тогда здесь, у поворота, – самое удобное место. Не сбавляя шага, Эрнст приближается к повороту. Он умышленно держится левого края дороги, поближе к деревьям. Холодные капли дождя, попадая за воротник, стекают по коже спины.
За поворотом – никого. В глубине аллеи, на расстоянии каких-нибудь ста шагов, Эрнст замечает медленно удаляющуюся спину Иоганна. Он вздыхает с облегчением. Все тем же ровным шагом он идет следом за Иоганном.
Иоганн шагает, не оглядываясь. Пройдя километра два, он останавливается и поправляет шнурок у ботинка. Эрнст не уверен, подходить ему или нет. Понимая остановку Иоганна как приглашение поравняться с ним, он продолжает свой путь, нагоняет Иоганна и проходит мимо. Минуту спустя Иоганн настигает его.
– Где это ты так долго пропадал? Я хотел уже за тобой возвращаться!
– А ты разве сказал мне, в каком направлении идти? Я с равным успехом мог пойти прямо, – виновато ворчит Эрнст. Ему неприятно, что он заподозрил товарища в предательстве. – Закурим? – говорит он дружелюбно, стараясь хоть чем-нибудь загладить свою вину перед Иоганном.
Они закуривают под дождем. Первая папироса натощак кажется особенно вкусной. Дальше они идут рядом, не соблюдая особых предосторожностей.
– Почему мы дожидались рассвета? Не лучше ли было пройти границу ночью? – после долгого молчания спрашивает Эрнст.
– Ночью опаснее всего. Сейчас самое подходящее время. Начинается грузовое движение. Да и люди из окрестных деревень идут на ту сторону на базар. Тут ведь паспорта им не надо. Самое большее – разовый пропуск. С ним легче всего пройти.
– Далеко еще?
– Нет, еще с полкилометра. Вот за этим пригорком будет видно.
За пригорком дорога спускается к речушке и сворачивает на небольшой каменный мост.
– Вот это и есть граница, – говорит Иоганн. – По ту сторону уже Люксембург. Теперь пойдем врозь. Ты иди вперед. Шагай спокойно, не оглядывайся. Пропуск держи наготове. Мост проходи предпочтительно, когда по нему будут идти грузовики. Пограничная стража займется ими и твоего пропуска особенно обнюхивать не будет. Спросят откуда – название деревни помнишь. Главное, иди с таким видом, будто ходишь тут каждый день. Пройдешь мост – поднимайся в гору, а придешь в местечко, подожди меня у первого кафе.
Эрнст молча кивает головой.
Около моста и на самом мосту ждет уже несколько грузовых машин. Стража пропускает их поодиночке, проверяя бумаги и груз. Эрнст сует пограничнику свой пропуск и хочет пройти дальше.
– Подожди!
– Да некогда мне!
Пограничник придерживает его за рукав.
– Подожди, говорю!
Отпустив грузовик, он принимается рассматривать Эрнстову бумажку.
– Перестали узнавать знакомых, господин сержант?
Вереница ожидающих грузовиков растет с минуты на минуту.
Сержант молча возвращает пропуск.
Эрнсту стоит большого усилия пройти по мосту медленно, не ускоряя шага.
– Эй, ты!
Он идет не оглядываясь. «Меня окликают или не меня?…»
Карабкаясь в гору, храпит грузовик.
«Нет, очевидно, не меня».
У входа в местечко Эрнста нагоняет Иоганн. В кафе на углу они выпивают у прилавка по стакану горячего кофе со сдобными булками, закуривают и отправляются дальше.
– А теперь куда?
– Теперь на вокзал. Скоро отходит твой поезд.
Следуя указанию Иоганна, Эрнст берет билет до города Люксембурга.
– Там сойдешь, пообедаешь и возьмешь билет на вечерний поезд до французской границы.
– Выпьем по кружечке? – предлагает Эрнст.
– Теперь можно. Благо и пивная рядом.
– Оказывается, все это не так уж сложно, вроде как загородная прогулка, – шутит Эрнст, чокаясь с Иоганном кружкой.
– Да, в ту сторону ничего. Обратно посложнее. Проверяют.
Оба пьют, облокотившись на стойку.
Скоро придется прощаться. «Надо бы парню помочь, – думает Эрнст. – С голоду дохнут». Но денег у него в обрез. Если не хватит в дороге, может получиться глупая неприятность.
Тут он вспоминает про часы. Настоящие серебряные часы – подарок Луизы. Последние годы для безопасности он хранил их у товарища, у того самого, в Вильмерсдорфе, где пришлось переночевать последнюю ночь. Тот и уговорил Эрнста взять часы с собой в дорогу: все-таки с часами солиднее.
Эрнст ловил себя на том, что отдавать Луизины часы ему немножко жалко. Столько лет он их берег… Ему стыдно перед самим собой за эту подспудную скупость.
– Вот что, Иоганн, – говорит он, беря товарища за локоть. – Ты сам жрешь или не жрешь – это твое дело. Будем надеяться, не издохнешь. А вот мальчишка твой растет, а кормить тебе его нечем. На одном твоем кофе не очень вырастет. Денег у меня нет, но вот тут одна штуковина, продай. Что-нибудь за нее дадут… – Он сует Иоганну часы.
– Ты это что, за дорогу мне или как? – краснея, говорит Иоганн.
– Съездил бы я тебя по морде за такие разговоры, да в пивной неудобно! Свой парень, рабочий, а ломается, как барышня из благородного семейства. Если я через неделю приеду к тебе без пфеннига в кармане и останусь на месяц, ты что, выгонишь меня или хлебом со мной не поделишься?
– Вот сказал! Это – другое дело.
– Какое другое дело? Клади в карман, и чтобы разговора у нас об этом больше не было! Пошли, а то поезд мой уйдет.
У входа на вокзал они долго трясут друг другу руки.
– Ты на меня того… за вчерашний разговор не обижайся, – говорит Эрнст. – Я правду говорю. Работаете вы тут неплохо. Судя по твоим рассказам, и ребята у вас хорошие. Не давайте сбивать себя с толку! Каждому хотелось бы поскорее. Думаешь, мне не хотелось бы? Еще как! А ты не поддавайся. Разбирай, что к чему… Ну, когда-нибудь, может, еще увидимся!
9
…К вечеру снег принимается порошить опять. В отсвете пунцовых, синих и оранжевых рекламных огней он кажется разноцветным конфетти, сбрасываемым с аэропланов на вечерний Монмартр по случаю квартального праздника.
Релих идет серединой бульвара Клиши, под веселый рев пианол и гулкие удары барабана, среди пестрых балаганов, выстроенных по обе стороны, как карточные домики. С протяжным визгом взлетают и падают качели, вращается карусель, порхают по кругу подвешенные на тросах двухместные авиэтки, скрипя под тяжестью целующихся пар. От поцелуя на такой карусели, должно быть, вдвойне кружится голова. Вращаются огромные диски поставленных ребром рулеток, рябя в глазах целым спектром радуги. Рискните одним су и можете выиграть кило пиленого сахара в упаковке или фаянсовую куклу.
У балаганного тира, где, подвешенные на рафии, кружатся глиняные трубки и маятниками качаются разноцветные шарики, сухо щелкают механические ружья. В балагане рядом – свадьба у фотографа. Длинная скамья полна кукол: молодая, молодой, теща, тесть, шафера – все в натуральную величину. Испытание на силу и ловкость: тугим тряпичным мячом попасть так, чтобы кукла опрокинулась вверх тормашками. Больше всего достается теще, которая то и дело летит вверх ногами, показывая, ко всеобщему веселью, длинные фланелевые панталоны.
Релих останавливается у тира, изображающего двор тюрьмы. Миниатюрный смертник стоит на коленях, положив голову на плаху, и ждет удара топором, который занес над его шеей усатый палач. Стоит вам попасть из ружья в крохотное тюремное оконце, как мгновенно раздастся звонок, топор палача упадет вниз и голова казненного отскочит в корзину. Занятие для любителей!
Рядом сосредоточенная группка рыболовов выуживает бутылки шампанского. Кто в течение минуты, до сигнального звонка, сумеет закинуть на горлышко бутылки небольшое деревянное кольцо, подвешенное на конце лески, тот уносит с собой под мышкой выуженную бутылку.
Все это, вероятно, очень забавно и увлекательно, если одновременно держать рукой за талию хорошенькую девушку и целоваться с ней взасос после каждого проигрыша, как это делает большинство этих оживленных мужчин в кепках и шляпах, своими медяками заставляющих вращаться, звенеть, греметь и пиликать весь этот балаганный городок, воздвигнутый на улице большого столичного города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Релих откладывает газету.
«А что, если в самом деле послать этому Махатме три франка?…»
6
…Вгороде Трире, в тесной комнатушке, спит Эрнст Гейль. Кровать у хозяина одна. Эрнсту постелили на полу, рядом с сенником мальчишки. Иоганн насильно всучил ему свою подушку.
В комнате тишина. Свет уличного фонаря тускло мерцает на полу.
Иоганн не спит. Товарищ из центра сказал ему сегодня, что разговорами о неизбежности войны он, Иоганн, помогает «наци». Так и сказал: «Какой же ты коммунист, если твои желания на руку врагам Советского Союза?» Иоганн спросил: «Возможно ли, чтобы Советский Союз и его Красная Армия не победили Гитлера? Невозможно! А раз так, то почему же коммунист не имеет права желать, чтобы это произошло поскорее? Неужто даже помечтать об этом нельзя?» Вот именно, неужто нельзя и помечтать! Товарищ из центра говорит: «Сбросить Гитлера своими силами и протянуть руку Советскому Союзу – вот мечта, достойная коммуниста!» Что же, это, конечно, верно. Но как? Вот работаешь, жилы из себя вытягиваешь, а потом тебе говорят: ты работал на Гитлера!…
Ночью Эрнст просыпается от холода и, поджав ноги, пробует укутаться одеялом.
– Спишь? Нет? – слышит он у самого уха чей-то настойчивый шепот. Эрнст приподнимается на локте, щупает впотьмах рукой: Руда.
– Не сплю. А что? – Он старается говорить шепотом. В комнате слышно размеренное дыхание хозяев.
Руда подползает еще ближе, к самому уху.
– Там, на шкафу, – шепчет он скороговоркой, – в бумажке, лежит сахар. Восемь кусков! Мамка прячет. Даже отцу не дает. Хочешь, я тебе достану?
– Не хочу. Зачем же мне ночью сахар?
Минута молчания.
– А я достану два куска: один тебе, другой себе.
– А мама завтра увидит, что ей скажешь? – ехидно спрашивает Эрнст.
– Скажу, для тебя брал.
– Думаешь, поверят?
Парень секунду соображает.
– Нет, не поверят.
– Вот видишь! И отлупят. Что у тебя, спина казенная?
– Все равно за что-нибудь отлупят.
В реплике парня столько отчаянного стоицизма, что Эрнст не знает сам, как ему быть.
– Знаешь что, – шепчет он Руда. – Ты маминого сахара лучше не трогай. Раз она прячет – значит так надо. А я тебе завтра дам двадцать пфеннигов. Купишь себе конфет.
– Дашь? – недоверчиво справляется Руда.
– Обязательно.
Руда уползает к себе, но через минуту возвращается обратно.
– Ты завтра ранехонько уедешь, я спать буду. А мамке дашь, она мне не передаст. Дай лучше сейчас.
– Ну вот, сейчас надо доставать пиджак! Всех разбудим.
– А я тебе подам его тихонько.
– Ладно, давай, что же с тобой делать!
Эрнст разыскивает в кармане двадцать пфеннигов и вручает их мальчишке.
– У тебя всегда столько денег? – шепотом осведомляется Руда.
– Нет. Денег у меня немного. Часто совсем не бывает. Сейчас вот наскреб на дорогу.
– А ты далеко едешь?
– Далеко.
– В Люксембург?
– Дальше.
А хватит у тебя денег?
– Хватит.
– А сюда еще приедешь?
– Обязательно приеду. А теперь давай спать!
Руда послушно уползает на свой тюфяк.
Где-то вдали, на вокзале, аукаются паровозы…
7
…Берлинский экспресс подходит к Гар-де-л'Эст Восточный вокзал в Париже.
. Бледное январское утро. За окнами порошит снег, легкий, воздушный, словно ветер сдунул целое поле одуванчиков. В вагон веселой оравой врываются носильщики.
– С первым снегом!
Оказывается, в Париже сегодня первый снег.
Релих вручает молодому плечистому парню свой увесистый чемодан и пробирается за ним следом. Под звуки электрических звонков и поцелуев он пересекает перрон. Его одного, кажется, не встречает здесь никто. Вернее, его встречают лишь три неизменных старых парижанина, которые первыми приветствуют каждого приезжего: аперитив «Дюбоннэ», шоколад «Менье» и эмалевая краска «Риполин».
Серые угрюмые гостиницы окружили площадь, как сонный сонм швейцаров в ожидании традиционных чаевых. Релих бросает шоферу адрес гостиницы на левом берегу Сены и, откинувшись на спинку сиденья, развертывает захваченные на вокзале свежие газеты.
Он раскрывает «Юманите». Скользнув глазами по первой странице, он узнает, что голодные походы безработных департамента Сены, несмотря на многократные попытки полиции преградить им путь в столицу, упорно продвигаются вперед и сегодня достигнут застав Парижа. Утром, в десять часов, у застав безработные города Парижа организованно встретят своих братьев по классу. Запомните расписание! Голодный поход с востока: встреча у заставы Венсен. Голодный поход с юга: встреча у заставы Итали. Голодный поход с севера: встреча у заставы Шапель. Голодный поход с запада: встреча у заставы Версальской, Майо и Сен-Клу.
Релих раздраженно складывает «Юманите» и раскрывает «Пти Паризьен». Посмотрим лучше, что говорит Махатма Йоги и в каком платье очаровывала вчера всех маркиза Коссе-Бриссак.
…Поезда идут на запад. Поезда идут на юг…
С Лионского вокзала уходит поезд на Марсель. На ступеньках вагона третьего класса, окруженный толпой журналистов и фоторепортеров, стоит пожилой человек с длинным носом, в надвинутой на лоб поношенной коричневой шляпе. Бывший каторжник Бенжамен Ульмо, двадцать шесть лет пробывший в заточении в Кайенне, в том числе пятнадцать лет в абсолютном одиночестве на знаменитом Дьявольском острове, после шестимесячного пребывания во Франции возвращается добровольно в Гвиану.
– Скажите, пожалуйста, вы покидаете Францию, чтобы больше в нее не вернуться. А между тем в течение двадцати шести лет вашего пребывания в Кайенне вы, вероятно, не раз мечтали о возвращении на родину. Что же вас разочаровало здесь до такой степени, что вы с легким сердцем решили отказаться от всех благ современной цивилизации? – почтительно выспрашивает репортер.
Журналисты шелестят блокнотами. Мнение у них на этот счет определенное: этот старый дурак рехнулся от одиночества на своем Дьявольском острове и вообразил себя праведником, призванным поучать человечество. Но публика любит такие несуразные истории.
Бенжамен Ульмо улыбнулся.
– Прежде чем сесть на скамью подсудимых, я был матросом. Я оставил корабль, когда скорость его не превышала восемнадцати узлов. Сегодняшние корабли несколько больше по объему и делают двадцать шесть узлов в час. Много ли нужно изобретательности, чтобы раздуть размеры и увеличить скорость? Вы настолько потеряли чувство ценности вещей, что не отдаете себе отчета, до чего однообразна и глупа ваша страсть делать все крупнее, быстрее, а не лучше…
Он на мгновение задумывается и продолжает, смежив глаза, точно человек, привыкший диктовать стенографистке:
– То, что поражает человека, спавшего двадцать шесть лет и не имевшего соприкосновения с вашей цивилизацией, это даже не столько моральный упадок, сколько беспредельная тупость этого поколения, глубоко уверенного в своем превосходстве…
Верещит свисток к отправлению. Журналисты прячут самопишущие ручки.
Бенжамен Ульмо поднимается на ступеньку вагона и, еще раз оборачиваясь к людям, которые осаждали его в течение последних двух дней, говорит почти вдохновенно:
– Я уезжаю спокойным. События близки. Вам предоставлена короткая отсрочка. Если вы образумитесь до войны, вы еще сможете ее избегнуть…
Поезд трогается. Щелкают лейки. В окне вагона мелькает заплаканное лицо Мадлены Пуарье, мистической невесты Ульмо. Эта пожилая женщина, двадцать шесть лет дожидавшаяся возвращения жениха, во второй и последний раз провожает его в Марсель.
Журналисты, пересмеиваясь, отправляются в ближайшие бистро Небольшое кафе.
. После таких бредней для восстановления пищеварения нет ничего лучше, как рюмка чинцано…
8
…В то время, как Релих располагается в гостинице и принимает ванну, Эрнст Гейль все еще трясется в поезде где-то неподалеку от люксембургской границы. Голые деревья, завидев поезд, уныло ковыляют прочь. Сутулые домики, крытые черепицей, уползают за ними вслед неуклюжими красными черепахами. По стеклам вагона мутными ручейками струится дождь.
На противоположной скамейке, в углу, сидит Иоганн. Оба делают вид, будто друг с другом не знакомы. Иоганна многие здесь знают, провожать к границе чужих людей ему приходится нередко – нужно соблюдать максимальную осторожность.
На неизвестной маленькой станции Иоганн выходит. Переждав, сходит и Эрнст. Разыскивает глазами Иоганна: куда же он делся? Заглядывает в зал ожидания, в уборную – нет! Возвращается на перрон. Иоганна и след простыл.
Эрнст морщится под влиянием смутного неприятного предчувствия. Да нет, не может быть! Он озирается еще раз. Станционные чиновники смотрят на него с насмешливым любопытством. Неужели ловушка?
Он быстро покидает станцию. В первую минуту он хочет углубиться в аллею, ведущую прямо, но затем сворачивает влево, по направлению хода поезда. Граница, по всем данным, должна быть на этой стороне. Не оглядываясь, он прибавляет шагу.
Аллея сворачивает вправо. Если это ловушка, тогда здесь, у поворота, – самое удобное место. Не сбавляя шага, Эрнст приближается к повороту. Он умышленно держится левого края дороги, поближе к деревьям. Холодные капли дождя, попадая за воротник, стекают по коже спины.
За поворотом – никого. В глубине аллеи, на расстоянии каких-нибудь ста шагов, Эрнст замечает медленно удаляющуюся спину Иоганна. Он вздыхает с облегчением. Все тем же ровным шагом он идет следом за Иоганном.
Иоганн шагает, не оглядываясь. Пройдя километра два, он останавливается и поправляет шнурок у ботинка. Эрнст не уверен, подходить ему или нет. Понимая остановку Иоганна как приглашение поравняться с ним, он продолжает свой путь, нагоняет Иоганна и проходит мимо. Минуту спустя Иоганн настигает его.
– Где это ты так долго пропадал? Я хотел уже за тобой возвращаться!
– А ты разве сказал мне, в каком направлении идти? Я с равным успехом мог пойти прямо, – виновато ворчит Эрнст. Ему неприятно, что он заподозрил товарища в предательстве. – Закурим? – говорит он дружелюбно, стараясь хоть чем-нибудь загладить свою вину перед Иоганном.
Они закуривают под дождем. Первая папироса натощак кажется особенно вкусной. Дальше они идут рядом, не соблюдая особых предосторожностей.
– Почему мы дожидались рассвета? Не лучше ли было пройти границу ночью? – после долгого молчания спрашивает Эрнст.
– Ночью опаснее всего. Сейчас самое подходящее время. Начинается грузовое движение. Да и люди из окрестных деревень идут на ту сторону на базар. Тут ведь паспорта им не надо. Самое большее – разовый пропуск. С ним легче всего пройти.
– Далеко еще?
– Нет, еще с полкилометра. Вот за этим пригорком будет видно.
За пригорком дорога спускается к речушке и сворачивает на небольшой каменный мост.
– Вот это и есть граница, – говорит Иоганн. – По ту сторону уже Люксембург. Теперь пойдем врозь. Ты иди вперед. Шагай спокойно, не оглядывайся. Пропуск держи наготове. Мост проходи предпочтительно, когда по нему будут идти грузовики. Пограничная стража займется ими и твоего пропуска особенно обнюхивать не будет. Спросят откуда – название деревни помнишь. Главное, иди с таким видом, будто ходишь тут каждый день. Пройдешь мост – поднимайся в гору, а придешь в местечко, подожди меня у первого кафе.
Эрнст молча кивает головой.
Около моста и на самом мосту ждет уже несколько грузовых машин. Стража пропускает их поодиночке, проверяя бумаги и груз. Эрнст сует пограничнику свой пропуск и хочет пройти дальше.
– Подожди!
– Да некогда мне!
Пограничник придерживает его за рукав.
– Подожди, говорю!
Отпустив грузовик, он принимается рассматривать Эрнстову бумажку.
– Перестали узнавать знакомых, господин сержант?
Вереница ожидающих грузовиков растет с минуты на минуту.
Сержант молча возвращает пропуск.
Эрнсту стоит большого усилия пройти по мосту медленно, не ускоряя шага.
– Эй, ты!
Он идет не оглядываясь. «Меня окликают или не меня?…»
Карабкаясь в гору, храпит грузовик.
«Нет, очевидно, не меня».
У входа в местечко Эрнста нагоняет Иоганн. В кафе на углу они выпивают у прилавка по стакану горячего кофе со сдобными булками, закуривают и отправляются дальше.
– А теперь куда?
– Теперь на вокзал. Скоро отходит твой поезд.
Следуя указанию Иоганна, Эрнст берет билет до города Люксембурга.
– Там сойдешь, пообедаешь и возьмешь билет на вечерний поезд до французской границы.
– Выпьем по кружечке? – предлагает Эрнст.
– Теперь можно. Благо и пивная рядом.
– Оказывается, все это не так уж сложно, вроде как загородная прогулка, – шутит Эрнст, чокаясь с Иоганном кружкой.
– Да, в ту сторону ничего. Обратно посложнее. Проверяют.
Оба пьют, облокотившись на стойку.
Скоро придется прощаться. «Надо бы парню помочь, – думает Эрнст. – С голоду дохнут». Но денег у него в обрез. Если не хватит в дороге, может получиться глупая неприятность.
Тут он вспоминает про часы. Настоящие серебряные часы – подарок Луизы. Последние годы для безопасности он хранил их у товарища, у того самого, в Вильмерсдорфе, где пришлось переночевать последнюю ночь. Тот и уговорил Эрнста взять часы с собой в дорогу: все-таки с часами солиднее.
Эрнст ловил себя на том, что отдавать Луизины часы ему немножко жалко. Столько лет он их берег… Ему стыдно перед самим собой за эту подспудную скупость.
– Вот что, Иоганн, – говорит он, беря товарища за локоть. – Ты сам жрешь или не жрешь – это твое дело. Будем надеяться, не издохнешь. А вот мальчишка твой растет, а кормить тебе его нечем. На одном твоем кофе не очень вырастет. Денег у меня нет, но вот тут одна штуковина, продай. Что-нибудь за нее дадут… – Он сует Иоганну часы.
– Ты это что, за дорогу мне или как? – краснея, говорит Иоганн.
– Съездил бы я тебя по морде за такие разговоры, да в пивной неудобно! Свой парень, рабочий, а ломается, как барышня из благородного семейства. Если я через неделю приеду к тебе без пфеннига в кармане и останусь на месяц, ты что, выгонишь меня или хлебом со мной не поделишься?
– Вот сказал! Это – другое дело.
– Какое другое дело? Клади в карман, и чтобы разговора у нас об этом больше не было! Пошли, а то поезд мой уйдет.
У входа на вокзал они долго трясут друг другу руки.
– Ты на меня того… за вчерашний разговор не обижайся, – говорит Эрнст. – Я правду говорю. Работаете вы тут неплохо. Судя по твоим рассказам, и ребята у вас хорошие. Не давайте сбивать себя с толку! Каждому хотелось бы поскорее. Думаешь, мне не хотелось бы? Еще как! А ты не поддавайся. Разбирай, что к чему… Ну, когда-нибудь, может, еще увидимся!
9
…К вечеру снег принимается порошить опять. В отсвете пунцовых, синих и оранжевых рекламных огней он кажется разноцветным конфетти, сбрасываемым с аэропланов на вечерний Монмартр по случаю квартального праздника.
Релих идет серединой бульвара Клиши, под веселый рев пианол и гулкие удары барабана, среди пестрых балаганов, выстроенных по обе стороны, как карточные домики. С протяжным визгом взлетают и падают качели, вращается карусель, порхают по кругу подвешенные на тросах двухместные авиэтки, скрипя под тяжестью целующихся пар. От поцелуя на такой карусели, должно быть, вдвойне кружится голова. Вращаются огромные диски поставленных ребром рулеток, рябя в глазах целым спектром радуги. Рискните одним су и можете выиграть кило пиленого сахара в упаковке или фаянсовую куклу.
У балаганного тира, где, подвешенные на рафии, кружатся глиняные трубки и маятниками качаются разноцветные шарики, сухо щелкают механические ружья. В балагане рядом – свадьба у фотографа. Длинная скамья полна кукол: молодая, молодой, теща, тесть, шафера – все в натуральную величину. Испытание на силу и ловкость: тугим тряпичным мячом попасть так, чтобы кукла опрокинулась вверх тормашками. Больше всего достается теще, которая то и дело летит вверх ногами, показывая, ко всеобщему веселью, длинные фланелевые панталоны.
Релих останавливается у тира, изображающего двор тюрьмы. Миниатюрный смертник стоит на коленях, положив голову на плаху, и ждет удара топором, который занес над его шеей усатый палач. Стоит вам попасть из ружья в крохотное тюремное оконце, как мгновенно раздастся звонок, топор палача упадет вниз и голова казненного отскочит в корзину. Занятие для любителей!
Рядом сосредоточенная группка рыболовов выуживает бутылки шампанского. Кто в течение минуты, до сигнального звонка, сумеет закинуть на горлышко бутылки небольшое деревянное кольцо, подвешенное на конце лески, тот уносит с собой под мышкой выуженную бутылку.
Все это, вероятно, очень забавно и увлекательно, если одновременно держать рукой за талию хорошенькую девушку и целоваться с ней взасос после каждого проигрыша, как это делает большинство этих оживленных мужчин в кепках и шляпах, своими медяками заставляющих вращаться, звенеть, греметь и пиликать весь этот балаганный городок, воздвигнутый на улице большого столичного города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29